-Метки

Весна. Новый год. Юмор. анимация. афоризмы. биография. боль. в.в.жириновский. в.клип в.о.в. в.о.в. память. в.ролик. видео. вместе-мы сила. война. д.рождение. день космонавтики. день победы. дети. дождь. женский образ. живопись. жизнь жизнь. зима. злободневно. информация к размышлению. история. картина жанночки на память. коллаж. летнее настроение. лето. любовь. масло. мастихин. метко. мой коллаж. море. москва. музыка. мультиварка. сборник рецептов. мысли вслух. настроение. натюрморты. осень. отморозки. отношения. памятники. память. пейзажи. питер. пожелания. портреты. природа. проза. профилактика. рамочка рамочка зимняя. рамочка летняя. рамочка осенняя. рамочка с девушкой. рамочка. рождество. с днем рождения сайт. салаты. сифака лемур -обезьяны. собаки. события на украине. стихи стихи . стихи е.скворешнев. стихи и музыка. стихи о.дзюба. стихи. стихи.песни военных лет. судьба человека. удаление рекламы. украина украина. фильмы.сайты. фото. художник-луценко с. цветы. цитаты. ю гагарин. юрий соломин память.

 -Интересы


Одалиски (

Среда, 15 Августа 2012 г. 17:57 + в цитатник
Цитата сообщения smart50 Одалиски



foto Густав Рихтер

 

 

Одалиски

Бытовала мысль, что хорошо жилось обитательницам гарема - ни забот, ни хлопот, сплошные удовольствия... Только у любой медали есть оборотная сторона. Сегодняшнюю подборку картин будут сопровождать цитаты из книги Шапи Казиева "Повседневная жизнь восточного гарема" на тему пыток и наказаний.

 

Вызвать подозрение, а еще страшнее — гнев господина было для наложницы или жены равносильно подписанию смертного приговора.

 

 

 

 

foto

 

 

«Кто знает, сколько крови и слез утекло уже за непроницаемыми двойными стенами и сколько безвинных душ было принесено в жертву безмерной подозрительности Абдул-Хамида? — писал Джордж Дорис. Все знают, что при малейшем подозрении в адрес своих жен он выходит из себя и наносит удар не задумываясь.

 



Жан Огюст Доминик Энгр

 

 

Известна история одной рабыни, которую он застрелил в своей собственной постели: она позволила себе резкое движение, и деспоту показалось, что несчастное дитя хотело его задушить.

 



foto

 

 

Юность, красота и нежность робких созданий не могут смягчить жестокость господина. Часто по малейшему подозрению его евнухи получают приказ устранить какую-нибудь из них, подругам исчезнувшей девушки запрещается расспрашивать о ней. На сей счет рассказывают трагическую историю двух одалисок, проникнувшихся друг к другу теснейшей симпатией. Одна из них, заподозренная в греховном умысле, внезапно исчезла. Ее подруга, не видя ее более в гареме и не осмеливаясь даже произнести ее имя, увяла, потеряв единственное в жизни близкое существо, и умерла, как срезанный цветок, лишенный влаги.

 



Бенжамен Констан

 

Удушение, утопление в Босфоре, истязания — все это, кажущееся в наше время неправдоподобным, здесь чаще практикуется — причем чаще, чем обычно считают — против жен падишаха.


 

Вот простой пример, дающий достаточно наглядное представление о драмах, разыгрывающихся в Йилдызе.



Бенжамен Констан

 

 

Однажды султан, выйдя из своего кабинета, забыл на столике один из своих миниатюрных карманных револьверов, с которыми он никогда надолго не расстается. Вернувшись вскоре, он застает двенадцатилетнюю девочку, маленькую рабыню из гарема, которая по недосмотру проникла в комнату и вертела в руках оружие, приняв его, быть может, по своей наивности, за диковинную игрушку. Мысль о покушении мгновенно пронеслась в больном мозгу Абдул-Хамида! Увидев страх на лице господина, девочка залилась слезами, и волнение невинного ребенка показалось деспоту признанием в преступлении, в котором он ее подозревал. Он повелел схватить девочку и тотчас же „допросить“ ее, что в Йилдызе означает: подвергнуть самым отвратительным пыткам. Но от невинной бедняжки не могли добиться ничего, кроме криков и слез, хотя под ногти ей загоняли раскаленные иглы! С помощью этих методов следствие установило, что ей, невиновной, было не в чем признаваться: лишь тогда было прекращено истязание маленькой мученицы, горестная история которой, верно, уже забыта в султанском гареме!»
 

 


Луи-Робер де Кувилон

 

 

Палач, мешок с ядром и дно Босфора были неизбежным концом для жен и наложниц, дерзнувших вызвать ревность или гнев повелителя. Однако даже такая мрачная перспектива не в силах была остановить обитательниц гаремов, терявших осторожность от вдруг нахлынувшей любви, жгучей ревности или жажды мести за свои унижения.

 



foto

 

 

 

Упоминавшаяся уже рабыня Бессиме, на которой султан женился по всем канонам, этим не удовлетворилась. Потеряв расположение султана и выселенная из гарема, она затеяла роман с Тефик-пашой и даже вышла за него замуж.

 

 


Бенжамен Констан

 

 

«Это был первый случай в истории Оттоманской империи, — писал Осман-бей, — когда жена султана вступила во вторичный брак с обыкновенным смертным.

 



Луис Рикардо Фалеро

 

Вышеупомянутый паша, несмотря на свое весьма маленькое жалованье, проводил жизнь среди удовольствий, делал долги и надувал каждого, кто имел к нему какое-либо отношение. Смелый поступок Тефик-паши, без сомнения, должен был вызвать гнев Абдул-Меджида и презрение его верных подданных; турки бывают неумолимы к оскорбителям величества. …Спустя недолгое время, Тефик-паше пришлось ответить за свое преступление преждевременной смертью. Но столь строгое наказание было совершено со всею изобретательностью и предусмотрительностью, на которую способна только восточная тонкость.


 

foto

 

 

 

Сначала Абдул-Меджид сделал вид, что он очень равнодушно относится к замужеству своей законной жены; он даже до такой степени скрыл свое неудовольствие по этому поводу, что предоставил Бессиме право пользоваться одним из дворцов, принадлежащих казне. Отвлекши таким образом общественное мнение, султан однако же вскоре придрался к незначительному предлогу, чтобы сослать Бессиме и ее мужа в Бруссу. И нет сомнения, что Тефик-паша должен был бы там расстаться с жизнью; но так как это требовалось совершить со всевозможными предосторожностями, то было решено вернуть несчастного пашу в Константинополь и отравить. Поэтому Тефик получил прощение и вернулся в Константинополь, где спустя несколько месяцев и умер. Официальная милость и широкое прощение произвели желаемое впечатление, и никому не пришла мысль подозревать причину смерти Тефика. Бессиме, как предмет слабости султана, осталась в живых».

 

 


Франц Лефлер

 

 

Похоже, вмешательство гарема в дела правителей были обычным и древним явлением. Одну такую историю мы находим и в сказках Шехерезады: «Что же касается женщин-любимиц, из наложниц и других, которые были причиной убиения визирей и порчи государства из-за своих хитростей и обманов, то когда все, кто пришел в диван из городов и селений, отправились к своим местам и дела их выправились, царь приказал визирю, малому по годам, большому по разуму, то есть сыну Шимаса, призвать прочих визирей, и они все явились к царю, и тот уединился с ними и сказал: „Знайте, о визири, что я уклонялся от прямого пути, был погружен в невежество, отвращался от добрых советов, нарушал обещания и клятвы и прекословил советчикам, и причиной всего этого была забава с этими женщинами, и их обманы, и ложный блеск их слов, и ложь, и мое согласие на это. Я думал, что их слова — искренний совет, так как они были нежны и мягки, а оказалось, что это яд убийственный. Теперь же я утвердился в мнении, что они хотели для меня лишь смерти и гибели, и заслужили они наказание и возмездие от меня по справедливости, чтобы я сделал их назиданием для поучающихся. Но каков будет правильный план, чтобы их погубить?“

 

И визирь, сын Шимаса, ответил: „О царь, великий саном, я говорил тебе раньше, что вина падает не на одних только женщин, — ее разделяют с ними и мужчины, которые их слушаются. Но женщины при всех обстоятельствах заслуживают возмездия по двум причинам: во-первых, для исполнения твоего слова, ибо ты есть величайший царь, а во-вторых, потому, что они осмелились идти против тебя и обманули тебя и вмешались в то, что их не касается и о чем им не годится говорить. Они более всех достойны гибели, но довольно с них того, что их теперь поражает. Поставь же их от сей поры на место слуг, и тебе принадлежит власть в этом и во всем другом“.

 


Эрнст Гибер

 

 

И некоторые из визирей посоветовали царю то же самое, что говорил ибн Шимас, а один визирь выступил к царю, пал перед ним ниц и сказал: „Да продлит Аллах дни царя! Если необходимо сделать с ними дело, которое их погубит, сделай так, как я тебе скажу“. — „А что ты мне скажешь?“ — спросил царь. И визирь сказал: „Самое правильное вот что: прикажи одной из твоих любимиц, чтобы она взяла женщин, которые тебя обманули, и отвела их в комнату, где произошло убийство визирей и мудрецов, и заточила их там, и прикажи давать им немного пищи и питья — лишь в такой мере, чтобы поддерживать их тело, и совершенно не позволять им выходить из этого места. И пусть тех, кто помрут сами по себе, оставляют среди них, как есть, пока все женщины не умрут до последней. Вот ничтожнейшее воздаяние им, ибо они были причиной этой великой смуты, — нет, корнем всех бедствий и смут, которые были во все времена“. И оправдались в них слова сказавшего: „Кто выроет своему брату колодец, сам в него упадет, хотя бы долго длилось его благополучие“.

 


Жюль Жозеф Лефевр

 

 

И царь принял мнение этого визиря и сделал так, как он говорил. Он послал за четырьмя жестокосердыми наложницами и отдал им тех женщин, приказав отвести их к месту убиения и заточить там, и назначил им немного плохой пищи и немного скверного питья. И было дело их таково, что они печалились великой печалью и клялись в том, что из-за них случилось, и горевали великой горестью, и наделил их Аллах, в воздаяние, позором в здешней жизни и уготовил им пытки в последней жизни, и они оставались в том темном месте с зловонным запахом. И каждый день несколько из них умирало, пока они не погибли до последней».



Жан Огюст Доминик Энгр

 

 

Другие повелители были не менее жестоки и отправляли неугодных на тот свет «более или менее искусными путями».




Альфредо Пуэлма

 

 

В комментариях к роману «Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй» говорится: «…Из любимой наложницы государя сделали „человека-свинью“; ей отрубили руки и ноги, выкололи глаза, проткнули уши, дали выпить снадобья, вызывающего немоту, и поместили жить в отхожее место».

 

 


Фернан Лематт

 

«…Государь древней династии Инь был влюблен в красавицу Да-цзи и потакал всем ее прихотям. Тогда У-ван поднял войска и разгромил армию Чжоу Синя. Чжоу Синь покончил с собой, а Да-цзи была казнена. Ее голову привязали к белому знамени в знак того, что именно она погубила царство Чжоу Синя и династию Инь».

 


Луис Курте

 

 

Расправы и казни учинялись не только хозяевами гаремов, но и членами их семей.

 


Леон Бенувиль

 

 

«Мы при ней очень несчастны, — жаловалась рабыня египетской принцессы. — Она чрезвычайно причудлива и жестока. Когда был жив ее муж, то ему случилось раз сказать одной невольнице, принесшей для него воды: „Довольно, ягненок“. Слова эти были переданы принцессе; она пришла в ярость и отдала приказание убить несчастную девушку, а голову отрезать, начинить рисом, изжарить и положить на блюдо. Когда муж пришел обедать, принцесса велела подать блюдо, сказав при этом: „Покушай твоего ягненочка“. Дефтердар выскочил из-за стола, бросил салфетку и более не возвращался к жене, которая после того потеряла окончательно его расположение. Он не разошелся с нею формально только потому, что не хотел лишить себя ее богатства и желал считаться зятем Мегемета-Али».

Время от времени в гаремах происходила полная ревизия. Лица, замеченные в явных нарушениях, понижались в должности, получали взыскания или отставку. На смену им приходили новые особы, успевшие себя хорошо зарекомендовать. После всеобщего переполоха прежние союзы распадались, и все на время успокаивалось. Затем образовывались новые партии с новыми предпочтениями, и все начиналось сначала.

 



Мариано Фортуни

 

 

В такие «революционные» периоды дисциплина в гареме налаживалась, но ненадолго. Даже авторитета валиде-султан или угроз главного евнуха было недостаточно, чтобы усмирить страсти, которые подспудно кипели, как лава в притихшем на время вулкане.

Для поддержания хотя бы видимости порядка устраивались показательные репрессии. Приговоры приводили в исполнение евнухи.

Наказания варьировались от заключения на гаремную «гауптвахту» на определенный срок или назначения на черные работы до битья палкой по пяткам или полосования кнутом.

Иногда непокорных одалисок отправляли на «перевоспитание» к работорговцам.

 

 

foto

 



«Абдулла был мавр из Марокко и с давних пор вел свою коммерцию в Константинополе, — писал Осман-бей. — …Но репутацию свою он составил благодаря тонкому такту, с которым умел обращаться со своим товаром, и в особенности свойственной ему одному способностью укрощать строптивых рабов. Когда в каком-нибудь гареме не знали, как справиться с своенравной невольницей, то ее отдавали на выучку к Абдулле, который мастерски обуздывал ее нрав и из рук его она выходила шелковая. В обыкновенных случаях неповиновения Гаджи-Абдулла наказывал строптивых на месте, но если дело шло об исправлении закоренелых пороков, то Абдулла брал пациентку к себе на дом, где имел всевозможные лекарства против хронических душевных недугов, вроде подпольных ям, инструментов для пытки и т. д. Одна из наших невольниц, прошедшая школу Абдуллы, не могла вспоминать о нем без содрогания. „Если б вы знали, — твердила она нам частенько, — что за злодей этот Абдулла. Он уже многих отправил на тот свет и хотел сделать то же самое со мною“. Выражение, которое принимало при этом лицо несчастной женщины, давало понять, каков был с нею Абдулла».
 

 

Более суровые приговоры сулили расставание с жизнью самыми ужасными способами — удушением, утоплением, отравлением и проч.

 

foto

Мариано Фортуни

 

 

Некоторые дамы приказывали подкупленным евнухам приводить понравившихся им молодых людей, с которыми предавались оргиям. Сразу же после свидания они, по примеру Клеопатры, умерщвляли своих любовников.

 

 


foto

 

 

«Принцесса была женщина с сильными страстями и притом — жестокого характера, — пишет Мелек-ханум о сестре султана. …Рассказывают, что она для своего развлечения собирала около себя до десяти молодых греков, совершенно обритых и разрисованных, заставляя их танцевать в женских костюмах. Когда до султана доходили слухи о развлечениях его сестры с этими танцорами, он приказывал казнить их, и это нисколько не печалило принцессу.

 


Фердинанд Ройбе

 

 

…Однажды, прогуливаясь в окрестностях столицы, она увидала молодого крестьянина привлекательной наружности и пригласила его прийти во дворец с цветами и растениями. После того как он раз попал туда, никто более не видел его: несчастный юноша после удовлетворения страсти этой прихотливой и жестокой женщины был убит по ее приказанию».

 


Ignace Spiridon

 

 

В комментариях к роману «Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй» читаем: «Вначале она была наложницей письмоводителя Ляна, который приходился зятем императорскому наставнику Цаю. Жена у Ляна была до того ревнива, что убивала служанок и наложниц и закапывала их у себя в саду».

 


Анри Тану

 

 

Роберт ван Гулик описывает нравы, царившие в Китае во времена династии Хань: «Родственники императора Цзин-ди (156–140 гг. до н. э.) были по большей части выродками и садистами, они вступали в кровосмесительные отношения со своими сестрами и другими родственницами и также распутничали с любой замужней женщиной, которая им понравилась. Их супруги и наложницы часто вели себя не многим лучше. В главе 53 „Истории династии Хань“ нарисована мрачная картина сексуальной жизни при дворах этих князей.

 

 


Поль Труллебер

 

 

Князь Туан страдал от „истощения потенции“, „инь вэй“, и заболевал каждый раз, когда ему предстояла близость с женщиной. У него тем не менее был мальчик-любовник, которого он убил собственными руками, когда обнаружил, что тот вступает в тайные связи с женщинами его гарема.

 

 


Frederick Mulhaupt

 

 

Князь Чень, будучи дегенератом с садистскими наклонностями, развратничал со своими сестрами, а чтобы повеселить себя, он приказывал топить в озере перед дворцом мальчиков и девушек. Он заставлял провинившихся женщин гарема стоять нагишом во дворе в течение дня и бить в барабан, заставлял их голышом сидеть на дереве на протяжении нескольких дней, морил их голодом».

 



Франциско Масриера

 

 

«Жены и одалиски составляют высшее сословие из невольниц, — писала Мелек-ханум. — Если их господин богат, то они пользуются всеми прихотями роскоши: экипажами, выездами, пирами, прислугой всех родов. Но часто случается, что раба не долго остается единственной женой; муж вводит другую, которая делается уже подругой по привязанности. В каком бы положении ни находилась первая жена, будь она свободной или рабой, вторая жена всегда старается свести первую на задний план. Если вторая тоже раба, то дело оканчивается ревностью, если же она свободная женщина и происходит из семейства, уважаемого мужем, то бедная жена-раба должна переносить все неприятности, все унижения, которые только может придумать ревнивая и могущественная соперница. Жизнь первой жены становится рядом мучений, нередко оканчивающимся трагически.

 



Анри Тану

 

Если же раба поступит в гарем высокопоставленной женщины, то положение ее становится крайне плачевным: раба должна проводить ночи стоя, прислуживая во время оргий своей госпожи. Из простого каприза рабы часто осуждаются на бичевание их евнухами, вооруженными курбачами или кнутами из слоновой кожи.

 



Анри Тану

 

С другой стороны, эти несчастные создания иногда одновременно служат предметом страсти их господина и предметом ревности своих госпож. Ввиду постоянного одиночества, подстрекаемые мыслью быть одалиской или второстепенной женой, часто взятые насильно — они сами ищут случая вступить в связь. Но лишь только их госпожа узнает о какой-либо интриге, как на рабу обрушиваются все ужасы ее бешенства. Муж, терпение которого обыкновенно совершенно теряется, оставляет несчастную жертву во власти своей жены, которая с целью освобождения себя от соперницы старается ее продать».

 


Анри Тану

 

Рабыни-служанки, не имевшие шансов понравиться владыке гарема, вели свою войну за место под солнцем. Они старались сблизиться с главными женами, чтобы, оказав им какие-либо тайные услуги, получить на своих хозяек определенное влияние. Далее следовали примитивный шантаж и откровенное вымогательство. От таких рабынь хозяйки избавлялись разными способами. Рабынь пристраивали в жены к старым вдовцам. Или предлагали приличную сумму отступных и полную свободу за пределами своего дома. Если эти способы не помогали, находились евнухи, слуги или наемные убийцы, которые всегда были готовы совершить хорошо оплачиваемое черное дело.

 


Анри Тану

 



«Ревность принцессы простирается и на тех из ее невольниц, — писала Мелек-ханум, — которые служат ее страстям; при малейшем подозрении в измене она приговаривает их к смерти под ударами кнута».




Анри Тану

 

 

В книге Роберта ван Гулика читаем: «У князя Чу были две фаворитки, Ван Чаопин и Ван Тию. Когда князь заболел, наложница по имени Чаосинь ухаживала за ним и снискала его благосклонность. Однажды, когда князь развлекался с Тию, он обнаружил у нее в рукаве кинжал. Когда ее высекли и допросили, Тию призналась, что она и Чаопин договорились убить Чаосинь из ревности. Чу затем допросил Чаопин, которая созналась после того, как ее прижгли железными прутьями. Вслед за этим князь собрал всех женщин и сам убил Тию, отрезав ей голову, потом он заставил Чаосинь убить Чаопин. Он сделал Чаосинь своей главной женой. Она приревновала его к наложнице по имени Тао Ван-цзинь и оклеветала ее, сказав, что Ван-цзинь обнажалась перед художником, который рисовал ее портрет. Когда затем она также обвинила ее в прелюбодеянии, князь приказал ее выпороть и заставил других женщин жечь ее иголками. Ван-цзинь бросилась к колодцу и хотела утопиться, Чаосинь приказала вытащить ее и virga intra pudenda eius adacta interfecif (Латинский текст приведен, как в подлиннике). Затем она отрезала жертве нос, язык и губы и приказала сжечь тело. Далее, когда князь оказал знаки внимания другой наложнице по имени Юнъай, Чаосинь оклеветала и ее. Юнъай бросилась в колодец, чтобы избежать истязаний, но Чаосинь приказала вытащить ее и пороть до тех пор, пока она не признается в супружеской измене».

 


foto
Анри Тану

 

 

источник:

Антонина Николаевна

http://www.liveinternet.ru/users/4479545/post227786265/

1827016_628f312bc0c8 (97x51, 3Kb)

 

Историям о безумных оргиях в турецком гареме мы обязаны не столько азиатскому распутству, сколько сексуальному голоду европейцев, измученных пуританской моралью.

 



Изображение

 


Дьюла Торнаи (Gyula Tornai, 1861–1928). «В гареме» (1901). «Что такое Дон Жуан и его mille e tre по сравнению с султаном? Второразрядный искатель приключений, обманутый обманщик, чьи скудные желания — капризы нищего — исчерпываются горсткой возлюбленных… Что за жалкая участь — шататься при луне с гитарой за спиной и томиться ожиданием в обществе полусонного Лепорелло! А султан?! Он срывает лишь самые чистые лилии, самые безупречные розы в саду красоты, останавливает взгляд лишь на совершеннейших формах, не запятнанных взглядом ни единого смертного…». Теофиль Готье (Pierre Jules Thеophile Gautier, 1811–1872), «Путешествие на Восток»

В 1218 году орды Чингисхана (Chinggis Khaan, ок. 1162–1227) обрушились на Среднюю Азию. Спасая свою жизнь от монгольской сабли, побросав весь скарб, все, кто жил на территории государства Кара-Киданей, устремились на юго-запад. Среди них было и небольшое тюркское племя кайы. Спустя год оно вышло к границе Конийского султаната, занимавшего к тому времени центр и восток Малой Азии. Сельджуки, населявшие эти земли, как и кайы, были тюрками и верили в Аллаха, поэтому их султан счел разумным выделить беженцам небольшой пограничный удел-бейлик в районе города Бурса, в 25 км от побережья Мраморного моря. Никто тогда и представить себе не мог, что этот крошечный участок земли окажется плацдармом, с которого будут завоеваны земли от Польши до Туниса. Да, речь идет об Оттоманской (Турецкой) империи и турках-османах, как принято называть потомков кайы. И чем дальше распространялась власть турецких султанов в последующие 400 лет, тем роскошнее становился их двор, куда стекалось золото и серебро со всего Средиземноморья. Воистину, они были законодателями мод и образцом для подражания в глазах правителей всего исламского мира. И, конечно, притчей во языцех был султанский гарем. В это легко поверить, достаточно один раз побывать на женской половине султанского дворца Топкапы в Стамбуле: это даже не город, это — целое царство.
О чем мечтать в гареме

Вообще, слово «гарем» (haram) — не турецкое, а арабское. И обозначает оно всё, что запретно, тайно или недоступно, в частности часть дома, где жили жены и наложницы хозяина. По-турецки гарем назывался «сараем» (saray), то есть большим домом или дворцом. Отсюда и французское «сераль», как любили называть покои султана в Европе в XVIII–XIX веках, рисуя в своем воображении сладострастный образ огромного публичного дома. Однако это были всего лишь праздные домыслы, хотя число султанских рабынь действительно не может не впечатлить. Так, при Мехмеде III (Üçüncü Mehmet, 1568–1603) их было около пяти сотен. Пополнялся сераль пленницами, захваченными в военных походах, купленными на невольничьих рынках или подаренными султану его приближенными. Обычно брали черкешенок, которыми тогда называли всех жительниц Северного Кавказа. В особой цене были славянки. Но в принципе в гареме мог оказаться кто угодно. Например, там провела большую часть своей жизни француженка Эме де Ривери (Aimée du Buc de Rivéry, 1763-?), кузина Жозефины Богарне (Joséphine de Beauharnais, 1763–1814), будущей жены Наполеона (Napoléon Bonaparte, 1769–1821). В 1784 году по пути из Франции на Мартинику она была захвачена в плен алжирскими пиратами и продана на невольничьем рынке. Судьба была к ней благосклонна — позже она стала матерью султана Махмуда II (Ikinci Mahmut, 1785–1839).

Обычно возраст молодых рабынь составлял 12–14 лет. Их отбирали не только по красоте и здоровью, но и по уму: «дурочек» не брали, ведь султану был нужна не просто женщина, но и собеседница. Поступившие в гарем проходили двухгодичное обучение под руководством кальф (от турецкого kalfa — «начальник») — старых опытных рабынь, помнящих ещё дедов царствующих султанов. Девушкам преподавали Коран (все попавшие в гарем принимали ислам), танцы, игру на музыкальных инструментах, изящную словесность (многие одалиски писали хорошие стихи), каллиграфию, искусство беседы и рукоделие. Особо стоит сказать о придворном этикете: каждая рабыня должна была знать, как наливать своему господину розовую воду, как подносить ему туфли, подавать кофе или сладости, набивать трубку или надевать халат.



Изображение

 


Жан Огюст Доминик Энгр (Jean Auguste Dominique Ingres, 1780–1867). «Большая одалиска» (1814). Одалисками (от турецкого odaliq — «служанка») в XVIII–XIX веках на Западе называли всех наложниц гарема, без различия их статуса



Через два года девушку ждал экзамен, который принимала сама валиде-султан — мать царствующего султана, первый человек в гареме. Не сдавшие отправлялись на кухню и в дворницкие, сдавшие — становились джарийе, потенциальными наложницами султана. Мы говорим потенциальными, потому что далеко не каждой выпадало счастье разделить с султаном ложе. Многим суждено было прожить свой век в тоске и ревности. Правда, если одалиска в течение девяти лет так и не познала султана, её старались при первой возможности выдать замуж за какого-нибудь чиновника, обеспечив хорошим приданым и вернув свободу. Вообще, к гаремным рабыням отношение было вполне заботливым и внимательным. Даже самой последней джарийе из султанской казны всегда выдавалось денежное содержание на косметику, наряды и сладости, а на праздники делались дорогие подарки.

Те, кто не впал в депрессию, тоскуя о родном доме, мечтали стать гёзде (gözde — любимая, пользующаяся благосклонностью), то есть теми, с кем султан провел хотя бы несколько ночей. Но даже если это была всего одна ночь, статус одалиски резко повышался, ей полагалось повышенное содержание, более комфортабельные покои и несколько черных рабынь. Численность гёзде обычно не превышала сотни. Такое счастье могло выпасть одалиске в любой момент: султан мог положить на нее глаз в самом начале, когда ему представляли сдавших экзамен джарийе, или во время прогулки, или на торжестве, где прислуживала будущая счастливица. Тогда султан посылал своей избраннице подарок и букет цветов — это означало, что он ожидает её сегодня ночью. Понравившись султану, гёзде получала шанс стать икбал (ikbal — счастливая), то есть фавориткой. Их было относительно немного: у Махмуда I (Birinci Mahmut, 1696–1754) их было пятнадцать, а Селима II (İkinci Selim, 1524–1574) — девять. Можно представить, насколько отличался уровень жизни фавориток-икбал от других рабынь. Если же гёзде или икбал беременели и приносили султану сына или дочь, они становились кадинами (kadin — женщина, мать), небожительницами гарема, ну, а самым счастливым выпадала честь стать султанскими женами — кадин-эфенди.

Жен у султана было четыре, больше не позволяли законы шариата (количество рабынь не ограничивалось). Но с точки зрения мусульманского права, статус кадин-эфенди отличался от статуса замужних женщин, обладавших личной свободой.

Замужняя женщина в Турецкой империи, — писалЖерар де Нерваль, путешествовавший по Востоку в 1840-е годы, — имеет те же права, что и у нас и даже может запретить своему мужу завести себе вторую жену, сделав это непременным условием брачного контракта […] Даже и не думайте, что эти красавицы готовы петь и плясать, дабы развлечь своего господина — честной женщине, по их мнению, не пристало обладать подобными талантами.

Турчанка вполне могла сама инициировать развод, для чего ей было достаточно лишь представить в суд свидетельства плохого с ней обращения.

Первые султаны ещё брали в жены принцесс из соседних государств, но вскоре эта практика прекратилась: агрессивная политика Турции не предполагала никаких долговременных союзов, основанных на брачных связях. С кадин-эфенди все было гораздо проще: никаких контрактов и обязательств. Именно отсутствие контракта позволяло султану отправлять рассердившую его жену в Старый дворец, а на её место брать новую. Но такое бывало крайне редко и вовсе не означает, как полагали европейцы, что со своими женщинами султаны обращались исключительно как с неодушевленными предметами. Конечно, султаны зачастую были деспотичны, но их сердцам были ведомы и нежность, и привязанность, и страсть. А уж как представляли себе гаремный секс! Ведьмы на шабаше, наверное, застеснялись, если бы им рассказали о нем. Чего стоит один де Сад (Donatien Alphonse François de Sade, 1740–1814). Все дело в том, что европейские путешественники и дипломаты так и не смогли разобраться в исламской сексуальной культуре, произвольно истолковав её принципы.

 



Секс во имя Аллаха

В сравнении с Европой, отношение к сексу в исламской цивилизации было принципиально иным. В христианском мире физическое удовольствие от любви даже с законной супругой всегда воспринималось как некое маргинальное состояние, которое незаметно заводит в трясину смертных грехов. Ведь в Эдеме секса не было. Он появился после грехопадения и то лишь с одной определенной задачей — воспроизводством рода. В исламе же секс представлялся естественным продолжением любви духовной: «Если ты не любил и не знал страсти, то ты — один из камней пустыни» (аль-Ансари, XI век). С аль-Ансари был согласен и аль-Газали (Abū Ḥāmid Muḥammad ibn Muḥammad al-Ghazālī, 1058–1111), известный толкователь священных текстов из Хорасана. В своем труде «Счастливый мусульманский брак» он писал, что без соития любовь ущербна. Отказываясь от нее, мусульманин отказывается от дара, ниспосланного ему Всевышним, что означает его оскорбление. Именно поэтому в исламской культуре, в отличие от европейской, не было культа платонической любви, равно как и узаконенной практики монашеского аскетизма — ведь сам Мухаммед (Muhammad ibn ‘Abdullāh, 571–632) запретил своему сподвижнику Усману ибн Мазуну идти по пути полового воздержания с целью полностью посвятить себя служению Аллаху.

И если по европейским средневековым представлениям при соитии рядом с любовным ложем всегда должны были крутиться бесы, дабы распалить воображение партнеров и тем самым ввести их в грех мысленного блуда, то в исламе любящие находились под благословением Всевышнего. Если на Руси перед тем, как познать женщину, снимали нательный крест, то на Востоке произносили басмалу: «Бисмиллахир-рахманир-рахим» («Во имя Аллаха Милостивого ко всем на этом свете и лишь для верующих в День Суда»). Тем, кто придерживался этого обычая, Мухаммед обещал, что ангелы, записывающие наши деяния, беспрерывно будут записывать им благие деяния до тех пор, пока они не совершат обязательное купание (посткоитальное омовение). И если вследствие этого сближения произойдет зачатие и родится ребенок, то им запишется столько же добрых дел, сколько раз будет дышать этот ребенок и последний из числа его потомков.

Именно это полноправие секса европейцы интерпретировали как разрешение интимной распущенности. На самом деле это было не так. Напротив, в гаремах никогда не было и не могло быть тех оргий, в которые погрузилась европейская аристократическая богема в XVIII веке, уверенная, что в этом она подражает султанам Турции. Последние же никогда не сомневались в том, что хуже, чем отказаться от дара Аллаха, может быть только одно — осквернить этот дар. Поэтому в стамбульском гареме соблюдались все ограничения, налагаемые Кораном на сексуальную сферу. Это касалось анальной, групповой или однополой любви вместе с остальными формами сексуальных извращений. Не разрешалось даже смотреть на половые органы партнера во время соития (в остальное время это было можно), и султаны аккуратно укрывали свое достоинство парчовым покрывалом (иначе, по поверию, зачатый ребенок мог родиться слепым). Именно из-за запрета на разглядывание гениталий в гаремах не изучалась Камасутра, вернее тот её раздел, который посвящен сексуальным позам (техническими приемами любви одалиски владели в совершенстве).

Была и другая причина: турки считали, что ребенок, зачатый в неестественной позе, родится косым или горбатым. Но надо сказать, что султаны не страдали сексуальным пресыщением — их вполне устраивали две-три традиционные позиции. Некоторые даже отказывались от позы, когда мужчина находится сзади: их смущало все, что могло ассоциироваться с анальным сексом. Правда, существует теория, что в гаремах процветала гомосексуальная педофилия. Но это отдельный вопрос (отсылаем читателя к статье Акмаля Саидова «Гарем: При свете голубой Луны» в «Историческом журнале», 2005, №12).

 

 

foto

 

1827016_4707367cd3c9a90222860701b45a4abe (56x63, 5Kb)

 


Сложнее обстояло дело с оральным сексом. Среди придворных философов и теологов в разные времена не было единства — считать ли мужскую жидкость грязной, как кровь и моча, или чистой, как слюна или молоко матери. Те султаны, которые придерживались первой точки зрения, были вынуждены не доводить оральные ласки до семяизвержения. Некоторые даже боялись смотреть на свое семя, полагая, что от этого может помутиться рассудок.

Помимо уже упомянутых запретов, в османском гареме было запрещено подходить к женщине в период месячных, во время хаджа и в светлое время месяца Рамадан. Нежелательным считалось и сближение в три ночи месяца по лунному календарю: первую, пятнадцатую и последнюю, иначе ребенок мог родиться слабоумным. Это же могло произойти в случае, если после «первого акта соития не совершить омовения и не испустить мочу» (аль-Газали).

 

Наконец, нельзя не сказать и о галантности гаремного секса. Считалось недостойным султана оставить женщину неудовлетворенной или начать соитие без ласк. В течение всего процесса женщина должна была чувствовать, что она любима и защищена. Не даром исламские философы говорили, что «секс — это милосердие». Большую часть ночей султан должен был проводить со своими женами, а не с икбал, причем каждой из кадин-эфенди он должен был оказать одинаковую долю внимания, никого не обижая. А если у властителя половины мира в силу возраста или плохого самочувствия не было сил на любовные утехи, он должен был воспользоваться имитатором своего мужского достоинства.
Интимный механизм политики

Одалисок обычно заставляли предохраняться от беременности, используя гомеопатические мази и отвары. Но, конечно, такая защита была недостаточно эффективной. Поэтому в задней половине дворца Топкапы всегда раздавался щебет детских голосов. С дочками было все просто. Они получали хорошее образование и выдавались замуж за высших чиновников. А вот мальчики — шах-заде — были не только источником материнской радости. Дело в том, что каждому шах-заде, не важно, был ли он рожден от жены или наложницы, принадлежало право претендовать на престол. Формально царствующему султану наследовал старший мужчина в семье. Но на деле были возможны разные варианты. Поэтому в гареме всегда шла скрытая, но беспощадная борьба между матерями (и их союзницами), грезящими, что они когда-нибудь смогут получить титул валиде-султан.

Вообще, участь шах-заде была незавидна. С восьми лет каждого из них помещали в отдельную комнату, называемую кафес — «клеткой». С этого момента они могли общаться только со слугами и учителями. Родителей им доводилось видеть лишь в самых исключительных случаях — на больших торжествах. Они получали хорошее образование в так называемой «Школе принцев», где их учили письму, чтению и толкованию Корана, математике, истории, географии, а в XIX веке ещё французскому языку, танцам и музыке. После завершения курса наук и наступления совершеннолетия шах-заде меняли прислугу: теперь рабы, обслуживающие и охраняющие их, заменялись на глухонемых. Такими же были и одалиски, скрашивающие их ночи. Но они не только не могли слышать и говорить, у них были удалены яичники и матка, дабы не допускать появления в гареме незаконнорожденных детей.

 

продолжение:

http://www.istorya.ru/forum/?showtopic=3588

1827016_628f312bc0c8 (97x51, 3Kb)

 

Рубрики:  ***Живопись
Метки:  

 

Добавить комментарий:
Текст комментария: смайлики

Проверка орфографии: (найти ошибки)

Прикрепить картинку:

 Переводить URL в ссылку
 Подписаться на комментарии
 Подписать картинку