- Ну что ты хмуришься, что хмуришься? – То и дело спрашивал меня Гоша, нервно ерзая пятой опорной точкой своего пухленького тельца по редакторскому креслу, пока я вычитывала его рассказ о бывшем морском волке - Степаныче, барабанщике Додике, неимоверно злобных и столь же неимоверно сисястых женах, какаду из Южной Америки, потерянном мусорном ведре и украденной в пьяном кураже елке…
У меня было подозрение, что Гошу больше волновал надкусанный мною в обед курник, который соблазнительно прижимался румяной, светло-коричневой спинкой к кафешной тарелке, чем мои впечатления и замечания. Его вообще не волновали чьи-то впечатления о его творчестве, потому что Гоша уже давно решил, что он гений и к тому же гений, целый год проработавший в каком-то неизвестном столичном глянцевом журнале. Название журнала и причину возвращения с барских хлебов Гошка тщательно скрывал, но все догадывались, что он пострадал за правду, ибо за что же еще должен был страдать в родном периферийном городке герой и гений?
Мой курник понимал, что скоро достанется Гоше и зазывно подмигивал заму главного аккуратненькой дырочкой, вылепленной умелыми руками пекаря. Курник явно обещал будущему едоку не травить его. Гоша тоже обо всем догадывался и плотоядно усмехался.
- Господи! Один в один сюжет из сказки Гаршина! Уже слопай его и смотри в текст, а слушай сюда и «голос Америки».
- Вот за что я тебя уважаю, так за то, что ты мало ешь.
- Угу, называй вещи своими именами - меня всегда можно обожрать.
- А еще…. за умение подмечать детали, только ты находишь самые гадкие гадости в моих работах. - Продолжал «расшаркиваться в комплементах» Гоша, одновременно заедая курник пятым кусочком сахара-рафинада.
Вся еда, неосмотрительно оказавшаяся в нашем офисе, безжалостно съедалась Гошей. Иногда мне казалось, что он пережевывает, все что не движется, хотя бы мысленно пережевывает … Если бы я сейчас упала со стула и успокоилась «в раз и навсегда» возможно, Гоша склевал бы, слово неразумный бройлерный цыплак, и меня.
- Гоша, в сотый раз тебе говорю, переводи своей бывшей жене деньги только по почте! – бросаю я.
Он несколько секунд удивленно хлопает глазами, видимо пытаясь понять связь между описанной им новогодней историей и свой бывшей женой, потом кивает головой и спрашивает:
-Думаешь, это стресс?
- Однозначно! И еще какой! «Обет» в смысле - зарок, данное обещание, клятва – пишется через «т». Это несъедобно. Какаду – по происхождению австралиец. Все. Game over.
Вечером в свой сумке я нахожу подброшенное домашнее задание – рассказ на трех А 4, под скромным названием - «АРМАГИДОН».
Без пяти полночь звонит телефон.
-Спишь? – спрашивает меня Гошкин голос?
-Нет!
- А чего делаешь?
- Жарю блины на сковороде без ручки и размышляю, кому пришло в голову в детских садах давать сосиски по весу…
- И что? А….ну да… так кто-то получает две сосисочные попки…
-Представь, если бы так делали в нашем рабочем кафе…ты бы туда ходил?…
- Ты разгадала самую главную причину нелюбви к детсадам… Как рассказ?
-Хорошо. Конец света хромает на «д» и болеет на «е», что не мешает главному злодею из преисподней свести с ума все население планеты.
- Кстати, почему у сковороды нет ручки?
- Потому что!!!!
- Железная логика! С окончательно наступившим тебя Новым Годом!
- Угу и с приближающейся масленицей….
Ну, дорогуша, - говорю я себе, - какая же логика может быть у российского человека, если с детского сада ему достаются только попки от сосисок…Это какая-то АРМАГИДОНСКАЯ логика.
Дожариваю последний блин и обжигаю палец…..
А потому что сковорода без ручки…