В город я прибыл поздно ночью, почти утром, и он встретил меня душным июньским южным дождем и толпами спящих на вокзальном полу беженцев.
Этот первый, даже не намек, не дыхание, а как бы перегар всеобщей, всенародной беды, смотрел на меня из каждого переполненного человеческой икрой угла, с каждого кресла, с каждой седушки, с каждого стула.
Очень бросилась в глаза спящая уже на скамье остановки, под открытым небом, в окружении мешков и баулов, пятилетняя светловолосая девочка, беззащитный комочек уже на взлете порушенной жизни, доверчиво и беззаботно сопящая курносым личиком прямо в сереющие на глазах небеса.
Где то здесь, в безопасной тиши ростовского особняка жил виновник несчастий и ее, и ее народа, и мне подумалось тогда, - видит ли он их, - результат своей трусости и жадности, приходит ли хотя бы тайком, инкогнито и тайно сюда, и смотрит ли на этот итог своей уступчивости и человеколюбия?
Что он думает при этом?
Испытывает ли раскаяние?
Как может после этого жить? И можно ли вообще жить после этого? Во всяком случае, по старому?

В привокзальную гостиницу я вселился лишь после 12 дня, когда большая часть постояльцев выбыла по истечении гостиничных суток, и вот уже в своей комнате на пять койко-мест, я повстречал и присоединил к нашей группе девятого, нежданного члена нашей группы, - пятидесятилетнего мужчину из Находки.
Это был Испанец.
Кроме нас в комнате присутствовали еще двое мужчин, - беженцы из зоны конфликта.
Один из них, сорокалетний дядька с усатым и усталым потерянно-потертым лицом, увидев мой военный скарб, понял, что я доброволец и просил передать привет его семье в Славянске.
Он бросил там жену с маленьким ребенком, не захотевших вместе с ним бежать в Россию, и это предательство, эта низость, видимо только-только начинали с ним свою разрушительную работу, и во мне он увидел не только укор себе и своему поступку, но и возможность хоть как-то вновь коснуться, хотя бы посредством меня, моей руки, любимых и близких ему людей, тех, кого он оставил в трудную и смертельную минуту и для которых погиб навсегда, как мужчина и как человек.
Тогда я подумал, что навряд ли это ему поможет, и продолжаю так думать и сейчас, если только он не вернулся обратно и не взял в свои руки оружие.

Этот разговор и был подслушан Испанцем, и он буквально умолил меня взять его с собой. Прилетев с другого конца Света, он уже неделю не мог пересечь границу, попавшись несколько раз нашим пограничникам.
Последний раз он попытался это сделать с группой абхазцев, и они уверили его, что бы он подождал их звонка в Ростове еще пару дней. Эти дни истекали уже сегодня, и он, не надеясь на успех, даже вынужден был купить обратные билеты до Москвы, но встретив меня, он понял, что на этот раз он сможет попасть в Новороссию, и предчувствие его не обмануло.

Первым у второй железнодорожной кассы, - условным местом нашей встречи, я встретил Мишу Француза, но он отказался идти ночевать эту ночь в гостиницу и мы договорились встретиться в час дня на завтра у этой же кассы.
Я проводил его до трамвайной остановки, и он уехал по одному ему известному маршруту. Вторым в этот день был Саша Дракон, его я встретил на автовокзале, и, выпив с ним по чашке чая, мы, был уже восьмой час вечера, пошли ночевать в гостиницу.
Валик прибывал на белорусском поезде, который шел через территорию Украины, и с ним пришлось помучаться больше всего. Прибытие в час ночи отложили на час, потом еще на час, потом еще и еще.
В итоге, я обнаружил его, сидящим на своем вещмешке у закрытой кассы только в одиннадцатом часу дня. Не выспавшегося, с ошалевшими и потрясенными глазами.
Его рассказ о проезде через территорию Украины навевал воспоминания о всем известном фильме Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих».
Поезд останавливали на каждом полустанке, и в вагоны, в поисках москалей и крамолы шумной толпой вваливались пьяные и свидомые местные жители всех профессий и возрастов.

Вооруженные чуть ли не вилами, они немилосердно грабили белоруссов, вымогая деньги у едущих на Юг курортников под предлогом проверки документов и прочих бумаг.
При этом все полустанки буквально тонули в желто-синих флагах, трезубцах и прочей укропофильской, благонамеренной и патриотичной символике.
Тех, кто денег не давал, стаскивали с проезда, и такой подозрительный, явно промосковский громадянин, мгновенно растворялся среди черниговских лесов и безымянных станций, чтобы расплатиться с укропатриотами за свою «жадность» уже более крупной и значительной суммой и распрощаться с надеждой поплескаться в этом году в манящем и долгожданном, некогда Русском, море.

На следующий день, уже вся группа собралась, наконец, в вокзальном зале ожидания, так как Киба, Тюльпан и Мама прибыли одним поездом, а Крокодил приехал чуть раньше их в тот же самый день.
По нашему «гениальному» плану, я должен был снять посуточно, по объявлению квартиру, а уже с утра, мы бы все вместе выдвинулись на Донецк пригородным автобусом.
Но я не учел того обстоятельства, что почти все ребята, не смотря на предварительные договоренности, не отказали себе в удовольствии так, или иначе, но причаститься к тому полувоенному антуражу, страсть к которому я так часто замечал и после, уже на войне.

Желание приобщиться к воинской касте, к движению «вежливых людей», заставляло мужчин искать, покупать и надевать полувоенные, армейские вещи. И это в городе, где было объявлено чрезвычайное положение. Итог был закономерен. Нашу разношерстную, подозрительную, обремененную носимыми же, полувоенными вещами, мужскую компанию ждало неминуемое знакомство с ростовской полицией.

История была такова.
Связавшись с девочкой агентом, я расплатился и забрал ключи от квартиры. Все остальные члены нашей команды-ураган, терпеливо ждали меня в соседнем дворе.
Когда же процесс вселения в квартиру был в полном разгаре, эта изумительная девочка, видимо, в качестве проверки, снова пришла в квартиру и обнаружив в ней девять мальчиков призывного возраста, большинство из которых уже успели надеть камуфляж и берцы, в три счета выставила нас на улицу.
Но этого ей показалось мало. Вызвав полицию, она не только нас пересчитала, но и дала на каждого из нас словесный портрет и описание.
Дело в том, что я успел снять по телефону еще одну квартиру, и забрав с собой часть группы уехал на вселение, оставшиеся же ребята, ожидали следующего такси, но дождались они только несколько милицейских УАЗиков.

И вот уже по дороге на новое место ночевки они вызвонили меня и попросили также приехать и сдаться с вещами в руки голубых рубашек, так как девочка сообщила им нашу численность и они, в частности, искали «вашего главаря в красной рубашке», - то есть меня.

Не в моих правилах бросать своих товарищей в беде, и спустя час, мы вернулись во двор дома, где нам так и не суждено было провести свою, как мы тогда думали последнюю ночь в России.
Вы тряхнув нас из «бобиков» в гостеприимную прохладу отделения полиции, стражи порядка почти до двух часов ночи пытались добиться от нас цели конечного пункта нашего путешествия, но не добившись ничего, кроме заверения о наших курортных намерениях, откатав наши пальчики, пробив паспорта и сделав несколько снимков в профиль и анфас, в итоге, выдворили нас восвояси.
Уже когда мы ждали свое такси, некоторые из них, подходили, и пожав нам руку, украдкой, желали нам удачи и просили поберечь себя и не путешествовать по Ростовской области столь заметной компанией.
Ну что же. Родина-мать, уже в который раз, не преминула пнуть напоследок своих верных сыновей. И конечно же сделать это в самый подходящий момент. Ну что сказать, - она себе никогда не изменяет. Остается последовательной до конца….

После стольких приключений, напутствуемые столь трогательным материнским благословением, каждого из нас ждал его уже почти утренний чай и спальный мешок. Перед сном мы разделились. Я, Киба и Испанец должны были составить первую группу, и отправиться в Донецк на одиннадцати часовом автобусе. Остальные должны были последовать за нами.

Евгений Сергеев