28.02.12 Татьяна Васильева: "Я должна быть для вас на высоте"
«Я должна быть для вас на высоте,
и вы со мной должны оказаться там же!»
28 февраля юбилей отмечает актриса Татьяна Васильева. На ее счету немало неординарных работ. Эксцентричная, не боящаяся казаться смешной, она не может не запомниться и не полюбиться зрителям. 29 февраля телеканал «Россия-Культура» показывает документальный фильм «Я буду выглядеть смешно» из цикла «Острова», посвященный актрисе (начало в 20:45).
Татьяна Васильева была гостем программы «Линия жизни», где рассказала о себе и ответила на вопросы зрителей.
Татьяна Васильева:
- Я артисткой работаю очень давно. Последнее время более удачно. Поначалу это бывало по-разному: часто случались провалы. Сейчас многое предвижу и многое могу предотвратить, не совершая так много ошибок в своей профессии. Думаю, что я уже могу себя назвать крутым профессионалом.
Какие вы все сидите напряженные, расслабьтесь, так и мне будет легче. Мы можем разговаривать. Пожалуйста.
Вопрос из зала:
- Татьяна Григорьевна, как Вы представляете себе современную женщину? Если это удобно, дайте характеристику себе.
Татьяна Васильева:
- Я, честно говоря, замучилась этим отношением ко мне по поводу моей силы, какой-то нечеловеческой и неженской. Я самая обыкновенная. Бывают моменты, когда надо собраться, и собираюсь. Иногда мне это удается, иногда не удается. Женщины, не только наши, все современные женщины стали… Опять это слово крутится – сильными, но оно ничего уже не скажет кроме того, что все имеют в виду. Женщины стали смелыми, перестали бояться остаться наедине с неприятностями, с трудностями и научились с ними справляться. Мне кажется, что постепенно это придет и к нам – не бояться быть одной и независимой.
Вопрос из зала:
- Уважаемая Татьяна Григорьевна, почему Вы не работаете в репертуарном театре? Не отпугивает ли Вас и не угнетает то, что у Вас нет постоянной крыши над головой - театра, в котором Вы работаете как штатный работник?
Татьяна Васильева:
- Сначала пугало, но, знаете, это вынужденная ситуация, потому что я так решила и пошла наперекор всему: наперекор своей природе, своим привычкам, своей профессии. Профессия предполагает, конечно, иметь свое место, иметь свой гримерный стол, иметь фотографии, которые лежат под стеклом или висят на стене. Это только твое помещение, твоя территория в театре, даже режиссер должен постучаться, прежде чем войти. Это, наверно, очень приятно, но я про это забыла давно.
Первое время я работала в Театре Сатиры – тринадцать лет, потом десять лет в Театре им. Маяковского, потом лет пять - в Театре Антона Чехова. Колоссальную жизнь я провела в госучреждениях, но не могу сказать, что это стало моей привычкой, потому что я очень легко от этого отвыкла, а помогли мне в этом сами театры и режиссеры, которые время от времени меня оттуда просили уходить… И с тех пор я режиссеров не люблю. Думаю, что они поступали неправильно, потому что я не та актриса, с которой можно так легко расстаться, без которой можно легко обойтись. Уход мой – это потеря, как я думаю. И тем не менее на это шли, или я шла на это: либо писала заявление об уходе, со мной не прощаясь, его подписывали, и я, естественно, уходила; либо мне сообщали, что я уже уволена по какой-то статье… За хулиганство и прочее. Может быть, в моей натуре и есть какое-то такое качество, но оно сидит в каждом из нас, и я очень редко позволяю этому так называемому хулиганству прорваться наружу. И потом оно работает или на меня, или против меня, не против кого-нибудь другого, поэтому так случалось, что я оказывалась «в свободном полете», в котором сейчас и пребываю, и мне этот полет нравится. Я люблю летать. Лучше летать, чем на земле… Хотя подмостки – вещь земная.
Я сейчас работаю в разных театральных агентствах, с разными режиссерами, разными актерами. Мы собираемся на один спектакль и существуем столько, сколько существует этот спектакль. Как только спектакль перестает интересовать публику, так мы и разбегаемся. Мне кажется, что это очень правильно: мы никого не насилуем собой. Как только я понимаю, что зал не переполнен, для меня это первый звонок, потому что зал должен быть именно переполнен. И последние лет восемь я имею такие залы, но это не потому, что я такая великая, а потому, что я научилась работать по-другому. Я понимаю, что если у меня сегодня будет не полный зал, то завтра он будет еще более неполный, потом еще и еще… И мне делать здесь будет нечего. Моя работа должна быть обречена на успех. И я сама могу этого добиться, или я могу этого не добиться. Короче, я существую вот так, и это страшновато. Сегодня я проснулась в холодном поту – мне стало страшно потому, что я вдруг поняла – время от времени до меня это доходит – насколько страшно, что я рассчитываю только на саму себя. Есть друзья, конечно, есть любимые партнеры, которые всегда поддержат, но в какой-то момент, и вы сами понимаете, о чем я говорю, каждый из нас остается сам с собой.
Вопрос из зала:
- Скажите, пожалуйста, что больше влияет на карьеру актера: его характер или степень его таланта?
Татьяна Васильева:
- Думаю, конечно, что и то, и другое, но только не в равных степенях. Прежде всего, это талант, а дальше хорошо, конечно, если ты умеешь общаться, не заноситься, понять и определить свое собственное место для того, чтобы не драться за него каждый раз. Это, кстати, к вопросу о театре… Когда ты стоишь в центре, а все остальные – на десять шагов от тебя. Я это прошла, когда в театре должна была отойти от примадонн. Я снималась в одном фильме, не буду говорить в каком, потому что сразу станет все понятно, это была как всегда комедия, а в главной роли снималась хорошая актриса, которая мне все время говорила: «Смотри: вышла я. Отсчитай до десяти, и тогда пойдешь ты». То есть мы с ней никогда вместе в кадре не появлялись. Наверно, в этом есть какой-то тайный смысл, который мне до сих пор не ясен, но для того, чтобы скорее сняться и забыть об этом, я так и делала: стояла за десять шагов от нее. Я была далеко, я была ниже ее ростом, я была фоном, но фоном хорошим, достойным, так что я ее не подвела. Что касается меня, мне кажется, что у меня ангельский характер.
Вопрос из зала:
- Что бы Вы посоветовали поступающим в театральные вузы?
Татьяна Васильева:
- Прежде всего, постараться этого не делать. Вот если уже совсем не можешь, и это, как говорится, твой диагноз… Хотя я работала и продавцом промышленных товаров, и на заводе, и в метро, и на почте, но это все было во имя того, чтобы в конце концов оказаться здесь. Я лет с двенадцати поняла, что я артистка и больше никто в этой жизни.
Я сама из Ленинграда. Мы жили в коммуналке, как и многие тогда, и у нас в квартире, то есть в комнате нашей единственным развлечением был большой радиоприемник, черный, страшный. И оттуда время от времени доносились странные звуки. И когда я оставалась одна, то очень боялась этого репродуктора, но боялась и оставаться без него, потому что это было уже полное одиночество. Я включала его очень громко, чтобы не было страшно, и мне становилось еще страшнее, но подойти и выключить его я тоже не могла – у нас была зависимость друг от друга с этим репродуктором. Однажды зазвучала очень красивая музыка, и я стала плакать, и плакала до тех пор, пока она не закончилась. Что такое? Что со мной? Мне показалось, что я переживаю это так, как никто больше не способен, значит, я другая. Это был первый сигнал к тому, что мне надо быть артисткой. Потом уже – мурашки, ощущение не присутствия на том месте, где находишься…
Вопрос из зала:
- Бывали ли у Вас какие-то смешные истории?
Татьяна Васильева:
- Смешных случаев было так много… Вся моя жизнь – сплошной смешной случай.
Я снималась в фильме в Финляндии. И это большая победа, что этот фильм не шел у нас. Я там говорила на финском языке. До сих пор не понимаю, кого я там играла, и почему режиссер выбрал меня, почему он приехал и сказал, что будет снимать комедию. Комедия в Финляндии – это звучит несколько странно. Тем не менее режиссер решил, что будет снимать комедию. И я играла главную роль – женщину, которая занимается бизнесом и у нее случаются постоянные сложности. Масса текста про какие-то опилки, краны… У меня был переводчик, который со мной работал. И вот все отдыхают, гуляют, а я сижу с переводчиком и долблю этот текст, чтобы я отдавала себе отчет в том, что я говорю. Там было одно слово, которое начиналось на одной строчке, а заканчивалось… В конце страницы! Это и был подъемный кран по-фински. Потом я поняла, что я сдаюсь, что я уже не могу говорить по-фински. И по-русски тоже. Я просто не могу говорить!
А оператор фильма был наш, из России. Я спросила у него, что мне делать. Режиссер фильма был страшный человек, немножко не здоровый, я думаю, маньяк даже, один из тех режиссеров, которых я терпеть не могу. Он подглядывал за мной, когда я переодевалась. Чокнутый! Было ему к семидесяти, но человеком он был очень крепким. Когда я приехала в Финляндию первый раз, он пригласил меня в гости и сказал, что я обязательно должна попариться в его бане. Я говорю: «Хорошо». Думаю, может быть, такой обряд у финской интеллигенции: попариться прежде чем говорить о роли, чтобы быть чистым в искусстве. Он затопил баню по-черному. Там темно было, все в саже. Дверь оказалась заперта, я ее выбила как-то и побежала в чем мать родила к озеру. Отошла там, пришла в себя. Выхожу, понимая, что я в лесу и никого нет. И вдруг – этот режиссер! Стоит и смотри на меня изучающее. Я зашла назад в баню, а он в окно смотрит. И тогда бы мне понять, что бежать надо на родину!
Начали снимать фильм. Мы придумали с оператором, что я буду писать текст русскими буквами на его камере, на руке, на лбу оператора – где угодно, лишь бы я могла его прочитать, потому что выучить и запомнить это нельзя. Режиссер плохо видел, и в этом было мое спасение, иначе бы он страшно рассвирепел. Он думал, что я ночами учу текст, что зря деньги не получаю. И вот наступает последний съемочный день. Мы приехали в Лапландию, откуда родом Дед Мороз. Мы, как всегда в кино, снимали лето зимой. На мне – тончайшая блузочка, стою босиком на песке вперемежку со льдом… Еще и лебедей нагнали, они, бедные, в воде остекленели от холода и плыть им некуда. Финальная сцена. Я бегу к любимому человеку, и все на мне должно развеваться. И я должна кричать какие-то слова. И тут, поскольку я уже далеко убежала от камеры, то попросила написать мне текст на транспаранте большими буквами. Пока я бежала к любимому, режиссер увидел транспарант, потребовал его убрать и сжечь немедленно у него на глазах. Я поворачиваюсь и к своему ужасу не вижу ничего! Мы с режиссером страшно рассорились, и меня на первом же поезде отправили в Москву.
Вот такая история. Но что-то веселое я еще придумаю, не отчаивайтесь.
Вопрос из зала:
- Что Вам помогает понимать своих героинь?
Татьяна Васильева:
- Думаю, жизнь. Происходит взаимно обогащающий процесс: эти люди входят в меня, я вхожу в них. Как это ни пугающе звучит, все истории моих героинь приходят ко мне, все, что я сыграла, в результате я переживаю в жизни. Мне кажется, что когда я берусь за какую-то роль, нахожу в себе качества этого человека, черты его характера.
Я актриса, как раньше говорили, характерная. Хотя внешность у меня не очень характерная. Раньше была больше характерная, сейчас уже почти героическая, поэтому я и перешла уже на трагикомедии. Когда я училась в Школе-студии МХАТ, то в основном я играла маленькие комедийные эпизодики. Я очень люблю цирк, буффонаду.
Мастерство – это когда, я так для себя определяю, приходишь на спектакль и сразу играешь. Я раньше приходила за час, за два, готовилась, особенно когда не знала, как играть первые роли в Театре Сатиры, настраивалась, рыдала, вспоминала всех в гробу, себя часто туда укладывала для того, чтобы выйти и сыграть что-то страшное и печальное… Это было настолько ужасно! Иногда я выпивала рюмку коньяку, за что мне выписывали выговоры. Я не знала, куда мне бросаться с моим неумением. И это не потому, что я была слабая артистка, во мне было все то же самое, что и сейчас, но когда режиссер не ставит четкую задачу, зачем ты выходишь на сцену, и все держится на эмоциях, которые на премьере есть, а через три дня их нет, ты остаешься просто ни с чем. Поэтому каждую секунду я у режиссера спрашиваю: «Зачем я тут стою? Зачем я туда пошла? Почему я здесь это говорю?». Не каждый режиссер может ответить. Актер, конечно, тоже должен знать, но и режиссер тоже.
Вопрос из зала:
- Какие роли для Вас в кино и на сцене были самыми любимыми?
Татьяна Васильева:
- В кино нет таких ролей. Есть досада, что я наснималась так много. Я фильмы буквально хватала, я была очень жадная, все боялась, что меня перестанут снимать, не понимала, почему меня вообще снимают. Думаю, что в кино я еще себя не нашла.
Что касается театра, то в моем репертуаре сейчас девять спектаклей. Это очень много. И надо бы уже отказаться от некоторых спектаклей, но когда я вижу, что они собирают полные залы, я думаю, что это грех: раз людям нравится, я должна продолжать это играть.
В записке из зала спрашивают, кто мой любимый партнер? Любимый партнер – Валерий Гаркалин. Он тут присутствует. Зачем он пришел, я не пойму никак.
Валерий Гаркалин:
- Я хочу сказать, что это огромное счастье в моей жизни, и актерской, и человеческой, что я могу проводить с Татьяной Васильевой секунды сценического существования.
Татьяна Васильева:
- Что касается Валерия, то неизвестно, как бы сложилась моя жизнь, если бы не этот человек. Он меня подобрал, когда я уже была изгнана из разных театров разными «любимыми» режиссерами. И Бог мне послал этого человека. Я и вам советую ничего не бояться – Бог вас не оставит.
Мы встретились в Ялте. Валера приехал туда отдыхать с семьей. Я тоже пыталась это сделать, но отдыхать я не умею. И вдруг я смотрю: сидит человек, который смеется по всякому поводу. Очень симпатичный парень. Я рассказывать смешные истории не умею, я могу только сыграть на сцене, и будет смешно. Когда Валера вечером стал рассказывать анекдоты, я хохотала как безумная. Это было очень смешно, а меня насмешить трудно. Он меня рассмешил, и я поняла, что если этот человек будет со мной, то мне нечего бояться. Так и получилось.
Я пригласила Валерия на первый спектакль, который называется «Ну все, все… Все?», мы играем его восьмой сезон, и все никак не можем бросить его играть. Пьеска слабенькая, но мы давно играем другую историю, и она общечеловеческая, она про всех, про Мужчину и Женщину. Люди на спектакле и смеются, и плачут. Это трагикомедия.
Все спектакли у меня связаны с Валерием. Сейчас мы затеваем новую работу. Подвернулась пьеса «Люби меня, как я тебя». Это история не о любви мужчины и женщины, а о вечном. В этой пьесе есть абсурд, клоунада, драма.
Вопрос из зала:
- Когда Вы чувствуете себя счастливой?
Татьяна Васильева:
- Спасибо. Счастливой чувствую себя… Очень редко. Чаще я заставляю себя это делать и рассказывать, какая я счастливая. Я думаю, что любой нормальный человек не может постоянно быть счастлив. Есть какие-то мгновения… Когда, например, на сцене происходит такое ощущение, это трудно объяснить человеку, который не артист. Когда ты в том полете, о котором я начинала разговор. Когда тысяча, полторы тысячи человек в зале существуют как один человек, и он абсолютно находится в твоей власти. Естественно, это власть не подавляющая, а возвышающая человека. И когда это происходит, это счастье. Счастье возвращаться домой после удачного спектакля. Счастье, когда есть люди, которых ты любишь, когда есть работа, которую ты любишь – так же, как у всех вас.
Вопрос из зала:
- Татьяна Григорьевна, была фотография где Вы на свадьбе у Андрея Миронова. Расскажите о Ваших отношениях с этим великим артистом.
Татьяна Васильева:
- Когда я пришла в Театр Сатиры, Андрей там уже работал лет семь. Мы с ним играли практически во всех спектаклях, я была его постоянной партнершей. Я не думаю, что он был в восторге от меня как от партнерши. Я не его женщина. Я женщина очень немногих, честно вам скажу.
В лице Андрея Миронова я видела, как надо служить театру, искусству. Так, как он, никто не работал – самозабвенно, безумно. Я до сих пор не знаю никого, кто бы так работал. Как его не хватает! И его, и Папанова. С Андреем мы играли «Горе от ума» Грибоедова. Я играла Софью, он – Чацкого. Мучилась страшно – роль написана не для меня. И вот «Ревизор» Гоголя. Я – Марья Антоновна. Андрей – Хлестаков. Я была очень зажата поначалу на репетициях. И вот однажды он посадил меня на стул и сказал: «Хватит, старуха, изображать из себя бездарь. Или сейчас ты состоишься, или никогда! Давай начнем с того, что Марья Антоновна такая большая, крупная, тяжелая девушка. Она живет в забытом Богом городе. И какие страсти раздирают это существо! Появляется Хлестаков, и она понимает, что это ее мечта. Она не смотрит, подходит он ей или нет. Это он! Она так решила». И Андрей мне сказал, чтобы я дышала так, словно я огромная гармонь или баян, и чтобы это дыхание было слышно, потому что ее распирает женское, которое в ней накопилось. Она не знает, как с этим быть. И я задышала!
Андрея-Хлестакова тоже понесло и не только потому, что он без денег, а здесь может их получить. И тогда мне пришло в голову, что его нос отдаленно напоминает тот предмет, о котором мечтает Марья Антоновна. И я стала ловить этот нос, тянуть его к себе. Мы кружились в каком-то танце. Я начинала его избивать, потому что в этой девушке очень много накопилось энергии, которую ей некуда деть. У нас стулья летали! Андрей прятался от меня, потому что я хотела схватить его за нос и оторвать. Мы самостоятельно сделали нашу самую главную сцену объяснения в любви. Когда мы показали то, что придумали с Андреем руководителю Театра Сатиры Валентину Плучеку, то он это принял, и наша с Андреем сцена целиком вошла в спектакль.
Так что у меня с Андреем Мироновым связаны самые лучшие воспоминания. Я не могу смириться с тем, что его нет, страдаю от этого страшно. Такой вот был у меня изумительный партнер.
В записке из зала меня спрашивают, когда придет Бог, что я у него попрошу? Я думаю, он уже приходил. У меня есть то, что я хотела бы у него попросить: моя актерская карьера, дети (я их хотела), а третьего желания у меня нет. Я подумаю.
Еще вопрос: как я отношусь к женской дружбе? Последнее время – с большим подозрением. Больше люблю дружить с мужчинами, именно дружить, а женщины редко выдерживают мою дружбу, потому что я слишком много отдаю себя, принадлежу полностью своей подруге, очень хочу ей понравиться, очень хочу, чтобы она на меня рассчитывала, очень хочу дать ей денег взаймы, очень хочу, чтобы она поняла, что я для нее готова на все… Это большой грех, потому что люди не выдерживают такого натиска, даже любовного. В дружбе я сумасшедшая.
Валерий Гаркалин:
- Пришла записка, чтобы я ответил на вопрос, как ты меня кормишь? Пришло время рассказать всю правду об этом. Мы много ездим по городам и весям, где не везде можно поесть по-человечески, а Таня знает мою особенность – я страдаю без нормальной еды. Таня ничего не ест, а я ем все.
Татьяна Васильева:
- Парадокс: я ничего не ем, а толстею не по дням, а по часам, а Валерий ест все, и ничего ему не делается.
Валерий Гаркалин:
- Несмотря на ее отношение к еде, я с ней всегда сыт по горло.
Татьяна Васильева:
- Есть предмет, который со мной всегда – это мой любимый рюкзак на колесах красного цвета. Потерять его нельзя, без него наступит мгновенная смерть. Я вожу в нем с собой минеральную воду и многое-многое другое. Как говорит одна из моих героинь: «Неизвестно, что может случиться».
В одном спектакле, где Валерий играет моего сына (а он играет то моего любовника, то мужа, то сына), я играю страшную еврейскую мать, которая может детей свести с ума, закормить до смерти. Она над ними довлеет, и они не могут вырваться из ее когтей. Во мне это тоже, конечно, есть.
Сейчас мне предложили сыграть в кино Фаину Раневскую, мою любимую актрису. И как я ее играть буду, не представляю. Важно о ней заявить, чтобы она не канула в Лету, как уходят актеры, и никто о них не вспоминает, а Раневская – актриса, которая всегда должна быть среди нас.
Есть еще одно очень мучительное для меня предложение: сыграть 98-летнюю старуху. В таком виде пришел ко мне кинематограф, но я люблю такие эксперименты. Сложность в том, что я должна и выглядеть на сто лет – никуда не денешься. Она – скульптор, была подругой Модильяни и Вертинского, всю молодость провела в Париже. Пока ничего не получается. Пытались сделать мне грим, но сперва приходится делать какую-то посмертную маску, потом на нее лепить грим… У меня нет большой надежды там сниматься, но мне бы хотелось.
Вопрос из зала:
- Принадлежит ли Вам идея сыграть Марию Каллас или Вам предложили эту роль?
Татьяна Васильева:
- Мне предложило этот спектакль агентство «Независимый театральный проект». Это очень трудная монопьеса: Каллас проводит мастер-класс. Но, как мне показалось и как мне самой ближе, она не столько учит вокалу, потому что научить играть и петь нельзя, если в человеке это не заложено, но можно дать общечеловеческие навыки, которые очень помогут ученикам. Может быть, она так не преподавала, может быть, она не позволяла себе вести себя так с молодыми артистами, но я знаю, что в ней это сидело – она была зверь, она била своих партнеров, чтобы первой выйти на поклоны. Я прочитала про нее, думаю, все, что написано, посмотрела фильмы с ее участием. И мне это в ней очень нравится – хулиганство, деспотизм, потому что она великая. «Артисту нужно поваляться в грязи, прежде чем лететь к звездам,» - это ее высказывание. Сейчас я тебя поваляю и сделаю из тебя ничто, а потом ты будешь петь. И после спектакля ко мне приходили люди, которые работают в оперных театрах, и говорили, что у них точно такой же педагог: «Она на нас так кричит, так нас оскорбляет, но мы ее так любим!». Мы редко играем этот спектакль, его очень сложно играть – там такое количество текста! И я всегда боюсь текст забыть, и у меня перед этим спектаклем из-за этого паника. Но, тем не менее, я этот спектакль очень люблю.
Спектакль про Каллас, конечно, рассчитан на подготовленную публику, но и неподготовленным зрителям он очень нравится. А показали мы его впервые в подмосковных Луховицах. Спектакль тот, конечно, был бесплатный. Я трясусь страшно от волнения, а тут еще зима, мороз, двери настежь открыты, с улицы вбегают румяные сопливые дети, смотрят, что происходит, их выгоняют… А в зрительном зале сидят распаренные с мороза люди. В центре – старичок. Я как увидела его – все! Играть не могу, потому что я сейчас буду рыдать: сидит в зале в тулупе, в шапке, одно ухо ушанки висит, ну просто шолоховский дед Щукарь. Сидит и спит, похрапывая, и ему хорошо. А спектакль начинается с того, что я прошу всех пересесть поближе и выключить в зале свет. Я спрашиваю со сцены: «Кто может выключить свет в зале?». Побежали всерьез искать Васю-электрика, который должен выключить свет… Нашли, наконец. Я со сцены говорю: «Этого товарища, который спит…». Все в ужасе повернулись к старичку. Я продолжаю: «Не будить! Человек отдыхает». И зал мне отвечает: «Хорошо, хорошо, мы не будем будить». И отсели от него подальше, чтобы не беспокоить. Это был такой наив, такая святая вера в то, что происходит на сцене! Вот такие живые люди! И это притом, что кто такая Татьяна Васильева они едва ли помнят, а кто такая Мария Каллас – и не спрашивайте.
Конечно, мы – для вас! Если не будет вас, зачем вообще этим заниматься? Все – из любви к вам. Вы такие хорошие все. Вы нас любите и любите, а артиста залюбить очень просто! Артисты привыкают… Так что вы будьте потребовательнее к нам, чтобы мы особенно не расслаблялись. Любите, конечно, и я всегда буду рада для вас играть. Но судите строго, потому что я это тоже учитываю, я должна быть для вас на высоте, и вы должны со мной оказаться там же!
