Все это время Дога, однако же, не бездельничал - он пропадал в архивах музея Глинки, искал вальсы времен 80-х годов XIX века, пытался что-нибудь скомпилировать, но найти ничего не мог, ничего не нравилось. Старые записи на металлических дисках казались ему дребеденью: "Такую дребедень я и сам напишу!". И буквально за два деня до съемок врывается разъяренный Лотяну и коротко спрашивает: "Где вальс?". Дога стал наигрывать что-то банальное, как он сам сейчас говорит, эскизы одного, другого, третьего. Лотяну свирепеет. А в стороне лежал эскиз, написанный зеленой пастой, так, как бы "для себя". Дога подхватил ноты, проиграл первые фразы, и Лотяну убедил его, что это оно самое и есть. Вальс не мог не изменить и не одухотворить сцену. Режиссер начал выкладывать ее драматургию. В 11 вечера он ушел, а Дога остался один на один с идеей придуманного на свою голову вальса, от которой ему было жутковато.К утру следующего дня все было сдано в работу, а вечером сыграно оркестром кинематографии. На следующий день, а это было начало лета, в Валуеве, под Москвой, съемочная группа, лежа на траве, десятки раз прослушивала вальс. Никто и не подозревал тогда, какая счастливая судьба сложится у этой музыки. Нет перехода метро в Москве, нет дворца бракосочетания, в котором бы она не звучала. На свадьбах этот вальс - любимая музыка, под которую молодожены танцуют свой первый танец. Его популярность - загадка для самого композитора. Ему кажется, что у него есть более интересная музыка, которая не стала такой популярной. "Почему это так? Ну и пусть. Я тоже могу ошибаться..." - задумчиво говорит Дога. Позже Лотяну признался, что тот вальс на озере - живой нерв фильма «Мой ласковый и нежный зверь», «тончайшая паутина звуков, сотканная из грез и былей, порывов и предчувствий...» Музыка без слов написала чью-то драму души. Она расширила пространство драмы, протянула куда-то за экранное изображение линию судьбы героев. И так получалось с музыкой Доги к кинофильмам - особенно лотяновским - не раз.