Люди на гигантских розовых фламинго сражаются в небе с железными птицами более технологически развитого противника. Причем «железная птица» - это не иносказание. Летательные аппараты и впрямь сделаны по подобию птиц и машут крыльями, издавая массу механических звуков. Поле усеяно телами и группами дерущихся на мечах людей. Кстати, никакой особенной гари, дыма и огня вокруг нет, как это любят показывать в фильмах даже про самые старые битвы. Просто идет сеча.

Я и мой друг, который цветом кожи выдает свое африканское происхождение, только что управились со своими противниками и пытаемся восстановить дыхание, согнувшись и уперевшись ладонями в колени, каждую секунду рискуя, что не успеем даже выпрямиться, если на нас нападут. Но все заняты боем со своими оппонентами.

Это война идет уже давно. Она не имеет цели захвата вражеской территории. Скорее, это просто постоянные мелкие стычки. Как народная забава, черт побери. Просто во время этой самой забавы гибнут люди. Не понарошку, а вполне по-настоящему. С кровью, распоротыми животами, отрубленными конечностями и всем таким прочим. В общем, все по-мужски. Без особых раздумий и с кучей адреналина.

Немного передохнув, мы трусцой направляемся к стоящим вдалеке шатрам, в которых по информации, полученной от разведчиков, находится штаб врага. Наша задача – захватить высокопоставленных пленников, ни больше, ни меньше. По пути удивляемся практическому отсутствию охраны у столь важного объекта, но особенно не расстраиваемся – это нам еще как на руку. В то время пока мой друг берет на себя заботу о стражниках, я взмахом меча разрезаю боковину шатра и врываюсь туда с боевым рыком. Видимо, рассчитываю еще и внутри найти защитников. Однако там лишь две женщины. Вернее женщина средних лет и молоденькая девушка. Судя по внешности – это мать и дочь.

Без лишних разговоров – они и сами все понимают – я вывожу их из этой огромной палатки, и мы поспешно отступаем в сторону своего лагеря. Ситуация на поле битвы практически не изменилась. Силы примерно равны. А мы уже в нашей ставке. Тут я замечаю, что мой друг неотрывно глядит на младшую из захваченных пленниц. Да таким взглядом, что сразу ясно – это всерьез и надолго. Неграмотные крестьяне называют это любовью. Я же вижу это как мириады химических процессов в его мозге и заложенную генетически реакцию на определенные раздражители. Просто в данном случае все совпало наилучшим образом.

Они решают пожениться. Тем паче, что это встречает одобрение глав враждующих стран – прекрасный повод заключить хотя бы временное перемирие.

Следующая картина: я, возлюбленная моего друга и ее мать находимся в каком-то парке. Они качаются на качелях, а я задумчиво брожу рядом. Потом мы обсуждаем различные аспекты сложившейся ситуации. Ее мать смеется, что мы еще совсем дети и много не понимаем. Зато я могу посмотреть на все сверху, говорю я. Она интересуется – каким же образом. Чтобы не вдаваться в подробные объяснения, я просто взмываю в небо метров на пятьдесят. Они на своих качелях становятся малюсенькими фигурками, а я думаю о том, что в этом весь человек – маленькая и незаметная фигурка на неимоверных размеров игровой доске. Потом я спускаюсь вниз и мы смеемся. Мать девушки говорит, что впечатлена, но тем не менее, этого мало, чтоб действительно понимать картину мира. Я не возражаю. Чтоб понимать картину мира – вообще всего мало.

И мы отправляемся вглубь нашей родины. Друг остается с девушкой – они будут сочетаться где-то в другом месте. С церемониями и прочим, потому как их свадьба в каком-то смысле – политическое событие. А мне надо торопиться, потому что у меня у самого на носу венчание с моей невестой. Странно, думаю я, что будет венчание. Я ведь неверующий, да и не крещеный даже. Наверное, таково желание второй половины.

Мне нужно было заехать домой, забрать невесту и вместе с ней отправиться в салон, где были приготовлены всякие аксессуары для свадьбы. Цветочки, вся фигня. Я приезжаю домой и застаю там полный разгром. Из-за распахнутой двери доносятся звуки битвы. С обнаженным мечом я врываюсь в дом и обнаруживаю там несколько людей в черной одежде, которые теснят Раму градом ударов к стене. Я прихожу ему на подмогу и мы хоть и с трудом, но справляемся с этими гостями. Скорее всего, думаю я, это были сепаратисты из рядов наших оппонентов, которых не устраивало перемирие между государствами.

Мы едем в салон. Со спины я вижу себя и невесту, сидящих в праздничной повозке. Но что-то не так. Вид перемещается так, чтоб я мог наблюдать все спереди. Возлюбленная лежит у меня на коленях, словно решила немного передохнуть. Ее волосы рассыпались водопадом почти до пола повозки. Она мертва. Ее все-таки убили во время беспорядочной драки в доме. Мне не хочется в это верить. Я просто стараюсь об этом не думать и продолжаю гладить ее по голове. Чувств никаких нет, абсолютная пустота.

Мы приезжаем в салон. Там уже пребывает Рама, который говорит, что все устроил и чтобы я держался. Также там присутствует и мой чернокожий друг. Он говорит, что приехал сразу как узнал. Детей решил не брать с собой. Где-то глубоко внутри я знаю, что дети у него – от той самой девушки, которую мы выкрали из стана врага. И что она умерла через год после свадьбы во время родов двойни. И я вижу, что он меня понимает.

В салоне еще не успели переиграть ситуацию, поэтому одна из комнат наполнена реквизитом для свадьбы, а вторая стремительно наполняется ритуальными аксессуарами. Работники бегают вокруг, что-то говорят, а я сижу на полу, обнимаю безвольное тело своей любимой и целую ее в закрытые глаза. Мне предлагают не торопиться отказываться от устройства свадьбы. «Может, она еще очнется», говорит один из салонных работников, видимо, не желая упускать выгоду. И тут я понимаю, что она уже никогда не очнется. Бешенным криком я прогоняю всех из комнаты, а сам еще крепче сжимаю невесту в руках и из моих глаз градом льются слезы вперемешку с какими-то нечеловеческими стонами отчаяния. Меня никто не видит, и я хочу выплакаться, чтоб на похоронной процессии быть по-мужски сдержанным. Все лицо мокрое, по подбородку капает кровь из прокушенных губ, но боли я не чувствую. И понимаю, что самое страшное – это терять надежду.