До весны 1965 года с раннего утра по понедельникам мама возила меня в детский садик. На работу ей надо было успеть к восьми утра, поэтому поднимались мы с ней часов в шесть, а то и раньше, оба невыспавшиеся и неотдохнувшие. Путь предстоял по тем временам неблизкий – на Сталинку, потому что садик был ведомственный от МПС, и это давало возможность маме сэкономить в оплате за содержание меня в садике 3-4 рубля в месяц.

Тогда мама была молодая и красивая. Из-за того, что она была в семье старшей из четырёх дочерей, все обязанности по дому в отсутствие родителей лежали на ней. К тому же ещё выросла она в то время, когда давали о себе знать последствия войны - катастрофически не хватало мужчин. Она рано захотела самостоятельности, а жить приходилось вшестером с родителями и сёстрами на 28 кв.м. площади вместе с кухней,без водопровода,с общими на весь двор удобствами во дворе. Кстати, в том дворе на Подоле жило ровно 38 семей, прямо как поётся у Высоцкого.

В общем, по комсомольской путёвке вырвавшись на целину, она получила специальность счетовода и меня в придачу. Вернувшись в Киев, мама устроилась работать в МПС, благо что там ей дали комнатку в коммуналке – хотя всего и 10 кв.м. с печным отоплением и двухэтажным огромным подвалом под домом для дров и угля, но зато в самом центре, на Красноармейской, дом 10 – там сейчас банк «Аджио».

Чтобы быть независимой от родителей, работать ей приходилось очень много: рабочая неделя тогда длилась шесть дней с одним выходным. Зарплата у неё была, насколько я помню, 55 рублей, и маме приходилось всё время брать дополнительную работу ради лишней пятёрки или десятки. Вот так я попал на шестидневку в этот ведомственный детский садик, ещё и не самый худший в Киеве.

Самым ярким моим воспоминанием из того времени остаётся прямо-таки ненависть к всевозможным кашам. Этими кашами нас пичкали по два раза в день, в завтрак и ужин на протяжении всех шести дней нашего пребывания в садике. Какой противный у этих каш был вкус – разговор особый, с голодухи можно было бы и пересилить себя. Но главное то, как они были приготовлены: с различным мусором, на несолёной воде, непромытые и недоваренные, даже как следует не размешанные. Видно масло и молоко фигурировало только в бумагах, в тарелках ими и не пахло. Зато каждый день нас заставляли перед едой выпивать по столовой ложке рыбьего жира – тоже, скажу я Вам, не самая приятная вещь на свете.

Особо противной была манная каша, отсутствие молока придавало ей синеватый оттенок, большей частью она состояла из комков, которые даже своим видом вызывали отвращение и тошноту. Именно такой вот манной кашей нас и пытались чаще всего кормить – раза три, а то и четыре в неделю. Завтрак или ужин с манкой превращался в пытку не только для нас, но и для наших воспитателей. В группе нас было человек 35-40, и абсолютно все только делали вид, что едят. Все попытки воспитателей насильно заставлять нас есть эту гадость, обычно оканчивалась дружным рёвом всего нашего детского коллектива и не раз было такое, что некоторых просто в прямом смысле слова рвало, как при отравлении.

В конце такого «приёма пищи» мы чуть ли не наперегонки бежали к дверям кухни, куда повариха каждый раз выносила ведро, и с огромным облегчением вываливали туда из почти полных тарелок ненавистную всем нам манку. Под бдительным взглядом поварихи мы должны были вычистить тарелки как можно чище, если в супе попадались кости – их в отдельную миску, когда давали яйца – была отдельная посуда и для скорлупы.

Это уже позже я узнал из разговоров старших, что повариха жила в частном секторе недалеко от нашего садика, и само собой, держала дома поросят и кур. Бесплатные пищевые отходы рядом с домом – видно она решила, что не воспользоваться такой возможностью будет просто глупо. Тем более что дети ещё не в том возрасте, чтобы что-то понимать или постоять за себя, их родители с утра до ночи работают как проклятые, а на «персонал» она имела влияние опять же за счёт продуктов, недополученных нами. Но продолжу…

Что ещё запомнилось очень ярко – это вареники на обед. Когда их готовили, правда очень редко, для нас, несмышлёнышей 4 - 5 - 6 лет, был маленький праздник. На детскую порцию наша повариха выдавала всего-то по два вареника размером чуть больше современных пельменей. Добавки просить у неё было бесполезно, и не раз после обеда в надежде на удачу, некоторые особо предприимчивые из нас под любым предлогом старались проникнуть на кухню, где «персонал» поглощал эти вареники, да ещё и посыпанные шкварками и политые маслом, страшно сказать, из полных с горкой тарелок. Удача выпадала редко, потому что сразу после обеда нас загоняли в спальню, на так называемый тихий час. Имелось в виду, что мы должны были в этот час спать, хотя лично я помню только один такой случай, когда я днем заснул.

Предприимчивость наша выражалась по-разному.

Новичок в нашей группе, Алик Марков, чрезвычайно чернявый, с огромными темно-карими глазами под почти сросшимися на переносице густыми бровями, ради получения заветного вареника пользовался своим стулом.

Дело в том, что нашим родителям чуть ли не приказном порядке было сказано обеспечить своё чадо персональной мебелью в виде стульчика. Я помню, как вся моя родня гоняла по Киеву в поисках такого стульчика: промышленность их не выпускала, сувенирные с росписью под Хохлому стоили тогда зарплаты хорошего инженера, а больше в магазинах ничего не было. Дед мой достал из сарая плетённое из лозы детское кресло, (сохранились довоенные ещё фотографии, где мои тётки сидят в нём) подтянул и подновил его, протерев политурой, но этот вариант не прошел – кресел ни у кого в нашей группе не было. Как дед ни упирался, как не доказывал, что в этом кресле выросли все его четыре дочери, а мне и судьбой велено в нем сидеть, пришлось ему где-то доставать сухие доски и мастерить из них в сарае обыкновенную скамеечку без спинки, какие раньше ставили под ноги чуть ли не в каждом доме на Подоле.

Так вот, родителям Алика Маркова сказали, что без стульчика его в садик принять не могут. И где-то через неделю приводят сияющего Алика и приносят чудо-стульчик: раскладной, из полированных и покрытых лаком дубовых реечек. Такого чуда не видел тогда никто, даже воспитательницы из других групп прибегали смотреть на него, не говоря уже о завхозе. Я помню, как мама Алика особо предупреждала нашу воспитательницу, чтобы стульчик ни дай Бог не украли, и чтобы сидел на нём только её сын.

Естественно, всем хотелось посидеть на этом чудесном стульчике, и Алик пользуясь этим, не раз получал вареник. Но дело окончилось плохо – что ему один-единственный вареник, да ещё и взятый на глазах у своего-же вечно голодного товарища? Он предложил одной из не самых толстых воспитательниц такую ставшую уже привычной для него сделку «Вы мне даёте вареников, а я Вам на тихий час свой стульчик». Вареников-то он успел натрескаться, но кто-то из воспитательниц своим недетским весом чудо-стульчик поломал.

Был такой ещё вечно-дежурный Самойлюк, он раздавал хлеб и ложки, подметал пол и вообще был у «персонала» ответственным за всё в группе. Мы все между собой воевали за единственную ложку из нержавейки, все остальные ложки были из алюминия, поцарапанные и вечно скользкие. Так эта ложка почти всегда доставалась Самойлюку. Его как активиста «персонал» иногда подкармливал. А я с ним не дружил, даже не помню, как его зовут. Один раз мы даже подрались – причины я тоже не помню уже, и он ударил меня веником в лицо. Ему тоже хорошо досталось, а у меня до сих пор на щеке около носа едва заметный шрам.

Вася Харченко был самым крупным и сильным в нашей группе. Среди недели его часто навещали то мама, то бабушка - обе очень энергичные женщины, «персонал» их даже побаивался, поэтому Васе давали усиленную порцию.

Однажды как раз в тот день, когда на обед были любимые наши вареники, мой товарищ Вовка Кононец во время тихого часа, делая вид что идёт в туалет, увидел целую тарелку вареников, оставленную на кухне для воспитательницы, заступающей в ночную смену. Вовка наверное полчаса крутился на кровати, так ему хотелось этих вареников, полная тарелка которых не давала покоя. Он даже не участвовал во всеобщем бедламе, который почему-то зовётся тихим часом. Но одному ему идти на такую авантюру было страшно, и он предложил мне равноправное участие в ней. Таскаться с тарелкой мы не собирались, поэтому взяв с собой полотенца, мы более или менее решительно прошли мимо кухни. Притягательная для нас тарелка стояла на столе, привлекая своим видом и запахом. «Персонала» поблизости не было, и мы со скоростью если не света, то уж звука – это точно, вытрясли в подставленное полотенце всё содержимое тарелки, оставив её в первоначальном положении.

Вопрос где реализовывать наше приобретение даже не возникал – конечно же в туалете! В спальню нельзя – продадут, на улице – холодно, да и при случае трудно будет объяснить, что мы тут делаем, когда все должны спать. И вот мы, как два голодных волчонка, закрывшись в кабинке, глотали с жадностью уже остывшие вареники, давясь и дрожа от выпавшей удачи и благополучного исхода проделанной операции. Чтобы мы получили особое удовольствие – я бы не сказал, но желудки набили до отказа, каждому досталось аж по 6 штук.

Повариха потом проводила целое следствие по факту пропажи, предъявляла всем тарелку с остатками масла и шкварок, но шум поднимать никто не стал. Спрашивали и в нашей группе – никто ничего не знал, а мы с Вовкой, естественно - помалкивали.

Последнее воспоминание об этом детском саде относится к осени 1964 года. После продолжительного ненастья был такой яркий солнечный день, какие осенью бывают только в Украине. Большинство листьев уже облетело, и в прозрачном воздухе чувствовалось морозное дыхание зимы, но солнышко ещё пригревало. Не помню по какому случаю мама забрала меня из садика сразу после обеда. Идем мы с ней, радуемся жизни, хорошей погоде и досрочному свиданию, и надо же такому случиться – навстречу идёт эта самая повариха с двумя полными ведрами отходов с кухни.

На её лице злорадное радостное торжество аж светится сквозь слой сала: «Вы вже чулы, Мыкиту знялы?» На что мама ей спокойно отвечает: «А Вам-то с этого какая радость, что - Вашим поросятам удвоили порцию, и теперь приходится по два ведра домой таскать вместо одного?»

В общем радостное настроение было испорчено, а через какое-то время маме пришлось меня перевести в другой садик, здесь начались проблемы из-за происков этой зловредной поварихи, которая держала в страхе весь «персонал».

В новом садике мне всё очень нравилось: и рядом с домом - не надо вставать в такую рань, и друзья в группе хорошие и воспитательницы, я даже помню многих друзей по именам, а воспитательниц тем более - Надежда Викторовна и Виктория Григорьевна, в последнюю мы все были просто влюблены, хотя она только что пришла из института на практику. Но главное это кормёжка. За те несколько месяцев что я был в этом садике, отвращение к некоторым кашам у меня прошло само по себе: я стал есть гречку и рис, но как ни старался - заставить себя съесть хоть пару ложек манки я не мог. Не люблю я её и до сих пор.

Этот садик и сейчас находится по адресу: Красноармейская, д. 34 во дворе, недалеко от бывшего стадиона им. Хрущева, теперь Республиканского стадиона. Помню как тем летом на этот стадион во время какого-то праздника выбрасывали парашютистов. Во время тихого часа мы вместе с воспитательницами вылазили из окон, чтобы лучше видеть это красивое зрелище. Разноцветные купола чуть ли не закрывали небо, их было очень много, и хотя говорили потом, что много людей покалечилось, приземляясь на крыши и провода, нам было очень интересно это видеть.

Этим летом мне по работе пришлось много ходить Голосеевским районом – так теперь называется бывшая Сталинка. Хотелось увидеть и места моего детства. Но того садика больше нет, на его месте раскинулся целый посёлок коттеджей вполне европейского вида и неизвестно какой цены. Говорят, что там живет какой-то то ли депутат Верховной Рады, то ли даже член правительства. А что, очень может быть, можно даже предположить, что это сын или внук нашей поварихи. Внимательно приглядевшись к лицам и делам украинских правителей, всё чаще замечаешь в них проступающие черты той самой Поварихи, вспоминаешь и её, и её поросят, и её манную кашу.

Киев, ноябрь 2004 г.