Святые 40 мучеников, в Севастийском озере мучившиеся. В 313 году святой Константин Великий издал указ, согласно которому христианам разрешалась свобода вероисповедания и они уравнивались в правах с язычниками. Но его соправитель Ликиний был убежденным язычником и в своей части империи решил искоренить христианство, которое значительно распространилось там. Ликиний готовился к войне против Константина и, боясь измены, решил очистить от христиан свое войско. В то время в армянском городе Севастии одним из военачальников был Агриколай, ревностный сторонник язычества. Под его началом была дружина из сорока каппадокийцев, храбрых воинов, которые вышли победителями из многих сражений. Все они были христианами. Когда воины отказались принести жертву языческим богам, Агриколай заключил их в темницу. Воины предались усердной молитве и однажды ночью услышали глас: "Претерпевший до конца, тот спасен будет". На следующее утро воинов вновь привели к Агриколаю. На этот раз язычник пустил в ход лесть. Он стал восхвалять их мужество, молодость и силу и снова предложил им отречься от Христа и тем снискать себе честь и расположение самого императора. Снова услышав отказ, Агриколай велел заковать воинов. Однако старший из них, Кирион, сказал: "Император не давал тебе права налагать на нас оковы". Агриколай смутился и приказал отвести воинов в темницу без оков.Через семь дней в Севастию прибыл знатный сановник Лисий и устроил суд над воинами. Святые твердо отвечали: "Возьми не только наше воинское звание, но и жизни наши, для нас нет ничего дороже Христа Бога". Тогда Лисий велел побить святых мучеников камнями. Но камни летели мимо цели; камень, брошенный Лисием, попал в лицо Агриколаю. Мучители поняли, что святых ограждает какая-то невидимая сила. В темнице воины провели ночь в молитве и снова услышали утешающий их голос Господа: "Верующий в Меня, если и умрет, оживет. Дерзайте и не страшитесь, ибо восприимете венцы нетленные". На следующий день суд перед мучителем и допрос повторился, воины же остались непреклонны.Стояла зима, был сильный мороз. Святых воинов раздели, повели к озеру, находившемуся недалеко от города, и поставили под стражей на льду на всю ночь. Чтобы сломить волю мучеников, неподалеку на берегу растопили баню. В первом часу ночи, когда холод стал нестерпимым, один из воинов не выдержал и бросился бегом к бане, но едва он переступил порог, как упал замертво. В третьем часу ночи Господь послал отраду мученикам: неожиданно стало светло, лед растаял, и вода в озере стала теплой. Все стражники спали, бодрствовал только один по имени Аглаий. Взглянув на озеро, он увидел, что над головой каждого мученика появился светлый венец. Аглаий насчитал тридцать девять венцов и понял, что бежавший воин лишился своего венца. Тогда Аглаий разбудил остальных стражников, сбросил с себя одежду и сказал им: "И я - христианин!" - и присоединился к мученикам. Стоя в воде, он молился: "Господи Боже, я верую в Тебя, в Которого эти воины веруют. Присоедини и меня к ним, да сподоблюсь пострадать с Твоими рабами".аутро истязатели с удивлением увидели, что мученики живы, а их стражник Аглаий вместе с ними прославляет Христа. Тогда воинов вывели из воды и перебили им голени. Во время этой мучительной казни мать самого юного из воинов, Мелитона, убеждала сына не страшиться и претерпеть все до конца. Тела мучеников положили на колесницы и повезли на сожжение. Юный Мелитон еще дышал, и его оставили лежать на земле. Тогда мать подняла сына и на своих плечах понесла его вслед за колесницей. Когда Мелитон испустил последний вздох, мать положила его на колесницу рядом с телами его святых сподвижников. Тела святых были сожжены на костре, а обуглившиеся кости брошены в воду, чтобы христиане не собрали их. Спустя три дня мученики явились во сне блаженному Петру, епископу Севастийскому, и повелели ему предать погребению их останки. Епископ с несколькими клириками ночью собрал останки славных мучеников и с честью похоронил их. Имена мучеников сохранились: Кирион, Кандид, Домн, Исихий, Ираклий, Смарагд, Евноик, Валент, Вивиан, Клавдий, Приск, Феодул, Евтихий, Иоанн, Ксанфий, Илиан, Сисиний, Аггей, Аетий, Флавий, Акакий, Екдекий, Лисимах, Александр, Илий, Горгоний, Феофил, Домитиан, Гаий, Леонтий, Афанасий, Кирилл, Сакердон, Николай, Валерий, Филиктимон, Севериан, Худион, Мелитон и Аглай. Память 40 мучеников относится к кругу наиболее чтимых праздников. В день их памяти, 9 марта, облегчается строгость Великого Поста и совершается литургия Преждеосвященных даров. Молитва первая О святии славнии страстоносцы Христовы четыредесяте, во граде Севастии Христа ради мужественно пострадавшии, чрез огнь бо и воду проидосте, и яко друзи Христовы в покой Небеснаго Царствия вшедше, имате велие дерзновение ко Пресвятей Троице ходатайствовати о роде христианском: наипаче же о почитающих святую память вашу, и с верою и любовию вас призывающих. Испросите у всещедраго Бога прощение согрешений наших и жития нашего исправление, да в покаянии и нелицемерной любви друг ко другу поживше, со дерзновением предстанем страшному судищу Христову, и вашим предстательством одесную праведнаго Судии предстанем. Ей, угодницы Божии, будите нам защитницы от всех враг видимых и невидимых, да под кровом святых ваших молитв избавимся от всех бед, зол и напастей до последняго дне жизни нашея, и тако прославим великое и достопокланяемое имя вседетельныя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Молитва вторая О страстотерпцы Христовы, во граде севастийстем мужественно пострадавшии, к вам, яко молитвенникам нашим усердно прибегаем и просим: испросите у Всещедраго Бога прощение согрешений наших и жития нашего исправление, да в покаянии и нелицемерной любви друг ко другу поживше, со дерзновением предстанем страшному судищу Христову и вашим предстательством одесную Праведнаго Судии предстанем. Ей, угодницы Божии, будите нам, рабам Божиим (имена), защитницы от всех враг видимых и невидимых, да под кровом святых ваших молитв избавимся от всех бед, зол и напастей до последнего дне жизни нашея, и тако прославим великое и достопоклоняемое имя Вседетельныя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая, Неневестная Богоневесто, Богородице Марие, Госпоже мира и Надежде моя! Призри на мя, грешнаго, в час сей и Егоже из чистых кровей Твоих неискусомужно родила еси Господа Иисуса Христа, милостива мне соделай матерними Твоими молитвами; Того зревшая осужденна и оружием печали в сердце уязвившаяся, уязви душу мою Божественною любовию! Того в узах и поруганиях горце оплакавшая, слезы сокрушения мне даруй; при вольном Того ведении на смерть душею тяжце поболевшая, болезней мя свободи, да Тя славлю, достойно славимую во веки. Аминь.

http://www.zakonbozhiy.ru/proshu_pomolitsja/

Вторая часть:
Клевета
фото
Паисия Святогорца
Видение Панагии
Отец Иоанникий
Отец Иосиф, юный уроженец Кипра

А тем временем зловредный диавол, который не мог выносить жительства по Богу, и увидел как все его козни против Старца оказались тщетными, а именно, что он потерпел поражение, воздвиг против Иосифа многих монахов Святой Горы. К Старцу приходили многие, не удосуживаясь даже поинтересоваться о его распорядке, и когда им отказывали, то они поднимали шум. Старец говорил: «Кто бы это ни был, всякий, кто придет утром, изменяет, ограничивает наш распорядок». Онажды кму-то ожидающему приема он крикнул:

– «Будь ты и сам ангел, в этот час я тебя не приму!»

Только в редких случаях, крайней необходимости, которые определял сам Старец, он открывал дверь после полудня – до вечера. Но такое происходило весьма-весьма редко, потому что каждый час был на счету и для того, чтобы поговорить с благовременным посетителем, необходимо было «ломать устав».

Один послушник Старца недоумевал об его упорстве в выполнении устава и однажды заметил:

– «Геронда, потому именно, что вы имеете такую «любовь» и оказываете столь «великое снисхождение» ко всем посетителям, так что никогда не принимаете никого вне распорядка, этим самым Вы их и подвигаете к соблазну». На что Старец ответил:

– «Мой опыт показал, что мне нужно делать именно так, потому что иначе я не мог бы сохранить ту чуткость , через которую Бог ведет меня». Другими словами, стремление старца Иосифа к безмолвию, не было своеволием, но он понял, что это – призвание свыше, полученное им через непрестанную умную молитву. Так он и объяснял:

– «Притязания людей на то, чтобы монахи принимали их в любое время, – это новый путь, который умножается здесь, на Святой Горе. Куда бы ты ни пошел, отцы тебя гостеприимно примут. А наш долг – продолжать трезвенное предание свв. Отцов, таких как свт. Григорий Палама. Когда он подвизался здесь, на Афоне, он убегал и скрывался в ущельях и пещерах, любым образом усиливаясь достичь уединения, чтобы умело возделывать умную молитву, строго сохраняя свой безмолвный устав».

Тем не менее, Старец заботился о том, чтобы во избежание соблазнов заранее уведомить паломников о своем уставе. Он признавался: «Я во всех моих делах продолжаю делать и говорить так, как зеркало, и делом, и словом, или же служением, стараюсь не дать подозрения никому». Более того, Старец был очень внимательным, чтобы не осудить тех, которые его поносили. По этому поводу он говорил: «Оставьте их, пусть говорят против меня. Они имеют такие глаза и так видят. Эти люди еще не достигли того, чтобы их глаза видели правильно».

Старец никогда не вступал в беседу с теми, кто говорил о нем злое. Просто он им сострадал и не имел упокоения ни днем, ни ночью, молясь за них. Из-за строго устава мало-помалу начало распространяться мнение, что Старец находится в прелести. Впрочем, такие мнения уже высказывались и раньше, как я уже заметил выше, потому что Иосиф следовал отшельнической традиции, отличной от общежительной, которая является общепринятой на Святой Горе. Тем временем в скиту Малой Святой Анны слухи о прелести начали укрепляться и обостряться.

Даже в настоящее время многие старые отцы скита вспоминают: то, что подвигло многих на вражду против Старца, была зависть. Что же именно случилось тогда? Приходили монахи и миряне, большей частью из мира, и спрашивали: «Где тут живет старец Иосиф исихаст?» И после того, как посмотрели всех других отцов, они приходили познакомиться со старцем Иосифом. В то время как большинство отцов скита были благоразумными и делали все из хороших побуждений, нашлись и такие, немногие числом, которые злословили Иосифа. Многие пришедшие из мира знали этих отцов и бежали посмотреть на неграмотного и неотесанного старца.

К несчастью, слухи на Святой Горе распространяются очень быстро немощными, ленивыми, нерадивыми и, кроме того, злобными монахами. Старец же и устав свой не изменил, и оправдываться не собирался. Тогда даже и многие благоразумные отцы по-человечески обманулись и поддались, поверив необоснованной клевете. По крайней мере, самого Старца личные оскорбления нисколько не задевали, но он очень скорбел о том, что поносится сам отшельнический образ жизни, которому он следует, то есть само святое установление исихазма, как часть Предания, сохраняемого в Церкви.

Конечно, Старец был опытным атлетом и не преткнулся от таковых искушений. А потерпели вред те, которые жаждали научиться умной молитве, но по причине бывшего злословия отдалились от Старца. Например, когда первый раз пришел на Афон известный подвижник старец Паисий, он был наслышан о старце Иосифе и жаждал встречи, надеясь получить духовную пользу. Но встретил какого-то «доброхота», который его отговорил от посещения. Лишь много лет спустя, когда блаженный старец Паисий прочитал книгу «Изложение монашеского опыта», в которой содержатся письма Иосифа Исихаста, тогда он уразумел, какой ущерб потерпел и воскликнул:

– «Боже мой! Что я потерял! Что я потерял!»

Паисий Святогорец, первые годы на Афоне

Поистине, сколько жаждущих оленей прибегло бы к родниковой воде Спасения, находящейся у старца Иосифа, если бы враг нашего спасения не посеял свои клеветнические плевелы?

Однажды, когда Старец пришел издалека, один шатаюшийся монах говорит мирянину, который находился вблизи Иосифа:

– А вот этот – прельщенный.

Когда Старец приблизился, он это услышал, но ничего не сказал. Мирянин стал вглядываться в него, раз, еще раз. Старец отошел и нисколько не был смущен этим происшествием. Мирянин удивился этому и ответил:

– Какой тактичный этот человек, который находится в прелести!

Да что там говорить, многие злословили на старца лишь из-за того, что подвижник не хотел отвлекаться от делания молитвы и празднословить. Поэтому ему и приложили ярлык – «прельщенный». Впрочем, к несчастью, и в настоящее время если какой-либо келиот отказывается открыть дверь безразлично кому, то немощные и неученые монахи проявляют такую же «заботу» и о нем.

Старец же знал, что делает, расставляя вещи по своим местам. Он говорил: «Это искушение. А я буду делать свое дело». Безусловно, очень его укрепляли слова прп. Исаака Сирина: «В наше время в мире много искушений, и злоба не удалится от тебя. Но они пускают ростки и внутри тебя, и внизу, под ногами твоими. Поистине, как ты не отдалишься от места, в котором находишься, так тем более не убежишь от искушений. И когда Бог дает знак, Он хочет избавить тебя от искушений. Все же это промыслительно устраивает Бог Своей Премудростью для твоей собственной пользы, по мере того, как ты упорно стучишь в дверь милости Божией через страх скорби, Бог всевает в твой ум размышление о Нем, и ты приближаешься к Нему посредством молитвы, и сердце твое освящается через непрестанную память Божию» .

Поистине, Старец подвизался день и ночь годами для того, чтобы победить искушения своим долготерпением, всепрощением, самоукорением и молитвой до тех пор, пока не получил от Бога огромную благодать в молитве. Но для достижения этой меры, чтобы оправдывать своих клеветников, он вытерпел настоящее кровопролитие внешней брани. Как он сам писал своей духовной дочери: «Знаешь ли ты каково, когда ты не искушаешь – тебя искушают? Ты не крадешь – у тебя крадут? Ты благословляешь – тебя проклинают? Ты милуешь – тебя обижают? Ты хвалишь – тебя осуждают? Приходят без причины, чтобы тебя обличить, постоянно звать тебя прельщенным – до конца жизни? А ты знаешь, что это не так, как они говорят. И видишь искушение, которое ими движет. И, как виновный, ты каешься и плачешь, что ты такой и есть.

То, о чем шла речь, – самое сильное. Поскольку воюют с тобой и они, и ты воюешь сам с собой, чтобы убедить себя, что так и есть, как говорят люди, хотя это не так. Когда видишь, что ты абсолютно прав, и убеждаешь себя, что ты не прав.

Это, сестра моя, искусство из искусств и наука из наук. Бьешь себя палкой, пока не убедишь себя называть свет тьмой и тьму светом. Чтобы ушло всякое «право». И чтобы окончательно исчезло возношение, чтобы ты стал младенцем при полном разуме.

Чтобы видеть всех, когда тебя никто не видит нисколько. Ибо тот, кто станет духовным, всех обличает, не обличаемый никем. Все видит. Имеет глаза свыше, а его глаза не видит никто». Этим и только лишь подобным этому доказывал свою святость старец Иосиф.

Опять же, в другой раз Старец уверял: «… вся моя жизнь – это сплошное мученичество, а более всего я страдаю от других людей: когда хочешь их спасти, а они тебя не слушают, и ты плачешь и молишься за них, а они издеваются над тобой, и ими управляет искушение…»

Тем временем, несмотря на терпение и молчание Старца, дела постепенно ухудшались. А именно, в скиту Святой Анны решили его наказать, «…чтобы его смирить и он освободился от своей прелести». Во всяком случае, его начали отправлять на различные трудовые послушания, как например, покрыть известью Храм Скита. И он выполнял все это с невозмутимым послушанием. Если кто наблюдал за ним, и мог видеть с какой готовностью, терпением, смирением, молчанием и послушанием Старец выполнял эти трудовые повинности, те понимали его внутреннее состояние и умирялись. Тем не менее, кроме всего прочего диавол продолжал восставлять против Старца больше и больше немощных отцов. Тогда Старец решил защитить себя и первый раз пришел в Скит дать ответ отцам. Но дело зашло уже слишком далеко. В конце концов, Монастырь, которому принадлежит Скит, вместе со Скитом решили его изгнать.

Узнав об этом решении, Старец сильно болел душой. Он испытывал страдания не столько о своем собственном поношении, которое, наконец, уже произошло, и он не мог это остановить словами, сколько о душевном вреде, который несут отцы. Итак, он вошел в Церковь и упал с плачем пред иконой Пресвятой Богородицы. И прямо там, на солее, где он молился, он почувствовал внутри себя некое утешение и исполнился света, как всегда бывает в начале созерцания, его сердце изливалось через край от Божественной любви, и он вышел из себя.

После этого он видел следующее откровение, как он сам описал: «Я находился в некоем ослепительном Свете, и передо мной простиралась безграничная долина, подобная морю без ориентиров, и все пространство было покрыто вечными снегами. Мне казалось, что я шел по направлению к Востоку, но не ступал на землю и не чувствовал никакой тяжести или чего-то, ограничивающего меня. Как мне казалось, я был одет только в свои бедные одежды. Я шел очень быстро и удивлялся тому, как это возможно так двигаться, не прилагая усилий, и что это значит, и куда я вообще иду? Наконец, я подумал: «Как я вернусь назад, я ведь здесь ничего не знаю: что здесь находится, и куда я направляюсь?»

Я как бы остановился и осматривался вокруг с недоумением, – нет, совсем не со страхом, и как бы услышал впереди меня на достаточном расстоянии разговор. Я направился прямо в то место и поспешил, чтобы найти тех, которые разговаривают, может быть, они мне объяснят, что это? И весь изумленный недоумевал: «Как я оказался в этом прекрасном месте? Я осмотрелся по сторонам, куда бы скрыться на случай, если кто-то неожиданно встретится и будет меня ругать за то, что я без разрешения пришел туда. Осматриваясь с любопытством направо и налево для того, чтобы найти выход, я увидел в земле яму, в которую вел спуск, по которому кто-либо мог бы сойти в подземное пространство, как в больших городах . Я сошел и открыл одну подземную дверь… Там был храм Пресвятой нашей Владычицы Богородицы. И там сидели прекрасные юноши, великолепно одетые в прекрасный наряд. Они имели крест красного цвета, находящийся на груди и прямо на шлеме. Тогда восстал с трона один юноша, одетый в сияющие одежды, он, похоже, был военачальником, и мне говорит с теплотой, как давно знакомому:

– «Иди сюда, ведь тебя ждем».

И он предложил мне сесть.

- «Простите меня, – говорю, – я недостоин сидеть здесь, мне достаточно и того, чтобы постоять здесь, у ваших ног». Я оробел и стыдился, потому что чувствовал, что одет в мою старую рясу, которая была неопрятной и разорванной. Улыбаясь, он взял меня за руку, и мы стали спускаться по роскошной лестнице, а внизу послышалась мелодия. Когда спуск окончился, я этого почти не заметил, передо мной был какой-то огромный зал, который являлся, пожалуй, притвором Церкви, потому что в нем находились прекрасные стасидии, заполненные всесветлыми юношами. Юноши были похожи один на другого как по возрасту, так и по внешним чертам. Они пели гимн, который я слышал первый раз.

Когда я все это увидел, я застыл на месте и не мог ничего сделать. Я только удивлялся этому величию и прекрасной мелодии псалмопения. Как только мы достигли внизу ровного места, мой провожатый оставил меня и прошел вглубь, к Востоку, где, казалось, и располагался сам Храм. А те юноши предлагали мне стать в одну из их стасидий, и меня провели с такой теплотой, что мне даже подумалось, что они меня давно знают и были моими сердечными друзьями. Изнутри, из главного Храма, послышался новый гимн, явно обращенный к Госпоже нашей Богородице. Я хотел, чтобы меня оставили сесть где-либо прямо там, на полу, чтобы удивляться этому великолепию. В то самое время отворилась дверь, и снова вошел военачальник, который привел меня туда. Он воскликнул мне с радостью:

– «Заходи же, о. Иосиф, иди-ка сюда, пойдем поклонимся».

Я не мог сдвинуться с места от смущения, но он взял меня за руку. Мы прошли мимо тех светлых юношей и достигли входа. Когда он открыл дверь и провел меня внутрь этого невообразимого великолепия, в безграничное величие, не знаю, был ли это храм, или небо, или трон Божий, я замер неподвижно. Все мои чувства, все мое созерзание, все, что было у меня, переполнилось Славой и тем Светом, который был нетварным, превосходящим всевозможную белизну и непредставимо тонким.

Тогда я увидел перед собой изумительный алтарь этого великолепного храма, из которого, как от солнца, лучился свет. От того места расточались слава и великолепие. Тогда я различил две больших иконы справа и слева от царских врат: Господа нашего Иисуса Христа и Всенепорочной Матери Его, сидящей на троне. Она держала на Своих коленях предвечного нашего Бога в образе ребенка. Как только я смог получше рассмотреть, потому что меня совершенно пленило это созерцание, они мне уже не показались иконами, но это были Они Сами, действительно, живые. И пресвятой Младенец воссиял так, что все прежние звуки уже не были слышны, потому что вокруг пели славные военачальники. В это время мой провожатый дал мне знак, чтобы я приблизился и поклонился, и обратил меня к Госпоже нашей Богородице, всех христиан Утешению . Я не знаю, сколько времени я был без движения, в то время как я был распростерт перед Ней и пытался удивляться Ее славе и величию. Мой провожатый, который, казалось, имел большую близость и дерзновение к Ней, просительным тоном и очень чистым голосом, которому я и сейчас дивлюсь, обратился к нашей Госпоже:

«Владычице, и Госпожа всяческих, Царице ангелов, Непорочная Богородице Дево, яви Свою благодать на этого раба Твоего, который столь страдает ради любви к Тебе, чтобы он не изнемог от скорби!»

Тогда… (что мог сказать я – низкий и недостойнеший из всех людей?) Внезапно от Ее Божественной иконы изошло такое сияние, и явилась Сама столь прекрасная Всесвятая Богородица, во весь рост. Она держала в своих объятиях Спасителя мира, Господа нашего Иисуса, полная благодати и величия. От таковой красоты, светлейшей миллионов солнц, я упал ниц к Ее ногам, не в силах взглянуть на нее, и плакал и восклицал:

– «Прости меня, Матушка моя, что я в своем неведении Тебя печалю. Владычице моя, не оставь меня!»

Тогда я услышал издалека сам медоточивый Ее глас, превосходящий всяческое утешение. Она говорила мне:

– «Почему ты опечалился? Возложи свою надежду на Меня!»

После чего Она обратилась к моему провожатому: «А сейчас верни его в то место, где он подвизается». Я почувствовал, как кто-то взял меня за плечо, и, пробуя подняться, оказался уже в своей келье, в том же положении, в каком я был вначале, когда молился, и плакал так, что, поистине, пришел в себя мокрым от слез и полным радости!

С тех пор и до настоящего времени я питаю к нашей Госпоже такую любовь и почитание, что только одно Ее имя меня наполняет духовной радостью. Ее слова «Возложи свою надежду на Меня!» были с тех пор и до настоящего времени – единственным моим Утешением» .

С того момента наша Пресвятая Богородица просветила тех представителей Скита, которые были настроены против Старца, к долготерпению. Они дали Старцу «евхитико скитико», в то время как до этого он имел «евхитико эримитико» . Тем временем, кроме всего прочего, гонение стихло, прошла клевета и скорби одна за другой.

Однажды, когда его сердце сжималось от сильной боли, Старец снова пришел в свою церковку и начал молиться со слезами ко Всесвятой Богородице и целовать Ее икону на алтарном иконостасе. Он пришел, ища прибежища у Всесвятой, потому что Она Сама уже говорила о том, чтобы Старец возложил надежду на Нее.

В какой-то момент Старец устал и сел в стасидию. Внезапно алтарная икона засияла светом, и тогда образ Богородицы принял обычные живые очертания. Ее лик был столь прекрасен и столь светел, что Старец не мог на Нее даже взглянуть, поскольку Божественный Младенец в Ее объятиях сиял подобно солнцу. В это время Старец исполнился такой любви к Богу, что не ощущал тяжести своего тела и, выйдя из себя, дивился. Тогда Пресвятая поцеловала его, и он исполнился радости и благоухания. А Она сказала ему гласом, сладчайшим меда:

– «Разве Я тебе не говорила: возложи свою надежду на Меня? А ты почему безнадежен?!»

Пресвятая простерла свои руки, чтобы дать Старцу Сладчайшего Иисуса нашего. От такой неожиданности Старец не мог шелохнуться. Тогда этот Небесный Младенец приблизился и погладил ручкой все его лицо. А Старец поцеловал пухленькую ручку Младенца, которая была живая. Душа Старца исполнилась таковой любви к Богу и Света, что он уже не мог стоять на ногах и упал на пол. В это время Пантанасса снова вошла в свою икону, а Старцу оставила Свое Божественное утешение и невыразимое благоухание. Когда он пришел в себя, начал целовать то место, где стояла Пресвятая. Это место благоухало еще долгое время. «Я чувствовал нежную ручку нашего Иисуса!» – впоследствии вспоминал старец Иосиф, удивляясь снисхождению Господа к своему ничтожеству.

Старец признавал, что такие виды созерцаний есть не что иное, как некое чувство иной Жизни, непознаваемой и не различимой телесными чувствами, той жизни, которой вы «не знаете» . Он говорил, что если бы кто-либо попытался описать увиденное, совершенно невозможно было бы дать другим даже понять – что в действительности случилось. Сам же он просто дает неясное описание. Сходным образом, как сам Павел не мог даже описать то, что видел на третьем небе, так и не понимал до конца самого своего восхищения на Небо, поэтому он и пишет о «неизреченных глаголах» .

Бог в нужное время утешал Старца подобными видениями, потому что в ту пору он был покинут. Он не имел ни одного человека опытнее себя, чтобы предаться ему как руководителю. Ведь тогда отцы и духовники плохо разбирались в умной молитве и действительных благодатных состояниях. И если кто-то настаивал та том, чтобы дать им объяснение, то это объяснение считалось прелестным. Просто отцы не имели соответствующего опыта, ведь то, что относится к святым, только святые и «постигают». Отцы говорили Иосифу:

– «Чадо мое, это все слишком сложно, лучше оставить это!» Тем не менее, Старец не отступал. Бог просветил его к долготерпению –настаивать на своем, и он говорил с характерным мужеством:

– «Да как же? Разве Бог, который нас призвал, – не Тот же Самый, Который давал такую благодать и отцам Церкви? А мы-то почему ее не находим?!»

Действительно, Старец вместе с необразованностью сочетал смирение и терпение, поэтому Бог помогал ему, ведь «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» .

Отец Иоанникий Послушание до смерти

В скиту Святой Анны, в каливе Честного Креста, жило одно братство папы-Анания . В то время оно насчитывало около десяти отцов. Они были искусными иконописцами, и мало-помалу рыбачили для нужд братства. Они жили внимательной монашеской жизнью и имели большую любовь и милосердие. Они говорили:

– «Кто может принести хоть рыбешку Старцу Иосифу? Ага! Все в этом братстве милостивые, отцы – аскеты, давайте-ка отнесем им немного рыбы, да и они помолятся за нас!»

Так, по своему великому братолюбию они как-то послали одного монаха, о. Ианникия, чтобы он отнес немного рыбки Старцу. Это был один юный молодец примерно двадцати двух лет. Иосиф своими духовными очами прозрел, что это был очень хороший парень, и сказал сам себе: «Постой-ка, а ну давай поучим умную молитву с этим монахом».

Старец начал объяснять ему различные духовные вещи:

– Детка, как у тебя дела? Говоришь ли умную молитву?

– Ба, Геронда, да кто же меня этому научит?!

– Апостолы говорят, что нужно держать память об Имени Иисусовом. И в «Лествице» говорится: «Именем Иисусовым поражай демонов…». Оказывай послушание своему старцу и когда рыбачишь, среди ночного безмолвия молись, говоря: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» и поймаешь гораздо больше рыбы. В противном случае тебя поймают демоны.

Старец говорил простыми словечками с этим простым парнем как на тему молитвы, так и о послушании. Его наставления нашли «тучную пажить» в этом юном монахе. Ревность распаляла его.

О. Иоанникий по совету старца Иосифа попросил благословения у своего старца последовать этим наставлениям. И папа-Ананий оказал снисхождение.

Находясь в своей лодке один посреди уединения и безмолвия ночного моря, о. Иоанникий восклицал непрерывно молитву: «Господи Иисусе Христе… Господи Иисусе Христе…» . Как только молодой монах предался всей душой этому благословенному деланию, молитва начала говориться свободно и родила в нем сердечную теплоту. Так этот монах научился и принял молитву от старца Иосифа, потому что место приятия было очищенным. Впоследствии он соделался одним из лучших монахов Скита и его имя помнят все старые отцы.

О. Иоанникий прибегал так часто к старцу Иосифу, что признавался:

– «Старче, Бога – Его я не видел, а тебя – видел!»

Однажды во сне Старец видел, что пришел в одно государство. В то время, когда он достиг крепости государства, один человек показал ему впереди небольшой очень красивый удел, в котором находились многие плодоносные деревья, это место изобиловало водичкой. Человек сказал ему:

– «Этот всепрекрасный удел предназначался для тебя, однако он был задаром отдан о. Иоанникию».

Как только Старец проснулся, начал недоумевать об этом сне: «Что же это могло значить?!» И сказал следующее: «Это может обозначать две вещи: или Иоанникий получил от меня молитву, или же он скоро умрет» .

На другой день пришел папа-Анания и говорит Старцу:

– Геронда, о. Иоанникия вырвало с кровью…

Это означает, что монах был поражен туберкулезом, «чахоткой», и очевидно микроб уже попал в легкие. По крайней мере, это значило, что болезнь его ведет стремительными шагами к смерти. Старец сказал ему:

– Детка умрет. Это и я увидел. Только не говорите ему ни слова о моем видении.

Папа-Анания, как любящий отец, еле вымолвил:

– Я его поведу в Ватопед, там есть один врач.

– Куда бы ты ни пошел, мальчику не предназначено жить.., – ответил Старец.

Отцы братства папы-Анания первое время верили тому врачу из Ватопеда, который поставил неправильный диагноз . Но дела все ухудшались, и скоро недуг Иоанникия стал очевиден. Тогда старец, папа-Анания, посеелил его в удаленную келью, чтобы ему не мешали отцы. Ему приносили немного хлеба и иное, что требовалось.

А монах, между тем, ходил каждую ночь к старцу Иосифу, чтобы слушать духовные слова и укрепиться душевно. Так Старец ему рассказывал о иной Жизни, о Рае, как душа человека уходит в Небо, о мытарствах, которые ей предстоит встретить. Всеми этими рассказами монах подготавливался, ведь через небольшое время он умрет, так как имел туберкулез.

Когда же монаху стало тяжелее, и он уже не мог подняться к Старцу на гору, он пожаловался:

– Геронда, я уже не могу подниматься наверх.

– Я сам сойду, Иоанникий, и составлю тебе компанию, я сойду ночью. Я буду молиться по четкам, я буду молиться своей умной молитвой, и после этого, когда окончу, я поднимусь наверх и уйду прежде рассвета.

И действительно, Старец сходил вниз, утешая монаха, а как только увидел, что дело близится к концу, сказал:

– Иоанникий, когда придет Ангел, чтобы взять тебя, скажи Ему, чтобы вы зашли и ко мне со мной попрощаться!»

– Да будет благословенно, – сказал монах, – я скажу Ему, чтобы зашел.

Но Иосиф, чтобы быть уверенным, сказал его старцу:

– Как только изойдет душа Иоанникия, звоните в колокола, чтобы и мы наверху, на горе, получили это известие.

Перед смертью о. Иоанникий около двух часов видел Пресвятую Богородицу! Папа-Анания вошел в комнату и о. Иоанникий говорит ему, как бы расстроенный и возмущенный:

– «Что хочет эта Жена здесь? Уберите Ее отсюда! – Однако вслед за этим он пришел в себя и говорит. – Оставьте Ее, оставьте Ее, это Сама Пресвятая Богородица!!!»

Папа-Анания отвечает ему:

– Иоанникий, как ты понял, что это Пресвятая Богородица?

– Я сказал Ей прочитать молитву «Богородице Дево…», и Она прочитала все.

– Хорошо, Иоанникий, а где Она сидит?

– Да вон там, в стороне.

– А какая на Ней одежда?

– Красная.

– Спроси Ее: «Когда я умру?»

– Богородице моя, когда я умру?

– Что Она тебе сказала?

– Когда Господь захочет.

Папа-Анания уходит, а тот же момент входит о. Харлампий.

– Она сейчас ушла, – прошептал Иоанникий.

– Кто ушел? – Спросил о. Харлампий.

– Богородица.

– Здесь была Пресвятая Богородица?!

– Да – ответил Иоанникий.

Через два часа он преставился ко Господу.

А между тем старец Иосиф видел сон о том, что этот монашек, Иоанникий, не только спасся, но и наследовал те неизреченные небесные блага «которые Бог приготовил любящим Его» .

Старец считал о. Иоанникия как своим сыном, потому что Иоанникий взял Его молитву, Его Благодать, а в конце концов еще и удел получил, который надлежало наследовать Старцу Иосифу.

В день его преставления в то время, как Старец вырезал крестики, и вдруг неожиданно начал восклицать:

– Арсений! Арсений! Наш Иоанникий здесь! Преставился Иоанникий и со мной прощается!

И действительно! Через некоторое время ударил колокол внизу. В самом деле, Ангел-хранитель Иоанникия оказал послушание Старцу! Поистине, в случаях, когда речь идет о святых аскетах, и ангелы им повинуются. Ведь душа человека по природе выше ангелов.

Отец Иосиф, юный уроженец Кипра, впоследствии получивший имя Ватопедский.

Вершина Афона

Летом 1947 года один юный монах, о. Иосиф, из мученического Кипра, пришел на Святую Гору поклониться и получить душевную пользу. Он с великой ревностью «искал человека», который мог бы быть его руководителем в трезвенном делании. Он посетил старца Иосифа в ските Малой Святой Анны. После их беседы он уразумел святость Старца и умолял оставить его около себя послушником.

На эту его просьбу старец Иосиф ответил:

– «Ни место нам не позволяет, ни, тем более, устав не разрешает, чтобы мы имели здесь кого-либо еще».

Дело в том, что к тому времени Старец был несколько разочарован в людях, по своему опыту. Ведь за единственным исключением старца Арсения, никому не удавалось следовать за Иосифом на таком высоком аскетическом уровне. К нему уже приходило достаточно людей с большой ревностью, но они не имели необходимого самоотвержения, которого требовал устав братства. В результате они создавали бесконечные трудности. Именно по этой причине Старец стал отказывать.

Однако пришедший с добрым произволением монах и не подумал терять такую возможность. Он годами изучал святоотеческие тексты об умной молитве, умоляя Бога явить ему непрелестного руководителя. И вот теперь, когда Бог явил того, кого с такой горячностью он искал, это все потерять?! Так, с горячими просьбами и слезами он упорствовал в своей мольбе.

Его смиренное упорство изумили Старца. Он первый раз в жизни видел кого-то, кто сам так сильно желал Умной молитвы. Но все-таки он сомневался. Тем не менее, на упорство монаха Старец ответил, что помолится и сделает так, как его просветит Бог. Так они расстались.

Действительно, во время бдения Старец много молился, чтобы Бог открыл ему Святую Волю Свою. Да и новый монах от желания и волнения испустил реки слез в молитве, ища Божественной милости. Его упорство подвигло Старца Иосифа, принять его, и с великой радостью о.Иосиф сделался новым послушником.

Новый послушник с самого начала положил хорошее основание. В первое время он, конечно, много бедствовал от невероятных ежедневных трудов, от жесткого окружения, лишений, недостатка одежды, тяжелого климата, строгого их распорядка и обучения ради Бога от Старца. Тем не менее, его чистая юношеская ревность и благодать Божия сделали невозможное не только возможным, но и радостным во время труда, относящегося к подвижничеству.

В те времена царила большая нищета вследствии междоусобной гражданской войны. Обычные рукоделия монахов не пользовались спросом, и денег не было. Когда Старец увидел, что за их рукоделие уже ничего не дают, и он не может купить пропитание, в том числе и для о. Иосифа, несмотря на то, что их нужды были очень малы, он был вынужден после первой недели отправить Иосифа в разные монастыри, чтобы он там работал и «зарабатывал» бы себе на хлеб.

Это было великим испытанием для юного о. Иосифа, чистая душа которого жаждала подвизаться около своего великого учителя трезвения. Не зря говорится: «вот, благое послушание превыше жертв» . Он не уперся и не возразил: «Эй! Я пришел сюда с Кипра для молитвы, а ты меня посылаешь на поля?! Если бы я этого хотел, я бы оставался там, где был прежде!» Наоборот, он имел такую веру к Старцу, что с готовностью принял это тяжелое послушание. У него выросли крылья, чтобы упокоить своего духовного руководителя.

Так, до 1953 года за послушание он ходил по монастырям и работал в садах, на оливках, на сборе урожая, на различных подсобных работах и очень мало видел своего старца. Послушник от одной работы бежал к другой, и только на краткие перерывы ему удавалось вернуться в скит Малой Святой Анны, чтобы получить высокие духовные наставления от своего Отца.

Он встречался со многими монахами и мирянами, и многие из мирских людей его уязвляли своей недоброжелательностью. От всего этого и от беспорядка в жизни он уставал душевно. Вокруг он слышал жесткие, бранные слова, а иногда и хулу . Особенно последнее резало его сердце, потому что он пришел от весьма благочестивого окружения и сам имел глубокую веру и благочестие. Тем не менее, всякий раз, как только начинало истощаться его терпение, хотя он и не говорил об этом никому, всегда к нему приходило письмо от его Старца!

«Там всегда я находил описание моего состояния, с разъяснением того, откуда и как возникли трудности, беспокоившие меня. Поразительным было то, что еще до того, как я успевал его распечатать, во мне происходило изменение. Все печальное исчезало, и я исполнялся духовной радости, так что уже ни о чем не заботился из того, что прежде меня мучило и стесняло! Иногда это происходило и без всякого письма, благодаря ощущению того, что старец каким-то вышеестественным образом присутствует рядом. Всякий раз, когда он духовно приближался ко мне, я это понимал с ясностью, не допускавшей никакого сомнения ».

И вот, наступил август 1949-го года. Урожай был собран и молодой о. Иосиф вернулся в Малую Святую Анну на Панигир Успения Пресвятой Богородицы. Наконец-то, он получил возможность снова следовать уставу, который жаждало его юношеское сердце.

В один прекрасный день, 19 августа, как рассказывал сам о. Иосиф Ватопедский, он приготовился пойти в свою келью, соответственно уставу. Старец остановил его, сжал ему руку и сказал с улыбкой:

– «Вечером я тебе пошлю посылку. Будь внимателен, чтобы ее не потерять!»

О. Иосиф не понял, что он имел в виду. Да и кто вообще мог бы понять такую загадку?! В данный момент Старец не упустил возможности его смирить. «Кто бы знал, как велико мое вечернее изнеможение от жары! А он мне снова готовит еще что-то? – Думал он. – Наверное, какой-нибудь строгий выговор или что-либо подобное?!» . В итоге он не придал большого значения словам Старца, и когда вскоре прилег отдохнуть перед началом бдения, все забыл.

Что же на самом деле случилось в тот вечер? Он сам рассказывал так: «Не помню точно, как я начал бдение, но только хорошо знаю, что не успел я много раз произнести Имя Христово, как сердце мое исполнилось любви к Богу. Внезапно она умножилась настолько, что я уже не молился больше, но с изумлением дивился преизбытку этой любви. Я хотел обнять и расцеловать всех людей и всю тварь, и в то же время я испытывал такое смирение, что чувствовал себя ниже всех созданий. Поистине, полнота и пламень моей любви были устремлены ко Христу нашему, я чувствовал Его присутствие здесь, но только не мог его видеть, чтобы припасть к Его пречистым стопам, и спросить, каким образом Он так попаляет сердца, оставаясь в то же время невидимым и сокрытым?

Тогда я имел едва ощутимое удостоверение, что это – благодать Святого Духа и это – Царствие небесное, о котором Господь говорит, что оно находится внутри нас и восклицал: «Пусть так будет всегда, Господи, и больше мне ничего не надо!» Это продолжалось достаточно времени, и мало-помалу я снова вернулся в прежнее состояние. Придя в себя, я с нетерпением ждал удобного времени, чтобы сбегать к Старцу и узнать – что это было, и как оно произошло?

Было примерно 20 августа, полнолуние, когда я бегом прибежал к Старцу и нашел его вне келии, прогуливающимся по маленькому дворику. Как только он меня увидел, заулыбался и прежде, чем я положил поклон, сказал мне:

– Видишь как Он сладок, наш Христос? Теперь ты узнал на деле, каково то, о чем ты так настойчиво просил? Теперь потрудись, чтобы сделать эту благодать своим собственным достоянием, чтобы нерадение не похитило ее у тебя!

Я немедленно упал к ногам его и воскликнул:

– Вижу, Геронда, я, недостойный всякой твари, благодать и любовь Христа нашего, и понял теперь дерзновение отцов и силу их молитв!

Когда же я ему подробно рассказал, что со мной случилось, и искал подробных объяснений, как это произошло, он по смирению ушел от ответа на этот вопрос, только сказал мне:

– Бог над тобой умилосердился, тебя помиловал и явил тебе Свою превосходящую благодать, чтобы ты не сомневался в учении свв. Отцов и не был малодушным.

Тогда я понял смысл обычая: просить других, чтобы они молились за нас с полной верой и доверием к Богу: «Помолись обо мне, отче! Сотвори о мне молитву, батюшка! Помяни мя отче в своей молитве!»

Все вышеизложенное указывает на то, что есть две разные вещи. Одно – когда мы говорим: «Молитвами святого моего Старца…» и сами противостоим трудностям и искушениям жизни с Его молитвой. Совсем другое – когда Сам Старец, как власть имеющий, посылает нам благодать, благословение и духовное состояние, которое он сам хочет, соответственно его собственному удостоверению и волеизъявлению. Это характерно только для харизматических и Богоносных Старцев .

После 1953-го года политическая неустроенность и нищета прошли. Наконец, о. Иосиф смог постоянно пребывать со старцем Иосифом, которого жаждала душа его.

Вначале Иосиф жил в келье, приготовленной для отдыха папы-Ефрема Катунакского для тех случаев, когда он приходил служить. Получалось, что два раза в неделю, а обычно больше, о. Иосиф не имел места для отдыха. Поэтому перво-наперво он построил небольшую каливку, на расстоянии около двухсот метров от церковки. Один Бог знает, какие благодатные состояния испытывал послушный юный о. Иосиф в этом триблагословенном жилище, напоенном слезами и потом старца Иосифа.


Отец Ефрем

По просьбе верующих г. Одессы и их пастыря прот. Илии на нашем информационном портале Афона была заказана на Святой Горе икона «Достойно Есть». Подобный образ ранее находился в с Свято-Вознесенском Мещанском храме г. Одессы, который теперь восстанавливается из руин. Новая икона «Достойно Есть», таким образом, стала тем средоточием, которое объединяет людей с пастырем в порыве к единой цели, возрождению Православия.

Это достаточно большой образ 1,5 метра на 1 метр, поэтому писался он более почти два месяца. Мы впервые написали образ такой величины. По афонской традиции, когда пишется такая большая икона, то доска, на которой пишется образ омывается святой водой, которой сначала омывают первообраз - саму икону «Достойно Есть». Также доска мажется маслом от первообраза, масло и вода добавляются в краски. Служатся Литургии, в которых особенной молитвой поминается мастер-иконописец, а большую икону обычно пишет целое братство. Тем не менее, все это формальные действия, дань традиции.

Икона - это прежде всего лик. Все остальное второстепенно. Мы пишем образ и стараемся, чтобы он был красивым, а Бог уже влагает в изображение необъяснимую искру, и лик оживает. Так стало и с этой иконой, лик ожил, и вы сами можете в этом убедиться. Впрочем, как известно, фотография передает лишь 50 % впечатления, которое оказывает сам образ.

Дошло до комичных сцен, когда один из афонских келлиотов, увидев икону, не мог поверить, что образ написан руками. Заявил, что это печать плотером, вызвал экспертов из Афин, которые, взяли анализ краски, подтвердили рукотворность изображения.

Теперь этот рукотворный образ можно увидеть в Одессе. И образ, действительно, стал чудотворным в первые же дни своего существования. О чем мы имеем долг засвидетельствовать. Вероятно, о. Илия будет это фиксировать.

Специальный самолет отправился в Одессу, увозя благословение Святой Горы Афон. А мы поздравляем верующих г. Одессы с таким благословением. И хотя немного жалко, что Пресвятая Богородица в своей Иконе покинула Афон, тем не менее мы понимаем, что на Украине эта икона нужнее, там сейчас идет невидимая война за веру и видимая война - лишь ее проявление. Если такие иконы будут у Православных, то не по себе будет униатам и раскольникам. Пусть видят, что «С нами Бог!»

И очень радует, что наконец люди открыли для себя Афон: стали заказывать иконы не через коммерсантов или туроператоров, а напрямую общаться с монахами. От такой дружбы обе стороны чувствуют общую пользу. Несмотря на то, что эта статья запоздала, публикуем ее для информации.
http://www.isihazm.ru/?id=384&sid=5&iid=1892
Заказ на иконы мы принимаем здесь.

Эти поучения были сказаны старцем Порфирием своим духовным чадам. Среди них известная сегодня старица - герондиса Екатерина, записавшая поучение. Публикуем впервые в нашем переводе. - Святая Гора Афон

Я услышала, как Батюшка давал советы матери, которая осуждала своего единственного сына, что «он ее не слушает». Она негодовала и сердилась на сына.

Батюшка ответил своим сладчайшим повелительным голосом:
«Когда ты негодуешь и сердишься, ты грешишь вдвойне: по отношению к Богу и к своему ребенку! Послушай, что говорит святой Златоуст:

«Кто дает советы с гневом и негодованием, служит не Богу, но дьяволу».

Ребенок понимает по такому твоему поведению, что ты его не любишь, и противодействует еще больше.

А ты, таким образом, как будто бьешь его кулаком в живот.

Ты его еще и избаловала как своего единственного сына. Ты и виновата. Это чувствительный ребенок. Но покажи ему любовь, обсуди с ним проблему. Выслушай его с терпением. Не торопись в гневе наказать его.

Потерпи. Это великая тайна. Научись молиться Богородице, Христу, святым. Замечания делай с большой любовью и только после молитвы! Если он будет так же вести себя, будь так же настойчива
в молитве!

Ты и его отец позаботьтесь всякий раз спокой
но, с любовью и терпением объяснять ему, что
вы просите, чтобы он сделал.

Итак, терпение и молитва! Я молюсь."

Рассказывают, не так давно один молодой афонский инок уединенно подвизался в своей пустыне; попу­щением Божиим враг воздвиг на него жестокую плотскую и мысленную брань. Как и сколько ни молился бедный инок, как слезно ни просил помощи от Небесной Заступницы - все напрас­но: брань не только не утихала, но еще со дня на день более усиливалась, так что отчаянный подвижник впал в недоверчивость и говорил себе, что нет здесь живущим ни заступления, ни помощи от Царицы Небесной.

«Что ж я бьюсь понапрасну? - продолжал спрашивать себя рас­строенный инок, - зачем я остаюсь здесь?.. Пойду в мир. И здесь и там один Бог; спасение везде и всюду, кто только ищет того».

Недолго рассуждал так смутившийся афонский под­вижник: он собрал свои пожитки, склал их в торбу и пустился в путь. Переходя с холма на холм и с высоты на высоту по тяжелым каме­нистым путям, скоро утомился и выбился из сил несчастный беглец; он присел отдохнуть, присло­нился немного к дереву, и тихий, самый легкий сон упоил его усталые чувства. Что ж ему при­виделось?

Девица Божественной красоты и царс­твенного величия, осияваемая дивным светом, подходит к нему в сопровождении нескольких юношей ангельского вида.

- Куда ты собрался, брат? - кротко спро­сила Она инока.
В мир, - простодушно отвечал он и с чувством рассказал Ей свое горе, присовокупив, что подвижникам здесь совершенно никакой нет помощи от Божией Матери и что Она, верно, нимало не заботится о них.

- Воротись назад, - сказала с улыбкою Явившаяся, выслушав жалобы инока, - - и будь уверен, что твоя брань пройдет; а что каса­ется до Божией Матери, ты напрасно о Ней думаешь так; ты ошибаешься: Она заботится о Своих подвижниках и не престанет заботиться. Воротись же, брат! - прибавила Она и трону­лась его торбы с намерением снять ее с плеч его.

Инок от этого прикосновения очнулся; но никого уже не было пред ним, и только тихая и неизъяснимая радость играла в его умилившем­ся сердце. Он по самому виду узнал Небесную Посетительницу; тогда же вскочил с места и быстро и весело побежал в свою оставленную келлийку, не переставая благодарить Господа и Его Всепетую Матерь за их Божественный Промысл о спасении бедного человечества и за особенную державную помощь афонским отшельникам.

Не говоря о политических смутах в империи, в большей или меньшей мере имеющих косвенное влияние и на Святую Гору Афон, в 1818 году, по предречению одного прозорливца, на Святую Гору нанеслась необыкновенная гроза, так что хлеставший дождь походил на тяжелый водя­ной столп, разразившийся над всеми высотами Афона и катившийся по всем его направлениям опустошительным потопом. Гранит и мрамор, отторгаясь тогда от поразительных неподвижных скал, стрелою летели вниз, громили, коверкали и разрушали все, что ни попадалось навстречу их бурному стремлению.

Говорят, одну келлийку с горевшим в ней огоньком этот поток сбро­сил в море, вероятно, и с ее безмолвником. В эту ужасную кару было откровение одному святому старцу: он видел Богоматерь, нисшедшую с неба и ставшую на самом верху заоблачного Афона. Едва только простерла Она молитвенные длани Свои к небу о помиловании Ее подвижников, гнев Божий утих, и по-прежнему мир и спокойс­твие водворились на Святой Горе.

Нередко также случаются и дивные иску­шения с подвижниками, разумеется, с таки­ми, которые стоят или на высоте духовного совершенства, или слабы духом и доверчивы к своему сердцу и к собственным силам в опытах умной деятельности.

Нынешнею зимою случи­лось ужасное искушение с одним русским ино­ком, не отвергавшим и чуть ли еще не желав­шим необыкновенных проявлений духовного мира. Задумчиво сидел он однажды в темном углу своего скромного затвора, и Бог знает, чем была занята его мысль и самое сердце; только вдруг разлился пред ним небесный свет; рас­пахнулась дверь келлии, и в нее вошли два святителя в полном архиерейском облачении, вида самого величественного.

Бедняжка забыл перекреститься и бух им в ноги, прося благо­словения. Что ж вышло? Куда делись святи­тели, а вместо них явились ужасные львы и в разных образах торжествующие бесы, кото­рые, всплескивая своими грозными и гадкими лапами, закричали: «Наш! Наш!» - и вслед за тем пошла такая ж почти бесовская потеха, какую мы видим в жизни святого Исаакия Печерского.

Бесы до того остервенились, когда бедный инок перекрестился, что начали тормо­шить его платье, и так сильно, что, сбросив с себя одежду, он выскочил из келлии и ударился бежать, тогда как на всей Святой Горе лежал уже глубокий снег.

Живший с этим несчаст­ным братом старец, узнавши беду его, забыл и старость, и немощь свою и пустился настигать своего погибающего беглеца, боясь, чтоб бесы не ринули его в дебри и стремнины. Он настиг его тогда, как силы оставили уже прельщенно­го, и он без чувств упал на снег.

Молитвами и попечениями святого старца скоро инок оправился и по наставлению его вооружился против бесов, долго не перестававших видимо бороться с ним. Наконец сила креста и общие молитвы ученика и старца поразили и обес­силили бесов до такой степени, что как вихрь понеслись они в виду прельщенного ими инока, проклиная его и грозясь подобным искусом низложить его впоследствии. Это случилось уже в бытность мою на Святой Горе.

Не довольно ли писать-то? До будущего вре­мени. Прощайте. Я долго-долго надеюсь пробыть здесь и отправлюсь в Иерусалим не ранее сен­тября, предоставляя судьбу своей заграничной жизни и странствия по Востоку заступлению Царицы Небесной.

Р. 5. Сего дня (апреля 8-го) был у нас рус­ский святогорский монах, у которого борода так длинна, что опускается ниже колен, но, обвивая ее несколько раз вокруг шеи, он скрывает ее под шейным платком во избежание излишнего любо­пытства со стороны нашего брата.

Борода

Этот инок среднего роста и не так стар. Лет 12 назад тому скончался здесь старец, имевший бороду такой длины, что она на четверть волочилась по земле, когда он раскидывал ее. Рассказывают, что вер­ховный визирь, раз увидавши на иконе с длин­ными бородами наших святых Петра Афонского и Онуфрия Великого, засмеялся и при вымыслу такое изображение бородачей, каких, по его мнению, не могло и не может быть в сущ­ности.

— Помилуйте, — отозвались случившиеся при том христиане, - это не выдумка, а дейс­твительность и сущая истина, которую оправда­ет Афонская Гора и ныне: на ней и теперь есть инок с подобною бородою.

— Не поверю, пока не увижу такого борода­ча, — возразил визирь, — достаньте его и пред­ставьте ко мне.

Обо все этом тогда же христиане дове­ли до сведения Святейшего Патриарха Константинопольского, и тот вызвал к себе афонского длиннобородого старца. Когда представлен был визирю этот святогорец, любуясь на его чрезвычайную бороду, он за непременное почел довести такую редкость до сведения султана.

Султан захотел видеть святогорца, и инока ввели пред Его Величество. Долго рассматривал, долго любовался султан удивительною бородою, разбирая ее по волос­ку, и каждый волосок подергивая слегка для дознания — не навязные ли они. Наконец, уверившись в действительности патриархаль­ной бороды и полюбовавшись на нее досыта с придворными своими, султан благосклонно и с честью отпустил от себя старца, ученик которого и теперь еще жив в Кавсокаливском ските.

День рождение Богородицы, Твоя слава живет в веках! Ты Заступница и Помощница. Наши судьбы в Твоих руках! Тебя,Матушка,когда горюшко, Просим слезно мы: "Помоги! Да,прости Ты нас,наше солнышко, Ох,прости Ты нас,за грехи! Благодарствуем, Богородица, За любовь Твою и тепло. Горю нашему,Ты помощница. Изгоняешь из нас, Ты зло. Мы иконочку Божьей Матери Держим бережно при себе. Благодарствуем за сочувствие. Низко кланяемся Тебе!

ВИДЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ПАНИХИДЫ АФОНСКОГО МОНАХА. от Нина Россихина. Была родительская суббота, кончилась Литургия. Одни из присутствующих уже выходили из церкви, а другие остались и стали подходить к общему кануну (стоящему, по обыкновению, посредине церкви). Я же, пишет монах, стоял на клиросе. Вышли из алтаря священник и диакон. Священник провозгласил: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». Диакон зажег свечи, стал раздавать их присутствующим. И в это время я увидел, что много народа стало входить в дверь храма с улицы, а затем проникать сквозь стены и окна. Храм наполнялся множеством прозрачных теней. В этой массе я увидел женщин, мужчин, юношей и детей. Определил я по внешнему виду священников, императоров, епископов и между ними простого чернорабочего, дряхлого солдата-поселянина, бедную женщину и нищих вообще. После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили собой весь храм, становясь тесно друг с другом. Все они как буд-то стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему. Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины. Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней. Они (тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря. Некоторые из них как будто бы преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора. Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых. Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена. Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура. Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом с ними, глядели на них глазами, полными любви, радостного умиротворения. Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами. По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней все более выделялось радостных фигур. Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися. Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных - грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество. Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет еще близкий им человек и вызовет их в свою очередь. Но нет, новые лица не появлялись, и неназванным оставалось только радоваться радостью тех, которых призвали пришедшие для единения с ними. Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел еще более чудную картину. В то время, когда произносились слова «Благословен еси, Господи, научи мя оправданиям Твоим» или слова «Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих», видно было, как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших, как сердца сливались в одно общее сердце, как слезы не уныния, а радости, текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку, и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых. При облаке дыма благовонного кадила, при струях дыма от горящих свечей раздался дивный молитвенный призыв: «Со святыми упокой...», и я увидел, что вся церковь как один человек стала на колени и духи, имена которых были помянуты, молились и за присутствующих, и за себя, а те, о которых забыли, молились лишь за себя. Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, стоящие передо мной тени стали исчезать, и оставались только люди, пожелавшие отслужить еще частную панихиду за своих усопших. Тогда я увидел на лицах такой покой, такое удовлетворение, такое обновление, которое не в силах передать. Велик, свят и отраден для усопших обряд поминовения Православной Церковью. И как грустно бывает тем, кого предают забвению, лишая их не только радости видеть себя не забытыми, но и замедляя тем их духовное обновление и прощение их согрешений у Господа как во время панихиды, так тем более во время Литургии. Потому что с каждым разом, когда священник вынимает частицы за упокой душ, души эти получают милость, при­ближаясь к Царствию Божию. Эту жажду усопших - чтобы помнили - испытывает каждый из нас. Оттого нередко они и напоминают о себе в наших снах накануне их дней рождения или смерти, накануне родительских суббот. Каждое наше слово, мысль, воспоминание об усопшем моментально отзывается на нем, причем воспоминание добром - отрадно, воспоминание же злом - мучительно, ибо вызывает у него угрызение совести. Можно себе представить, как ужасны загробные муки для людей, которых трудно вспомнить добром. Вот почему законы народного милосердия требуют не говорить ничего дурного об усопших, чтобы не растравлять их душевные раны. Все сие должно служить нам предостережением: в жизни поступать так, чтобы после смерти своей не заслужить чувства презрения к нам, укора и ненависти или, еще того хуже, проклятия, и этим бы лишиться молитв наших близких.