- Вы нас вообще усыновлять будете?
С этого моего вопроса дяде Жене все и началось, точнее, кончилось. Мы с ним сидели на вокзале и ждали электричку, которая отвезет нас в Москву. До этого мы все выходные были у него на даче, куда он пригласил меня. Я, конечно, хотел взять и Оксанку, но дядя Женя сказал, что она еще кашляет (сеструха недавно болела гриппом). Я тогда кивнул и даже, помню, подумал: какой он заботливый. Вот дурак-то...

Дядя Женя был моряком в отставке: переехал жить сюда к старым родителям, чтобы за ними ухаживать, и работал где-то в речном транспорте. Детей у него не было, жены тоже, а его родители, как он объяснял, хотели внуков, да и самому ему было скучно так жить. Тогда он пошел в наш детдом. Младшие, конечно, тут же налипли на него комом – он здорово рассказывал про море и свою работу, и сам был огого, не какая-нибудь там задохлая бабулька, которая взяла Костика Рузина, а здоровенный, загорелый, широкоплечий, лицо, как у настоящего моряка в фильмах, только волосы не очень густые и седоватые.
Я от всего этого держался в стороне, но не потому, что дядей Женей не интересовался, а потому что наблюдал и думал. Поглядев дня два-три, как он себя ведет, я понял, что девчонки дядю Женю не особо интересуют, а с малышами он вообще не умеет разговаривать. Поэтому, помня о том, как сеструха напортила все в прошлый раз, когда нас хотели взять, я вообще запретил ей разговаривать с дядей Женей без меня, а при мне разрешил только кивать и поддакивать. Глупая сеструха, конечно, меня не всегда слушалась и пару раз что-то ляпнула, но я уже успел дядю Женю как следует заговорить. В разговоре я корчил из себя примерного подлизу, говорил, что люблю учиться, что в детдоме у нас полно друзей, что мы с Оксанкой обожаем мыть полы и копать картошку, и вообще нес другую чепуху, которую одобряют взрослые. Будь на месте дяди Жени пацан моего возраста, он бы сто процентов не купился, но ему я врал, даже особо не стараясь, потому что взрослые, чем глупей и неправдоподобнее вранье, тем больше тебе верят. Не знаю, поверил дядя Женя или нет, но со мной он разговаривал охотно. Почему-то он очень удивлялся, что я много читал, и очень одобрял мои занятия в спортивно-акробатическим кружке при нашем детдоме. Он даже научил меня нескольким полезным штукам типа сальто в воздухе. А еще я два раза успел побывать у него на даче и познакомился с его родителями, бабулькой и дедом, которые кормили меня пирожками и называли «бедный мальчик». Один пирожок я съел, остальные пять запихал в карманы и за пазуху, чтобы потом раздать нашим и сеструхе, которая болела гриппом. Дядя Женя посмеялся, сказал, что я как какая-то наседка еду где попало таскаю, и дал мне под пирожки сумку...
В эту вот, третью поездку на его дачу, он пытался научить меня плавать. Пока что я, правда, умел только здорово хлебать речную воду, хотя речка была совсем неглубокая. Дядя Женя стоял посреди нее и смеялся:
- Ничего, брат, научишься. Я тоже в твои годы не очень хорошо плавал.
- Я чего-то вообще тону, - сказал я, отфыркиваясь.
- Зато воды, я вижу, совсем не боишься. Значит, точно научишься. Вот съездим мы с тобой сюда еще пару раз, и ты у меня поплывешь... Тебя бы еще на море свозить – живо бы поплыл. Вы были на море?
- Неа. А как там плавать, там же волны?
- Это ерунда, волны не мешают. Только на берег может быть неудобно выходить, да и то, если неумеха. Я тебя научу, ты и волн не будешь бояться. Хотя ты и так, я смотрю, пацан смелый.
Я скромно промолчал, хотя, конечно, знал бы дядя Женя, как я часто на самом деле трушу. Главное, чтобы он нас взял, а там, если что, можно и в волнах поплавать... Мамы, конечно, у нас не будет, зато будет настоящий папа, а еще бабушка и дедушка с пирожками. Если он нас решил брать. А вдруг правда возьмет?!
От этой мысли я так разволновался, что просто ужас: шел рядом с дядей Женей к станции, невпопад отвечал на его вопросы и все думал, правда он нас возьмет или нет. Долго терпеть и что-то скрывать у меня никогда не получалось, да еще дядя Женя, когда мы уселись на лавочку, сам спросил:
- Что это ты такой озабоченный, брат? Живот болит, что ли? Ты, если что, говори, чего стесняться-то...
- Не, - я мотнул головой, поглядел себе на ноги и быстро спросил:
- Дядя Женя, а вы нас вообще усыновлять будете?
И тут вдруг стало что-то не так. Нет, дядя Женя не замолчал, не нахмурился, а наоборот, начал как-то поспешно говорить:
- Да, конечно, я так об этом думал, тебя усыновить. И старикам ты моим понравился, и я, честно говоря, о таком сыне даже и не мечтал. Так что если ты согласен...
В первый миг меня так расперла радость, что я чуть не соскочил с лавочки и не сделал сальто. Потом мне показалось, что это все ненастоящее и что я, наверное, просто сплю. И только потом до меня дошло. Я повернулся к дяде Жене, посмотрел ему в глаза и, изо всех сил давя в себе тревожные мысли, сказал:
- А Оксанка?
Дядя Женя немного отвел глаза и пару раз моргнул.
- ...Оксана? Твоя сестра? Ты знаешь, брат, я с девочками как-то совсем не умею обращаться - видишь, даже жены у меня нету...
- Ну и чего, что не умеете? Я умею обращаться! Я сам с ней разберусь, если что, честное слово. Да она вообще тихая, не вякает...
- Конечно... Но у нас, сам видишь, кроме того и с жилплощадью беда, на всех две комнаты. Тебе-то мои будут рады, а вот...
- Да Оксанка тихая, честное слово! Если будет орать, я ее заткну живо, а места нам, думаете, много надо? Мы как-то на картошке на одной лавочке всю ночь спали, на боку. И то ничего. И едим мы оба, как один нормальный ребенок, это нам как-то Мармихална сказала!
Я уставился на дядю Женю. Дядя Женя опустил глаза и начал перебирать на коленях узловатыми загорелыми пальцами.
- Да что ты, брат, при чем тут еда?.. Просто такое дело... Говорю, не умею я обращаться с девочками. Я понимаю, ты сестренку любишь, это хорошо. Но ты-то вот парень умный, развитой, а она, извини, не особенно. Я же спрашивал про вас воспитателей. Ее надо развивать как-то, подтягивать, а я совсем в этом профан... Мы ее навещать будем приезжать. А может, и ее скоро кто возьмет, будете в гости друг другу ездить...
Дядя Женя все говорил и говорил, но я его уже не слышал, только глядел на его шевелящиеся пальцы, и они мне казались противными, как какие-то скрюченные корни. Я уже понял: Оксанку он не возьмет, потому что она, по его мнению, недоразвитая и глупая, учится плохо, не читает, а ему такая дочь ни к чему. Вот я ему нужен, мной похвастаться можно, я же книжки читаю, рисую и петь умею не фальшиво, да еще и акробатикой занимаюсь. Чего бы я ему не сказал, он не передумает, потом что уже все решил за нас. А как я могу пойти и усыновиться без Оксанки? Это звучало для меня также дико, как если бы мне сказали: «ты себе отруби руку или ногу, тогда мы тебя усыновим». Куда я без нее-то денусь?!
- Дядя Женя, - сказал я почти без звука, втягивая в себя воздух и изо всех сил стараясь не зареветь, - я без сестры никуда не пойду. Мы всегда вместе.
- Ты чего, расстроился, что ли, брат? – открыл Америку дядя Женя и неловко похлопал меня по плечу двумя пальцами, - ты не реви, сам подумай: это ты сейчас к сестренке привык, а потом-то вы всю жизнь вместе жить не станете. Ты женишься, она, может, замуж выйдет...
- Почему не станем, станем! Мы договорились, что когда вырастем, будем жить все вместе в одном доме!
- Да где ты дом-то такой найдешь. Ну, ты просто маленький еще, не понимаешь, это ничего.
Больше, чем когда меня называют маленьким, я ненавидел только фразы о том, что я чего-то там не понимаю, поэтому дядя Женя ухитрился разозлить меня мгновенно, так, что слезы тут же высохли. Я вскочил с лавочки, встал перед ним и заорал на весь вокзал:
- Я хоть маленький, а как раз все понял! Вам только умного кого подавай! И хорошего! Чтобы ходить и хвастаться! Чтобы все говорили, какой ты молодец, такого воспитал!!!
- Что ты говоришь... Перестань кричать сейчас же!
- Хочу и кричу!!! – увеличил я громкость, - хочу на голове хожу, хочу – плююсь! – для убедительности я плюнул ему на ботинки, - вы мне тут не отец, раскомандовался!!!
Поглядев на свой ботинок, дядя Женя мгновенно покраснел до бордового цвета, вскочил и заорал:
- Хулиган детдомовский! Дегенерат! Я... Я тебе плюну! А ну иди сюда, я тебе покажу, как плевать!!
Он попытался схватить меня за шиворот, но я быстро отбежал и встал за большой вокзальной урной. Дядя Женя, угрожающе пуча глаза и разевая рот, двинулся ко мне. Я достал из помойки горсть яблочных очистков, банановую шкурку, пакет из-под молока и все это запустил в него по очереди. Очистки повисли у него на ушах, а шкурка, как осьминог, уселась прямо на голову. Я громко захохотал и промчался мимо него к подошедшей электричке, а по дороге успел треснуть его ногой по щиколотке, потому что он пытался меня ухватить. Я влетел в тамбур, дядя Женя, снимая очистки с ушей, похромал было за мной, вопя на весь вокзал, про то, что я отморозок и поганый детдомовец, и что я ему еще попадусь и себя не узнаю, но двери электрички уже захлопнулись. Сквозь стекло я изо всех сил показал дяде Жене язык, очень жалея, что не могу высунуть его еще сильнее, желательно до самых пяток, и ушел из тамбура внутрь вагона. Там было почти пусто, только на другом конце дремала парочка бабок с огромными сумками на колесах. Я уселся к окну, прислонил голову у холодному стеклу и тихонько, пока никто не видит, поревел: ведь в детдоме-то мне плакать уже нельзя будет, мне же Оксанку успокаивать, которой тоже дядя Женя нравился, и наказывать меня наверняка будут, ведь он же нажалуется... Ну и пускай нас не усыновят. И вообще хватит с нас усыновлений. Лучше никого, чем такой папа.

...Эта забавная тетка появилась как раз тогда, когда мне было совсем не до приемных родителей. Забавной она нам казалась потому, что мы раньше никогда не видели живых негров. Поэтому в детдоме тетку и ее мужа быстренько прозвали «Вакса с Гуталином», а младшие обожали собраться в кружок вечером и начать выворачивать руками губы и коверкать слова, передразнивая их вид и акцент. На самом деле их звали по-иностранному: Мюриэл и Стивен Харрис, они были взаправдашние негры и приехали откуда-то из Нигерии, поэтому не очень хорошо говорили по-русски, а между собой, кажется, вообще на английском общались. Они сказали нам, что работают здесь в посольстве, что детей у них нет, и что они хотят усыновить кого-нибудь. Их предложение не вызвало обычного восторга: некоторые девчонки от них даже прятались, а другие просто над ними смеялись. А я с Ваксой и Гуталином вообще не разговаривал. Меня еще не так давно выпустили из изолятора, я ходил последние разы к психиатру. Хотя непонятная штука у меня внутри больше не вылезала наружу, и психиатр обещал, что все у меня будет нормально, я все равно понимал, что никто меня теперь такого не возьмет: кому нужен чокнутый? У меня вообще, то ли от таблеток, то ли просто так, не было настроения, я чаще всего сидел на подоконнике в коридоре или лежал на своей кровати в спальне, выходя только чтобы поесть. А иногда и не ходил, еду мне приносила в карманах сеструха. Она же болтала со мной, наверное, стараясь развеселить. Как-то она рассказала, что Вакса с ней разговаривала.
- Ну и чего? – отозвался я, подвигаясь на кровати, чтобы она не свалилась.
- Вакса такая здоровская! - воодушевленно заверила меня сеструха, - мне так с ней говорить понравилось, хотя я не все понимала.
- А чего тогда понравилось-то?
- Представляешь, братец, она меня про школу вообще не спрашивала! А еще я ей рассказала, как мы картошку воровали и пекли, а она только посмеялась. Слушай, давай я ее с тобой познакомлю! Я ей про тебя рассказала, а она говорит, познакомь меня с братом.
- Не буду я с ней знакомиться.
- Ну почему-у-у?
- Неохота.
- Ну братец, ну пожалуйста, давай я ее сюда приведу.
- Пошла на фиг. Приведешь, поколочу.
- Я тебя сама поколочу! – рассердилась Оксанка и шлепнула меня по затылку. У меня даже не было сил ответить, я просто молча улегся и отвернулся к стенке. Приставучая сеструха тут же навалилась сверху, и, горячо сопя мне в ухо, загундела:
- Колин, ну тебе жалко, да? А вдруг они нас усыновят, а? Как думаешь? Ведь ничего, что они Вакса с Гуталином?
- Вот пусть тебя и усыновляют, никуда я не пойду.
- А я без тебя не усыновлюсь! – заорала сестра мне на ухо, наваливаясь еще сильнее.
- Ну и не усыновляйся, только отстань.
Сеструха рассердилась окончательно, слезла с кровати и нарочно громко утопала: наверное, общаться со своей любимой Ваксой. Вот же дура: ко всем лезет и всегда уверена, что они затем и пришли, чтобы ее удочерить. А потом ревет, и мне же утешай...
На ужин я не пошел, но и в спальне не остался, а пошел в коридор, забрался на подоконник, обхватил колени руками и уставился в окно, точнее, на свое отражение, потому что за окном было совсем темно.
Минут через десять я услышал посапывание и тяжелые, но быстрые шаги. Незаметно зыркнув через плечо, я обнаружил Ваксу. Та тоже посмотрела на меня, показала белые-пребелые зубы на широком черном лице и весело сказала:
- Оксана, здравствуй, что сидишь ты тут?
- Я не Оксанка, - сказал я тихо. Вакса прищурилась, поморгала, погладила широкой рукой с короткими пальцами стоящие дыбом курчавые волосы и сделала улыбку еще шире:
- А, ты Колин, да? Брат ее! Вы, как это... Близнецы.
- Двойняшки, - поправил я, - близнецы – это одного пола.
Вакса, кажется, удивилась, подняла брови и раскатисто засмеялась:
- Какой ты... Да, ты говоришь совсем по-другому, чем Оксана.
- Ага, я вообще умный, - согласился я и вдруг добавил: - только сумасшедший.
- Как это? – удивилась Вакса и присела рядом со мной на край подоконника.
- А вы чего, не знаете, что ли? Я к врачу ходил, потому что на Дрына и Тютю ножом замахивался...
Я посмотрел на Ваксу, но в лице ее ничего не изменилось: никакого ужаса, только внимание и интерес во взгляде. Может, у них там в Африке бросаться на людей с ножами нормально? Мне вдруг захотелось рассказать ей все подробно, раз уж слушает, и я начал с самого начала:
- Вообще-то, конечно, Дрын и Тютя и их компания ко мне давно придирались, и колотили даже пару раз в месяц... А тут они решили мне темную устроить, только я вырвался, надавал им – и в столовую. Они за мной, а я...
Вакса выслушала меня не перебивая, а когда я замолчал, вдруг с силой погладила меня по голове тяжелой теплой рукой и сказала:
- Бедный мальчик.
И я почему-то не обиделся на нее. Наверное, потому, что она говорила тоном утверждения, а не сюсюкалась. Вроде констатировала, что я бедный, и все.
Мы говорили потом довольно долго, почти до самого отбоя. Мне надоело притворяться, от Ваксы я ничего не хотел, поэтому, по примеру Оксанки, рассказывал ей про себя все, как есть. Вакса узнала, что я боюсь мышей и высоты, ненавижу копать картошку, дерусь не только с пацанами, но и с девчонками, и что у меня еле-еле натянутая тройка по физике. А я узнал, что у себя дома Вакса жила вовсе даже не в племени среди пальм, как я думал, а в нормальном городе типа Москвы, а потом вышла замуж за Гуталина, который работал в посольстве, и тоже стала там работать, а потом выучила русский, и они переехали, и у них тут большая квартира в три комнаты, потому что какая-то двоюродная бабка Гуталина была русской. С самим Гуталином Вакса тоже обещала меня познакомить. Я сказал «ладно» и ушел спать.
С Гуталином меня все-таки познакомили. Он оказался таким же широким и невысоким, как Вакса, только с еще более выпяченными губами и еще более черным – и как это у него двоюродная бабушка была русской? Говорил он немного, в основном поддакивал Ваксе и добродушно улыбался. Мы с Оксанкой решили, что он ничего, но Вакса лучше. А Вакса, то есть Мюриэл, от нас не отставала, приходила каждый день и даже приносила пирожки, явно покупные и очень жесткие, но мы их охотно грызли, потому что у нас в столовой и этого не дождешься. Иногда она на нас даже ругалась, что мы не сделали уроки или прогуляли обед, будто мы ей были какие-то родственники...
Как-то вечером я опять сидел на подоконнике и грыз принесенный Мюриэл очередной жесткий пирожок. Оксанка еще не пришла из игровой комнаты, где Эвелинка проводила какие-то занятия. Мюриэл стояла напротив меня, скрестив руки на груди. Некоторое время она молчала и довольно грозно хмурилась, так что я даже слегка струхнул, а потом выдала решительным тоном:
- Ну, хватит, пожалуй.
Я посмотрел на нее и отложил пирог.
- Мы уже давно познакомились, - продолжала Мюриэл, - ты мне нравишься, Стивену тоже. Хватит тянуть, надо тебя усыновить.
Разом вспомнив ненавистного дядю Женю, я так вцепился в холодный подоконник, что даже ногти побелели, и, в упор глядя на нее, сказал:
- Я без Оксанки никуда не пойду.
- Колин, что ты смотришь на меня, как на этого... Таракана? – удивилась Мюриэл. – Что ты выдумал опять? Я разговариваю с тобой и спрашиваю у тебя, а когда придет Оксана, у нее спросим.
- Да она согласиться! Я ей не соглашусь!!
- Не кричи, успокойся. И хорошо, если согласится, тогда мы будем жить вместе.
- Скоро? – спросил я сдавленно, потому что собственные коленки давили мне на грудь. Мюриэл вздохнула и довольно сильно похлопала меня по плечу.
- Скоро, скоро... Бедные вы дети.