Молодая женщина поднималась в гору, придерживая тяжелый живот. На исходе июль, роды должны быть в сентябре. Только бы дотянуть, домучиться, домолиться... Только бы сын! «Me?re de Dieu, aide-moi», — шепчет по-французски баронесса Катрин Дантес де Геккерн, урожденная Екатерина Николаевна Гончарова.

«За что все возненавидели меня после дуэли на Черной речке? За то, что не захотела потерять Жоржа и отказаться от своего будущего? Чем Таша лучше меня? Если бы Жорж не убил Пушкина, тогда вдовой, возможно, осталась бы я». Баронесса подходит к церкви Нотр Дам де Тьеренбах, что в пяти километрах от родового гнезда Дантесов. Ее встречает старый аббат.

— Присядьте, мадам! — исповедник давно знает эту женщину, помнит имена ее дочерей: Матильда-Евгения, Берта-Жозефина и совсем еще крошка Леони. И вот — новая беременность, бедняжка так тяжело ее переносит. — Стоит ли вам приходить сюда каждый день? — участливо спрашивает он.

— Вы же знаете, падре, я поклялась Деве Марии... И вымолю этого ребенка, Жорж так мечтает о сыне, — баронесса запнулась. — Мы с мужем счастливы, безумно счастливы, — поспешно повторила она, будто пытаясь саму себя убедить в этом. — Наши девочки растут здоровыми. Но... Три дочки за пять лет брака и один мертворожденный мальчик. Я тогда грешным делом подумала: не кара ли это за гибель Александра? Но Жоржу ни слова не сказала, он не хочет ворошить прошлое и вспоминать страшную беду, омрачившую первый месяц нашего супружества. Дуэль с Пушкиным, мужем моей младшей сестры.

Аббат не знал погибшего от руки барона русского поэта, но был знаком с самим Дантесом, еще красивым (кажется, ему чуть за тридцать) господином, носившим бородку-эспаньолку. Он производил впечатление человека приятного и дельного. Если уж не в сенаторы Франции, так в мэры их Сульца выбьется наверняка!

— Родные в России забыли меня, — вздохнула баронесса. — Обе сестры, Александрин и Наталья, считают виновной в том, что случилось. Мол, знала о готовящейся дуэли и не предупредила. А как я могла? Упрямый Пушкин все равно решил бы стреляться. Жорж не хотел, но для него честь — превыше всего. Думаю, муж счастлив тем, что имеет сейчас...

— А вы, мадам? Вы счастливы?

Баронесса смешалась. Действительно, счастлива ли? У нее семья, о которой двадцатисемилетняя бесприданница уже не смела и мечтать. И это — самое важное. Она живет в эльзасском Сульце, в котором нет даже канализации, — позже ее для сограждан проведет как раз Дантес. После великолепия Петербурга провинциальный французский городок буквально с двумя улочками поначалу производил странное впечатление: будто изо всех сил стараешься втиснуться в платье, которое мало, но другого-то нет, поэтому остается смириться. И Катя научилась находить в новой жизни мелкие радости: на Рождество наряжает елку — прекрасный обычай, который пока еще не прижился в России. Ездит верхом на своей Калуге. Кобылу назвала в честь родного города, где прошло детство. Жорж на это только пожал плечами — странное решение, ну да ладно. Он хороший муж и отец, хоть и не всегда ее понимает. В семье — ни криков, ни скандалов, ни ругани, от чего отношения кажутся какими-то ненастоящими. Но это лучше, чем любовь-безумие, которая разбивает судьбы. Любовь-амок. До обморока, до головокружения. Катя проходила все это в январе 1837-го. И больше не хотела повторения. «Я безмерно счастлива!» — писала она в недосягаемую Россию брату Дмитрию, единственному, кто регулярно поддерживал с ней связь. Но даже ему никогда не признавалась в том, что именно любовь-безумие и вращает мир, дает силы жить. Без нее не осталось бы даже воспоминаний. И о хорошем, и о плохом. О том, что свое женское счастье пришлось подбирать за Натали. И так было всегда, с раннего детства.

...Маленькая Катя вздрогнула, услышав звук пощечины. «Это ты во всем виноват!» — мать с размаху ударила отца по лицу. От ненависти и злости, от того, что изменить ничего уже нельзя: ей — тридцать лет, семья разорена, детей шестеро... А ведь в молодости Наталья Ивановна была чудо как хороша. В положенный срок юная барышня Загряжская была записана в фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны, и в нее влюбился фаворит царицы Алексей Охотников. Но как говорится, не по Сеньке оказалась шапка — скоро Загряжскую чуть ли не насильно обвенчали с Николаем Афанасьевичем Гончаровым, человеком добрым и единственным наследником некогда богатейшего, а ныне почти обнищавшего имения Полотняный Завод, хозяином которого до самой своей смерти являлся его отец.

За Натальей Ивановной оставалась усадьба Загряжских — Ярополец под Волоколамском, и вмешиваться в управление своей деревней своенравная барыня никому не дозволяла. Был еще дом в Москве, где родилась старшая дочь Гончаровых Екатерина. Средняя — Александра — появилась на свет под Петербургом, в поместье княгини Барятинской. Наташа была пятым ребенком из семи детей Гончаровых (Софья, родившаяся в 1818 году, почти сразу умерла) и самой младшей из сестер. Помимо девочек в семье росли еще три сына — Дмитрий, Иван и Сергей. Таша появилась на свет в 1812 году, на следующий день после Бородинского сражения. Гончаровы спешно эвакуировались из Первопрестольной в Тамбовскую губернию. Там в своем имении Кариан их приютила родня.

К середине жизни у Николая Афанасьевича Гончарова открылась серьезная душевная болезнь. Поговаривали, что произошло это вследствие ушиба головы после падения с лошади. Во время приступов безумия барин напивался и бродил по большому дому в исподнем с зажженной свечой, пугая дворовых девок...

Когда супруг заболел, Наталья Ивановна стала главой большой семьи, приняв на себя в двадцать девять лет все заботы о хозяйстве и слабоумном муже. Характер ее, и до этого нелегкий, совсем испортился. В своей несчастливой судьбе она винила всех вокруг, в том числе детей и свекра Афанасия Николаевича — за прижимистость. Тот поначалу выделял родне до сорока тысяч рублей ежегодного содержания, но потом помощь сильно сократилась.

Чтобы немного урезать расходы, Наталья Ивановна согласилась отправить одну из дочерей погостить в Полотняный Завод. «Повезло только младшей сестре — Таше, ее забрал к себе пожить дедушка, — рассказывала аббату баронесса Дантес. — Она единственная унаследовала красоту матери. А красота как индульгенция: если имеешь ее, все можешь себе позволить, все простится».

Пребывание в Полотняном Заводе затянулось на три года. Домой в Москву подросшая Таша вернулась в нарядной собольей шубке. Катя очень хотела иметь такую же и впервые испытала по отношению к младшей сестре чувство незнакомое, но острое и болезненное: «Почему ей? Почему не мне?»

Раздраженная мать сорвала с плеч дочери дедовский подарок, бросила шубку на землю и с наслаждением принялась топтать. «Вот ведь старый дурак! — ярилась она. — Лучше бы закладные на имение выкупил!» Девятилетняя Катя стояла, от ужаса сжав руками голову. И вместе с тем где-то внутри наряду с испугом поднималась злая радость от вида запачканной шубки Таши.

В крещенские вечера, когда темнота за окном сливалась с сумраком девичьей, подросшие сестры Гончаровы гадали на суженого — обычное развлечение юных барышень. В очертаниях расплавленного в воде воска Азе грезилась дальняя дорога, Кате — бравый офицер с усами. Наташины видения были самыми непонятными: гусиное перо и абрис дуэльного пистолета.

...Пройдет всего год, и на московском балу известного танцмейстера Йогеля шестнадцатилетнюю дебютантку Натали Гончарову, признанную первой красавицей, увидит знаменитый поэт и вскоре попросит ее руки. Тот самый Пушкин, которым Катя зачитывалась и чьи стихи переписывала в свой девический альбом: «Цветок засохший, безуханный, забытый в книге вижу я...» Пожалуй, никто в семье так тонко не понимал поэзии. Мать виршам предпочитала молитвенник, а к старости — крепкую домашнюю настойку.

Год продлится сватовство Пушкина: будущая теща Наталья Ивановна выкрутит руки безумно влюбленному жениху и заставит его оплатить приданое дочери. Иначе свадьбе не бывать! С Катей через несколько лет мать поступит совсем некрасиво — Дантесу не дадут за невестой и половины того, что пообещают. Была ли Таша влюблена в Александра Сергеевича, когда выходила за него, или просто мечтала побыстрее избавиться от деспотичной матери, в точности Катя не знала, они с Азей продолжали оставаться заложницами в материнском имении. «Вот опять мы сосланы маменькой в Ярополец», — грустила Екатерина.

На выход у двух «старых дев» (одной двадцать два, другой чуть больше) — стоптанные башмаки да старенькие перчатки. А из поклонников — скучные уездные помещики. «Хорошо Таше в Петербурге, — вздыхала Катя, — тетушка, фрейлина Екатерина Загряжская, помогает с нарядами, гордится, что краше племянницы в свете никого нет, за три года замужней жизни — двое детей, блистает на балах... А мы здесь будто заживо похоронены».

В светских гостиных красота Натали Пушкиной действительно произвела впечатление. В Царском Селе во время прогулки ее увидел царь и тоже очаровался. А у них в Яропольце дождь, даже надоевшие соседи не кажут глаз. Из всех развлечений только манеж — обе сестры прекрасные наездницы. А что толку? «Неужели вся наша жизнь пройдет вот так?» — печалилась Катя. Решили дождаться вышедшую наконец замуж Ташу в гости и упросить забрать с собой в Петербург.

«Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри... А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет», — не обрадовался Александр Сергеевич скорому появлению в доме своячениц. Однако несмотря на его ворчание, с переездом все сладилось: Катя, Азенька и Натали опять вместе и танцы на балах у всех трех расписаны поминутно. После мазурки следует вальс, и на Екатерину направлен лорнет какого-то повесы.

— Кто эта барышня с умопомрачительно тонкой талией? — шушукаются, прикрывшись веерами, дамы.

— Сестра госпожи Пушкиной.

— Не повезло... Быть сестрой первой красавицы Петербурга. Хуже и не придумать наказания: все сравнения всегда, несмотря на тонкую талию, будут не в ее пользу, — съязвила одна из дам.

— Вы правы, ей за двадцать пять, и все в девицах, — соглашается другая. — Младшая надеется выдать сестру замуж, но куда там — если денег нет!

«Нет ничего ужаснее зимы в Петербурге», — разочарованно писала в 1834 году брату Дмитрию Екатерина Гончарова о первой своей зиме в столице.

На очередном балу новоиспеченная фрейлина двора Его Императорского Величества мадемуазель Катрин Гончарофф появилась в белом атласном платье, которое в последний день пришлось на два сантиметра ушивать в талии — от нервов у барышни пропал аппетит. В залу вошли Александра Федоровна с супругом. Император взял Катю за руку и заглянул прямо в глаза — как заметила бы язвительная сестра Александрина, очевидно пытаясь найти в них сходство с близорукими очами несравненной госпожи Пушкиной.

— Каждый раз, когда будете в каком-нибудь затруднении в свете, мадемуазель, вам стоит только поднять взгляд, чтобы увидеть дружественное лицо, которое вам улыбнется, — молвил Николай.

— Польщена благосклонностью Вашего Величества, — присела в глубоком реверансе Катенька.

Дома она протянула Азе, которую так и не удалось пристроить во дворец, бриллиантовую брошь в форме литеры «А» — знак, положенный каждой придворной даме императрицы Александры Федоровны: «Смотри, что за прелесть я получила!» Но велика ли эта честь по сравнению с успехом Наташи, которая совершенно измучена танцами с царем... Катенька казалась себе, хоть и тщательно скрывала это, никчемной посредственностью. Сотрите Екатерину Гончарову из книги мироздания — и ровным счетом ничего не изменится!

Между тем Пушкин начал поговаривать о том, чтобы подать в отставку, увезти семейство в деревню, жить там барином, варить варенье на зиму, не делать долгов. Петербург называл свинским городом, где «у нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000». Да была бы его воля, завтра же забрал бы отсюда Наташу с детьми. Мрачный, подавленный поэт плохо спал ночами, до полудня валялся в кровати, потом просил дядьку Никиту принести горячей воды, умывался и отправлялся гулять. По возвращении садился за письменный стол, но рифмы не шли, и он остервенело рвал и комкал бумагу. Таша, наблюдая перепады в настроении мужа, не роптала, она вообще все сносила на удивление кротко. Кого же винить в том, что все покатилось в тартарары? Разве что Жоржа...

«Не помню, когда в первый раз увидела будущего мужа, по-моему, летом 1836-го, нет-нет, конечно, раньше... Таша еще не родила последнюю дочь... — Баронесса задумчиво поглядела на аббата. — В те годы зять будто искал смерти. Знаете, мне почему-то кажется: если б на его пути не встретился Дантес, нашелся бы кто-то другой. Мой добрый муж и свекор сделали все, чтобы избежать дуэли... — Катрин вздохнула. — Моя вина лишь в том, что позволила пожелать себе счастья».

Потомок небогатого дворянского рода, Жорж Дантес после свержения Бурбонов бежал в Россию. По дороге в Петербург познакомился с голландским посланником, бароном по имени Луи Якоб Теодор ван Геккерн де Беверваард. Тот неожиданно проникся судьбой молодого человека и усыновил его. Пушкин поначалу называл Дантеса «славным малым»: француз был беззаботен и смел, нравился дамам и умело флиртовал с ними, в том числе с замужними. Ситуация изменилась, когда он вдруг увлекся госпожой Пушкиной.

— Жорж влюблен как мальчишка, да и Таша им явно увлечена, — прикрыв поплотнее дверь в комнату, прошептала Катя сестре Александрин. — Софи Карамзина передразнивала Александра Сергеевича, показывая, как бешено вращает тот глазами, когда видит, что Натали танцует с Дантесом. Это ужасно, он выглядит смешно!

— Ты защищаешь его, что ли? — оторопела Азя от посетившего ее озарения. — Катя, да ты влюблена в Жоржа!

Дантес с друзьями неизменно сопровождал сестер Гончаровых в театр, и Катя, отвлекшись от действия на сцене, однажды перехватила его жаркий взгляд, устремленный на Натали, обжегший случайно и ее. На балу после обязательного тура с сестрой француз неизменно приглашал на вальс Катю, но танцуя, они говорили только о Наташе. Жорж упросил Катю встретиться наедине, чтобы передать записку для госпожи Пушкиной: он не может сделать это лично, так как опасается скомпрометировать ее. «Вполне невинное послание, — заверил Дантес и предложил заглянуть к Идалии Полетике, троюродной сестре Гончаровых, с которой дружил и которая терпеть не могла Пушкина. — Там нас точно никто не потревожит», — пообещал он.

Дома в тот день Катя сказалась больной и удалилась к себе в комнату, а потом крадучись выскользнула из кухаркиного входа на улицу. Встреча с ним!

— Вы так похожи на сестру, — Дантес встретил ее в передней, наградив ласковым взглядом. — Тот же стан, голос, — он обнял Катю за талию.

— А где записка для Таши? — зарделась та от смущения, не торопясь высвободиться из объятий. — Вы обещали...

— Эту записку я передам на словах, — Жорж привлек Катю к себе и поцеловал...

Последующие дни она жила как во сне. Хотелось поделиться тайной с Александрин, но не знала, с чего начать, и от избытка противоречивых чувств тихо плакала в подушку. Ей казалось, она посягает на что-то, принадлежавшее только Наташе, как та соболья шубка, подаренная дедушкой. Но потом Катя находила убедительные доводы и в свою пользу: «Сестра замужем. У нее четверо детей. А я могу быть с ним!» Да, она могла быть с Дантесом. Но хотел ли он этого?

— Ты одержим моей сестрой, — горько заметила Катя на одной из тайных встреч. — Но я не ее копия, у меня тоже есть душа.

— Знаю, милая Катрин, но это сильнее меня...

Запутавшись в переживаниях, она почти не осознавала, что помимо скандалов из-за Жоржа происходит в семье сестры. Наташа тяжелее, чем обычно, оправлялась после четвертых родов, и с некоторых пор супруги вечером расходились по разным спальням. Уже были заложены в ломбард шали, жемчуга и столовое серебро. Пушкин, взявшись издавать журнал «Современник», не смог распродать большую часть тиража. Софи Карамзина язвила, что он исписался.

Последний удар последовал четвертого ноября 1836 года, когда поэту и его друзьям пришло анонимное письмо. В нем Наталья Николаевна называлась любовницей не только Дантеса, но и царя. Реакция Пушкина была страшной — он отправил вызов на дуэль молодому Геккерну.

К вечеру Катя ринулась в Зимний. Жорж дежурил в казармах.

— Почему ты должен стреляться из-за чьего-то подлого вранья? Ведь не ты написал этот пасквиль! Я не дам тебе погибнуть, не дам! — рыдала она.

— Прости, Катрин, но у меня нет другого выхода. К тому же, возможно, только поединок разрешит ту мучительную ситуацию, в которой мы все оказались... — Дантес пожал плечами: он знал, как доставлять удовольствие дамам, но совершенно не ведал, как их успокаивать.

Той же ночью Екатерина, признавшись во всем родным, написала старшему Геккерну, что состоит в связи с его приемным сыном. Что они скрывали свои чувства, ведь, как известно, она старше Жоржа и бесприданница. Но предстоящая дуэль разорвет душу не только ей, но и малютке, которого носит под сердцем. Барон дочитал письмо, аккуратно сложил его и бросил в камин.

Примчавшаяся в Петербург маменька кричала на свою сестру, фрейлину Екатерину Загряжскую:

— Старая дура, я отправила к тебе дочерей, чтобы ты следила за ними, и вот результат — Екатерина беременна и не замужем!

Возразить Загряжской было нечего: да уж, не уследила. Все вертелось вокруг Натали, кто ж знал, что скромница Катенька такое выкинет!

— Но француз готов исправить ситуацию, — оправдывалась она. — Слава богу, приехал ко мне с батюшкой, сделал официальное предложение.

— Александра Сергеевича успокоили? — тон Натальи Ивановны подобрел.

— Увы, нет. Жуковский говорит, что Александр пребывает в бешенстве, считает, что Жорж спрятался за бабью юбку, дабы избежать поединка, — вздохнула Загряжская. — Поскорее бы свадьбу сладить, а там — все концы в воду.

Кто знает, какой ценой давалось Кате это спокойствие, как смогла улыбнуться, когда Пушкин при сестре предложил ей заключить пари, уверенный, что свадьба не состоится. «Давайте посмеемся вместе, Катенька, это же очень смешно, вы не находите? Обещать жениться на вас и при этом по всем углам кричать о своей возвышенной страсти к другой? Да, Наташа?» — ожег он взглядом жену.

Венчание Катерины Гончаровой и Дантеса состоялось десятого января 1837 года. Прильнув к щеке невесты, Жорж пощекотал ее усами и тихо прошептал:

— Но как вы собираетесь объяснить, мадам, своим близким, что не беременны?

— Как-нибудь! — и поглупевшая от счастья Катя взяла его под руку.

Заканчивался январь, скучное для сплетен время. В петербургских гостиных уж который день обсасывали детали свадьбы молодого Геккерна. Подозревали, что он теперь уже на правах близкого родственника продолжит волочиться за Натали. На первом же балу Жорж действительно как ни в чем не бывало подошел к Пушкиной:

— Вы не вправе мне отказать, я вам теперь брат.

Прекрасное лицо Таши от смущения пошло алыми пятнами, но она протянула руку, боясь вызвать отказом еще большие пересуды.

— Не знаю, можно ли вам верить, Жорж?

— Но вы хотели бы, Натали?

— Ради счастья Катеньки — конечно да!

— Так будем же просто друзьями!

— Зачем тогда угрожали застрелиться, если не стану вашей?

— Признайтесь, Натали, вы все-таки немного любили меня еще недавно?

— Конечно же нет, я любила и люблю мужа.

— Так могу поздравить нас со взаимностью — я любил и буду любить свою жену.

Мрачный Пушкин наблюдал за ними, облокотившись на колонну, нервно сжимала в кулачке платок новобрачная баронесса Дантес, а за окнами освещенной тысячами свечей бальной залы бушевала январская буря.

Вечером Катерина тревожно спросила вошедшего в спальню с письмом в руке мужа:

— Что-то опять случилось?

— Завтра все-таки дерусь с Пушкиным вместо Геккерна. Александр оскорбил отца и меня. Написал, что барона называет сводником и сравнивает с бестыжей старухой, а меня именует подлецом и сифилитиком. Я послал вызов. Если умру, Катрин, помните, вы были моим лучшим другом.

«Следующим днем, — делилась баронесса с аббатом, — муж мой стрелялся. На условиях самых невыгодных для обоих противников, один из них точно бы погиб. Но бог милостив! Муж мой был ранен легко, в руку. Рана же Пушкина оказалась смертельной. Он умер в страшных мучениях через двое суток. Натали едва не сошла с ума от горя. Вместе с Александрин и детьми она вскоре уехала в деревню. Государь, ценивший Пушкина как поэта, велел оплатить все его долги. Если б не добросердечие Николая Павловича, сестре пришлось бы туго. Насколько знаю, она пребывает в трауре по сей день. Мне не пишет, не могу понять почему: в тот роковой день я тоже могла стать вдовой. После дуэли Дантесу грозила смертная казнь, только в последний момент ее заменили высылкой».

«Единственная вещь, которую хочу, чтоб ты знал ее, в чем ты уже вполне уверен, это то, что тебя крепко, крепко люблю и что в одном тебе все мое счастье», — написала Екатерина Жоржу в тюрьму. Когда его изгнали из России, она отправилась вслед за супругом. Их первая дочь Матильда родилась во французском Сульце в октябре 1837 года.Через неделю после родов Катя уже пыталась вставать. Ранним утром она опустила ноги на холодный пол и осторожно, на цыпочках подошла к окну. Ужасно болели перетянутые груди — чтобы молоко ушло побыстрее. У дородной деревенской кормилицы его хватит на двоих.

За стенами выл ветер, под его напором клонились в саду стволы молоденьких кленов. Она стояла у окна и наблюдала, как мальчишки копают в земле лунку. Муж командовал ими, держа в руках тоненький саженец. Вдруг, словно почувствовав ее взгляд, поднял голову к окну спальни и улыбнулся. Катино сердце готово было выпрыгнуть из груди, и набросив шаль, баронесса вылетела под накрапывающий дождь. За обедом Жорж наклонился и нежно поцеловав жену, протянул изящный медальон на золотой цепочке: «Этот будущий дуб я посвящаю тебе как матери моего первого ребенка. Пусть у нас пока девочка, но следом ведь обязательно будет сын?»

Сын. Сын... Каждый раз, забеременев, Катя мечтала, чтобы желание мужа сбылось. Иначе зачем она ему? Однажды случайно подслушала разговор со свекром — барон де Геккерн, оставив службу, поселился неподалеку от них, и теперь они с Жоржем почти не расставались. Кате оставалась роль безмолвная и бессмысленная, казалось, даже к лошади Калуге относились внимательнее.

— Деньги за приданое Гончаровы все не отдают, — стоя у камина, Геккерн крутил в руке бокал вина, оттопырив мизинец с длинным по моде ногтем. У Пушкина, вспомнилось Кате, тоже был такой — им удобно разрезать страницы в книгах.

— Если так и дальше продолжится, остается только суд. По-моему, Гончаровы нас дурачат, говоря, что средств нет, бедствуют, — промолвил задумчиво Жорж. — Тогда зачем было обещать? В цивилизованной Европе так не делается.

— Ты счастлив, что уехал? — вдруг тихо спросил барон, нежно коснувшись его руки.

— Нет, но все, что ни делается, к лучшему! И значит, я был прав — раз не погиб. Моя жизнь была нужнее, чем жизнь Пушкина.

— Милый Жорж, — в голосе Геккерна послышались вкрадчивые нотки. — Но не жалеешь ли, что выбрал Катрин и охомутал себя? Ведь у тебя могла быть другая семья, женщина, которую ты мог бы не только жалеть, но и желать...

Дантес ответил молчанием...

С годами Катя все сильнее скучала по России, по родной речи. Порой, когда никто не видел, она доставала из комода оставшийся с девичества томик Пушкина и читала вслух самое любимое с юности стихотворение: «Цветок засохший, безуханный...»

«Моей Леони» — вывела она на первой странице этой изрядно потрепанной книжицы посвящение младшей дочери. Когда-нибудь, надеялась Катя, ее девочки выучат язык матери и поедут в Россию. Она переписывалась с братом Дмитрием, однако ни разу не справилась о маленьких племянниках Пушкиных, а Наташу обозначала только латинским инициалом N.

«Катя беспрестанно говорит о своем счастье, и только одна мысль неотступно преследует ее: никогда не возвращаться в Россию», — уверял родных другой брат — Иван Николаевич. Он единственный из близких увидел Катю в ее новой жизни — сестра примчалась к нему в Баден-Баден вместе с детьми и мужем, узнав, что Иван пробудет в городе несколько дней. Жорж отправился туда, преследуя свою цель: напомнить Гончаровым о свадебном долге.

Деньги, кругом одни только деньги... Ее невыплаченное приданое... К Дантесу Катя пришла бесприданницей. После дуэли думалось, все расчеты забудутся: пару тысяч рублей за невесту — как кобылу жениху продавали — все-таки выплатили. Однако по-европейски прагматичный Жорж не уставал забрасывать родню жены требованиями выполнить взятые на себя обязательства до конца, а также высылать обещанное ежегодное содержание Катрин в пять тысяч рублей. Хотя Дантес был весьма обеспечен, да и богатый Геккерн не бросал своего названого сына...

Еще много лет после смерти жены он будет судиться с ее русскими родственниками, чтобы выбить положенную сумму. Но так ничего и не выручит: суд решит, что эти деньги потрачены на содержание осиротевших детей Натали — Маши, Саши, Гриши и Наташи. Но это будет потом...

А пока день клонился к закату, и баронесса Катрин Дантес де Геккерн, помолившись, тяжело поднялась с колен. Аббат подал руку, чтобы женщина могла опереться на нее.

— До завтра, святой отец, — грустно улыбнулась Катя.

— До завтра, баронесса. И не печальтесь: все будет хорошо...

В сентябре 1843 года Катя произвела на свет долгожданного сына Луи-Жозефа, но начались осложнения, и месяц спустя в возрасте тридцати четырех лет она скончалась. «Бедная Катя», — написала Наталья Пушкина родным, и это было единственное упоминание о сестре.

Младшая дочь, как и хотела мать, выучит русский язык, прочтет в подлиннике многие стихи Пушкина и, конечно, ту самую книжицу, которой так дорожила Катя Гончарова. Леони закончила свои дни в психиатрической лечебнице. Если это и была месть мироздания за смерть великого поэта, то почему оно отыгралось именно на этой девочке, уж верно ни в чем и ни перед кем не виноватой? Однажды Леони бросит в лицо отцу страшное слово: «Убийца!» Она ненавидела его за раннюю смерть матери и за то, что погубил великого Пушкина.

Жорж Дантес, оставшись вдовцом с четырьмя детьми, так и не женился. В тридцать с небольшим он стал мэром Сульца, как и предполагал аббат, а в сорок — сенатором Франции. Никогда в своей долгой восьмидесятитрехлетней жизни он не участвовал больше ни в одной дуэли. После смерти невестки барон Геккерн практически переселился к приемному сыну. Умер он в девяносто один год.

Старшие дочери Екатерины выросли и в положенное время вышли замуж, но через несколько поколений их линии оборвались. Самое многочисленное потомство у сына — Луи-Жозефа. В конце ХХ века наследники продали замок в Сульце своему бывшему крестьянину: они почти разорились и родовое гнездо содержать стало не на что. Праправнук Лотер де Геккерн — директор завода по переработке мусора. Он в одиночку воспитывает четверых детей и на досуге пишет стихи...

Сейчас в бывшем замке расположен отель с рестораном, в котором гостям подают картофель «а-ля Пушкин» и воздушное пирожное «Натали». О том, что здесь жила Екатерина Гончарова, знает только старый дуб под окнами бывшей супружеской спальни да весьма неудачный портрет хозяйки, сделанный на второй год после замужества в перерыве между нескончаемыми беременностями.

Упокоилась баронесса Катрин Дантес де Геккерн на местном кладбище. На могильном камне была изменена дата рождения: баронесса не хотела, чтобы даже после ее смерти кто-нибудь проведал, что она была на три года старше любимого мужа. Верную дату выбили только в середине ХХ века, когда окружающим уже было все равно.


Екатерина Сажнева