Гектор сидел на лавке в конце Тверского бульвара, и мрачно пил белый вермут из горла. Вермута оставалось совсем немного. Огни сияли, Тимирязев смотрел в сторону Арбатской площади, ревели моторы автомобилей. Магда припарковалась на углу с Никитской, аккуратно перешла улицу, и подбежала, приплясывая, болтая в воздухе пакетом с чем-то ощутимым внутри.

— Привет, Гек!
— Здравствуй, Магда.
— Чё это с тобой? Вермута хочешь?
— Хочу.

Магда присела на скамейку, осторожно взяла Гектора за веко, посмотрела в зрачок.

— Вроде не пьян. Депрессия? Тебя опять выгоняют с квартиры? У?

Гектор вздохнул, посмотрел на карниз дома №2 по Тверскому бульвару, допил вермут, шваркнул пустую бутылку под скамейку, и ничего не ответил.

— На, держи! — Магда зашуршала пакетом, вытащила литр Чинзано, протянула Гектору. — Давай, рассказывай. Что, где, почему, как, и с кем.

— С кем! С кем! А-а-ааа!

Повисла неудобная пауза.
Гектор с хрустом свинтил крышечку.

— Ты же знаешь, мне нужны деньги.
— Ну. — Магда старалась быть нейтральной, как Швейцария.
— Мне тут предложили работу в журнале.
— Ну.
— Девушка.
— Хм. Чин-чин? — Магда вытащила ещё один литр Чинзано.

— Ты стараешься быть дружелюбной?
— Гек, поди нахуй.
— Я так и знал.

— Тебя никто не любит и все ненавидят?
— Как ты догадалась?
— Я не догадывалась, я знала. Так что дальше?

— Ну, это, мне дали написать статью про Израиль. Как тупые арабы мочат тупых евреев, и наоборот. Типа, чтобы было подушераздирающее. У нас теперь модно — либо слащавенько, как Макаревич, либо чтобы кишки наружу и побольше крови. И чтобы оставался вопрос — так она сказала.

— Кто "она"?
— Эта тупая безумная бешеная баба.
— И что ты сделал?
— Залез в интернет. Посмотрел на цифровые кишки. Потом она меня пригласила меня к себе на Чистопрудный бульвар. Тьфу, бля, ненавижу Чистопрудный бульвар. Чтобы он сгорел к чертям, этот Чистопрудный бульвар. Чтоб его бульдозерами закопали навсегда в самые адские глубины ада.
— Ого, теперь уже становится интересно.
— Тебе смешно.
— Мне не смешно, а интересно.

Магда глубоко отпила вермута.

— И что же вызвало такую твою ненависть к Чистопрудному бульвару?
— Она поила меня красным вином.
— И?
— При свечах.
— Oh.
— В нижнем бельё.
— А ты?
— Я чё? Я ничё.

Гектор приложился к горлу, выхлестал сразу четверть; липкие струйки потекли по подбородку. За спиной взвыла сирена; Гектор вздрогнул, подпрыгнул, громко выругался.

— Магда, понимаешь, в постели у меня ничего не вышло. Мне было так страшно, так страшно. И кровавые еврейские мальчики в глазах. И плачущиё палестинские женщины. А тут эта... Эта... Змея! Извивается, стонет, кружавчики задирает, простынку пяточками топчет, как нетерпеливая лошадь.
— Ну и?
— Я плюнул. Плюнул, натянул штаны, и ушёл. Кажется, она кричала мне вслед, обещалась меня уничтожить. Она визжала и топала своими кружавчиками и вообще вела себя неадекватно. Дай ещё вермута, а то у меня кончается. Пожалуйста.

Магда захихикала.

— Ну да, тебе смешно.
— Да ну тебя, Гек, это тебе должно быть смешно. Пошли гулять? Пойдём, напугаем этот город?
— А денег за это дадут?
— Нет, скорее, отберут. Если смогут. Давай, вставай, пошли. Казанова ты наш.

Гектор неуверенно заржал.

— Ну, если ты настаиваешь...