М. В. Алексеев в годы Первой мировой. ч. 2

Сергей Дроздов

М.В. Алексеев  в начале Первой мировой.

Справедливости ради надо отметить, что войска Московского гарнизона ТОГДА (ещё до мировой войны) имели репутацию «распущенных», а XIII армейский корпус, который Алексеев два года готовил к войне, показал крайне низкую боеспособность и дисциплину в ходе вторжения 2-й Армии генерала Самсонова в Восточную Пруссию в августе 1914 года.
Командовал XIII арм. корпусом  уже не Алексеев,  генерал Клюев, получивший это назначение после объявления войны,  В ХОДЕ мобилизации.
Известный русский историк А. Керсновский так писал об этом:
«XIII корпус выступил в поход без командира: генерал Алексеев был назначен на Юго-Западный фронт, и генерал Клюев, вызванный с турецкой границы, где он командовал I Кавказским корпусом, нагнал незнакомые ему войска уже в Белостоке. По своему составу XIII корпус, на две трети состоявший из запасных, должен был считаться второочередным. Прибыв в свой корпус уже на походе, генерал Клюев мог сравнить эти шедшие без воодушевления войска с великолепными полками 20-й и 39-й дивизий, только что им оставленными.
У солдат он нашел «славные русские лица», но не встретил воинского облика («переодетые мужики»).
Походное движение напоминало «шествие богомольцев».
Во всем этом виноваты предшественники генерала Клюева (последний из них — генерал Алексеев). XIII корпус не пользовался хорошей репутацией и считался, подобно Московскому гарнизону, распущенным».
Не удивительно, что в ходе печальной памяти самсоновского похода в Восточную Пруссию, корпус Клюева быстро потерял боеспособность и был разгромлен немцами наголову.
«Судя по немецким источникам, генерал Клюев сдался, имея около себя до 20.000 человек и многочисленную артиллерию. Правда, среди этих 20.000 большая часть была нестроевых, среди строевых же большой процент был раненых, но снаряды в передках были. По словам одного из очевидцев ген. Клюев приказал остановить бой и поднять белый флаг с теми же словами, с которыми почти в эту минуту подходил у Нейденбурга офицер I-го германского корпуса к ген. Мартосу: "во избежание напрасного кровопролития", писал наш историк Н. Головин.

Современный подсчет сил показывает, что остатки корпуса Клюева  сдались очень немногочисленным немецким силам (немцы имели там 6-7 батальонов пехоты, при 7-8 батареях артиллерии), тогда как у Клюева было более 20 артбатарей с достаточным боезапасом и огромное превосходство в живой силе. Но ВСЁ РЕШИЛ ДУХ ВОЙСК. Немцы – были на подъёме и желали драться и побеждать, а русские войска были (в своём большинстве) морально, физически и психологически сломлены.
Отметим, что XIII корпус сдался почти весь. Немногочисленные  прорвавшиеся к своим подразделения и команды, принадлежали к другим (XV и XXIII) окружённым армейским корпусам 2-й Армии Самсонова...

Надо бы вспомнить, ЧТО представлял из себя русский армейский корпус образца августа 1914 года. Это была ОГРОМНАЯ сила.
Так, XIII-й армейский корпус генерала Клюева состоял из следующих соединений и частей:

- 2-х пехотных дивизий. Каждая дивизия  имела 2 пехотные бригады, а каждая бригада состояла из 2-х пехотных полков.  Штат полка насчитывал тогда около 4  тысячи штыков.
Таким образом, в корпусе Клюева было  4 бригады, в составе  8 полков. Полки XIII арм. корпуса насчитывали по 3,5 батальона, значит - 14 пехотных рот имел каждый полк. Плюс к этому – полковая пулемётная команда (8 «Максимов»), тыловые подразделения и обоз.  (Надо сказать, что корпус Клюева был «средним», по штатной численности, во 2-й русской Армии генерала Самсонова. Для сравнения, полки I-го арм. корпуса (ген. Артамонова) имели по 16 пехотных рот).
- XIII арм. корпус также  имел 2 артбригады (по 48 лёгких орудий) один мортирный артдивизион ( 12 гаубиц) и 4 эскадрона Пограничной стражи, в качестве кавалерии, авиаотряд.

ВСЕГО в корпусе было:
28 батальонов;
64 пулемёта;
4 эскадрона;
96 лёгких орудия;
12 гаубиц;
12 самолётов.

Более 40 тысяч человек было под командой генерала Клюева.
ТАКОЙ сильный численный состав  наша армия не часто имела. Русские ПОЛКИ в начале Первой мировой имели штатный состав порядка 4-х тысяч человек, а наши советские ДИВИЗИИ, например, в 1945 году – нередко насчитывали по 2-3 тысячи человек и это было нормальным явлением...
К сожалению, распорядились огромными силами кадровой русской армии 1914 года  царские полководцы из рук вон плохо...

Тот же А. Керсновский не снимал вины за разгром и пленение XIII корпуса и с его нового командира:
 «Генерал Клюев по справедливости считался блестящим офицером Генерального Штаба и выдающимся знатоком германского противника. Его настоящим местом был бы пост начальника штаба Северо-западного фронта. В июле 1914 года он командовал Кавказским корпусом в Карсе и был вызван по телеграфу в Смоленск для принятия XIII корпуса, командир коего, генерал Алексеев, был назначен начальником штаба Юго-западного фронта. Свой корпус он нашел уже в пути. Ни начальников, ни войск он не знал, управление корпусом обратилось для него в решение уравнения со многими неизвестными.
Сильно распущенный предшественниками генерала Клюева, корпус вообще не пользовался хорошей репутацией. Мобилизация окончательно расстроила его, лишив половины и без того слабых кадров и разбив на три четверти запасными. По своим качествам это были второочередные войска - не втянутые и неподтянутые. В недельный срок ни Клюев, ни Скобелев не смогли бы их устроить. Вся тяжесть боев 2-й армии легла на превосходный XV корпус генерала Мартоса. XIII корпус, до самой гибели не имевший серьезных столкновений, пришел с начала похода в полное расстройство. Генерал Клюев - только жертва своего предшественника. Он оказался в положении дуэлянта, получающего у самого барьера из рук секундантов уже заряженный ими и совершенно ему незнакомый пистолет. Проверить правильность зарядки он не может, бой пистолета ему совершенно неизвестен...
Подобно Небогатову, он сдался “во избежание напрасного кровопролития”, не сознавая, что яд, который он таким образом ввел в организм Армии, гораздо опаснее кровотечения, что это “избежание кровопролития” чревато в будущем кровопролитиями еще большими, что Армии, Флоту и Родине легче перенести гибель в честном бою корпуса либо эскадры, чем их сдачи врагу». (Керсновский А. «Философия войны»).
 
Так вот, ПРЕДШЕСТВЕННИКОМ Клюева на должности командира XIII корпуса как раз и был генерал М.В. Алексеев, сыгравший, впоследствии,  такую роковую роль в организации отречения Николая Второго.


Михаил Васильевич Алексеев в начале Первой мировой  был назначен начальником штаба Юго-Западного фронта  и отличился в начале Первой мировой войны.  Он заслуженно считался одним из творцов, удачной для нас, Галицийской операции 1914 года (против австро-венгерских войск).
 
Осенью 1915 года, после ряда оглушительных летних поражений, последовавших после Горлицкого прорыва Макензена, во главе русской армии стал сам Николай Второй.
О том, что этому предшествовало, написал жандармский генерал А.И. Спиридович в своей книге «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов».
Он оставил очень интересные воспоминания об этих трагических событиях и роли Алексеева в них.
«В половине июля немцы перешли Вислу. 22 мы оставили Варшаву, а 23 Ивангород. Начались атаки Осовца. Генерал Алексеев окончательно растерялся. Его паническое настроение настолько развращающе действовало на окружающих, что у штабных офицеров возникла мысль убить генерала Алексеева ради спасения фронта. Великому Князю Андрею Владимировичу пришлось долго убеждать офицеров не делать этого, дабы не вносить еще больше беспорядка.
4 августа пала крепость Ковно. Комендант бежал. Сдача Ковно подняла слухи об измене. Ставка так сама приучила к тому, что всякую ее неудачу объясняли какой-нибудь изменой, чего на самом деле не было, что и теперь этой новой сплетне верили.
6 августа сдался Новогеоргиевск. В этот день Поливанов заявил в Совете министров: - "Военные условия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову..."

Внезапное и необъяснимое падение сильнейших русских крепостей Ковно и   Новогеоргиевска буквально потрясло тогда всю страну и Ставку. Протопресвитер русской армии Г Шавельский записал в своем дневнике:
«7 августа,  — между 10 и 11 часами утра ко мне в купе быстро вошел великий князь Петр Николаевич.

 — Брат вас зовет,  — тревожно сказал он. Уже то, что не адъютант или камердинер, а сам великий князь пришел за мной, свидетельствовало о чём-то особенном. Я тотчас пошел за ним. Мы вошли в спальню великого князя Николая Николаевича.

Великий князь полулежал на кровати, спустивши ноги на пол, а голову уткнувши в подушки, и весь вздрагивал. Услышавши мои слова:

 — Ваше высочество, что с вами?

Он поднял голову. По лицу его текли слезы.

 — Батюшка, ужас!  — воскликнул он.  — Ковно отдано без бою... Комендант бросил крепость и куда-то уехал... крепостные войска бежали... армия отступает...

При таком положении, что можно дальше сделать?!.. Ужас, ужас!..

И слезы еще сильнее полились у него. У меня самого закружилось в голове и задрожали ноги, но, собрав все силы и стараясь казаться спокойным, я почти крикнул на великого князя.

 — Ваше высочество, вы не смеете так держать себя! Если вы, Верховный, упадете духом, что же будет с прочими? Потеря Ковны еще не проигрыш всего. Надо крепиться, мужаться и верить... в Бога верить, а не падать духом.

Великий князь вскочил с постели, быстро отер слезы.

 — Этого больше не будет,  — уже мужественно сказал он и, обняв, поцеловал меня.

К завтраку он вышел совершенно бодрым, точно ничего не случилось...»
Но на этом беды и потери  русской армии лета 1915 года не закончились:
10 августа пал Осовец. Эвакуируют Брест-Литовск. Ставка Верховного Главнокомандующего перешла из Барановичей в Могилев. При отступлении срывается с мест мирное население и гонится внутрь страны.
Вот в такой обстановке во главе русской армии – «де юре» и встал Николай Второй.

Очень подробные и интересные воспоминания о том, как это происходило,  оставил Г. Шавельский:

«Сидевший против меня за чайным столом генерал Петрово-Соловово всё время молчал, упорно, с какой-то скорбью в лице, глядя на меня. Я, наконец, не выдержал его пронизывающего взгляда и обратился к нему: «Что вы так на меня глядите?» Он опустил глаза, а затем через несколько минут, сделав мне знак, чтобы я следовал за ним, встал из-за стола. Мы вышли на обращенный во двор балкон.

 — Знаете ужасную новость?  — спросил меня Петрово и, не дождавшись ответа, продолжил  — великий князь уволен от должности Верховного. Янушкевич и Данилов тоже будут уволены. Государь теперь Верховным. Генерал Алексеев будет у него начальником Штаба. Поливанов поехал к генералу Алексееву.

Неожиданность, потрясающая сенсационность сообщения совсем ошеломили меня; у меня буквально руки опустились. Можно было ожидать всего, только не этого. Мало сказать  — тяжелым, гнетущим,  — нет, зловещим представилось мне это событие.

При том мракобесии, которое, опутав жизнь царской семьи, начинало всё больше и сильнее расстраивать жизнь народного организма, великий князь казался нам единственной здоровой клеткой, опираясь на которую этот организм сможет побороть все злокачественные микробы и начать здоровую жизнь. В него верили и на него надеялись. Теперь же его выводят из строя, в самый разгар борьбы...

И великий князь протянул мне собственноручное письмо Государя, начинавшееся словами: «Дорогой Николаша».

Каждое слово письма тогда, как гвоздь, врезывалось в память...
Государь так, приблизительно, писал:

«Дорогой Николаша! Вот уже год, что идет война, сопровождаясь множеством жертв, неудач и несчастий. За все ошибки я прощаю тебя: один Бог без греха. Но теперь я решил взять управление армией в свои руки. Начальником моего Штаба будет генерал Алексеев. Тебя назначаю на место престарелого графа Воронцова-Дашкова. Ты отправишься на Кавказ и можешь отдохнуть в Боржоме, а Георгий (Великий князь Георгий Михайлович, в то время бывший на Кавказе для помощи престарелому наместнику.) вернется в Ставку. Янушкевич и Данилов получат назначения после моего прибытия в Могилев. В помощь тебе даю князя Орлова, которого ты любишь и ценишь. Надеюсь, что он будет для тебя полезен. Верь, что моя любовь к тебе не ослабела и доверие не изменилось. Твой Ника».

 — Видите, как мило!  — начал великий князь, когда я кончил чтение письма.  — Государь прощает меня за грехи, позволяет отдохнуть в Боржоме, другими словами  — запрещает заехать в мое любимое Першино (Любимое имение великого князя в Тульской губ.) и дает мне в помощь князя Орлова, которого я «люблю и ценю». Чего еще желать?

...Смена Верховного, которому верила, и которого любила армия, не могла бы приветствоваться даже и в том случае, если бы его место заступил испытанный в военном деле вождь. Государь же в военном деле представлял, по меньшей мере, неизвестную величину: его военные дарования и знания доселе ни в чем и нигде не проявлялись, его общий духовный уклад менее всего был подходящ для Верховного военачальника.


Надежда, что Император Николай II вдруг станет Наполеоном, была равносильна ожиданию чуда. Все понимали, что Государь и после принятия на себя звания Верховного останется тем, чем он доселе был: Верховным Вождем армии, но не Верховным Главнокомандующим; священной эмблемой, но не мозгом и волей армии. А в таком случае ясно было, что место Верховного, после увольнения великого князя Николая Николаевича, останется пустым и занимать его будут начальники Штаба и разные ответственные и неответственные советники Государя. Армия, таким образом, теряла любимого старого Верховного Главнокомандующего, не приобретая нового...

Что касается Ставки, то там, после увольнения великого князя Николая Николаевича, раздавались, помнится, отдельные голоса, опасавшиеся бунтов в армии из-за увольнения великого князя. Никаких бунтов, конечно, не произошло. Горечь от смены Верховного в офицерской среде смягчалась радостью по случаю увольнения его помощников в Ставке. Я уверен, что никаких эксцессов на фронте не произошло бы, если бы даже остались на своих должностях генералы Янушкевич и Данилов: долг безусловного подчинения высочайшей воле тогда на фронте еще ничем не был поколеблен.

Назначение генерала Алексеева и в Ставке, и на фронте было встречено с восторгом. Я думаю, что ни одно имя не произносилось так часто в Ставке, как имя генерала Алексеева. Когда фронту приходилось плохо, когда долетали до Ставки с фронта жалобы на бесталанность ближайших помощников великого князя, всегда приходилось слышать от разных чинов штаба: «Эх, «Алешу» бы сюда!» (Так некоторые в Ставке звали ген. Алексеева.). В Ставке все, кроме разве генерала Данилова и полк. Щелокова, понимали, что такое был для Юго-западного фронта генерал Алексеев и кому был обязан этот фронт своими победами. И теперь, в виду чрезвычайно серьезного положения Северо-западного фронта, все радовались, что этот фронт вверяется серьезному, осторожному, спокойному и самому способному военачальнику».

Ни для кого, из знавших реальную ситуацию в Ставке, не было секретом, что НА ДЕЛЕ руководил всеми боевыми действиями отнюдь не Николай, а его начальник штаба генерал М..В. Алексеев.
Вот что, например, вспоминал вышеупомянутый генерал В. Борисов (близкий и доверенный сослуживец М.В. Алексеева):
«Алексеев в области оперативной работы отлично знал, что Государь привык в торжественные минуты воспроизводить заранее установленную и обсужденную тему, а не действовать по импровизации, по вдохновению.
Так, на совещаниях собираемых в Ставке Главнокомандующих фронтов, Алексеев всегда просил меня подработать заранее, по мере хода совещаний, материал для того резюме-заключения, которое Государь, как Верховный Главнокомандующий произносил в последнем совещании».(!)
Как видим, даже для заключительного слова на самом обычном совещании командующих, ему заранее готовили текст, который он и зачитывал от своего имени.

Протопресвитер Г. Шавельский вспоминал:
«Генерал М. В. Алексеев официально занял место начальника Штаба, а фактически вступил в Верховное командование в тяжелую для армии пору  — ее отступления на всем фронте, при огромном истощении ее духовных сил и таком же недостатке и вооружения, и снарядов. Положение армии было почти катастрофическим. Рядом принятых энергичных и разумных мер ему, однако, удалось достичь того, что, к концу августа, наступление противника было остановлено, а в одном месте наши войска имели даже большой успех, захватив 28 тыс. пленных и много орудий. Этот успех «патриоты» сейчас же объяснили подъемом духа в войсках по случаю вступления Государя в Верховное командование.

Генерал Алексеев нес колоссальную работу. Фактически он был, и Верховным Главнокомандующим, и начальником Штаба, и генерал-квартирмейстером. Последнее не вызывалось никакой необходимостью и объяснялось только привычкой его работать за всех своих подчиненных. Кроме того, что всё оперативное дело лежало на нем одном; кроме того, что он должен был вникать в дела всех других управлений при штабе и давать им окончательное направление,  — он должен был еще входить в дела всех министерств, ибо каждое из них в большей или меньшей степени теперь было связано с армией.

Прибывавшие в Ставку министры часами просиживали у генерала Алексеева за разрешением разных вопросов, прямо или косвенно касавшихся армии. Генерал Алексеев должен был быть то дипломатом, то финансистом, то специалистом по морскому делу, по вопросам торговли и промышленности, государственного коннозаводства, земледелия, даже по церковным делам и пр. Только Алексеева могло хватить на всё это. Он отказался на это время не только от личной жизни, но даже и от законного отдыха и сна. Его отдыхом было время завтраков и обедов; его прогулкой  — хождение в штабную столовую, отстоявшую в полуверсте от Штаба, к завтракам и обедам. И только в одном он не отказывал себе: в аккуратном посещении воскресных и праздничных всенощных и литургий...

В домашней жизни, на службе и всюду генерал Алексеев отличался поразительной простотой. Никакого величия, никакой заносчивости, никакой важности. Мы всегда видели перед собой простого, скромного, предупредительного, готового во всем помочь вам человека. Будучи аристократом мысли и духа, он до смерти остался демократом у себя дома и вообще в жизни, противником всякой помпы, напыщенности, важничанья, которыми так любят маскироваться убогие души. Дело и правда у него были на главном месте, и он всегда бесстрашно подходил к ним, не боясь разочарований, огорчений, неприятностей. В последнем отношении он представлял полную противоположность Императору. Последний, как мы видели, не любил выслушивать неприятные доклады, боялся горькой правды. Генерал Алексеев стремился узнать правду, какова бы она ни была. Когда я, по возвращении с фронта, являлся к нему для доклада, он часто обращался ко мне:

 — Ну, о. Георгий, расскажите, что вы худого заметили на фронте. О хорошем и без вас донесут мне. Вот худое всегда скрывают. А мне надо прежде всего узнать худое, чтобы его исправить и предупредить худшее.

У генерала Алексеева был один весьма серьезный недостаток. В деле, в работе он всё брал на себя, оставляя лишь мелочи своим помощникам. В то время, как сам он поэтому надрывался над работой, его помощники почти бездельничали.

Генерал-квартирмейстер был у него не больше, как старший штабной писарь. Может быть, именно вследствие этого Михаил Васильевич был слишком неразборчив в выборе себе помощников: не из-за талантов, он брал того, кто ему подвернулся под руку, или к кому он привык. Такая манера работы и такой способ выбора были безусловными минусами таланта Алексеева, дорого обходившимися прежде всего ему самому. Они сказались и на выборе генералом Алексеевым себе помощников для работы в Ставке. Новый генерал-квартирмейстер Ставки генерал Пустовойтенко был знаменит только тем, что случайно был сослуживцем генерала Алексеева в штабе Юго-западного фронта, а генерал Брусилов был товарищем генерала Алексеева и по Академии Генерального Штаба и по полку.

Интересно и то, что сам Николай Второй ОЧЕНЬ хорошо относился к своему начальнику штаба (и будущему заговорщику).

Жандармский генерал А.И. Спиридович откровенно писал об этом:   
«С первых же дней вступления Государя в командование, самым близким для него лицом по ведению войны, сделался Начальник Штаба генерал Михаил Васильевич Алексеев, которого Государь знал давно и к которому питал большую симпатию, называя его иногда "мой косой друг".

Эх, знал бы Николай, какую «подлянку» подложит ему его «косой друг» в Феврале 1917 года...

 

© Copyright: Сергей Дроздов, 2012
Свидетельство о публикации №212102200660

19:06 09/03/2017

0 11783

Минобороны открыло онлайн-картотеку данных участников Первой мировой войны

На сайте «Памяти героев Великой войны 1914–1918 годов» можно узнать о том, кто из служивших в российской армии погиб, был ранен или награжден

Фото из архива музея / Красноярский краевой краеведческий музей

Москва, 9 марта - АиФ-Москва.

Министерство обороны России выложило в интернет базу документов о погибших, раненых и награжденных участниках Первой мировой войны. При помощи виртуальной картотеки на сайте «Памяти героев Великой войны 1914–1918 годов» можно найти архивные данные о судьбе своих предков или знаменитых военнослужащих российской армии.

Небо Нестерова. История русского лётчика, изменившего авиацию

Кроме ознакомления с оцифрованными карточками о ранении или гибели того или иного военного, пользователи смогут отследить на карте его боевой путь и узнать о его участии в военных операциях на фронтах Первой мировой.

К настоящему моменту на сайте можно найти информацию более чем о двух миллионах человек, в том числе офицерские картотеки в полном объеме, рассказал РБК начальник отдела научно-справочного аппарата Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) Олег Чистяков. Всего в архивах хранятся данные более чем о десяти миллионах человек, и в дальнейшем онлайн-картотека будет пополняться.http://www.aif.ru/society/history/minoborony_otkrylo_onlayn-kartoteku_dann

Вокруг сепаратного мира. ч. 2

Сергей Дроздов

Переговоры о  сепаратном мире с Германией 1915-1916 годы.

(Продолжение. Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2017/03/16/815)

Перед тем, как перейти к изложению материала, надо бы сделать небольшое отступление от темы. Дело в том, что 100-летие Февральской революции вызвало активизацию различных современных псевдомонархистов и, что и вовсе удивительно, современных поклонников Г.Е. Распутина.

Один из них, некий Кукоба,  прислал мне на предыдущую главу такой  вот комментарий: «вы забыли рассмотреть Главную версию о "разврате" Старца: у него был двойник, который отплясывал по кабакам и т.д. Зачем вы повторяете 100 летние сплетни о "подкаблучнике" Царе и пр.. Русская армия побеждала. Николай 2 был на фронте со своим народом. Кроме записок француза Палеолога ознакомьтесь с выводами комиссии при Временном пра-ве. Ряд историков считают убийство Царского Друга ритуальным. А преступление у Юсупова ( наличие колотых ран)-постановкой. Спасибо». (Орфография и содержание  Кукобы сохранены).
Попытка вести с ним дискуссию закончилась откровенным хамством с его стороны и мне пришлось ее удалить.
Но, поскольку подобная  «аргументация», в том или ином виде, сейчас стала все чаще появляться, надо бы сказать несколько слов по этим вопросам.

Просто удивительно, как современные взрослые люди могут верить в такую ерунду, как существование «двойника» Распутина, который-де пьянствовал и «драл» благородных барышень в банях, в то время как  смиренный «старец» постоянно истязал свою бренную плоть постом и молитвами?!
Почему же полиция, которой руководил большой поклонник Распутина Протопопов,   не арестовала этого злодея-двойника и не посадила его в узилище, чтобы он не омрачал светлого облика Григория Ефимыча?! (Благо ВСЕ места его «гульбаний» (как в ресторанах, так и в банях) полиция прекрасно знала).
Видимо, эта несложная мысль «монархисту» Кукобе в голову не приходит...

Из донесений полицейской охранки о наблюдении за Распутиным за 14 декабря 1915 г.: «Около двух часов ночи Распутин вышел из дома № 11 по Фурштадской улице от Свечиной, вместе с Ясинской, и на моторе отправился в ресторан “Вилла Родэ”, куда за поздним временем их не пустили. Тогда Распутин стал бить в двери и рвать звонки, а стоящему на посту городовому дал пять рублей, чтобы не мешал ему буянить. Отсюда Распутин вместе со своей спутницей поехали в цыганский хор Массальского, где пробыли до 10 часов утра, а потом сильно подвыпившие поехали на квартиру к Ясинской, где Распутин пробыл до 12 часов ночи, и отсюда вернулся домой. На ночь ездил в Царское Село».
Видимо, по мнению Кукобы, это «двойник» Распутина вышел из его квартиры, а потом вернулся в нее же, а сам «истинный» Григорий Ефимыч этого даже не заметил, так ведь?!

Теперь о «столетних  сплетнях» про подкаблучника  царя.
Беда в том, что их распускали те люди, кто ОЧЕНЬ хорошо знали Николая Второго и постоянно с ним общались.
Вот, к примеру, какое впечатление произвел Николай Второй в декабре 1916 года на  своего двоюродного брата и воспитанника в.к. Дмитрия Павловича.  Вспоминает Ф. Юсупов:
«Мы долго с ним сидели и разговаривали в этот вечер. Он рассказывал мне о своем последнем пребывании в Ставке. Государь произвел на него удручающее впечатление. По словам великого князя, Государь осунулся, постарел, впал в состояние апатии и совершенно инертно относится ко всем событиям».
1 декабря 1916 года жена председателя Думы Родзянко пишет письмо матери князя Юсупова, в котором  имеется такая фраза:
“…Все назначения, перемены, судьбы Думы, мирные переговоры – все в руках сумасшедшей немки, Распутина, Вырубовой, Питирима и Протопопова”.

А вот, что рассказал  сам  Распутин  князю  Ф. Юсупову (младшему):
«– Григорий Ефимович, неужели вы на самом деле можете Думу распустить, и каким образом?
– Эх, милый, дело-то простое… Вот будешь со мной дружить, помогать мне, тогда все и узнаешь, а покамест вот я тебе что скажу: царица уж больно мудрая правительница… Я с ней все могу делать, до всего дойду, а он – Божий человек. Ну, какой же он Государь? Ему бы только с детьми играть, да с цветочками, да огородом заниматься, а не царством править… Трудновато ему, вот и помогаем с Божьим благословением».

Но м.б. клевещет тут Феликс Юсупов?!
Давайте посмотрим на  воспоминания княгини О.В. Палей (морганатической супруги великого князя Павла Александровича, дяди Николая Второго):

«Семейный совет состоялся у великого князя Андрея Владимировича во дворце на Английской набережной. Всем собранием постановили, что великий князь Павел, как старший в семье и самый любимый Государев родич, примет огонь на себя. Поговорит с Государем от имени всех. Но я видела, как Павлу не по себе. Он прекрасно понимал, что дело это тяжкое и неблагодарное, а надежды убедить Государя – ни малейшей. И все-таки 3 декабря 1916 года, как только Царская семья вернулась из Могилева, он попросил аудиенции и был принят в тот же день, за чаем…

Во дворце, сразу после чая, Павел стал описывать венценосному племяннику и его супруге-императрице весь ужас нынешней ситуации. Рассказал он о немецкой пропаганде: немцы наглеют день ото дня, их стараниями наша армия разлагается, и в войсках, что ни день, выявляют саботажников и бунтовщиков, порой из офицеров. Описал брожение умов в Петрограде и Москве: крики все громче и ругань все злей. Упомянул о неудовольствие народа: уже многие месяцы за хлебом очереди, цены на него выросли втрое…

Собравшись с духом, великий князь объяснял, что ненавистны всем эти деятели еще и как распутинские протеже. И тут же сказал, что, по общему мнению, все зло – от старца. Государь молча курил, не отвечая.
Ответила императрица. Говорила она с волнением и то и дело хваталась за сердце как сердечница. Распутина, сказала она, оболгали. Распутину завидуют. Кое-кто очень хочет быть на его месте. А старец – наш лучший друг и молится за нас и детей. А Протопоповым и Штюрмером мы довольны. И жертвовать ими в угоду двум-трем недовольным даже и не подумаем.
В общем, великий князь был разбит на всех фронтах. На все, о чем просил, получил отказ». (Палей О. Воспоминания о России.  М., 2005. С. 12–14)

Как видим, в остром разговоре по принципиальнейшим вопросам стратегии управления страной, «царь – молчал и курил», а говорила за него (и принимала решения) его жена.
Подчеркнем, что в.к. Павел Александрович очень доходчиво описал царю и царице, как на самом деле в это время «русская армия побеждала»: «наша армия разлагается, и в войсках, что ни день, выявляют саботажников и бунтовщиков, порой из офицеров», - и это не вызвало у них возражений и протеста (в отличие от его оценки Г. Е. Распутина, с которой царица категорически не согласилась).
 
Важно отметить,  что всю эту печальную ситуацию  в русской армии,  втолковывал царю  человек, который имел реальный опыт командования гвардейским корпусом (во время нескольких попыток безуспешного наступления на Ковель летом-осенью 1916 года), знавший ее, что называется, «изнутри», а не по  бравурным официальным реляциям в Ставку.

В этом же ряду «аргументов» находится и популярное ныне утверждение о том, что: «на весну 1917года был назначен переход русской армии в наступление». (Видимо, подразумевается, что после этого самого «перехода в наступление» германские войска должны были в испуге бросить свои окопы и драпать аж до самого Берлина).
Что тут скажешь…
Дело в том, что точно такие же переходы в наступление на германском фронте царская армия НЕОДНОКРАТНО готовила и пыталась осуществить: в 1914 году – наступления в Восточной Пруссии (трижды) и знаменитый «удар в сердце Германии», весной 1915 года  - было начато наступление ЮЗФ, с попыткой  прорваться на Венгерскую равнину.
 
ВСЕ эти наступления, которые готовили и пытались осуществить еще кадровые  русские войска,  закончились тяжелейшими поражениями, потерей всех западных русских крепостей и огромных территорий и, увы, массовой сдачей в плен (летом 1915 года в плен сдавалось – по 200 тысяч человек, ежемесячно, по оценке генерала М.В. Алексеева).

Немногим лучше обстояли дела и в 1916 году. 
Наступление в марте на германском участке фронта у озера Нарочь, предпринятое под давлением  Франции, провалилось.
В течение десяти дней, русские армии Северного и Западного фронтов безуспешно пытались штурмовать германские позиции. Потери армий Западного фронта составили до девяноста тысяч человек; армий Северного фронта – около шестидесяти тысяч. Эти сто пятьдесят тысяч убитых и раненых – жертва русских для облегчения положения своих союзников под Верденом.
 
Немцы в ходе Нарочской операции, потеряли всего около 3  тысяч человек, но зато приостановили свой натиск на Верден на целых две недели, что позволило французам передохнуть и  подтянуть свои резервы и технику.

Начальник генерального штаба германской армии генерал  Э. фон Фалькенгайн подчеркивал: «Не было никакого сомнения, что атаки со стороны русских были предприняты только под давлением их западных союзников и для их поддержки.
Никакой ответственный начальник, не находящийся под внешним принуждением, не мог бы столь малоценные войска вести против столь прочно оборудованных позиций, какими располагали немцы…»

Начавшееся успешно, в мае 1916 года, наступление Брусилова  на АВСТРИЙСКОМ участке ЮЗФ, очень быстро выродилось в многомесячные и безуспешные попытки  царских полководцев взять штурмом Ковель, в ходе которых русская гвардия (последняя опора трона) понесла тяжелейшие и невосполнимые потери в своем кадровом и офицерском составе.
А несколько попыток массированных наступлений на Ковель силами Западного, ЮЗФ и Особой Гвардейской армии, утонули в крови.

За зиму 1916-17 г.г. германские и австрийские войска ОЧЕНЬ основательно  укрепили свои позиции в инженерном отношении и попытки их штурма ослабленными, укомплектованными плохообученными мобилизованными «бородачами»  войсками, которые по уровню дисциплины и боеспособности не шли ни в какое сравнение с кадровой армией, загубленной в 1914-15 годах, были обречены на новые тяжелейшие потери и провал.
На основании чего нынешние горе-стратеги  предполагают успех готовившегося весеннего наступления - понять невозможно.

В феврале 1917 года в Петрограде проходила  конференция союзников по Антанте, которая  была разделена на три комиссии: политическую, военную и техническую. Участников конференции принял Николай Второй и дал в их честь торжественный обед в Царскосельском дворце.
Вот что вспоминал английский посол Дж. Бьюккенен о выступлении главы русской военной делегации, и.о. начальника Штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерала В.И. Гурко:

«В своей речи на открытии конференции генерал Гурко сообщил, что Россия мобилизовала четырнадцать миллионов человек; потеряла два миллиона убитыми и ранеными и столько же пленными; в настоящий момент имеет семь с половиной миллионов под ружьем и два с половиной – в резерве.
Он не выразил никакой надежды на то, что русская армия сможет предпринять крупномасштабное наступление до тех пор, пока не завершится готовящееся формирование новых подразделений и пока они не будут обучены и снабжены необходимым оружием и боеприпасами. А до тех пор все, что она может сделать, – это сдерживать врага с помощью операций второстепенного значения». («Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата». Джордж Бьюккенен).
Эта конференция закрылась 21 февраля 1917 года, аккурат перед началом Февральской революции в Петрограде.

Как видим, глава русской военной делегации «не выразил НИКАКОЙ надежды на то, что русская армия сможет предпринять крупномасштабное наступление» в обозримом будущем. Причем это заявление было им сделано на закрытом военном заседании конференции и отражало официальную позицию руководства царской армии.
Остается только удивляться,  откуда у нынешних «диванных стратегов» взялась уверенность в том, что царская армия могла весной 1917 года  перейти в наступление и тут же сокрушить супостата?!


После этого отступления, перейдем к рассмотрению тематики данной главы.
Сначала о том, когда познакомились Распутин и царская семья.
Государь Николай II записал в своем дневнике 1 ноября 1905 года:
«В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губ.» (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 287).
Чтобы было понятно: упомянутые в дневнике царя Милица и Стана – это знаменитые «сестры-черногорки», жены в.к. Николая Николаевича (младшего, «Николаши» в семейном кругу) и его брата в.к. Петра («Петюни»).
 
Надо сказать, что Григорий Ефимович вовсе не был неграмотным полудурком, как его порой изображали. Он неплохо знал Священное Писание, запросто цитировал его (к месту и не к месту), и даже баловался сочинительством (или ему помогали это делать какие-то, безвестные ныне, «литературные негры»).
Во всяком случае, еще при жизни Григория Распутина  были опубликованы его брошюры и статьи: «Житие опытного странника» (1907), «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам» (1911 и 1915), «Великие торжества в Киеве! Посещение Высочайшей семьи! Ангельский привет!» (1911), «Детство и грех» (в журнале «Дым Отечества», 1913, № 20), «По Божьему пути» (1914) и другие.
Он регулярно встречался с царской семьей.

В дневнике Николая II имеется запись от 4 июня 1911 г.: «После обеда имели радость видеть Григория (Распутина) по возвращении из Иерусалима и Афона» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 257).
(Далеко не о каждом своем родственнике Николай Второй мог записать, что они  «Имели радость» его видеть!!!, А вот Григорий Ефимыч – удостоился).

Арон Симанович, являвшийся многолетним  секретарем Григория Распутина (и немногий из сохранивших ему  верность, после убийства), писал в своих  воспоминаниях:
«Каким представляют себе Распутина современники? Как пьяного, грязного мужика, который проник в Царскую семью, назначал и увольнял министров, епископов и генералов и целое десятилетие был героем петербургской скандальной хроники?
К тому же еще дикие оргии в “Вилла Родэ”, похотливые танцы среди аристократических поклонниц, высокопоставленных приспешников и пьяных цыган, а одновременно непонятная власть над царем и его семьей, гипнотическая сила и вера в свое особое назначение. Это все было.
Только немногим было суждено познакомиться с другим Распутиным и увидеть за всем известной маской всесильного мужика и чудотворца его более глубокие душевные качества. За грубой маской мужика скрывался сильный дух, напряженно задумывающийся над государственными проблемами». (Симанович А. Воспоминания. Рига, 1924)

Говоря об отношении Распутина к войне, надо подчеркнуть, что он своим мужицким нутром чувствовал неисчислимый вред, который она принесет России и русскому народу,  и был категорическим противником войн вообще, и войны с Германией – в особенности.

Мало кто сейчас знает, что во время Балканских войн славянских государств (сначала против Турции, а затем и между собой) в 1912-13 годах, действия России едва не спровоцировала  войну с Австрией и Германией уже в то время.
В воспоминаниях видного думского деятеля, лидера партии кадетов  П.Н. Милюкова, имевшего, кстати, огромную популярность на Балканах,  и считавшегося  в России  экспертом в славянских делах, говорится:

«Я вернулся из поездки к открытию Думы 18 ноября 1912 г., — как раз в разгар борьбы мирных и воинственных настроений в Петербурге...
9 ноября Сухомлинов решил воспользоваться упомянутой мною выше carte blanche (Полномочие) и произвести мобилизацию.
Напомню, что, по смыслу этой carte blanche, мобилизация равнялась объявлению войны Россией Австрии и Германии.
Все было готово и телеграммы посланы, когда Николай II усомнился в самой возможности принимать такую ответственную меру, не уведомляя даже правительства.
И он назначил на 10 ноября экстренное заседание под своим председательством.
Сухомлинов должен был предупредить участников заседания, но этого не сделал, и его затея, уже пущенная в ход, обнаружилась только на самом заседании.
Естественно, председатель Совета министров Коковцов, постоянный противник Сухомлинова, забил тревогу.

Николай принялся было его успокаивать. «Дело идет не о войне, а о простой мере предосторожности, о пополнении рядов нашей слабой армии на (австрийской) границе... Я и не думаю мобилизовать наши части против Германии, с которой мы поддерживаем самые доброжелательные отношения, и они не вызывают в нас никакой тревоги, тогда как Австрия настроена определенно враждебно».
Коковцов стал доказывать, что сепаратный шаг России разрушает военную конвенцию с Францией и освобождает ее от обязательств, тогда как в войне, которая будет результатом русской мобилизации, Германия, конечно, поддержит Австрию в силу своего союзного  договора.
Он предложил, как исход, задержать на полгода солдат последнего срока службы, не отменяя очередного набора — и тем увеличить состав армии, не объявляя мобилизации.
 Обнаружилось при этом, что Сухомлинов собирался, объявив ее, уехать в отпуск заграницу к больной жене, а военные заказы были сданы заводам в пределах той же Австрии.
 Такая степень легкомыслия повергла в ужас Сазонова, и после заседания он обратился к Сухомлинову с горькими упреками.

Но Сухомлинов не смутился. Своим «ребяческим лепетом» и с обычным «безразличием в тоне» он ответил, что в мобилизации «не было бы никакой беды», так как «все равно, войны нам не миновать, и нам выгоднее начать ее раньше... Это ваше (Сазонова) и председателя Совета (Коковцова) убеждение в нашей неготовности, а государь и я — мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас».

Как видим, царский военный министр Сухомлинов был человеком поистине «необыкновенных способностей и редкого ума».
Царь, зачем-то,  предоставил ему полномочия ЛИЧНО объявлять мобилизацию (даже не оповестив членов правительства России), что он, по простоте душевной,  и собирался сделать, укатив после этого в отпуск!!!
Похоже, что они,  на пару, просто «не понимали, что творили».

В то время их намерение объявить мобилизацию (что автоматически означало начало европейской войны), к счастью,  не было реализовано.

Интересно, что упоминание об этом эпизоде имеется в воспоминанияхАнны Вырубовой  о Г.Е. Распутине, которые она написала в эмиграции:
«Вспоминаю только один случай, когда действительно Григорий Ефимович оказал влияние на внешнюю политику. Это было в 1912 году, когда Николай Николаевич и его супруга старались склонить Государя принять участие в Балканской войне. Распутин чуть ли не на коленях перед Государем умолял его этого не делать, говоря, что враги России только и ждут того, чтобы Россия ввязалась в эту войну и что Россию постигнет неминуемое несчастье». (Фрейлина Ее Величества Анна Вырубова. М., «Орбита», 1993. С. 282)


Теперь о войне с Германией.
То, что Россия к ней длительно время готовилась – общеизвестно, а Николай Второй, по простоте душевной, отчего-то считал, что русская армия намного сильнее германской и непременно «накладёт» немцам, после того, как отмобилизуется.
К слову сказать, точно такие же иллюзии  испытывали правители Франции и Великобритании, где разговоры о «русском паровом катке», который-де попросту «закатает» 8-ю армию немецкого рейхсвера, (остальные 7 армий которого тогда были на Западном фронте),  были излюбленной темой статей и карикатур начального  периода Первой мировой войны.

А вот многие здравомыслящие политики Российской империи понимали всю опасность втягивания своей страны в мировую войну и всячески старались предотвратить это несчастие. (Вспомним, хотя бы знаменитую записку Дурново Николаю Второму на сей счет).
Интересное свидетельство о мнении графа Витте по этому вопросу, в своем военном дневнике  приводит великий князь Андрей Владимирович:

«17 сентября. 1915 года
На днях я разговаривал с Алекс. Викт. Осмоловским, который, страдая сердечным пороком, проводил каждый год сезон в Nauheim’e и часто встречался там с покойным С.Ю. Витте. Последний сезон 1914 г. застал его, Осмоловского, как и графа С.Ю. Витте, в Nauheim’e во время начала политических осложнений.
По этому поводу граф Витте говорил Осмоловскому, что есть один лишь человек, который мог бы помочь в данное время и распутать сложную политическую обстановку.
 
На естественный вопрос Осмоловского, да кто же этот человек, граф Витте назвал, к его большому удивлению, Гр. Е. Р-а. Осмоловский на это возразил, как может Распутин быть опытным дипломатом, он, человек совершенно неграмотный, ничего не читавший, как может он знать сложную политику и интересы России, и взаимоотношения всех стран между собой.
На это граф Витте ответил: «Вы не знаете, какого большого ума этот замечательный человек. Он лучше, нежели кто, знает Россию, ее дух, настроение и исторические стремления. Он знает все каким-то чутьем, но, к сожалению, он теперь удален».
Это мнение графа С.Ю. Витте о Р-е меня прямо поразило. Я всегда считал и до сих пор считаю С.Ю. за из ряда вон выдающегося человека, какого в России давно не было.
Думаю, что многие того же мнения. Но каким образом С.Ю. мог прийти к такому странному выводу в отношении Р-а, остается пока для меня загадкой.
Никогда и никто не говорил об его отношениях к Р-у.
Их имена даже заядлые сплетники не могли сопоставить. Знал ли С.Ю. Р-а, не знаю. Вряд ли. Может быть, в будущем эта загадка и разъяснится, пока же решительно ничего не понимаю.
Одно знаю, что С.Ю. словами не шутил. Что хотел он этим сказать?»
(Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова (1914–1917). М., 2008. С. 184)
(Упомянутый тут Алексей Викторович  Осмоловский был  чиновником  особых поручений Министерства земледелия).

Как известно, незадолго до  объявления Россией мобилизации и начала Первой мировой войны, на Г.Е. Распутина  было  совершено покушение  со стороны Х.К. Гусевой.
Товарищ прокурора Тюменского участка так докладывал об этом происшествии прокурору Тобольского окружного суда:

«28 июня 1914 года около восьми часов вечера на пароходе “Соколовский” приехал из Петербурга домой в село Покровское крестьянин Григорий Ефимович Распутин-Новый. По дороге он заезжал в город Ялуторовск к нотариусу. 29 июня около трех часов пополудни разносчик телеграмм Михаил Распутин принес телеграмму Григорию Распутину и ушел. Григорий Распутин решил также послать телеграмму и, выйдя на улицу за ворота, позвал рассыльного Михаила Распутина. В это время стоявшая у ворот женщина, мещанка города Сызрани Симбирской губернии Хиония Кузьмина Гусева, подошла и поклонилась Григорию Распутину. Последний со словами “Не надо кланяться!” хотел было подать милостыню. Хиония Гусева, воспользовавшись этим моментом, выхватила из-под платка остро оточенный, обоюдоострый кинжал и ударила им Григория Распутина в живот.
Последний, вскрикнув: “Ох, тошно мне”, – побежал по улице от дома и пробежав 108 шагов. Хиония Гусева с кинжалом в руках все время гналась за ним.
Григорий Распутин на бегу схватил с земли палку и ударил Гусеву по голове. На помощь подбежал народ и задержал Хионию Гусеву.
Степан Подчивалов толкнул Гусеву, и последняя упала, причем, падая, упала на кинжал и ранила себе левую руку ниже кисти. Хиония Гусева была арестована и отправлена в каталажную камеру Покровского волостного правления». (ТФГАТО. Ф. 164. Оп. 1. Д. 439. Л. 11–12)

В следственном деле о покушении Х.К. Гусевой на Г.Е. Распутина имеются ее признательные показания (ТФГАТО. Ф. 164. Оп. 1. Д. 436, 437)
Секретарь и близкий друг Распутина Арон Симанович  в своих воспоминаниях так рассказывал об этом эпизоде:
«29 июня 1914 г. крестьянка монахиня Х.К. Гусева, которая была с ним в продолжение нескольких лет, но, в конце концов, променяла его на монаха Илиодора, нанесла ему удар ножом в живот.
Рана была настолько серьезной, что неделями он был между жизнью и смертью, и только благодаря его необыкновенно крепкому сложению поправился. Когда Гусева была привлечена к ответственности, она объявила, что Распутин ее соблазнил.
Ее отправили в дом умалишенных.
После Февральской революции ее выпустили на свободу, выдав охранный документ, что она покушалась на Распутина».
«Симанович А. Воспоминания. Рига, 1924 г.)

Достоверно известно, что Г.Е. Распутин с самого начала был против войны с Германией и из Сибири (из села Покровского), где он находился на лечении,  после покушения на него  Хионии Гусевой,  писал в телеграмме императору Николаю II летом 1914 г., следующее:
«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нету. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу?
Слов нету, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца.
Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победит, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой.
Погибель без конца, печаль. Григорий». (См.: Марков С.В. Покинутая Царская семья. М., 2002. С. 54)
Несмотря на туманный слог (вообще характерный для речей Распутина)  видно, что он испытывал ужас перед этой войной и пытался отговорить от нее Николая Второго.

Феликс Юсупов в своих воспоминаниях также пишет, что Распутин говорил ему, что «если бы та стерва меня не пырнула, то никакой войны бы и не было!»
Думаю, однако, что тут Григорий Ефимович тут сильно преувеличивает свое влияние на Николая Второго, в то время.
Вот что, в своих воспоминаниях, писала об этом Анна Вырубова:
«В начале мировой войны с Германией Григорий Ефимович лежал, раненный Гусевой, в Покровском. Он тогда послал две телеграммы Его Величеству, умоляя “ не затевать войны”.
Он и ранее часто говорил Их Величествам, что с войной все будет кончено для России и для них.
Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с началом войны относился холоднее к Григорию Ефимовичу». (Фрейлина Ее Величества Анна Вырубова. М., «Орбита», 1993. С. 282)

Постепенно эйфория, охватившая правящие слои русского общества с началом Первой мировой войны, под влиянием тяжелых поражений в Восточной Пруссии и, особенно, катастрофического Великого отступления царской армии весной-летом 1915 года, стала выветриваться.
Возникли извечные русские вопросы: «кто виноват?» и «что делать?»
Вот что вспоминал об этом  дворцовый комендант Николая Второго  генерал-майор В.Н. Воейков:

«Летом 1915 года стали выявляться симптомы массового гипноза, постепенно овладевшего людьми; из штабов фронта стали исходить пускавшиеся какими-то безответственными анонимными личностями слухи о том, что императрица служит главною причиною всех наших неурядиц, что ей, как урожденной немецкой принцессе, ближе интересы Германии, чем России, и что она искренне радуется всякому успеху германского оружия. Вырабатывалось даже несколько планов спасения Родины: одни видели исход в заточении Государыни в монастырь и аресте Распутина, якобы занимавшегося шпионажем в пользу Германии; другие считали необходимым выслать Государыню за границу.
Амбициозные политиканы искали для свершения переворота подходящих начальников отдельных частей; не обходилось дело и без титулованных приверженцев революции, имеющих непосредственные основания с замышлявшими дворцовый переворот.
Лично я подобных слухов не доводил до сведения Его Величества, не считая возможным их осуществление; но знаю, что эти разговоры стали известны и Государю, и Государыне». (Воейков В.Н. С царем и без царя. М., 1995. С. 116)

А вот что 14 июня 1915 года  писала  императрица Александра Федоровна своему супругу:
«Павел (великий князь Павел Александрович) пил со мной чай и просидел 1 1/4 часа…
Ну, во-первых, недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слыхал об этом здесь и во Франции распространился об этом слух; они же будут сражаться до конца.
Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в каком случае сепаратного. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас, – потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи.
Он сказал, что слышал, будто немцы предложили нам условия перемирия. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира». (Переписка Николая и Александры 1914–1917. М., 2013. С. 176)
 

Давайте  рассмотрим РЕАЛЬНЫЕ попытки организации переговоров о заключении сепаратного мира между Германией и царской Россией, которые предпринимались в 1915 -1916 годах.
Наиболее важными из них были: поездки в Берлин князя В.Д. Думбадзе, миссия фрейлины Марии Васильчиковой, (1915 год), а также переговоры Протопопова в Стокгольме, контакты Манусевича – Мануйлова с германскими представителями, письмо графу Фредериксу   от его давнего друга и министра двора германского кайзера Вильгельма II графа Ф. Эйленбурга и распутинские заявления о необходимости заключения сепаратного мира в 1916 году.
Попробуем рассмотреть, что на сегодняшний день об этом известно.


Самой первой существенной попыткой установить контакты с высокопоставленными германскими представителями  была миссия князя В.Д. Думбадзе и князя Г.В. Мачабели в 1915 году.  (Отметим, что эта попытка производилась по  одобрению  в придворных сферах Царского Села).
Почему-то отечественная историография  очень редко вспоминает о ней, а история-то была довольно занимательная.
Племянник ялтинского градоначальника князь В.Д. Думбадзе получил высшее образование в Германии, где познакомился со своим земляком — князем Г.В. Мачабели. Оба - Думбадзе и Мачабели - прекрасно владели немецким языком и имели в Германии обширные связи.

(Его дядюшка, генерал-майор Свиты Иван Антонович Думбадзе был одним из влиятельнейших людей империи, ярым монархистом и входил в число противников ввязывания России в Первую мировую войну.
Сменивший его, в 1916 году, в должности ялтинского градоначальника, жандармский генерал  А.И. Спиридович в своих воспоминаниях писал, что когда он первый раз, в новой должности, пришел в градоначальство, все посетители буквально повалились перед ним ниц.(!!!)
На вопрос Спиридовича о причинах  столь диковинного  средневекового обычая, служители ялтинского градоначальства ответили ему, что так было заведено при предыдущем главе (т.е. князе И.А.Думбадзе)).

Так вот, племянник ялтинского градоначальника, В.Д. Думбадзе был близок к семье министра императорского двора и уделов (в 1881-1896 гг.)  графа И.И. Воронцова-Дашкова (дружил с его старшим сыном), известного своей близостью к императору Александру III.

Еще одним близким знакомым В.Д. Думбадзе и фактически его деловым партнером был начальник канцелярии министерства императорского двора и уделов, генерал А.А. Мосолов, входивший в ближайшее окружение Николая II.
Еще в  1908 году Думбадзе знакомится с австро-венгерским подданным М.О. Альтшиллером и киевским адвокатом Н.В. Гошкевичем.
Альтшиллер и Гошкевич были близки к киевскому генерал-губернатору и будущему главе военного министерства генералу В.А. Сухомлинову: Альтшиллер дружил с Сухомилиновым, а Гошкевич был двоюродным братом третьей жены Сухомлинова — Е.В. Бутович-Сухомлиновой.
Гошкевич и Альтшиллер помогли Думбадзе сблизится с Сухомлиновым и его семьей. Надо сказать, что царский военный министр Сухомлинов был тщеславным человеком, очень любившим деньги, внешние атрибуты власти и драгоценности и женщин.
 
В августе 1914 года (сразу после начала мировой войны)  Думбадзе сообщил Гошкевичу, что он намерен выпустить серию книг «Библиотека военных деятелей», первой из которых должна была быть биография действующего военного министра. Тогда Гошкевич обратился к Сухомлинову (своему свояку) с просьбой предоставить соответствующие материалы для написания книги.
Сухомлинов, который, видимо уже был в предвкушении скорой победы над «тевтонами» и спешил увековечить свой  вклад в эту викторию, для потомков, передал Гошкевичу пачку фотографий, газетных вырезок и некий «перечень мероприятий по военному ведомству». Об этом перечне Сухомлинов сказал, что «печатать этого нельзя, можно воспользоваться этим только для характеристики и оценки деятельности».

После этого В.Д. Думбадзе написал и издал апологетическую биографию военного министра России В.А. Сухомлинова. (К слову сказать, история с этой биографической книжкой  Думбадзе, немного погодя,  стала  одним из «козырей» следствия, обвинявшего Сухомлинова в государственной измене. Действительно,  вопиющая халатность этого царского министра, в военное время передающего посторонним людям служебные документы, просто поражает).
Вернемся к друзьям В.Д. Думбадзе.
Как уже говорилось, М.О. Альтшиллер был гражданином Австро-Венгрии и, якобы, «занимался предпринимательством»  в Киеве  и ряде  западных губерний Российской империи.  Одновременно он открыто сотрудничал  консульством Австро-Венгрии в Киеве и, незадолго до Первой мировой войны, даже был удостоен  ордена Франца-Иосифа(!).

При этом М.О. Альтшиллер  был дружен с самим В.А. Сухомлиновым, его женой Е.В. Бутович-Сухомлиновой и ее родственником Н.В. Гошкевичем, выполнял  деликатные поручения Сухомлинова, в частности, помогал ему и его будущей жене Е.В. Бутович во время их  скандального  бракоразводного процесса.
Впоследствии было установлено, что контора Альтшиллера в Киеве не вела никакой предпринимательской деятельности, однако регулярно  получала многочисленные денежные переводы, происхождение которых неизвестно. А незадолго до начала военных действий между Россией и Австро-Венгрией в 1914 году Альтшиллер исчез из России.
Русская контрразведка, не без оснований, подозревала его в том, что он в России занимался шпионажем.

Князь В.Д. Думбадзе тоже выполнял  «деликатные поручения» Сухомлинова. В частности,  он через представителя банкирского дома Морганов А.Н. Бурже, организовал заказ на поставку крупной партии автомобилей для нужд российского военного ведомства. При этом Думбадзе обеспечил себе и Бурже хорошие комиссионные  (популярное ныне слово «откаты» тогда еще не было изобретено).
(Вот такие «друзья» были у военного министра Российской империи накануне мировой войны…)

В марте 1915 года В.Д. Думбадзе, вместе со своим знакомым князем Г.B. Мачабели выехали  в Стокгольм для переговоров с представителями американских финансовых кругов. Г.В. Мачабели, еще до войны, имел «связи»  в Берлине и был  хорошо знаком с представителем русского императора при свите кайзера Вильгельма Второго, генерал-майором свиты Его Величества графом И.Л. Татищевым.

В Стокгольме Думбадзе и Мачабели, якобы случайно, знакомятся с германским посланником в Швеции фон Люциусом и секретарем германского посольства фон Фрейсом.
При знакомстве Мачабели и Думбадзе заявляли, что они — грузинские националисты, недовольные политикой самодержавия в отношении их родины, и симпатизируют Германии.
При этом Мачабели сразу же после встречи с фон Люциусом отправился в Берлин, где договорился о предоставлении ему и Думбадзе паспорта на право въезда в Германию через территорию нейтральных стран.

После возвращения в Петроград В.Д. Думбадзе явился к военному министру В.А. Сухомлинову и заявил, что может отправиться в Берлин «с разведывательно-посреднической миссией». В конце апреля 1915 года Сухомлинов доложил о возможности посылки Думбадзе в Берлин Николаю II. Император эти планы одобрил.

Вот такая «картина маслом»: высокопоставленные русские представители  в разгар мировой войны спокойно встречаются с германскими дипломатами и получают  паспорта для въезда во враждебную России страну, для ведения загадочной «разведывательно-посреднической миссии».
 
Сами посудите, ну о какой «разведывательной» деятельности могла идти речь в ходе этих, официально одобренных немецким МИДом,  поездках грузинских князей в Германию?! Увидеть они могли ровно то, что бы им захотели показать представители германских спецслужб, да и все встречи, разумеется, происходили под их контролем.
А вот то, что  В.Д. Думбадзе и Г.B. Мачабели в Германии  будут открыты для компрометации и вербовки – совершенно очевидно.

В монографии кандидата исторических наук И.И. Новикова «Борьба группировок в придворном окружении Николая II», подробно описаны дальнейшие события:

«Между двумя заграничными вояжами Думбадзе в марте и мае 1915 года его в Петрограде посещал сын кавказского наместника и бывшего министра двора граф И.И. Воронцов-Дашков-младший. Кроме того, Думбадзе регулярно получал запечатанные конверты из Царского Села, отправителем которых был начальник канцелярии министерства императорского двора и уделов, генерал А.А. Мосолов.
С 24 мая по 11 июня 1915 г. Думбадзе и Мачабели находились в Берлине.
Там они провели серию встреч в МИДе и Генеральном штабе. В числе их собеседников были бывший посол Германии в России Ф. Пурталес и зам главы германского МИД О. Циммерман. В ходе проведенных встреч именно немецкая сторона выступила с инициативой проведения переговоров о сепаратном мире.
В ответ на это предложение Думбадзе сразу же предложил себя в качестве посредника, через которого должны осуществляться тайные контакты российского и германского руководства».
 
Как видим, в начале лета в Берлине проходили тайные переговоры официальных представителей России и Германии о сепаратном мире. Содержание этих переговоров неизвестно, но тот факт, что с немецкой стороны в них участвовали очень высокопоставленные сановники говорить о многом
Было бы, конечно,  узнать, ЧТО именно находилось  в запечатанных конвертах, которые князья Думбадзе и Мачабели получали в Царском Селе от А.А. Мосолова, но скорее всего это так и останется неизвестным.

Дело в том, что весной 1915 года Верховный главнокомандующий царской армией в.к. Николай Николаевич (Младший) «закрутил» грандиозную интригу по отстранению от должности военного министра Российской империи, генерала В.А. Сухомлинова, которого Верховный уже давно «ненавидел всеми фибрами души».
Что называется, «под раздачу», заодно с военным министром,  попали и его протеже – грузинские князья Думбадзе и Мачабели.

Надо сказать, что военный министр В.А. Сухомлинов тоже не слишком-то уважал многочисленную компанию великих князей семейства Романовых, сидевших на руководящих должностях в царской армии.
Он весьма невысоко оценивал  умственные способности этих великих князей, постоянно вмешивающихся в армейские вопросы, но не несших никакой ответственности за результаты своего руководства.
 
В.А. Сухомлинов  писал, что «почти ни один из них (великих князей) не был подготовлен и воспитан для какой-либо серьезной обязанности. Общее образование большинства из них, несмотря на хорошее знание иностранных языков, находилось ниже уровня средней школы.
В характере большинства из них были признаки дегенерации, у многих умственные способности были настолько ограничены, что если бы им пришлось вести борьбу за существование как простым смертным, то они бы ее не выдержали».

Удобный случай для дискредитации  Сухомлинова в.к. Николаю Николаевичу  представился в начале 1915 г, когда военной контрразведкой было инспирировано  так называемое «дело» бывшего жандармского полковника С.Н. Мясоедова.
(Это был еще один, еще довоенный,  «коммерческий  партнер» Сухомлинова, с которым он, впрочем,  вдребезги разругался еще в 1912 году).
Для этого были использованы показания поручика 23-го Низовского полка Якова Павловича Колаковского, который  попал в плен еще в августе 1914 года, под Сольдау (В. Пруссия).
 
В плену Колаковский  согласился  стать немецким агентом и объявил себя украинцем, (а их немцы особо выделяли среди других пленных в расчете на использование в сепаратистских целях). Вербовка состоялась, и с поддельным паспортом он направился на родину через Копенгаген. Там он явился к российскому военному представителю с повинной.
Колаковского в январе 1915 года переправили в Петроград и начали расследование его показаний.
Начальник Петроградского охранного отделения К. Н. Глобачев допросил его, но не поверил ни одному его слову. Более того, Департамент полиции организовал за ним негласное наблюдение, как за немецким шпионом.

А вот военные контрразведчики, наоборот, не только заинтересовались  невероятными «показаниями» Колаковского, но и поверили ему.
(Для того  чтобы была очевиднее  степень «правдоподобности» его показаний,  перечислим некоторые из них:
 Сначала он заявил, что якобы, в германском Генеральном штабе ему поручили убедить коменданта крепости Новогеоргиевск  сдать ее немецкой армии за один миллион рублей (!!!) Также он сообщал, что немцы приказали ему уничтожить мосты через Вислу около Варшавы   и …организовать  убийство  великого князя Николая Николаевича).
 
«Поручик Колаковский, — вспоминал В.А. Сухомлинов, — впоследствии сознался, что о покушении на великого князя он сочинил, чтобы обратить на себя больше внимания. А откуда возник Мясоедов? Будучи в военном училище, он читал о дуэли Мясоедова с Гучковым».


Несмотря на совершенно фантастический характер подобных «заданий», контрразведчики продолжали  «разработку» этого Колаковского, видимо, рассчитывая использовать его в своих целях.
24 декабря 1914 года  Колаковский неожиданно заявляет, что его кураторы из германских разведывательных органов назвали ему имя полковника С.Н. Мясоедова, служащего в штабе X армии,  с которым Колаковский должен установить контакт.
 
Через несколько месяцев, 15 февраля 1915 года, Колаковский (скорее всего, с «помощью» своих кураторов из военной контрразведки) дает развернутые показания против Мясоедова, полные противоречивых и явно фантастических сведений. В частности, якобы немцы, для чего-то,  сообщили Колаковскому подробности сотрудничества Мясоедова со своей  разведкой.
Интересно, что протоколы этого допроса Колаковского исчезли. Современные историки их в архивах не нашли. Зато сохранилась «Справка» по Мясоедову, где следователи, отчего-то безоговорочно поверившие Колаковскому, уже от себя приписали, будто немцы поручику советовали «поговорить» с Мясоедовым насчет убийства Верховного главнокомандующего…

Невозможно поверить, что германская разведка могла так просто сообщить, только что завербованному агенту, подробности шпионской деятельности Мясоедова, который был якобы завербован и много раз проверен в деле. Однако военная контрразведка уцепилась за показания Колаковского и начала уголовное преследование Мясоедова.
В феврале 1915 г. по инициативе генерал-квартирмейстера Северо-Западного фронта Бонч-Бруевича и начальника контрразведки штаба фронта Николая Батюшина Мясоедов был арестован и обвинен в шпионаже и мародерстве. Началось следствие.
 
Доказать факт шпионажа полковника не удалось. Удалось доказать лишь факт мародерства, что можно было бы инкриминировать многим участникам военных операций в Восточной Пруссии.
Главное же обвинение в адрес Мясоедова заключалось в том, что он сообщал немцам «посредством неустановленных лиц» (такова была официальная формулировка следствия!) какую-то «информацию» о русских войсках.
Несмотря на отсутствие доказательств этой шпионской деятельности Мясоедова, военный суд признал его виновным в совершении именного этого преступления (а не мародерства) и приговорил к смертной казни, при этом командующий фронтом не утвердил приговор, «ввиду разногласия судей».

Впоследствии, генерал Самойлов честным словом ручался, что видел резолюцию Верховного главнокомандующего Николая Николаевича: «Все равно повесить!» А генерал Рузский столь же убежденно говорил: именно из-за того, что подчиненный ему военно-полевой суд не вынес «правильного» приговора Мясоедову, Николай Николаевич его снял с должности командующею фронтом и заменил его генералом Алексеевым.

Мясоедов в камере разбил пенсне и осколком стекла вскрыл себе вены — для офицера смерть от петли считалась особо позорной. Его перевязали — и потащили на виселицу. Через два часа после вынесения приговора (утвержденного царем лишь несколько дней спустя), из-под ног истекающего кровью полковника палач вышиб скамью…

Совершенно очевидно, что дело  Мясоедова было «шито белыми нитками».  В нем нет ни единого реального факта передачи от него  немцам каких бы то ни было сведений, нет ни единой улики — только фантастические «сказки»  Колаковского.
Профессионалы российских спецслужб: и генерал Спиридович, и генерал Курлов, и директор Департамента полиции Васильев, называли   «дело» Мясоедова «высосанным из пальца».

 (А нам-то  рассказывают, что при царе-батюшке у нас был поистине высокопрофессиональное следствие  и настоящий, независимый суд!!!)
В благодарность за проведенное следствие по делу Мясоедова великий князь Николай Николаевич назначил генерала Бонч-Бруевича начальником штаба 6-й армии.
Таким образом, дело Мясоедова  являлось частью борьбы великого князя Николая Николаевича и близкого к нему генералитета против военного министра В.А. Сухомлинова.
В конце июня 1915 года Сухомлинов был смещен со своего поста и заменен генералом А.А. Поливановым.
Сразу же после этого начались аресты в окружении Сухомлинова, жертвой которых стал и князь Думбадзе. Он был приговорен к смертной казни, которая была заменена 20 годами каторги.

История миссии князя Думбадзе доказывает, что переговоры о сепаратном мире в 1915 году между представителями русского самодержавия и германской монархии имели место. Подчеркнем, что инициатива переговоров исходила от германской стороны. И это была отнюдь не последняя инициатива германского руководства по заключению сепаратного мира с Российской империей.

В следующей главе подробно рассмотрим миссию фрейлины Марии Васильчиковой и другие аналогичные контакты 1916 года.

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/04/03/1360

 

© Copyright: Сергей Дроздов, 2017
Свидетельство о публикации №217032801477

Героизм сестер милосердия в Первой мировой войне

• Автор Vinogradskaya
• Дата 22 октября 2014 7:10

 

 

 

Главная » Войны » Первая мировая 1914-1918 гг. » Героизм » Новости » Героизм сестер милосердия в Первой мировой войне

История Первой мировой войны хранит множество героических страниц, вписанных женщинами, и прежде всего сестрами милосердия Российского общества Красного Креста (РОКК).

Уже к концу 1914 года РОКК содержал семьдесят один госпиталь, 118 подвижных и этапных лазаретов, 58 передовых отрядов, и санитарных поездов, обслуживавших театры военных действий Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов, 34 санитарных транспорта, 185 питательных пунктов, 22 дезинфекционных отряда, 5 хирургических отрядов и другие полевые медико-санитарные учреждения.

На содержание постоянных коек Красного Креста из казенного пособия выделялось не более 3 млн. рублей, остальная же часть покрывалась из собственных капиталов Общества Красного Креста (13,5 млн. рублей) и многочисленных пожертвований. На фронтах Первой мировой войны трудилось более 17 000 сестер милосердия. Многие члены семей высокопоставленных особ работали не только в тылу, но и на фронтах.

Сестра милосердия Римма Иванова

Так, например, дочь председателя Совета министров Горемыкина И.Л. Александра Ивановна Охочинская сразу после объявления войны поступила на курсы сестер милосердия и по окончании их отправилась на Западный фронт. Там же в одном из головных отрядов служила сестра милосердия Елизаветинской общины Ступина Н.Г. — дочь героя русско-японской войны, Георгиевского кавалера генерал-майора Ступина Г.В. Рядом работала супруга генерал-майора. Она и похоронила свою дочь, скончавшуюся на передовых позициях от простуды. В лазарете Георгиевской общины умерла сестра милосердия баронесса Штемпель Е.Н. На служебном посту в санитарном поезде окончила свои дни сестра милосердия графиня Екатерина Николаевна Игнатьева, родная сестра министра народного просвещения, участница русско-японской войны, неоднократно награжденная за усердную службу.

В военно-санитарном поезде № 1 трудились сестры Татьяна и Надежда Черняевы, дочери известного в России генерала, героя Крымской войны Черняева М.Г. Сестры Черняевы были награждены золотыми медалями на Аннинской ленте. Спустя десять месяцев, они удостоились Георгиевских медалей III степени, как следует из приказа, «за самоотверженность, проявленную под огнем противника при оказании помощи раненым». Татьяна и Надежда получили эту награду за успешную эвакуацию 6 июля 1915 года раненых с железнодорожной станции Остроленка, которая в тот момент подвергалась обстрелу из тяжелых орудий.

Сестра милосердия Елена Хечинова

Среди награжденных значится сестра милосердия военно-санитарного поезда при 8-м головном эвакуационном пункте О. Плахова, отмеченная Георгиевской медалью «За боевые отличия». В приказе командующего 10-й армией от 10 ноября 1915 года отмечалось, что «17 августа 1915 года, следуя в военно-санитарном поезде на перегоне между станциями Рудишки и Ландворово, с полным самоотречением, несмотря на сильный артиллерийский огонь противника и с явной опасностью для жизни, Ольга Плахова дважды подобрала раненых в поезд и сделала им перевязки».

Четырех наград была удостоена сестра милосердия, доброволец 7-го эвакуационного пункта Юлия Пучковская, причем одну из своих боевых наград, Георгиевскую медаль IV степени, она получила за перевязку раненых во время боев у реки Сан близ железнодорожной станции Сурахов. Находясь во временном санитарном поезде № 228, Юлия Пучковская беспрестанно принимала на передовых позициях воинов под сильным огнем австрийской артиллерии, за что и была удостоена награды. Георгиевской медали III степени она удостоилась за то, что, как следует из приказа о награждении, «находясь 22 апреля 1915 года под действительным огнем и разрывами неприятельских снарядов и будучи оглушена сама, оказывала первую помощь раненым нижним чинам с явной опасностью для собственной жизни».

Сестра милосердия Генриетта Сорокина

Не меньшие подвиги, граничащие с самопожертвованием, совершали сестры милосердия, добровольно выражавшие желание работать с инфекционными больными, нередко сами становясь жертвами этих болезней. Сестра милосердия санитарно-эпидемического поезда Матрена Макарьевна Лютикова до войны работала сельской учительницей в селе Николаевка Самарской губернии и, несмотря на просьбы родителей не рисковать жизнью, поступила в сестры милосердия, до последних дней пребывая в бараках для инфекционных больных, где и скончалась от сыпного тифа.

На Кавказском фронте Мария Николаевна Агапова, врач-ординатор 2-го самарского лазарета Всероссийского Земского Союза, в возрасте двадцати пяти лет пала жертвой тифа — заразилась им, ухаживая за больными пленными турками. Здесь же от сыпного тифа скончалась сестра милосердия Нина Ивановна Окунева, дочь известного москворецкого судовладельца Окунева И.П. С начала войны она работала в санитарном отделе Всероссийского Земского Союза. Затем по собственному желанию уехала на Кавказский фронт, в отряд, обслуживавший инфекционных больных. Потом работала в Персии, далее была переведена в походный лазарет действующей армии под Эрзерумом. Двадцатидвухлетняя сестра милосердия скончалась от сыпного тифа и была похоронена на Братском кладбище в Москве.

Таких примеров, когда гражданский долг для сестер милосердия ставился выше собственной жизни, было немало. Первой из сестер милосердия удостоившейся в Первую мировую войну 1914-1918 годов Георгиевского креста IV степени стала Елена Хечинова. Елена Константиновна Хечинова родилась 22 сентября 1890 г. в приморском городе Батуме в семье капитана дальнего плавания торгового флота. После окончания женской батумской гимназии Елена выходит замуж за молодого врача Владислава Цебржинского и вместе с мужем с 1909 года живет в Санкт-Петербурге, где заканчивает акушерские курсы в родовспомогательном заведении на Надеждинской улице.

В первые дни войны, расставшись с семьей, Владислав ушел на фронт в составе 141-го Можайского полка и в боях 26-30 августа 1914 г. под Сольдау (Восточная Пруссия) попал сначала в окружение, потом в плен. Узнав об этом, Елена Константиновна, к тому времени уже мать двоих детей, принимает единственно приемлемое для себя решение — отправиться на фронт. Она отвозит сыновей в Батум и оставляет на попечение родителей, а сама добровольно уходит на фронт, переодевшись в мужскую одежду. Ей удалось присоединиться к маршевой роте в качестве фельдшера под именем Глеба Цетнерского.

Прибыв на фронт, новоявленный фельдшер в звании прапорщика был зачислен в 186-й пехотный имени Императора Петра I Асландузский полк, который входил в состав 4-й армии под командованием генерала от инфантерии Эверта А.Е. и составлял авангард 47-й пехотной дивизии. 2 ноября 1914 г. при наступлении полка на деревню Журав, когда артиллерия противника начала обстреливать боевой порядок полка, фельдшер-доброволец, вызвавшись охотником, под сильным шрапнельным огнем противника влез на дерево, стоявшее впереди цепи, и, высмотрев расположение цепей, пулеметов и артиллерии противника, доставил важные и весьма точные сведения о его силах и расположении, что и способствовало быстрой атаке и занятию деревни.

Во время боёв фельдшер Цетнерский оказывал помощь раненым. Во время перевязки своего раненого ротного командира фельдшер был ранен осколком тяжелого снаряда, но, несмотря на это, продолжал начатую перевязку, и только по окончании таковой сам перевязал себя, после чего под сильным огнем артиллерии противника, забыв собственную рану, вынес своего ротного командира из боевой линии огня. В госпитале, при перевязке плеча, выяснилось, что фельдшер – женщина. Елена Цетнерская была награждена Георгиевским Крестом IV-й степени.

Оправившись от ран, она вновь добровольно возвратилась в полк в форме санитара-добровольца и заявила о своем желании послужить Родине в боевой линии, но, как женщине, ей в этом было отказано. Елена Константиновна уже в мае 1915 г. командируется фельдшером в 3-й Кавказский передовой отряд, а точнее, в Агудзерский военный госпиталь под Сухумом. Можно предположить, что плечевое ранение давало о себе знать, и поэтому 31 декабря 1915 г. ее отчислили со службы. Но не проходит и трех месяцев, как Елена Константиновна уже служит сестрой милосердия при Тифлисской Надеждинской общине, а в конце апреля того же года переводится ближе к фронту, в Батумский госпиталь…

С начала 1917 г. Елена Хечинова вновь на тяжелом участке войны. Известен случай, когда в Галиции передовые цепи из-за продолжительного и сильного огня противника оказались отрезанными от основных частей. Около суток солдаты оставались без пищи, никто не решался пробиться к ним. Тогда Елена Константиновна вскочила на повозку с походной кухней, запряженную лошадьми, и погнала их через все поле к окопам, чтобы накормить солдат. Чудом спаслась!

В первые дни войны ушла добровольно на фронт сестрой милосердия Римма Михайловна Иванова, она служила в 105-м пехотном Оренбургском полку, который в составе 3-го армейского корпуса принимал участие в сражениях на Северо-Западном фронте. Во время нашей атаки 10-я рота потеряла убитыми командира роты и младшего офицера. Сестра Иванова, увидев роту без офицеров, выхватила саблю и бросилась с ней в атаку. Собрав роту около себя, и захватила одну из линий окопов противника, где, будучи тяжело ранена, она скончалась славной смертью храбрых на передовой линии… Николай II за беспримерный подвиг наградил посмертно сестру милосердия Иванову Р.М. орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени.

Полным кавалером Георгиевских наград стала сестра милосердия Генриетта Викторовна Сорокина, спасшая знамя 6-го Либавского полка. Во время боя под Сольдау, при работе на перевязочном пункте, Генриетта была легко ранена в ногу. Знаменщик Либавского полка, тяжело раненный в живот, сорвал с древка знамя, свернул его и тихо сказал: «Сестра, спаси знамя!» и с этими словами умер на ее руках. Вскоре сестра милосердия была вновь ранена, её подобрали немецкие санитары и положили в госпиталь, где ей вынули пулю из ступни. Там Генриетта и пролежала, пока ее не признали подлежащей эвакуации в Россию, сохранив знамя. Государь наградил сестру Сорокину Георгиевскими медалями I и II степени. После описанных событий сестра милосердия вновь отправилась на фронт и ревностным трудом заслужила остальные награды.

Прекрасный пример героизма явила собой баронесса Евгения Петровна Толль, кавалер Георгиевского креста IV степени, трижды раненная в бою и представленная за свои ратные подвиги к Георгиевским крестам III и II степени! В армии баронесса была более известна под именем Коркиной Е.П., а ее мужа, чью фамилию она носила, убили под Люблиным в первые же дни войны. В звании ротного фельдшера баронесса находилась на Западном фронте в армии генерала Самсонова. Вот как сама героиня описывает пережитое: «Я водила роту в атаку, и рота взяла неприятельский окоп.

Батальонный командир был ранен, ротный тоже, а прапорщик контужен. Я здесь же под огнем перевязывала солдат. Вдруг рота начала отступать, и я, забыв про все, своим командованием остановила роту. С криком «Ура!» бросилась вперед, вся рота кинулась за мной и взяла окоп. Когда же наша рота вступила в рукопашный бой, я вновь пошла перевязывать раненых, а роту сдала подоспевшему в это время вновь назначенному ротному командиру».

Георгиевский крест III степени Толль Е.П. заслужила за спасение раненого батальонного командира, которого вытащила с линии огня, обвязав веревкой. Поднять его было очень трудно, и баронесса буквально впряглась, перекинув концы веревки через плечо, и тянула командира по траве, упираясь ногами в землю, пока не дотащила до безопасной зоны. Дождавшись сумерек, пришедшего в сознание офицера баронесса осторожно спустила в овраг, оставила его там, а сама вызвала санитаров, которые и донесли командира до своих.

Во время отступления наших войск на одном из участков фронта под непрерывным огнем неприятельских орудий пришлось отступить и летучему санитарному отряду, в котором работала Коркина Е.П. Санитарный отряд попал под страшный шрапнельный огонь. Чтобы остановить обстрел, санитары высоко подняли белое знамя с Красным Крестом, но огонь не только не прекратился, но, напротив, начал буквально косить раненых. И тогда сестра Коркина с помощью немногих санитаров принялась спасать их, выволакивая из санитарных повозок и перенося в безопасное место. Коркина Е.П. лично спасла девять офицеров, на собственных плечах вынося их из-под обстрела. А затем, воспользовавшись паузой, угнала две повозки с ранеными из зоны обстрела неприятельских снарядов и устроила раненых в больнице немецкого села, накануне занятого русскими.

Через несколько дней ей пришлось повторить то же самое, срочно эвакуируя раненых уже из больницы, которая попала под обстрел наступающих неприятельских сил. На повозках, с помощью двух санитаров, она перевозила их к железной дороге, где стоял санитарный поезд, который благополучно доставил раненых в царскосельский лазарет. Баронесса Евгения Петровна Коркина (Толль) за время боев была ранена в ногу, в живот и в грудь, во всех случаях — навылет.

Дальнейшая судьба баронессы неизвестна, как неизвестны подробности совершенных героических поступков и другой женщины — баронессы Софии де Боде, участницы Первой мировой войны на стороне российских войск. Известно лишь, что сразу после октябрьских событий 1917 года баронесса де Боде примкнула к белому движению и участвовала в кубанском походе. Она обращала на себя внимание красотой, храбростью и решительностью. Служила баронесса в кавалерии и погибла под Екатеринодаром во время лихой, но безуспешной атаки.

С началом войны волна патриотизма прокатилась по широким просторам Российской империи, захватив различные слои общества, включая и молодежь, традиционно воспитанную в духе преданности Отечеству. В родословной каждый российской семьи всегда можно найти защитников Родины — от солдат до генералов. Так что примеров для подражания достаточно. Война застала Ольгу Шидловскую в Витебске, откуда она с родителями вскоре переехала в Могилев, так как отец Ольги был назначен губернатором Могилевской губернии.

Молодая девушка из дворянской семьи, едва дождавшись окончания дополнительного восьмого класса местной гимназии, отправилась на фронт. Отец противился этому, поскольку слишком свежа была рана, нанесенная гибелью старшего сына, офицера 102-го пехотного Вятского полка Павла Шидловского, в боях под Сольдау. Но Ольга оставалась непреклонной. Добившись одобрения отца, она обратилась с посланием к Верховному главнокомандующему с просьбой разрешить ей вступление в ряды действующей армии.

11 июля 1915 года она поступает на службу в 4-й гусарский Мариупольский полк добровольцем рядового звания под именем Олега Сергеевича Шидловского. Выбор места службы был не случаен. Более ста лет тому назад, в Отечественную войну 1812 года, в этом прославленном полку с весны 1811 года служила известная всей России знаменитая женщина — корнет и Георгиевский кавалер Надежда Андреевна Дурова. Позже она перешла в Литовский уланский полк, в котором пробыла в течение всей войны.

Гимназистка Ольга Шидловская зачитывалась бесхитростными записками кавалерист-девицы, восхищалась ее подвигами и, конечно же, желала подражать ей. За короткий срок ревностной службы в знаменитом 4-м гусарском полку рядовой гусар Олег Шидловский был произведен в ефрейторское звание, а за доблестное участие в вылазках удостоился Георгиевской медали IV степени. В начале 1916 года Ольга Шидловская производится в младшие унтер-офицеры, а в мае того же года снова получает повышение.

Послужной список, подписанный генерал-майором Чесноковым, откуда взяты перечисленные сведения, свидетельствует, что спустя два месяца после присвоения очередного звания восемнадцатилетний гусар награждается Георгиевским крестом IV степени. Старший унтер-офицер Олег Шидловский участвовал во всех боях, счастливо избежав каких-либо ранений, вплоть до 30 ноября 1917 года, когда вследствие большевистского переворота полк был расформирован.

После демобилизации бывшая дворянка Ольга Сергеевна Шидловская возвращается сначала в Киев, затем в Харьков и после непродолжительных странствий поселяется в Ялте, где работает ночным сторожем на виноградниках. В Гражданской войне она не участвует. Из Крыма вместе с родителями эмигрирует в Чехословакию, а в 1930 году переезжает на постоянное жительство в Югославию.

Во время Второй мировой войны Ольга Сергеевна с больными престарелыми родителями и старшим братом, инвалидом Первой мировой войны, остается в Белграде вплоть до освобождения его советскими войсками и югославскими партизанами. Через три дня брата, офицера Добровольческой армии, расстреливают, а вскоре умирают родители. Оставшись одна, Ольга Шидловская пытается покинуть страну и в 1959 году с помощью соотечественников переезжает в Аргентину. Здесь особенно нелегко найти приемлемую для немолодой женщины постоянную работу. Ольга Сергеевна живет поденщиной, шьет на дому, убирает чужие квартиры и т.п.

В 1959 году Ольга Шидловская скончалась от сердечного приступа, ее похоронили на кладбище Сан-Мартин в предместье Буэнос-Айреса. В 1967 году ее прах перенесли в усыпальницу церкви Русского Очага в Итусаинго. Так вдали от Родины оборвалась жизнь прославленного офицера российской армии, Георгиевского кавалера, лихого гусара Ольги Сергеевны Шидловской, за могилой которой по сей день ухаживают ее соотечественники и православная церковь.

По материалам книги Ю. Хечинов «Война и милосердие. Страницы истории Отечества», М., «Открытое Решение», 2009, с. 114-150.

Tweet
 

 

Советую прочитать:

• Диверсионные операции Первой мировой войны
• Истребители Германии в Первой мировой войне
• Сочинение на тему «Трагизм образа Григория Мелехова в романе М. Шолохова «Тихий Дон»
• Сикорский И.И. и его аэроплан «Илья Муромец» в 1914 году
• Православная церковь в Первой мировой войне

http://voynablog.ru/2014/10/22/geroizm-sester-miloserdiya-v-pervoj-mirovoj-vojne/

Общество и милосердие в Первой мировой

• Автор Vinogradskaya
• Дата 20 октября 2014 6:04

 

 

 

Главная » Новости » Войны » Первая мировая 1914-1918 гг. » Россия » Общество и милосердие в Первой мировой

Для России кровопролитная Первая мировая война 1914-1918 годов с первых же дней приняла широкомасштабный характер, раздвинув свои границы от Кавказа до Балтики. Российские войска вели основные сражения на Западном фронте, в Галиции и приграничье, не отдавая противнику даже малой части своих территорий.

По дорогам войны колесили десятки летучих санитарных поездов и лазаретов, состоявших в ведении члена Государственной Думы Пуришкевича В.М. В начале 1915 года на передовых позициях Западного фронта начал работать первый пробный поезд-баня. Все пользовавшиеся баней, от солдат до офицеров, получали чистое белье, а свое оставляли в поезде для стирки и починки. Поезда-бани были снабжены оборудованием для машинной стирки, сушки и глажения белья, которое размещалось в специальных вагонах. Поездом-баней могли пользоваться 1500 человек в сутки.

Были организованы и передвижные питательные пункты. В считанные часы на открытом воздухе разбивались просторные палатки, складывались печи и кипятильники, устанавливались длинные столы с приборами. В торце стола по вечерам зажигался факел. На столе, по словам очевидцев, было предусмотрено все — от изящных пепельниц до подставок для яиц. Стол накрывался полотняной скатертью, а среди блюд обязательными были закуски: ветчина, сыр, консервы, молоко, яйца, белый хлеб, а к чаю — варенье, пряники, разного сорта конфеты и пастила. Весной и летом на столах в гильзах от шрапнели стояли пышные букеты полевых цветов. В палатках располагались специальные столы с письменными принадлежностями — чернилами, карандашами, конвертами, а также свежие газеты.

Сестры Марфо-Мариинской обители среди раненых, 1914 г.

Подобные заведения, известные среди солдат и офицеров под названием «питательно-ласкательные пункты», работали круглосуточно, и каждый из воинов, прибывший на пункт, в любое время мог получить еду, горячий чай и внимание со стороны обслуживающего персонала. Офицерам после изнурительных боев и окопной жизни предлагалось принять баню, получить свежее белье и чистую постель. Так же были организованы еще тринадцать питательных пунктов, которые курсировали по дорогам войны, появляясь на передовых и принося радость тысячам уставших воинов.

Передвижной отряд под названием «Русское учительство» организовал Комитет помощи пострадавшим от войны. Необходимые средства поступили от сбора пожертвований в Петрограде и из отчислений провинциальных народных училищ. Во главе отряда стал уполномоченный Петроградской Думы Фальнборг Г.А. Отряд был сформирован из пяти санитаров-студентов, сестер милосердия Кауфманской общины, классных дам, курсисток, медичек, народных учительниц и трех врачей. Образцово оборудованный отряд, включавший два питательных пункта, дезинфекционную баню и перевязочную, колесил по передовым позициям, неся скорую помощь и облегчение защитникам Отчизны.

Значительную помощь раненым и беженцам оказывал на дорогах войны санитарно-питательный отряд Российского Красного Креста во главе с Марией Васильевной Шелапутиной. Кроме оказания первой медицинской помощи отряд снабжал раненых и беженцев всем необходимым: бельем, табаком, чаем и т.п. За два года существования отряд помог двумстам тысячам беженцев и воинов. Он не раз попадал под обстрел, но не прекращал своей милосердной помощи, за что Шелапутина М.В. и несколько ее сотрудниц были награждены Георгиевскими медалями.

Летом 1915 года по Волге начал курсировать первый специализированный госпиталь-санаторий — переоборудованный пароход «Великая княгиня Ксения». Пароход был приспособлен для лечения офицеров, нижних чинов, в первую очередь пораженных отравляющими веществами, которые неприятель начал применять на позициях российских войск. Чистый и сухой воздух волжских просторов, в особенности в южных его районах, благоприятствовал излечению болезней дыхательных путей и легких. Следом за «Великой княгиней Ксенией» речные просторы Москвы-реки, Оки и Волги начала бороздить баржа «Славянин», приспособленная под плавучий госпиталь для воинов, пострадавших от удушливых газов.

На военные нужды россияне отдавали немалые деньги. Так, по завещанию нефтепромышленника Левана Константиновича Зубалова московскому городскому самоуправлению и земству на оборудование лазаретов для больных и раненых воинов жертвовались 450 000 рублей. В «Вестнике Красного Креста» периодически публиковались списки жертвователей, которым объявлялась Высочайшая благодарность Августейшей покровительницы Российского общества Красного Креста Императрицы Марии Федоровны.

В списке значились петроградское дворянство, пожертвовавшее 100 000 рублей на расходы по содержанию санитарного отряда. Среди частных лиц Высочайшей благодарности удостоились семья покойного князя Волконского П.Г. за пожертвование 18 000 рублей, графиня Толстая Н.В., передавшая Красному Кресту 10 000 рублей на содержание отряда ее имени, графини Шувалова Е.В. и Воронцова-Дашкова Е.А. за щедрые денежные вклады на содержание питательных пунктов и подвижных отрядов сестер милосердия. В этих списках были и очень скромные вклады, как, например, вклад крестьянина Семянникова П.Н. в сумме трех рублей, японского купца Киициро Цусия, передавшего в РОКК пятьдесят шесть рублей, и младшего унтер-офицера Ф. Грибкова, пожертвовавшего один рубль.

8 сентября 1915 года в Нижнем Новгороде был открыт лазарет при военном учебном заведении Аракчеевского кадетского корпуса. Лазарет содержался на средства служащих корпуса, супруги командира и жен командиров войсковых частей нижегородского гарнизона. Два месяца спустя там же состоялось освящение другого лазарета, принятого под покровительство Красного Креста и оборудованного на средства крестьянина Кугушева М.Г. Помещение для лазарета нижних чинов позволяло разместить пятнадцать раненых или требующих постельного режима воинов.

В Москве по инициативе Щенковой Е.С. Объединенный комитет биржевого и купеческого обществ открыл патронат с учебными мастерскими для воинов, ставших калеками. Для их приобщения к полезному труду оборудовали сапожную, портняжную и шорную мастерские на сто человек. Курс обучения мастерству был рассчитан на три месяца. Известный в России книгоиздатель Сытин И.Д. пожертвовал патронату целую библиотеку книг по необходимым специальностям и комплект настенных таблиц по сельскому хозяйству.

Моральный дух армии поддерживался также обширной почтой, которая постоянно поступала в штаб Верховного главнокомандующего и в штабы армий от отдельных лиц, обществ и различных органов самоуправления в виде приветствий и обращений к российским войскам с верой в родную армию. На передовых позициях военными корреспондентами работали представители крупнейших российских газет и журналов, освещая исторические события тех тревожных дней. Среди них были Набоков В.Д., Немирович-Данченко В.И., Егоров Е.А. и многие другие мастера театра, литературы и журналистики.

Героические поступки российских воинов и духовенства на полях сражения, их преданность Отчизне вдохновляли общественность на многочисленные благотворительные акции. Материальная помощь, помимо общегосударственных ассигнований на нужды войны, поступала из различных источников. Женское патриотическое общество, основанное еще во время войны 1812 года, выпустило серию патриотических почтовых марок с надбавкой в одну копейку к номинальной цене. Серия состояла из четырех марок стоимостью в одну, три, семь и десять копеек, на которых были изображены древнерусский воин с мечом и щитом, всадник с ружьем, боярыня в окружении детей и Георгий Победоносец, пронзающий копьем дракона. Такая форма пожертвования пришлась по душе российским гражданам. Марки хорошо раскупались.

Не довольствуясь сведениями из газет о положении на фронте, испытывая огромное желание видеть происходящее своими глазами, приобщиться к нуждам солдат и поддержать их, представители Российского общества Красного Креста, земских союзов и высокопоставленные особы выезжали на передовые позиции. Поводом для этого чаще всего была раздача подарков нижним чинам. Графиня Мария Александровна Капнист посетила Кутаисский полк. Под огнем, в передовых окопах раздавала подарки солдатам, за что и была награждена Георгиевской медалью III степени. Впоследствии за подобные акции графиня еще дважды была удостоена Георгиевских медалей.

Супруга члена Государственного совета Чаплина А.А., уполномоченная от Петрограда по доставке теплых вещей защитникам Родины, также была награждена Георгиевской медалью IV степени за то, что под огнем противника раздавала подарки солдатам. За храбрость, проявленную при посещении передовых позиций с благотворительными целями, Георгиевской медалью IV степени была награждена княгиня Салтыкова Е.К. и многие другие.

В орбиту благотворительной деятельности включались и супруги военачальников. Супруга генерала Брусилова, Надежда Владимировна Брусилова, переехала в 1916 году из Москвы в Одессу для организации склада Императрицы Александры Федоровны по отправке на фронт необходимых вещей для воинов. Брусилова Н.В. организовала в Виннице работу по оказанию помощи пострадавшим в войне и там же основала детский приют, взяв на себя заботы по попечительству. В Москве в 1915 году она восстановила дело братской помощи защитникам Родины, которое было начато ею еще в японскую кампанию.

Статья написана по материалам книги Ю. Хечинов «Война и милосердие. Страницы истории Отечества», М., «Открытое Решение», 2009.

Tweet
 

 

Советую прочитать:

• Бомбардировочная авиация союзников в Первой мировой
• Деятели искусства в годы Первой мировой войны
• Герои русской армии в годы Первой мировой
• Маршал Жуков Г.К.
• Заградотряды на защите столицы

http://voynablog.ru/2014/10/20/obshhestvo-i-miloserdie-v-pervoj-mirovoj/

 

 

Участие женщин в Первой мировой войне

• Автор Vinogradskaya
• Дата 16 октября 2014 15:22

 

 

 

Главная » Войны » Первая мировая 1914-1918 гг. » Героизм » Новости » Участие женщин в Первой мировой войне

О массовом подъеме патриотизма в годы Первой мировой говорило и небывалое участие женщин и подростков в этой поистине народной войне. Не довольствуясь тяжелой, порой изнурительной работой в тылу, лазаретах, санитарных поездах и перевязочных отрядах, россиянки вступали добровольно в ряды действующей армии, несли тяжелую службу наряду с нижними чинами и в окопах, и в разведке, преодолевая наравне с мужчинами любые трудности.

Война — это всегда трагическая страница истории народа. Что оставляет она после себя? Наградные кресты и кресты на могилах? Но именно в годину тяжких испытаний проявляется подлинный дух народа, патриотизм и стойкость в борьбе, верность долгу. Нравственный подъем нации рождает милосердие и сострадание к людям, желание помочь терпящим бедствия и в тылу, и на войне. Какое непривычное сочетание — воин и женщина…

Некоторые женщины считали медицинскую службу недостаточным вкладом в дело победы и стремились попасть на фронт в качестве бойцов. Широкую известность приобрела Антонина Тихоновна Пальшина, произведённая в унтер-офицеры и ставшая Георгиевским кавалером. Она родилась в Сарапуле в 1897 году в крестьянской семье, рано осиротела, успела освоить профессию швеи, работала в Баку разносчицей сладостей. С началом войны она купила на базаре поношенную солдатскую форму и добилась зачисления во 2-й Кавказский кавалерийский полк под именем Антона Тихоновича Пальшина. В бою под турецкой крепостью Гасанкала Антонина была ранена, и в госпитале выяснилось, кто в действительности скрывался под именем Антона.

Женщина-доброволец в военной форме (справа) и сестра милосердия (в центре), 1915 г.

Боясь быть уволенной из армии, после выздоровления Антонина решила перебраться на другой фронт — австрийский, — но на станции была арестована и направлена в Сарапул. После окончания краткосрочных курсов сестёр милосердия её направили на Юго-Западный фронт. Однако в госпитале она задержалась ненадолго: после смерти одного из молодых солдат Антонина тайно переоделась в его одежду и отправилась на передовую. Вскоре ей удалось зачислиться в 75-й пехотный Севастопольский полк, где она ходила в разведку и на пару с другим солдатом захватила «языка».

За геройские действия при штурме высоты на реке Быстрица Пальшину наградили Георгиевским крестом 3-й степени, произвели в ефрейторы и назначили командиром отделения из 11 солдат. В сражении под Черновицами, оказав медицинскую помощь раненому командиру роты, она подняла роту в атаку, но была ранена. В госпитале снова обнаружилась правда об отважном бойце, однако Антонину представили к ещё одному Георгиевскому кресту.

Старший унтер-офицер Олег (Ольга) Шидловский, 1916 г.

Семнадцатилетняя Ольга Шидловская, дочь могилёвского вице-губернатора, с самого начала войны стремилась на фронт. Её старший брат уже погиб, а младший был тяжело контужен, поэтому отец противился этому стремлению. Однако, видя, что Ольга настроена решительно, поставил непременным условием получение ею среднего образования — надеясь, что за это время воинственный пыл дочери пройдёт. Однако и после окончания дополнительного курса гимназии Ольга не изменила своего решения. Пришлось обратиться за разрешением служить в армии к Верховному главнокомандующему.

После получения такового Ольга под именем Олега Сергеевича Шидловского была зачислена в 4-й гусарский Мариупольский полк — в котором некогда служила кавалерист-девица Надежда Дурова, ставшая для девушки образцом для подражания. Уже в сентябре 1915-го Шидловская была произведена в ефрейторы, а в 1916 году — в младшие, а затем и в старшие унтер-офицеры. Она участвовала во всех боях полка. За отчаянную храбрость и ревностную службу в годы войны Ольга Сергеевна была награждена Георгиевской медалью и Георгиевским крестом 4-й степени.

Далеко не единственным примером участия женщин в боевых действиях служит история Анатолия Тычинина, рассказанная в журнале «Нива» за 1914 год. На самом деле это была женщина — А. Тычинина. Вот ее краткий пересказ. В стрелковый полк прибыла группа нижних чинов, среди которых выделялся своей молодостью и малым ростом один доброволец. Командир роты хотел назначить его на должность ротного писаря и отправить в обоз, но А. Тычинин объявил, что не желает находиться в тылу, настойчиво просился в строй. Молодому солдату выдали винтовку и научили обращаться с ней.

21 сентября 1914 года во время боя под городом Опатов А. Тычинина назначили подносить патроны, что он делал весьма усердно и ловко, невзирая на сильный ружейный и артиллерийский огонь. Воин перевязывал также раненых и под сильным огнем выносил их с поля сражения. Будучи раненым в руку и в ногу, молодой солдат не оставлял своей самоотверженной работы до тех пор, пока неприятельская пуля не сразила его. При отходе от города Опатова тяжело раненный Анатолий Тычинин остался лежать на поле боя. За этот бой добровольцу был жалован Георгиевский крест IV степени.

В ноябре бежавший из плена ротный фельдфебель того же полка доложил командиру полка, что видел в городе Опатове раненого добровольца А. Тычинина, который оказался молодой девушкой, воспитанницей киевской гимназии. Когда русские войска снова заняли Опатов, она была эвакуирована в Россию на лечение. 11 января 1915 года Государь «всемилостивейше соизволил (как следует из приказа) признать девицу Тычинину награжденною Георгиевским крестом IV степени».

Дети-добровольцы

К числу героинь Великой войны принадлежит и Александра Ефимовна Лагерева, которая под именем Александра Ефимовича Лагеря поступила разведчиком в казачий полк. Во время боёв в Сувалкской губернии отряд из четырёх казаков под командой урядника Лагеря столкнулся с превосходящими силами германских улан и был взят в плен. Однако им удалось бежать и вскоре соединиться с ещё тремя казаками, отставшими от своей части. Уже практически у своих позиций этот маленький отряд столкнулся с 18 немецкими уланами и… захватил их в плен. За этот подвиг Александру произвели в прапорщики, а за отличия в боях наградили двумя Георгиевскими крестами.

На полях сражения Георгиевскими кавалерами стали разведчица Кира Башкирова, унтер-офицер Мария Бочкарева и другие. Добровольцем на фронт по окончании Томской женской гимназии и курсов медсестер ушла Агния Николаевна Агеева. Вступив в 291-й пехотный Трубчевский полк, она непосредственно участвует в боях в районе Августовских лесов. За участие в разведке и добыче «языка» Агния Николаевна Агеева награждается Георгиевским крестом IV степени.

Сестра милосердия А. Толстая перед отъездом на Северо-Западный фронт

Позднее Агеева А.Н. работала сестрой милосердия в военном госпитале имени генералиссимуса Жоффра в Петрограде. Не приняв Октябрьского переворота, двадцатидвухлетняя сестра милосердия пробилась на Дон и вместе со своей подругой, шведкой Еленой Обрам, вступила в Корниловский ударный полк. Так поступали и многие другие сестры милосердия, до конца разделившие участь Добровольческой армии, ставшей на борьбу с большевиками.

С трагической горечью восприняв разложение российской армии, а затем окончательный ее развал, не приняв Октябрьского переворота 1917 года, многие русские офицеры и добровольцы пополнили ряды белого движения, закончив свой тернистый путь кто на просторах Сибири, а кто на Дону. Развалившаяся на глазах многомиллионная российская армия беспорядочно покидала фронт и растекалась по стране. Бесконечные эшелоны некогда победоносной Кавказской армии прибывали в южные районы Дона и Кубани. Отдельные подразделения, еще сохранившие привычную войсковую организацию и не принявшие большевистскую власть, пополняли ряды Добровольческой армии, которую возглавили генералы Алексеев М.В. и Корнилов Л.Г. Опорным пунктом дислокации и формирования армии стал Ростов-на-Дону.

В первые же дни в числе других в Добровольческую армию стали записываться и женщины. В составе армии насчитывалось сто шестьдесят женщин, среди них сестры милосердия — Георгиевский кавалер Агния Агеева, восемнадцатилетняя шведка Елена Обрам, Евдокия Шмидт, прапорщик, Георгиевский кавалер Зинаида Реформатская, отважная пулеметчица Татьяна Бахраш, выпускницы Александровского военного училища прапорщики Зинаида Свирчевская, Надежда Заборская, Зинаида Гетхард, Юлия Пылаева, Антонина Кочергина и многие другие.

Под натиском большевиков, оставив 9 февраля 1918 года Ростов-на-Дону, Добровольческая армия в непрерывных боях в течение восьмидесяти дней проделала свой тысячекилометровый поход на юг. Первый, как его называли, Кубанский поход генерала Корнилова закончился в Екатеринодаре.

Сергей Шпаковский в книге «Женщина-воин» приводит воспоминания одного из участников этого похода, свидетеля гибели на поле боя девушек — выпускниц Александровского военного училища: «Полутемная громада войскового собора в Екатеринодаре. Горсточка людей, пришедших помолиться за усопших. С амвона раздаются печальные слова: «Об упокоении душ рабов Божьих воинов Татьяны, Евгении, Анны, Александры…»».

Несколько раньше с Кавказского фронта в Екатеринодар прибыла девушка-прапорщик Нина Бойко, которая вошла в отряд сопротивления большевистскому режиму. Этот отряд еще перед первым кубанским походом генерала Корнилова принял участие в ожесточенном бою с красными частями у станции Эйнем. Одна часть отряда, следуя военному маневру, сдерживала фронтальный натиск красных, а другая пошла в обход, чтобы ударить противнику в тыл. Заняв оборону у моста, Нина Бойко пулеметным огнем преграждала подходы к нему. Строчил неугомонно пулемет, его меткие очереди косили русских солдат, с которыми совсем недавно на Кавказском фронте прапорщик Нина Бойко вместе воевала и праздновала радость побед, а сейчас стреляла в них до тех пор, пока не повернула вспять цепи красных бойцов, стреляла, пока не умолк ее пулемет. Когда на подмогу ей подошли казаки, девушка крепко держала в руках рукоять, навалившись окровавленной грудью на остывающий ствол…

Рядом со взрослыми воевали и подростки. Военная хроника тех лет пестрит сообщениями о геройских поступках подростков, среди которых Георгиевскими кавалерами стали казак Илья Трофимов, двенадцатилетний разведчик Василий Наумов, пятнадцатилетние добровольцы Ян Пшулковский, Иван Казаков и многие другие.

Летом 1915 года на излечении в лазарете костромских педагогов находился юный Иван Казаков. Корреспондент журнала «Искры» смог побеседовать с ним. Вот строки из последующей публикации: «Пятнадцатилетний казак родом из Усть-Медведицкой станицы участвовал в кровопролитных боях на территории Восточной Пруссии. В рукопашной схватке отбил у неприятеля пулемет, спас прапорщика Юницкого, а во время удачной разведки обнаружил вражескую батарею, которая затем была целиком, с орудийным расчетом, взята в плен нашим отрядом». На груди у юного солдата Ивана Казакова красовались Георгиевские кресты II, III и IV степеней.

Шестнадцатилетний воспитанник Строгановского училища доброволец Владимир Соколов, раненный в ногу на австро-германском фронте, был произведен в унтер-офицеры и награжден Георгиевским крестом IV степени за то, что сумел «снять» неприятельский «секрет» и захватить пулемет во время атаки. За проявленную храбрость на австрийском фронте полным Георгиевским кавалером стал семнадцатилетний юноша Владимир Вейсбах.

И уж совсем удивительную историю, забытую в бурном водовороте последующих событий, поведал Сергей Шпаковский в книге «Женщина-воин», изданной в Буэнос-Айресе в 1969 году. Вдали от театра военных действий, на северо-западной окраине России, первую в ту мировую войну боевую награду получила Маруся Багрецова, двенадцатилетняя дочь смотрителя маяка, который находился на мысе Святой нос. Мыс стрелой врезался в Белое море, отделяя его от Баренцева. Маяк был оборудован специальной сигнальной мачтой, паровой сиреной для подачи сигналов во время тумана и непогоды и имел прямую телефонную связь с Архангельском.

Долгие годы на маяке исправно служил смотритель со своей семьей и помощником. Жена смотрителя умерла, он часто болел и вскоре потерял слух, а помощника смотрителя призвали в армию. До выхода на пенсию смотрителю оставалось всего несколько месяцев, и, чтобы не потерять ее, он скрыл недуги, а дочку обучил службе на маяке, с которой она справлялась.

С началом Первой мировой войны военно-стратегическое значение маяка резко возросло, так как мимо него проходили караваны судов из Англии, Франции и Америки, доставлявшие в Россию оружие и грузы. До 1915 года интенсивность перевозок была невысока, но затем, когда западная помощь стала существенной, работы на маяке прибавилось. Однако Маруся справлялась и с этой нагрузкой, не давая повода для каких-либо подозрений, что судьба маяка находится в неопытных руках.

Однажды поздно ночью по прямому проводу из Петрограда передали запрос о британском пароходе с ценным военным грузом, сведениями о котором русская служба не обладала и не могла ответить что-либо британскому адмиралтейству. Тогда штабной офицер связался по прямому проводу с мысом Святой нос. Ему ответил детский голос.
— Кто говорит? — удивленно спросил офицер и добавил: — Где смотритель?

После заминки детский голос ответил:
— Он… он немного болен… я сама доложу.
— Кто у телефона? — сердито повторил офицер.
— Маруся Багрецова, дочь смотрителя, — послышалось в трубке.
Затем девочка, внимательно выслушав офицера, неторопливо доложила обо всех перемещениях судов, включая интересовавший офицера пароход. Полученные сведения были переданы в морское ведомство и вполне удовлетворили британское адмиралтейство.

Каково же было удивление руководства Генерального штаба, когда им стало известно о дочери смотрителя, полностью заменившей отца на службе! Правда, через две недели на мыс, стратегическое значение которого возрастало с каждым днем, прибыли новый смотритель и несколько связистов, а старого смотрителя, несмотря на недостающие по стажу месяцы, уволили в отставку на полное пенсионное содержание. Спустя некоторое время последовал приказ: «В воздаяние отличной доблести, спокойствия и редко добросовестного отношения к службе в тяжелых обстоятельствах военного времени девица Мария Багрецова награждается серебряной Георгиевской медалью».

Так первую боевую награду на Белом море получила девочка-подросток, о дальнейшей судьбе которой, к сожалению, ничего не известно. Подобных примеров можно привести множество, и каждый из них убедительно доказывает, что единение армии и народа не ослабевало, несмотря на многочисленные трудности военного времени, неизбежно сопровождавшие сложные периоды истории России.

По материалам книги Ю. Хечинов «Война и милосердие. Страницы истории Отечества», М., «Открытое Решение», 2009, с. 75-78.

Tweet
 

 

Советую прочитать:

• Накануне Октябрьского переворота 1917 года
• Казачий офицер Аксёнов
• Общество и милосердие в Первой мировой
• Химическое оружие в Гражданскую войну
• Маршал Жуков Г.К.

 

Рубрика: Героизм, Новости

 

http://voynablog.ru/2014/10/16/uchastie-zhenshhin-v-pervoj-mirovoj-vojne/

О двух Главковерхах русской армии в Первую мировую

• Автор Vinogradskaya
• Дата 22 июня 2014 7:37

 

 

 

Главная » Новости » Войны » Первая мировая 1914-1918 гг. » Управление » О двух Главковерхах русской армии в Первую мировую

После «великого отступления» русской армии и потери ей ряда крепостей в Польше 21 августа в Ставку прибыл император Николай II и объявил о своем твердом решении принять Верховное Главнокомандование. Генералитету ничего не оставалось, как подчиниться монаршей воле. Таким образом, царь сосредоточил в свои руках непосредственное управление не только громадной страной, но и армией.

Как справедливо замечают современные ученые, до Николая II, совместившего в свои руках всю полноту государственной гражданской и военной верховной власти, подобными властными прерогативами пользовался только Петр I (Португальский P.M., Рунов В.А. «Верховные главнокомандующие Отечества», М., 2001, с. 97).

Этот шаг довольно неоднозначно оценивался современниками. С одной стороны, приняв Верховное Главнокомандование, Николай II отныне оказывался в центре критики за возможные неудачи на фронте. С другой стороны, самодурство и военная некомпетентность великого князя Николая Николаевича стали слишком очевидны императору, чтобы он мог позволить и дальше сносить это. На фоне непрестанных поражений и неумения Верховного Главнокомандования исправить ситуацию фрондерство Ставки, ее нежелание считаться с Советом Министров, безумные решения становились совсем нетерпимы.

Император Николай II и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич в Царском Селе

Исключительно плохой подбор ближайших сотрудников, навязанных великому князю в начале войны, но не смененный им за весь год своего главнокомандования усугубил вопиющую некомпетентность Верховного Главнокомандующего донельзя. Почему-то, когда все справедливо говорят о военной несостоятельности Николая II как полководца (полковник, мол), то забывают, что генерал-адъютант великий князь Николай Николаевич (участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в возрасте двадцати лет) уже во время войны своим руководством исключительно усугубил издержки предвоенной неготовности страны к войне.

Безусловно, занимая пост Верховного Главнокомандующего, император Николай пытался решить сразу несколько проблем. Во-первых, требовалось восстановить единство фронта и тыла. Законодательство военного времени, четко разграничивавшее полномочия армейских и тыловых центров власти, было рассчитано на то, что во главе вооруженных сил встанет сам царь. Как уже говорилось, руководство всех великих держав, вступающих в июле 1914 года в Первую мировую войну, было уверено в скором ее победоносном окончании.Чуть ли не единственным исключением стали англичане, не имевшие сильной сухопутной армии и убежденные, что борьба с Германией будет вестись на измор и никоим образом не будет окончена спустя каких-то полгода с момента первых выстрелов.

«Красный звон» в Петрограде и в Москве в ознаменование принятия Государем императором Верховного командования

Поэтому Николай II ставит во главе Действующей армии и, следовательно, руководителем фронтовой зоны своего дядю — великого князя Николая Николаевича. Последний являлся единственным представителем династии Романовых, окончившим Николаевскую академию Генерального штаба, а потому считался наиболее подготовленным военачальником, достойным занять пост Верховного Главнокомандующего, Военная служба великого князя, руководство кавалерией, военными округами, гвардией — лишь, как казалось, укрепляли в этом мнении.

Распоряжения Ставки вызывали резкое противодействие правительства. Однако Верховный Главнокомандующий не желал считаться с мнением министров, порой вызываемых на совещания в Барановичи. Великий князь Николай Николаевич даже стал пытаться направлять внешнюю политику государства, завязывая собственные дипломатические отношения (например, переговоры с Румынией или взаимодействие с Сербией), не говоря уже о ведшихся в Ставке совещаниях с представителями союзных держав. Отношение к проблеме Черноморских проливов — тому подтверждение. Между тем, невзирая на военное время, внешняя политика всегда оставалась исключительной прерогативой Николая II.

Во-вторых, своего упорядочения требовало и стратегическое руководство Действующей армией. Через полгода войны, когда, по уверению европейских Генеральных штабов война должна была закончиться, еще ничего не было решено. Армии Юго-Западного фронта увязли в Карпатах, армии Северо-Западного фронта остановились перед Восточной Пруссией, а боеприпасы уже жестко лимитировались: несколько снарядов в день на орудие. Тем не менее Ставка принимает план наступления на всех фронтах, что вполне логически закончилось поражением на всех направлениях (Августов в Восточной Пруссии и Горлицкий прорыв перед Карпатами).

В течение кампании 1915 года русская Действующая армия, обескровленная и не имевшая боеприпасов, отступала, оставляя противнику Галицию, Польшу, Литву. Казалось, что роль Ставки должна была только возрастать — во имя координации общих действий и перераспределения скудных резервов и технических средств ведения боя между фронтами. Однако, отдавая весной категорические приказы и распоряжения о принципе ведения военных действий («Ни шагу назад!»), в августе растерявшаяся Ставка стремилась отстраниться от непосредственного руководства войсками. Так, сам генерал-квартирмейстер Ставки Данилов Ю.Н. пишет: «Верховное главнокомандование в течение последних чисел июля и начала августа продолжало себя держать слишком нейтрально по отношению к событиям на фронте» (Данилов Ю.Н. «На пути к крушению», М., 2000, с. 31). К лету 1915 года стало ясно, что эта Ставка не может являться действенным органом Верховного Главнокомандования.

В августе 1915 г.: снарядов нет, резервов нет, крепости сданы, Действующая армия — обескровленная и морально надломленная — откатывается в глубь Российской империи. В Ставке, оказывается, продолжали искать виновников разгрома. Как и в начале войны, это оказались «предатели» в тылу, «шпионы» на фронте и все еврейское население России поголовно…

В-третьих, свою роль, безусловно, сыграла и личность великого князя Николая Николаевича. Популяризация Верховного Главнокомандующего в вооруженных силах летом 1915 года достигла своего пика. Это есть парадокс общественного массового сознания, когда фигура, на которой самой логикой лежит главная ответственность за ход и исход военных действий, в глазах миллионов сограждан остается в стороне от поражений, одновременно являясь вдохновителем всех побед. Взаимовлияние фронта и тыла увеличивало эту популярность.

Громадную роль здесь сыграла супруга великого князя, развив энергичную деятельность по наводнению прессы соответствующей информацией. А также — пропаганда либеральной оппозиции, которая при Ставке первого состава получила доступ к кредитам на оборону, которые практически не контролировались властями. Противопоставление фигур великого князя Николая Николаевича, поддерживаемое позицией самого великого князя, и императора помогало оппозиции вести борьбу за власть посредством подрыва авторитета Николая II на якобы выигрышном фоне его дяди.

Тогда происходит и организационное оформление оппозиции, создавшей организации, работавшие на оборону — Земгор. И не случайно образовавшийся в недрах Государственной думы Прогрессивный блок, взявший курс на борьбу с существующим режимом, был образован почти сразу после принятия императором Верховного Главнокомандования.

Действительно, нельзя говорить, что великий князь Николай Николаевич претендовал на трон Российской империи. Однако пользовавшиеся его именем силы умело манипулировали таковой потенциальной угрозой, дабы и дальше расшатывать власть Николая II. Популяризация великого князя как полководца, противопоставляемая «засилью тёмных сил» в Царском Селе, — это путеводная нить оппозиционной пропаганды. Православный публицист П.В. Мультатули считает даже, что смена Верховного Главнокомандования в 1915 году являлась (помимо исправления ситуации на фронте) «превентивным ударом» императора по планам государственного переворота, имевшего «целью ограничение власти Царя».

Вероятно, что определенные оппозиционные круги действительно делали ставку на переворот, в котором существенную роль должен был сыграть великий князь Николай Николаевич, — хотя бы в виде знамени, которое не допустит волнений генералитета и сохранит Россию в войне. Заигрывания Верховного Главнокомандующего с крупной буржуазией, лоббирование ее интересов в обход Совета министров, связи с либерально настроенными министрами, наконец, лидерство в русской «партии ястребов» показывали, что великий князь Николай Николаевич послужил бы великолепной ширмой для реализации планов, вынашивавшихся оппозицией.

Образование Прогрессивного блока во главе с Гучковым А.И. в эти дни означало создание штаба либеральной буржуазии в недрах Государственной думы. Того штаба, что взял курс на государственный переворот в виде отстранения от власти императора Николая II и установление конституционной монархии по британскому образцу, в котором реальная власть принадлежит крупному капиталу.

Намерения оппозиционных сил по ограничению власти царя, несомненно, находили отклик у великого князя Николая Николаевича и, не менее очевидно, что император знал об этом. Следовательно, Николай II смещал своего дядю не столько в силу какой-либо «ревности» во властолюбии великого князя, сколько в связи с опасениями переворота против интересов России, как их понимал император.

Что же касается намерения царя исправить положение на фронте, то существует точка зрения, что смена Ставки в августе 1915 года произошла не просто так, а в связи с подготовкой французами сентябрьского наступления в Шампани. То есть царь намеревался возглавить Действующую армию в момент, когда противник должен был остановиться. Возможно, что учитывалось и это. Но французы пытались атаковать и весной, и это не задержало перебросок ударных германских дивизий на Восточный фронт, а удар под Аррасом закончился ничем.

Отступление на востоке продолжалось, и 21 августа никто не мог предсказать, как скоро оно закончится. Очевидно, что в Петрограде осознали, что в сложившейся ситуации Ставка является скорее препятствием, нежели руководством. Поэтому, чтобы остановить вал беженства, насилий в прифронтовой зоне, панику высших штабов и продемонстрировать волю верховного руководства страной к продолжению борьбы, Ставка первого состава и была расформирована.

Наверное, тандем великий князь Николай Николаевич — генерал Алексеев М.В. и был бы удачнее, так как это вверяло управление фронтами в руки общепризнанного профессионала (великий князь Николай Николаевич, в отличие от царя, воспринимался высшим генералитетом именно так), одновременно позволяя царю оставаться в стороне от неблагоприятного хода событий. Но Николай II, сделав первый шаг (смена Ставки), сделал и второй, являвшийся продолжением первого (занятие поста Верховного Главнокомандующего).

Нельзя не подтвердить то справедливое мнение, что сменить великого князя на посту Верховного Главнокомандующего мог лишь сам император. Ни один генерал не мог теперь стать Главковерхом, ибо авторитет великого князя уступал авторитету только царя уже в силу самого статуса. Кроме того, с устранением великого князя Николая Николаевича руководство вооруженными силами выходило из-под наметившегося уже влияния политических противников царизма. Теперь оппозиции придется обрабатывать всю армейскую верхушку и прежде прочих нового начальника штаба Верховного Главнокомандующего, пост которого занял генерал Алексеев М.В. Соответственно реализация планов либеральной буржуазии, ведомой Прогрессивным блоком, военно-промышленными комитетами и Земгором, откладывалась в неопределенное будущее.

Следует сказать несколько слов о двух русских Главковерхах до Февраля. Итак, император Николай II весь первый год войны занимал двойственную позицию, которую он был вынужден занять вследствие настояний своего окружения и расчетов руководителей военного ведомства на скоротечную войну. Являясь Верховным вождем вооруженных сил Российской империи, царь назначает Верховным Главнокомандующим своего дядю — великого князя Николая Николаевича.

Двусмысленность ситуации заключается в том, что фундаментальный законодательный документ, регламентирующий ведение государством войны — Положение о полевом управлении войск в военное время, — изначально составлялся в расчете на то, что Верховным Главнокомандующим будет сам император. Казалось бы, естественное дело — глава государства одновременно является главой Действующей армии и военно-морского флота. Вполне естественно, это не предполагает, что Главковерх является полководцем — для того существует пост начальника штаба Верховного Главнокомандующего и профессионалы своего дела, в данном случае — военного дела.

В таком ракурсе составлялось, например, руководство в Германии. Кайзер Вильгельм II занимал пост Верховного Главнокомандующего, а фактическим полководцем (хотя, конечно, в современную эпоху, пользуясь выражением Свечина А.А., полководец может быть только «интегральным», то есть это коллектив) являлся начальник большого Генерального штаба. В России такого поста не существовало, но вместо него — Наштаверх.

Действительно, великий князь Николай Николаевич оставался в мобилизационном расписании Главковерхом до 1910 года, когда новый военный министр генерал Сухомлинов В.А., изменив расписание, обозначил там Главковерхом самого царя. После этого великий князь не участвовал в военных играх высшего генералитета, проводившихся, разумеется, под эгидой военного министра, и даже сорвал одну из них. Теперь, с началом войны, великий князь Николай Николаевич должен был занять пост командующего 6-й армией, прикрывавшей столицу. То есть войсками, которые не участвовали бы в боевых действиях.

Мировая война, ведущаяся всей нацией и государством, при размытом понятии фронта и тыла, всегда, так или иначе, управляется главой государства. Опыт обеих мировых войн двадцатого столетия подтверждает это, а закрепление в современных конституциях нормы, что Верховным Главнокомандующим является президент, то есть глава государства, доказывает правильность данного вывода. Тем не менее, предположение, что Большая европейская война будет скоротечной, побудило императора Николая II передать пост Главковерха своему дяде. Этот шаг, если не брать в расчет самого царя, был самым правильным: в той местнической военной машине, которой являлась русская.

Главковерхом мог быть либо наиболее авторитетный в своей безусловной исключительности генерал (таковой отсутствовал), либо лицо императорской фамилии. Самым подготовленным по праву считался великий князь Николай Николаевич — единственный член Дома Романовых, закончивший Академию Генерального штаба. Конечно, император был полон намерений сам встать во главе Действующей армии, что было вполне логично и естественно.

Вынужденный отказаться от данного шага с самого начала, царь выжидал удобного момента для реализации своих полномочий. Поэтому «с самого начала Великий князь был предупрежден о том, что это назначение носит временный характер. 20 июля 1914 года Правительствующему Сенату был дан именной Высочайший указ: «Не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера стать теперь же во главе наших сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий, признали мы за благо всемилостивейше повелеть нашему генерал-адъютанту, главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского военного округа, генералу-от-кавалерии Е.И.В. Великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным Главнокомандующим».

Таким образом, и в официальном документе также содержится намек на то, что назначение Великого князя носит вынужденный и временный характер. Это сразу поставило Верховного Главнокомандующего, получавшего огромную власть, в весьма двойственное, ущербное положение» (Айрапетов О.Р. «Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. 1907-1917», М., 2003, с. 36).

Другой вопрос — профессионалы в окружении Верховного Главнокомандующего. От подбора этих людей, по сути, зависела судьба стратегического планирования на театре военных действий, так как сам великий князь последний раз был участником войны в 1877 году в конфликте с Турцией. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Янушкевич Н.Н. оказался настолько непригоден к своей должности, что можно только удивляться, как такой канцелярист вообще мог занимать перед войной высокие военные посты и, в частности, должность начальника Главного управления Генерального штаба. Фактически стратегией Ставки Верховного Главнокомандования руководил генерал-квартирмейстер генерал Данилов Ю.Н. — автор последних предвоенных планов войны против Центральных держав.

Этот доктринер не пользовался авторитетом в среде высшего генералитета, а потому война как совокупность операций вообще велась главнокомандованиями фронтов. Оба этих человека никогда не участвовали в войнах, а генерал Янушкевич к тому же вообще никогда не служил в строю. Это и есть первый и самый главный итог деятельности Ставки первого состава.

Брусилов А.А. справедливо вспоминал о великом князе: «Это — человек, несомненно, всецело преданный военному делу и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло… Назначение его Верховным Главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданные им приказания должны быть исполнены, что отмене они не подлежат, и никаких колебаний не будет… Я считал его отличным главнокомандующим. Фатально было то, что начальником штаба Верховного Главнокомандующего был назначен бывший начальник Главного управления Генерального штаба Янушкевич, человек очень милый, но довольно легкомысленный и плохой стратег. В этом отношении должен был его дополнять генерал-квартирмейстер Данилов, человек узкий и упрямый» (Брусилов А.А. «Мои воспоминания», М., 1983, с. 64-65).

Правда, что великий князь Николай Николаевич первоначально желал составить свой штаб из профессионалов. Наштаверх — первый начальник русского Генерального штаба генерал Палицын Ф.Ф. Генерал-квартирмейстер — наиболее подготовленный к роли стратега военачальник генерал Алексеев М.В. Этот состав Ставки был бы оптимален и, как представляется, в таком случае не были бы допущены те ошибки, что привели к тяжелейшим поражениям и неудачам. Достаточно сказать, что именно генерал Алексеев занял должность Наштаверха при императоре Главковерхе, а до этого всё тяжелейшее лето 1915 года фактически в одиночку сопротивлялся натиску австро-германцев в Польше, руководя восемью армиями из одиннадцати.

Тот состав Ставки, что оказался в реальности, целиком и полностью лежит на совести военного министра генерала Сухомлинова В.А., навязавшего его императору. Военный министр понимал, что при той Ставке, что будет выбрана самим великим князем, он не будет иметь на нее никакого влияния. В то же время генерал Сухомлинов сам мечтал занять пост Верховного Главнокомандующего и, когда выбор царя определился не в его пользу, составил штаб Ставки из собственных креатур. Результат оказался самым плачевным, ибо великий князь Николай Николаевич не мог спорить с императором (назначение членов Ставки осуществлялось волеизъявлением царя), а потом и сам смирился с этими людьми.

Положение и репутация императора Николая II и великого князя Николая Николаевича в действующих армиях резко отличались друг от друга и были парадоксальны настолько, насколько можно себе представить. Так, император постоянно выезжал на фронт. Разумеется, не на передовую, но — в войска, которые располагались сравнительно недалеко от линии фронта. Все эти посещения тщательно фиксировались им в своем дневнике.

Например, 31 октября 1914 года царь побывал в крепости Ивангород, под которой всего две недели назад шли ожесточенные бои с главными силами немцев. Другой, наиболее показательный пример, — это посещение войск Кавказской армии в тот момент, когда турки уже перешли в наступление, пока еще не раскрытое и не воспринятое русскими. Царь со своей свитой на автомобилях даже проехал от железнодорожной станции Сарыкамыш до Меджинкерта, где награждал отличившихся в боях чинов армии (1200 чел.). Продвижение императорского кортежа было засечено турецкими наблюдателями, так как неприятельская разведка уже выдвигалась вперед. Впоследствии турки сожалели, что не совершили нападения на русского императора, так как не предполагали, что царский кортеж может быть столь скромным.

В свою очередь великий князь Николай Николаевич вообще не бывал в войсках Управление сражениями проводилось посредством совещания со штабами фронтов Таким образом, Главковерх находился либо в Ставке (Барановичи), либо во фронтовых штабах. Объяснений этому существуют два. Первое основано на субординации, на том, что великий князь «никогда не посещал войска на фронте, всегда предоставляя делать это Государю, так как опасался вызвал этим подозрение в искании популярности среди войск».

Второе — на личной храбрости: «…его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность… великий князь до крайности оберегал свой покой и здоровье… он ни разу не выехал на фронт дальше ставок главнокомандующих, боясь шальной пули… при больших несчастьях он или впадал в панику или бросался плыть по течению… У великого князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности» (Шавельский Г. «Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота», Нью-Йорк, 1954, т. 1, с. 138).

При всем этом войска считали великого князя хорошим полководцем. Солдаты видели в нем заступника от деятельности «плохих генералов», а офицерский корпус рассматривал его как наиболее оптимальный вариант Верховного Главнокомандующего. В отношении же императора считалось, что он «несчастлив» именно как политический лидер и глава государства. В нем видели всего только «полковника», в то врем как в великом князе Николае Николаевиче — генерал-адъютанта. Иными словами, по мнению большинства различных чинов Действующей армии, от командармов до рядовых бойцов, великий князь являлся полководцем, а царь — нет. Характерно, что в эмиграции, уже зная ход и исход войны, мало кто из бывших высокопоставленных военных изменил свой взгляд на императора Николая II и его дядю.

Причин тому несколько. Во-первых, деятельность оппозиционной пропаганды, которой либеральная буржуазия намеренно противопоставляла царя великому князю в пользу последнего. Во-вторых, предвоенная деятельность великого князя Николая Николаевича на постах генерал-инспектора кавалерии, председателя Совета Государственной обороны, главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа оценивалась весьма высоко, так как сравнивалась с работой других великих князей на военных постах, а здесь, кроме генерал-фельдцейхмейстера великого князя Сергея Михайловича, и назвать некого. В-третьих, характер великого князя, внешность, манера поведения импонировали военным людям, в отличие от скромности и застенчивости царя.

Наконец, раздуваемая «распутиниана» побуждала видеть в великом князе одного из возможных преемников Николая II если не на троне, то на посту главы государства в военное время — диктатора. Само собой разумеется, что о срывах Верховного Главнокомандующего, его плачах в подушку в период поражений, необычайным образом выражаемый восторг и проч., никто не знал. Один из исследователей так писал о смене Верховного Главнокомандующего:

«Всегда уравновешенный Государь и был причиной резкого изменения положения на фронте после смены Верховного Командования. Уж, конечно, Государь не мог бы никогда плакать в подушку [после падения крепости Ковно], или задирать ноги, лежа на полу [о слухах отстранения Распутина от Двора], как это делал «мудрый полководец» Николай Николаевич» (Кобылий B.C. «Анатомия измены», СПб., 1998, с. 122).

В завершение сравнительной характеристики необходимо отметить главное — состояние вооруженных сил. В августе 1914 года великий князь Николай Николаевич получил в свое распоряжение превосходную кадровую армию, отлично подготовленную (по крайней мере, лучше французов и австро-венгров), имевшую активные наступательные планы, разработанные в мирное время, сносно оснащенную техническими средствами ведения боя и действовавшую против уступавшего в силах противника (равенство сил против Австро-Венгрии и несомненное превосходство против Германии). Все это богатство (по сравнению с ситуацией августа 1915 года) великий князь Николай Николаевич умудрился растранжирить уже к ноябрю.

Таким образом, нельзя было представить двух более разных людей, нежели царствующий племянник и его дядя. Но именно они занимали пост Верховного Главнокомандующего, и вступление царя в столь ответственную должность было вызвано прежде всего намерением изменить ход событий на фронтах, а также остановить ту безумную политику, что проводилась Ставкой первого состава в тылах Действующей армии.

Из книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 139-152.

 

Tweet
 

 

Советую прочитать:

• Герои Ясско-Кишиневской наступательной операции 1944 года
• Камчатка и Владивосток в русско-японской войне 1904-1905 годов
• Участие женщин в Первой мировой войне
• Герои Русско-японской войны 1904-1905 годов
• Ход подготовки Первой мировой войны

http://voynablog.ru/2014/06/22/o-dvux-glavkoverxax-russkoj-armii-v-pervuyu-

Ставка Верховного Главнокомандующего в период I-й Мировой войны

 

English

1 августа 1914 года началась Первая мировая война. И уже в первый год войны Барановичи стали притягивать внимание всех тех, кто следил за ходом военных действий. В Барановичах с сентября 1914 до 8 августа 1915 года размещалась ставка Верховного Главнокомандующего российской армии. Верховным Главнокомандующим был князь Николай Николаевич, а с сентября 1915 г. им стал император Николай II.

За все время нахождения ставки в Барановичах Николай II был здесь десять раз. Вот выдержка из одной из мемуарных книг:

«Здесь, где-то в глубине наших западных лесов, в постоянных напряженных трудах и размышлениях проводит тревожное время войны Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич, обсуждая с начальником своего штаба генералом Янушкевичем и генерал-квартирмейстером Даниловым все подробности военных действий наших миллионных армий с миллионными же армиями противника... ...То, что называется Ставкой, представляет собою участок железнодорожного полотна, на котором стоят вагоны разных классов.

Кругом немногочисленные здания, бараки одного из лагерных расположений инженерных войск, в которых находятся некоторые отделы и управления штаба Верховного Главнокомандующего.

...Пустынный уединенный лес, небольшой железнодорожный поселок, лагерное место и больше ничего. Кроме лиц военных никого в Ставке не встретишь. Нет здесь, конечно, никаких развлечений. Только время от времени промчится шумный автомобиль или прорысит конный вестовой.

...Штаб Верховного Главнокомандующего очень невелик, особенно если принять во внимание, что наши армии достигают нескольких миллионов. При самом Верховном состоит только свита из 10 человек, из них 6 адъютантов; при Штабе находятся около 15 офицеров генерального штаба, а всего офицеров всех родов оружия до 50-ти человек. Затем имеются топографы и несколько офицеров для хозяйственно-административного дела. Есть представители морского штаба, министерства иностранных дел и чины по гражданской части. В Ставке постоянно находятся военные агенты наших союзных армий – французский, английский, японский, бельгийский, сербский.

...В те дни, когда Его Величеству угодно бывает посетить Ставку Верховного Главнокомандующего и Ставка получает уже наименование «Царской», она очень немного изменяет свой обычный простой, скромный и трудовой вид. На пустынных железнодорожных путях появляется тогда синий Императорский поезд.

...Небольшой, низкий деревянный деревенского типа дом, носящий название Управление генерал-квартирмейстера при Верховном Главнокомандующем, в котором ежедневно работают руководители наших армий и где так часто бывает Государь Император, несомненно уже является историческим памятником. В одной из комнат этого дома, в кабинете генерала Данилова, где всюду и на столе, и на стенах разложены и висят карты и планы, под большим портретом Его Величества помещена медная доска со следующею надписью: «Его Императорское Величество Государь Император Николай II, во время своих пребываний в Ставке, изволил ежедневно выслушивать в настоящем помещении доклады по оперативной части, 1914-1915 гг.»

На основании исследований барановичского краеведа Станислава Щербакова можно утверждать, что сама ставка располагалась к юго-западу от станции Барановичи-Полесские, в районе нынешних улиц Малаховской, Войкова и Свердлова.

 

 

 

 

Географические координаты: N 57° 07' 12,91" E 26° 01' 55,14"

Фото: Олега ПОНОМАРЕВА, из архиваhttp://www.barturizm.by/istoricheskie-sobytiya/voe...ego-v-period-i-j-mirovoj-vojny

Ставка Николая II в Могилёве и память о ней в советское и постсоветское время

Опубликовано: 11/11/2016 .Автор: Дежурный по Редакции

Аннотация. Статья посвящена изучению Ставки Верховного главнокомандующего русской армией в Первой мировой войне. При этом Ставка исследуется как особое пространство, созданное сначала у местечка Барановичи, а затем в Могилёве, и напрямую связанное с репрезентацией власти. Особое значение уделено в этой связи Николаю II, который принял на себя командование армией в августе 1915 года. Автор детально исследует устройство могилёвской Ставки, разместившейся в зданиях на Губернаторской площади города (дом губернатора, здания губернского правления и окружного суда). Вторая часть статьи представляет собой анализ формирования памяти о Ставке Верховного главнокомандующего в советское и постсоветское время, главным образом на примере разбора музейных экспозиций.

Summary. The article is devoted to the General Headquarters of the Supreme Commander-in-Chief of the Russian army during the First World War. The General Headquarters Rate is examined as a special space created at first near the town of Baranovichy, and later in Mogilyov, and directly associated with representation of the power. Particular importance is given in this connection to Nikolay II, who assumed command over the army in August 1915. The author examines in depth the structure of the Mogilyov General Headquarters, housed in buildings on the Governor’s square of the town (Governor’s house, buildings of the provincial government and district court). The second part of the article represents the analysis of information about the General Headquarters of the Supreme Commander-in-Chief in the Soviet and post-Soviet times, mainly on the example of analysis of museum exhibitions.

 

БОЛТУНОВА Екатерина Михайловна — доцент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», кандидат исторических наук

(Москва. E-mail: boltounovaek@gmail.com).

 

Ставка Николая II в Могилёве и память о ней в советское и постсоветское время

 

Ставка русской армии в Первой мировой войне — помимо собственно истории Великой войны — ещё и часть истории трёх городов (Барановичи, Могилёв, Орёл) и биографий восьмерых Верховных главнокомандующих.

С началом войны Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич (младший) (20 июля 1914 г. — 23 августа 1915 г.), а Ставка разместилась в небольшом местечке Барановичи (20 июля 1914 г. — 7 августа 1915 г.). Активное наступление немецкой армии на фронте стало причиной переноса Ставки в Могилёв (8 августа 1915 г. — 27 февраля 1918 г.). Несколько позже появилась идея перевода Верховного командования ещё дальше вглубь страны. В начале осени 1915 года в Калугу была отправлена особая комиссия для поиска помещений под нужды Ставки. От этой идеи, однако, быстро отказались из-за удалённости от фронта, а также, по выражению современника, в связи с тем, что «и моральное впечатление на народ от такого переезда было бы не из положительных»1. В августе 1915 года командование армией принял на себя император Николай II (23 августа 1915 г. — 2 марта 1917 г.), после отречения которого на посту Верховного главнокомандующего сменились несколько человек — великий князьНиколай Николаевич (младший) (2—11 марта 1917 г.), М.В. Алексеев (11 марта — 21 мая 1917 г.), А.А. Брусилов (22 мая — 19 июля 1917 г.), Л.Г. Корнилов (19 июля — 30 августа 1917 г.), А.Ф. Керенский (30 августа — 3 ноября 1917 г.), Н.Н. Духонин (1—9 ноября 1917 г.2). При этом каждое новое назначение сопровождалось чередой резонансных событий. Так, великий князь Николай Николаевич вернул себе пост Верховного главнокомандующего лишь на несколько дней, поскольку не был, в конце концов, утверждён Временным правительством. Передача власти от генерала Брусилова к генералу Корнилову была связана с неудачами на фронте в июне 1917 года, а переход этого поста к министру-председателю Керенскому стал итогом выступления Корнилова против Временного правительства. Убийство Н.Н. Духонина — последнего Верховного главнокомандующего из числа генералов царской армии — подвело черту под существованием Ставки как действующего органа управления императорской армией.

После Октябрьской революции и занятия Ставки войсками, подконтрольными новой власти, Совнарком назначил Верховным главнокомандующим прапорщика Н.В. Крыленко (20 ноября 1917 г. — до конца войны)3. Начальником его штаба стал генерал М.Д. Бонч-Бруевич.Эта советская Ставка переехала ещё один раз — в Орёл (28 февраля 1918 г. — 11 марта 1918 г.), где почти сразу была расформирована.

Деятельность Ставки как органа управления армией изучена относительно хорошо4. Ставка же как категория пространственная, то есть место пребывания императора и высшего армейского руководства и, следовательно, территория, связанная с реализацией властных установок, не была до сих пор предметом самостоятельного рассмотрения. Почти не попадают в поле зрения исследователей и аспекты формирования памяти о Ставке, а также их влияние на конструирование как региональной, так и национальной (русской и белорусской) идентичности.

Вместе с тем в наше время очевиден рост интереса к истории Российской империи последних лет её существования, и особенно истории Первой мировой войны, которая по-прежнему воспринимается как ключ к объяснению событий 1917 года.В 2014 году, в год столетия начала Первой мировой войны, в России был открыт единственный музей, посвящённый Великой войне. Он был размещён в так называемой Государевой Ратной палате Царского Села, в здании, которое было построено ещё в царствование Николая II и первоначально предназначалось для музея истории русских войн. Заметны и попытки использовать символическое значение такой структуры, как Ставка Верховного главнокомандующего, для позиционирования особенностей локальной (городской) истории. Так, в научно-популярных текстах Могилёв всё чаще именуется последней (военной) столицей империи. Основанием для таких утверждений служит продолжительное пребывание в городе императора Николая II, а также периодическое посещение Могилёва императрицей и наследником.

С точки зрения пространства и репрезентации власти три Ставки отличались друг от друга разительно. В Барановичах Верховное командование разместилось на относительно изолированной территории, которую ранее занимала железнодорожная бригада. Представители Ставки, прежде всего Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и бывавший здесь император, жили в литерных поездах, над которыми со временем для защиты от жары были установлены навесы. Историки отмечают некоторую символичность при выборе вагонов для проживания Верховного главнокомандующего: они были взяты из состава NordicExpress, который в довоенный период курсировал по маршруту Санкт-Петербург — Берлин5. Едва ли не единственным зданием, отведённым для нужд этой в полном смысле слова полевой Ставки, стал дом начальника железнодорожной бригады, в котором находилось управление генерал-квартирмейстера6.

Могилёвская Ставка была городской. Она разместилась в историческом центре города, на берегу реки. Её управления расположились в зданиях, стоявших полукругом на Губернаторской площади. Верховный главнокомандующий жил в доме губернатора; примыкавшее к нему здание губернского правления было занято штабом командования и управлением генерал-квартирмейстера, а здание окружного суда было отдано под нужды дежурного генерала Ставки.

Двухэтажный губернаторский дом был относительно небольшим. Вместе с тем он, как и сама площадь, был предметом гордости городских властей. Это было здание, видевшее ещё князя Г.А. Потёмкина и маршала Л.-Н. Даву7. Император занял в нём лишь несколько комнат второго этажа. В остальных помещениях в это время жили сопровождавшие императора высшие чины и приближённые8. Даже на втором — представительском — этаже, кроме Николая II, разместились граф В.Б. Фредерикс и генерал В.Н. Воейков9. Показательно, что императрица и великие княжны, приезжая в Могилёв, никогда не останавливались в губернаторском доме, используя для проживания литерные поезда. Наследник, напротив, оставался в Ставке с отцом. Речь, очевидно, шла о гендерном позиционировании и отказе от воссоздания в губернаторском доме столь любимого Николаем приватного семейного пространства.

В николаевский период Ставки у входа в губернаторский дом дежурили часовые Георгиевского батальона, составлявшего охрану Ставки и императора. Георгиевские кавалеры — офицеры и солдаты, отличившиеся храбростью в бою, — маркировали таким образом особое значение дворца.

Самым репрезентативным помещением императорских покоев в могилёвском губернаторском доме был большой зал в 4 окна, оформленный вбело-золотых тонах, декорированный вполне в традиции почётных помещений императорскими портретами и зеркалами, которые располагались в простенках между окнами. Здесь же стоял чёрный рояль10. Из зала можно было попасть в столовую и кабинет императора. В столовой находились овальный стол, стулья с плетёными сиденьями и бильярд «Биггс»11. В императорском кабинете согласно описанию начальника дворцовой охраны А.И. Спиридовича «стоял большой дубовый, на тумбах, с ящиками, резной письменный стол, обтянутый обычным сукном цвета бордо, старинные диван и кресла красного дерева. Люстра модерн со стекляшками спускалась с потолка, а скромная электрическая лампа с зелёным абажуром стояла на письменном столе»12. Скорее всего, Спиридович описывает помещение, называвшееся при последнем губернаторе Могилёва Красной гостиной — по цвету мебели и туркестанских ковров на полу13. Из кабинета Николай II мог пройти в свою спальню, окна которой выходили на реку. Это помещение называли также спальней «его Величества и наследника». Обстановка этой комнаты состояла из «складной железной кровати», а также «мебели красного дерева», в углу находилась кафельная печка14. Спиридович в своих мемуарах не преминул отметить также, что «из спальни была дверь и в столовую»15. Эта ремарка даёт возможность увидеть, что комнаты, занимавшиеся императором в могилёвском губернаторском доме, были соединены и создавали единое пространство императорских покоев.

Однако при описании могилёвской Ставки многие мемуаристы центром её называют не дом губернатора, функционально превратившийся во временную императорскую резиденцию, а примыкавшее к нему здание губернского правления со штабом и управлением генерал-квартирмейстера. Служивший здесь в то время М.К. Лемке даже именует это место, в полной мере принадлежавшее начальнику штаба генералу М.В. Алексееву игенерал-квартирмейстеру М.С. Пустовойтенко, «нервом» Ставки16. Отметим, что сама организация деятельности Ставки подчеркивала центральное значение именно здания штаба, а не императорского дома. Так, Николай II принимал доклады Алексеева и Пустовойтенко именно в здании штаба, а не в собственной резиденции. Император каждое утро отправлялся в штаб, где Алексеев и Пустовойтенко встречали его на правах хозяев, стоя на верхней площадке лестницы17.

Эта практика, безусловно, имела практическое объяснение: императору было проще пройти 100 шагов по двору, чем офицерам штаба переносить в кабинет государя многочисленные и чрезвычайно громоздкие карты. Тем не менее этот перевёрнутый церемониал — император идёт в штаб, а не штаб идёт к императору — нарушал принятую при дворе систему норм и положений, что было очевидно для окружающих. Примечательно, что когда Николай входил в подъезд штабного дома, офицеры старались не попадаться ему навстречу, чтобы «не ставить царя в “неловкое” положение, когда он не будет знать, как отнестись к встретившемуся вне установленного для всех случаев церемониала»18. <…>

Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1 Лемке М.К. 250 дней в Царской ставке 1914—1915. Минск: Харвест, 2003. С. 47.

2 Н.Н. Духонин являлся и.о. Верховного главнокомандующего русской армией. См.: Духонин Н.Н. // Большая российская энциклопедия. Т. 9. М.: Большая российская энциклопедия, 2007. С. 441.

3 Датировка перемещений Ставки и пребывания в должности Верховного главнокомандующего (главковерха) указанных лиц приводится по: Большая российская энциклопедия. Т. 1—29. М.: Большая российская энциклопедия, 2004—2015 (Особенно: Васильев Н.М. Первая мировая война // Там же. Т. 25. М., 2014. С. 590—600).

4 Об этом см. работы О.Р. Айрапетова, изданные в серии «Участие Российской империи в Первой мировой войне» (Т. 1—4. М.: Кучково поле; Военная книга, 1914—1915), а также Поликарпов В.Д. Революционные органы при Ставке Верховного главнокомандующего (ноябрь 1917 — март 1918) // Исторические записки. Т. 86. М., 1970.

5 Айрапетов О.Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914—1917 г.) Т. 1. Начало. М.: Кучково поле, 2014. С. 80.

6 Бубнов А.Д.В Царской ставке. М.: Вече, 2008. С. 20, 21. Айрапетов О.Р. Указ. соч. С. 79, 80.

7 Могилёв (1788—1789 гг.). Зорич, Пассек, кн. Г.А. Потёмкин. Извлечение из переписки одного путешественника // Русская Старина. Т. 22. 1878. С. 331—333; Спиридович А.И. Великая Война и Февральская Революция 1914—1917 гг. Нью-Йорк: Всеславянское изд-во, 1960—1962. С. 195.

8 Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Т. 2. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954. С. 343.

9 Спиридович А.И. Указ. соч. С. 199.

10 Там же. С. 198, 199.

11 Там же. С. 199; Власов А.А. Воспоминания о Могилёве. См. интернет-ресурс: http://www.rp-net.ru (дата обращения — 1 мая 2016 г.).

12 Спиридович А.И. Указ. соч. С. 199.

13 Власов А.А. Указ. соч.

14 Возможно, кабинетом Николаю служила Зелёная гостиная, в которой находились мебель соответствующего цвета и согласно описанию А.А. Власова большой камин. См.: Власов А.А. Указ. соч.

15 Спиридович А.И. Указ. соч. С. 199.

16 Лемке М.К. Указ. соч. С. 39.

17 Спиридович А.И. Указ. соч. С. 199, 200.

18 Лемке М.К. Указ. соч. С. 114, 115.

Опубликовано в ВОЕННАЯ ЛЕТОПИСЬ ОТЕЧЕСТВА | Метки: Baranovichy, Commander-in-Chief, First World War, Grand Duke Nikolay Nikolayevich, history of memory., house of the Governor, Military Chamber, Nikolay II, Барановичи, великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий, дом губернатора, история памяти. General Headquarters of the Supreme Commander, Могилёв, Николай II, Первая мировая война, Ратная палата, Ставка Верховного главнокомандующего |

http://history.milportal.ru/2016/11/stavka-nikolay...etskoe-i-postsovetskoe-vremya/

Ставка Верховного главнокомандующего

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Перейти к навигации Перейти к поиску

См. также: Ставка Верховного Главнокомандования

Ставка Верховного главнокомандующего, СВГ, Ставка, Царская ставка.
Заседание Ставки Верховного главнокомандующего. Могилев, 1916 г.
Годы существования	июль 1914 года — 16 марта 1918 года.
Страна	Российская империя
Подчинение	Верховному главнокомандующему
Входит в	Вооружённые силы Российской империи.
Тип	орган военного управления
Включает в себя	управления, штаб, канцелярии, отделы, отделения и так далее
Функция	руководство защитой
Численность	свыше 2 000 человек.
Дислокация	Барановичи, Могилёв, Орёл, Российская империя.
Участие в	Первая мировая война 1914—1918.

Совет министров в Царской ставке, станция Барановичи, 14 июня 1915 года.

Ставка Верховного главнокомандующего (СВГ, Ставка) — орган высшего полевого управления войсками (силами) и местопребывание Верховного главнокомандующего Вооружёнными силами России на театре военных действий (действующей армией и флотом) во время Первой мировой войны 1914—1918 годов.

С начала войны находилась в Барановичах, с 8 августа 1915 года — в Могилёве.

Штаб Верховного главнокомандующего первоначально состоял из пяти управлений:

• управление генерал-квартирмейстера, ведавшего оперативными вопросами;
• управление дежурного генерала, в ведении которого находились вопросы численности и укомплектования вооружённых сил, обеспечения их главными видами снабжения, а также назначения на должности командного состава;
• управление начальника военных сообщений;
• военно-морское управление;
• управление коменданта главной квартиры, ведавшего всеми находившимися в районе Ставки военнослужащими, а также учреждениями связи[1].

В начале войны в СВГ насчитывалось 9 генералов, 36 офицеров, 12 военных чиновников и 125 солдат. В ходе войны состав Ставки значительно расширился, и к 1 (14) ноября 1917 в неё входило 15 управлений, 3 канцелярии и 2 комитета (всего свыше 2 000 генералов, офицеров, чиновников и солдат)[1].

20 ноября (3 декабря) 1917 Ставка была занята революционными войсками во главе с Н. Крыленко, который вступил в должность Верховного главнокомандующего. Начальником штаба Ставки стал генерал М. Д. Бонч-Бруевич. Ставка была поставлена на службу Советской власти в целях заключения мира с Германией и её союзниками и демобилизации старой армии. При Ставке были созданы органы революционной власти (Военно-революционный комитет, переименованный позднее в Цекодарф, Революционный полевой штаб и др.).

В связи с наступлением австро-германских войск 26 февраля 1918 года Ставка была перемещена в Орёл, а 16 марта после заключения Брестского мира была расформирована, поскольку с прекращением военных действий и демобилизацией старой армии её роль как органа высшего полевого управления отпала, а её аппарат не мог быть использован для руководства военными действиями в условиях начавшейся гражданской войны. В Красной Армии были созданы новые высшие органы управления[1].

Содержание

• 1 Верховный главнокомандующий
• 2 Структура и личный состав Ставки
• 3 Представители союзников
• 4 См. также
• 5 Примечания
• 6 Литература
• 7 Ссылки

Верховный главнокомандующий

В соответствии с руководящими документами того периода Верховный главнокомандующий руководил только действующей армией и флотом[2].

С началом войны Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич. В августе 1915 г. командование принял на себя сам Николай II.

После свержения Николая II в результате Февральской революции предполагалось, что Верховным главнокомандующим станет снова Николай Николаевич, который уже прибыл в Ставку, но не вступил в командование, так как против его кандидатуры высказалось Временное правительство. Главковерхом стал генерал М. В. Алексеев, которого сменил генерал А. А. Брусилов, а его, после неудачного июньского наступления, — генерал Л. Г. Корнилов.

После провала Корниловского выступления генерал Корнилов был арестован, а Верховным главнокомандующим объявил себя министр-председатель Временного правительства А. Ф. Керенский. После вооружённого восстания большевиков и провала Выступления Керенского — Краснова обязанности главнокомандующего исполнял генерал Н. Н. Духонин, который был смещён с этого поста в ноябре 1917 г. по решению Совнаркома и затем убит. Совнарком назначил Верховным главнокомандующим прапорщика-большевика Н. Крыленко.

Император Николай II (слева), министр двора граф В. Б. Фредерикс в центре и великий князь Николай Николаевич (справа) в Ставке	Ставка Верховного Главнокомандующего. Январь 1915 года. Варшавский генерал-губернатор князь Енгалычев, генералы Янушкевич, Кондзеровский, Ронжин, Данилов и Соханский.	Генерал-квартирмейстер, генерал-лейтенант Ю. Н. Данилов и чины его управления.	Начальник штаба (НШ) Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич и генерал-квартирмейстер генерал-лейтенант Ю. Н. Данилов.

Структура и личный состав Ставки

• Начальник штаба и чины, при нём состоящие.

Начальники штаба:

• • 19.07.1914—18.09.1915 — генерал-лейтенант (с 22.10.1914 г. генерал от инфантерии) Н. Н. Янушкевич;
  • 18.09.1915—10.11.1916 — генерал от инфантерии (с 1916 г. генерал-адъютант) М. В. Алексеев;
  • 10.11.1916—17.02.1917 — временно исполняющий должность (ВрИД), генерал от кавалерии В. И. Гурко;
  • 17.02.1917—11.03.1917 — генерал от инфантерии (с 1916 г. генерал-адъютант) М. В. Алексеев;
  • 11.03.1917—05.04.1917 — ВрИД, генерал от инфантерии В. Н. Клембовский;
  • 05.04.1917—31.05.1917 — генерал-лейтенант А. И. Деникин;
  • 02.06.1917—30.08.1917 — генерал-лейтенант А. С. Лукомский;
  • 30.08.1917—09.09.1917 — генерал от инфантерии М. В. Алексеев;
  • 10.10.1917—03.11.1917 — генерал-лейтенант Н. Н. Духонин;
  • 03.11.1917—07.11.1917 — ВрИД, генерал-майор М. К. Дитерихс;
  • 07.11.1917—02.1918 — генерал-майор М. Д. Бонч-Бруевич;
• Управление генерал-квартирмейстера.

Генерал-квартирмейстер:

• • 19.07.1914—30.08.1915 — генерал-лейтенант Данилов, Юрий Никифорович;
  • 30.08.1915—06.12.1916 — ВрИД, генерал-майор (с 06.11.1916 г. генерал-лейтенант) Пустовойтенко, Михаил Саввич;
  • 06.12.1916—02.04.1917 — генерал-лейтенант Лукомский, Александр Сергеевич;
  • 15.04.1917—15.06.1917 — генерал-майор Юзефович, Яков Давыдович;
  • 10.06.1917—10.09.1917 — генерал-майор Романовский, Иван Павлович;
  • 10.09.1917—03.11.1917 — генерал-майор Дитерихс, Михаил Константинович;
  • 08.11.1917—29.11.1917 — генерал-майор Скалон, Владимир Евстафьевич;
• Управление дежурного генерала.

Дежурный генерал:

• • 19.07.1914—02.04.1917 — генерал-майор Кондзеровский, Пётр Константинович;
  • 17.04.1917—09.05.1917 — А. П. Архангельский;
  • 13.05.1917—14.06.1917 — генерал-лейтенант Минут, Виктор Николаевич;
  • 14.06.1917—? — генерал-майор Кортацци, Георгий Иванович;
• Управление начальника военных сообщений.

Начальник военных сообщений: Генерального Штаба генерал-майор Ронжин, Сергей Александрович;

• Военно-морское управление: контр-адмирал Ненюков, Дмитрий Всеволодович;
• Управление коменданта: комендант полковник Квашнин-Самарин, Сергей Николаевич;
• Артиллерийское управление (создано в 1915 г.).

Полевой генерал-инспектор артиллерии:

• • Великий князь Сергей Михайлович (5.1.1916 — 22.3.1917);
  • Генерал-лейтенант Ханжин, Михаил Васильевич (14.4.1917 — 2.12.1917);
• Инженерное управление (создано в 1915). Полевой инспектор инженерной части: К. И. Величко (с 10.5.1917);
• Воздухоплавательное управление (создано в 1915). Полевой генерал-инспектор военно-воздушного флота: великий князь Александр Михайлович;
• Управление эскадры воздушных кораблей «Илья Муромец» при штабе Верховного главнокомандующего;
• Интендантское управление (создано в 1915). Главный полевой интендант: К. Н. Егорьев (с 20.3.1916);
• Управление походного атамана казачьих войск (создано в 1915 г.);

Походный атаман:

• • В. И. Покотило (16.3 — 17.9.1915 г.);
  • Великий князь Борис Владимирович (4.10.1915 — 7.8.1917 г.);
• Управление протопресвитера военного и морского духовенства (создано в 1915 г.).

Протопресвитер: Шавельский, Георгий Иванович;

• Дипломатическая канцелярия.

Начальник:

• • князь Кудашев, Николай Александрович (1914—1916);
  • Базили, Николай Александрович (1917);
• Гражданская канцелярия. Начальник: князь Н. Л. Оболенский (1914—1915), А. А. Лодыженский (1915—1917);
• Типография;
• Генерал для поручений: генерал-майор Петрово-Соловово, Борис Михайлович;
• Адъютанты Верховного Главнокомандующего:
  • Полковник, князь Щербатов, Павел Борисович;
  • Полковник, князь Кантакузин, Михаил Михайлович;
  • Полковник Коцебу, Александр Павлович;
  • Полковник граф Менгден, Дмитрий Георгиевич;
  • Ротмистр Дерфельден, Христиан Иванович;
  • Штабс-ротмистр, князь Голицын, Владимир Эммануилович;
• Авиационный дивизион обороны Ставки Верховного главнокомандующего Русского Императорского военно-воздушного флота.

Представители союзников

При ставке находились представители союзных держав:

• Великобритания — Хэнбери-Уильямс;
• Франция — генералы Лагиш, По, затем Жанен;
• Италия — полковник М. Марсенго;
• Бельгия — генерал-майор, барон Риккель;
• Сербия — полковник Лонткевич;

Французская военная миссия (ФРАМИС) была направлена в Россию в 1916 году. Основной её задачей было ведение пропагандистской деятельности для поднятия боевого духа Русской армии; после свержения самодержавия в феврале 1917 года - удержание России в состоянии войны, информирование французского правительства о ситуации в России. После Октябрьской революции 1917 года часть её сотрудников примкнула к большевикам и вступила в РКП(б), тогда как другие поддерживали Белое движение. В октябре 1918 года часть сотрудников была арестована и помещена в Бутырскую тюрьму по обвинению в контрреволюционной деятельности. В начале 1919 года сотрудники миссии, за исключением тех, кто отказался покидать Советскую Россию, вернулись во Францию[3].

См. также

• Верховный главнокомандующий
• Ставка Верховного Главнокомандования (Великая Отечественная война)
• Занятие большевиками Ставки Верховного Главнокомандующего (1917)

Примечания

1.  

БСЭ. Ставка Верховного Главнокомандующего. Проверено 12 января 2011. Архивировано 28 июля 2012 года.
Н. Н. Головин, Военные усилия России …

 

1. Л. В. Слуцкая. Деятельность французской военной миссии в России (1916-1919 гг.) // Известия Национальной академии наук Беларуси, № 3, 2013

Литература

• Бубнов А. Д. В царской ставке: воспоминания адмирала Бубнова. Нью-Йорк, 1955. Москва 2008.
• Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота
• Лемке М. К. 250 дней в царской ставке
• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М.: АСТ; Астрель, 2003. — 896 с. — 5000 экз. — ISBN 5-17-019670-9 (ACT); ISBN 5-271-06895-1 (Астрель).
• Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам!

Ссылки

• Ставка Верховного Главнокомандующего в Барановичах, 1914—1915 г.г.

	Русская ставка во время первой мировой войны. на Викискладе

[показать] Русская императорская армия во время Первой мировой войны

[показать] Верховные главнокомандующие России в Первой мировой войне