Мелодия эоловой арфы: Томас Рифмач –
шотландский предок М. Ю. Лермонтова

Левагина С.Н., зам. директора Областной юношеской
библиотеки им. А.А. Суркова


«Опять, как в детстве, веришь, веришь
В то, что добро сильнее зла...
Шотландский вереск, шотландский вереск
Я сорвала...»
Н. Полякова.

В высшей степени достойно отметить юбилей библиотеки, носящей имя поэта, Лермонтовскими чтениями. Но в этом году отмечается еще один юбилей, который сам Лермонтов непременно отпраздновал бы в свой день рождения: 780 лет назад появился на свет Фома Лермонт –Томас Рифмач, живший где-то между 1220 и 1297 годами, шотландский предок Михаила Юрьевича.
Сказание об этом легендарном барде XIII века входит в число лучших европейских средневековых легенд на равных с его знаменитым творением –романом о Тристане и Изольде. Это единственный в своем роде случай, когда в миф превратились и автор, и его создание. Видимо, в обоих этих сказаниях заложено зерно вечности. Во все века в трудное время люди стремятся сберечь, прежде всего, духовные сокровища. "Как растение, чтобы пережить зиму, сжимается до семени, так высокие духовные устремления были вынуждены облечься в образы сказания и легенды" (Р Майер)1
М. Ю. Лермонтов познакомился с балладами Вальтера Скотта о Томасе из Эрсилдуна, видимо, еще в процессе освоения английского языка –в возрасте 14 –15 лет.2
Валентин Берестов в одном из своих интервью3 блистательно показал на примере Пушкина, что «сознательная программа человеческой жизни формируется в 14 –17 лет. Завязывается весь жизненный сюжет». И в дальнейшем творчестве разрабатываются уже заявленные в юности темы. Данная посылка, несомненно, поможет нам в применении к Лермонтову, потому что насколько Лермонтов скрытен в своих зрелых произведениях, настолько он душевно открыт в раннем творчестве. И ключ к строкам самого знаменитого стихотворения «Смерть поэта» (1837):

"А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастья обиженных родов!"
-следует искать именно там.

Юный Мишель, в младенчестве потерявший мать, мучительно переживал презрительное отношение к его отцу бабушки и ее богатых и знатных родственников. Разве мог «захудалый» род Лермонтовых соперничать со Столыпиными и Арсеньевыми! Родству с ними обязан Михаил Лермонтов не только зачислением в привилегированный Пансион, но и трагедией насильственной разлуки с отцом.
Не мне судить, виновен ты иль нет, -обращается Лермонтов к рано умершему отцу.

Ты светом осужден? Но что такое свет?
Толпа людей, то злых, то благосклонных,
Собрание похвал незаслуженных
И столько же насмешливых клевет.»4

Отец Михаила Юрьевича прослеживал свою родословную «всего лишь» с XVIII века и начал хлопотать о внесении себя и сына в родословную книгу тульского дворянства только в 1825 году. Хлопоты увенчались успехом в марте 1829 года.5 Сыну же этого было мало: он хотел гордиться своим родом, реабилитировать отца в глазах общества.

«Ужасная судьба отца и сына
Жить розно и в разлуке умереть,
И жребий чуждого изгнанника иметь
На родине с названьем гражданина!»6

Лермонтову был необходим знаменитый предок именно по отцовской линии, и он, по языковому соответствию, нашел сразу двух, не решаясь остановиться на каком-то одном из них.
Что касается могущественного испанского герцога Лермы7, первого министра Филиппа III, а впоследствии кардинала (Лермонтов дважды рисовал приснившегося ему герцога, увлекся испанской тематикой, делал запрос в мадридский архив и даже подписывался иногда в 1832-38 годах ”Lerma”), то уже после смерти поэта была доказана непричастность его к данному роду. Что может нас только порадовать, потому что герцог Лерма прославился как лихоимец и казнокрад, приведший Испанию к упадку, за что и был выслан из Мадрида после смерти своего покровителя –короля Филиппа, предварительно вернув награбленное в казну. Титул и фамилию герцог Лерма получил в 1599 году по г. Лерма в Бургосе.8
Род же Лермонтовых уходит корнями значительно глубже, и шотландская родина, о которой грезил 16 –летний поэт, оказалась реальностью.
(Вспомним стихотворение 1831 года «Желание» («Зачем я не птица, не ворон степной...»):

«На запад, на запад помчался бы я,
Где цветут моих предков поля...
И арфы шотландской струну бы задел,
И по сводам бы звук полетел...»

К сожалению, Михаил Юрьевич не читал затерявшегося в архивах вполне официального генеалогического документа 1698 г. –«поколенной росписи рода Лермонтовых», в которой внуки Георга Лермонта –шотландского «солдата удачи», поступившего на службу к молодому царю Михаилу Романову в 1613 г., -называют своим предком того шотландского Лермонта, который в XI веке за помощь королю Малькольму III, сыну короля Дункана, в разгроме Макбета получил поместье Дерси. Если бы Шекспир в своей известной трагедии назвал среди врагов Макбета еще одну –две шотландские фамилии, то это была бы фамилия Learmonth (или Lermont).
Исследователь жизни Георга Лермонта и его русского рода Овидий Горчаков нашел и заснял подлинные родословцы Лермонтов в Национальной библиотеке Шотландии в Эдинбурге.9 Деталями родословного древа Лермонтов занимается и созданная в 1991 г. ассоциация «Лермонтовское наследие», объединившая свыше 190 потомков рода Лермонтовых – Лермонтов, живущих в России, Великобритании, Монако, Югославии, Австралии, Люксембурге.10
По мнению исследователей, с историей рода Лермонтовых связаны многие достопримечательные места Шотландии – Эрлстон, Бервик, Данбер, Дерси, Балькоми, Сент-Эндрюс.
Об этом свидетельствует и герб рода Лермонтовых, который, в основе своей, повторяет старинный шотландский герб Лермонтов. Мы можем и сегодня увидеть этот герб в росписи потолка Башни Коллернай11 в Дерси.
Золотой щит. На золотом поле щита черный шеврон с тремя сквозными золотыми ромбами (веретенами). Остановимся на трех моментах, наиболее интересных для нас.
На гербе Лермонтовых под шевроном (или по-русски, стропилом) –таинственный черный цветок: черная роза, которая отсутствует на щите старшей ветви шотландских Лермонтов, зато нашлемник увенчан красной розой с шипами, а в щите младшей ветви - Лермонтов-Балькоми –таких роз целых шесть. То есть красная роза –эмблема клана Лермонтов. Она символизирует славу, а шипы –печаль. Слава пополам с печалью. Понятно, что это память о победах предков, доставшихся дорогой ценой.
Почему же в гербе русских Лермонтовых красную розу сменила черная? Дело в том, что черный шестилистник (а именно так выглядит геральдическая роза) –символ апостола Андрея Первозванного. Согласно преданию, на шотландский берег Северного моря в районе будущего города Сент-Эндрюса, где и сейчас расположены замки Лермонтов, бурей принесло шедший из Константинополя корабль, на котором ирландские иноки везли мощи Святого Андрея, ставшего покровителем этих мест.12
В честь него и был назван город Сент-Эндрюс. Но ведь Андрей Первозванный является и покровителем Руси (вспомним «Повесть временных лет»). Таким образом, черный цветок –глубокий и трепетный символ, объединивший для Георга Лермонта и его потомков две родины –Шотландию и Россию. Соответствующим образом изменился и девиз. На гербе Лермонтов-«Spero» (надеюсь) – часть девиза города Сент-Эндрюса –«Dum spiro, spero» («Пока дышу, надеюсь»). А на гербе Лермонтовых -«Sors mea Jesus» («Жребий мой –Иисус»)13 –вполне подходящий девиз для странствующего рыцаря, ведомого апостолом Андреем.
Кстати, Овидий Горчаков приводил данные о том, что славный Андреевский флаг (с косым крестом, на котором был распят апостол Андрей) привезен в Россию при Петре Великом именно шотландскими моряками.14 Этот флаг до сих пор присутствует в гербе Шотландии.
И последнее замечание –по поводу формы щита на гербе. А. Б. Лакиер – автор фундаментального труда по геральдике, вышедшего в 1855 году,15 подчеркивал, что средневековые гербы (в отличие от более поздних) строго различались по форме щита: щит рыцарей каждой страны имел особый вид,16 и можно было издалека определить, откуда прибыл его странствующий владелец. Так вот, форма щита Лермонтов –плоский сверху и закругленный снизу –испанская! Так, может быть, Лермонтов был прав в своих поисках испанских корней? Ведь рыцари, прибывшие в Шотландию вместе с королем Малькольмом III, были из самых разных мест. Впрочем, большинство исследователей считают, что тот первый шотландский Лермонт прибыл из Нормандии. Там, северо-западнее Парижа, до сих пор стоит город Эрмонт, что с традиционной французской приставкой «Ле» мог дать фамилию L’Ermont.17 Однако и в испанском Бургосе тоже был город Лерма... Так что вопрос остается открытым. В литературе же Томаса Рифмача называют англо-нормандским трувером.
Сохранились руины замков Дерси и Балькоми, причем последним владела та ветвь дерсийских Лермонтов, к которой принадлежал Георг Лермонт. Он выехал навстречу воинским подвигам из ворот замка Балькоми, а похоронен в Авраамиевом Городецком монастыре под Чухломой18 – в костромских наследственных землях, дарованных за верную службу.
От замка же его предка Томаса Лермонта из Эрсилдуна сохранилась стена Башни Томаса в Эрлстоне, на которой в 1894 году установлена памятная доска с надписью:

«Он говорил: "Прощай, отцовский дом!
Надолго я прощаюсь с замком древним.
Отныне ты не будешь никогда
Торжеств, пиров и мощи местом славным."»19

Томас был знатным вельможей и видным землевладельцем. Согласно легенде, он жил в высокой Башне Эрлов, построенной эрлами Марчами (впоследствии –лордами Эрсилдунскими) на краю древнего селения Эрсилдун (округ Мерс, графство Бервик), которое некогда служило резиденцией шотландским королям. По названию поселка Томасу дали кличку Эрсилдун, или Томас из Эрсилдуна. Благодаря необыкновенному поэтическому дару он получил прозвище Рифмач, а фамилия его была Лермонт (Lermont или Learmont).20
Сэр Вальтер Скотт, пламенный патриот своей родной Шотландии, увлеченно собирал материал о Томасе Рифмаче (он опубликовал это исследование вместо введения к рыцарскому роману "Сэр Тристрем" (1802), а позже дополнил и обобщил в вышедшем в Париже в 1838 г. сборнике “The poetical works of W. Scott”).
Очарованный образом Томаса Лермонта, Вальтер Скотт даже приобрел в 1812 году владение Абботсфорд, куда вошли и БашняТомаса, и Долина Рифмача, и ручей Лешего, и знаменитый Камень Дерева Эйлден22- там, по преданию, Томас изрекал свои пророчества. Пророчества Томаса были не менее знаменитыми, чем пророчества Мерлина, еще более древнего барда и волшебника, якобы жившего при дворце короля Артура в VI веке.
Пророчества как особый лирический жанр появились в древней Шотландии еще раньше эпоса. Они слагались аллитерационным стихом в виде длинных притч –монологов без заголовков, вступлений и диалогов. Древние барды –прорицатели, владевшие этим даром, считались избранниками богов. Пророчества Томаса Лермонта были в ходу при королевских дворах, упоминались в творениях известных шотландских поэтов XIV–XV вв: Барбура, Уинтауна, Генри Менестреля (Гарри Слепого), многие из них зафиксированы в рукописях, хранящихся в библиотеках Англии и Шотландии. Впервые собрал и опубликовал их в 1603 г. в Эдинбурге Роберт Вальдгрей в своей книге «Все пророчества Шотландии»23
Томас предвидел кровавую битву при Флоддене (1513), где шотландский король Джеймс IV потерпел поражение от англичан. Он предрек союз Шотландии и Англии, который суждено было осуществить потомку из рода Брюсов:

«То будет сын французской королевы.
Он править станет всей Британией до моря;
Из рода Брюсов будет он по крови
В девятом поколенье, я предвижу».

Этим человеком стал Джеймс VI (1603). В числе пророчеств Томаса Лермонта было и предсказание трагической смерти короля Александра III (1286).
Вспомним еще раз горькие строки Лермонтова про «обломки игрою счастия обиженных родов...»

«Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!»

-обращается поэт к светской черни. Его великий предок Томас тоже стоял у трона –у трона последнего шотландского короля истинно кельтского происхождения Александра III –и был не палачом, а певцом Свободы, Гения и Славы Причем в буквальном смысле.
По кельтскому обычаю, во время коронации король занимал место на «камне судьбы», а вперед выходил бард, который вел рассказ об истории
королевского рода, о происхождении короля, о его наследственном праве на верховную власть…24 Впоследствии тронный камень шотландских королей был встроен в трон английского короля.
Цветы поэзии, сопровождаемые игрой на десятиструнной арфе, канули в Лету, как и другие творения Томаса Рифмача. Удивительно, именно их совершенство, высокий поэтический уровень не позволил им дойти до наших дней, ибо не было в Шотландии своего Ярослава Мудрого, не только наводнившего Русь рукописными книгами, но и создавшего традицию записи звучавших устно литературных произведений. (Благодаря этой традиции, мы и читаем сейчас, через века, и «Слово о Законе и Благодати» Илариона, и «Слово о полку Игореве»). Увы, не то произошло со старинными напевами шотландского барда. Поэт и историк Роберт де Брюнн (1288 –1338) писал во вступлении к стихотворному рыцарскому «Роману о сэре Тристреме»: «Он был бы лучшим из всех, когда-либо сочиненных, если бы его можно было читать вслух в том виде, в каком он был создан автором - Томасом Эрсильдауном», но «…он написан таким цветистым языком и таким сложным размером, что теряет все свои достоинства в устах обыкновенных менестрелей, которые чуть ли не в каждой строфе что-то пропускают в ущерб и смыслу, и ритму отрывка.»25
Таким образом, Вальтер Скотт застал приближенными к подлинным текстам только пророчества Томаса, а его баллады и стихотворный роман –лишь в пересказе. Он воспользовался данным материалом для создания трех баллад о Томасе Рифмаче, положив их на старинный шотландский напев и даже присовокупив ноты. (Эти-то баллады и читал Лермонтов). Первая баллада – о путешествии Томаса в страну фей –народная, вторая –авторская, где использованы дошедшие до нас подлинные тексты некоторых пророчеств Рифмача, частично переработанных Вальтером Скоттом; и третья –о возвращении Томаса в страну фей –тоже авторская, где материалом служат, за неимением утраченных в веках баллад, народные легенды, которые Вальтер Скотт еще застал «живыми» в Абботсфорде, и фрагменты рыцарского романа «Томас из Эрсилдуна». Существует вариант легенды, который приводит в своей книге Овидий Горчаков. Я же остановлюсь на некоторых моментах реконструированной прозаической версии легенды, пересказанной Верой Марковой,26 т. к. эти моменты публикуемого в многих сборниках сказания никак не комментируются и остаются непонятными современному читателю.
Сказание «Томас Лермонт» объясняет нам, откуда взялись прошедшие через века три замечательных прозвища Томаса – Томас Правдивый, Томас Рифмач и Томас Верный.
Верным Томасом назвала его королева фей, когда после поцелуя влюбленного в нее поэта под деревом Эйлден она превратилась в седую старуху. Королева разрешила Томасу уйти, не следовать за собой, если стала ему страшна и противна. Но пораженный горем и сочувствием к ней, Рифмач продолжал любить ее и поклялся сопровождать королеву хоть в ад, хоть в рай. (Позже оказалось, что это была проверка рыцаря на верность, и королева снова стала молода и прекрасна). В этом необычном повороте сюжета (вспомним прямо противоположное поведение Финна по отношению к Наине у Пушкина), на мой взгляд, прослеживаются отзвуки старинных кельтских сказаний. Дело в том, что любовь для древних кельтов – магические оковы, судьба, уклониться от которой постыдно. Женщина могла словом любви наложить на мужчину заклятье –гейс. И стоило трижды произнести гейс, как он становился единственным законом, и не оставалось больше ни долга, ни обычая, никаких других священных уз, кроме этих – «Гнетущих Уз Все Выстрадавшей Любви»27 . И герой ирландской саги, действительно, шел за своей любимой на край света и даже на смерть. Ведь и в древнем сказании о Тристане и Изольде, по мнению исследователя Н. Малиновской, волшебный напиток появился только в XII веке, а первоначально это был гейс, который в VII веке наложила на племянника короля Марка Дростана зеленоглазая, рыжекудрая королева Эссилт.
Томасом Правдивым Лермонт назван потому, что, отпустив его через семь лет на землю, королева фей закляла его уста – отныне он должен был говорить только правду- и наградила его даром читать в людских сердцах и предсказывать будущее. Но еще до этого, когда скакали они с королевой в подземное царство, встретились им три дороги. Первая – узкая, тесная тропинка, вся заросшая колючим терном и кустарником, и на каждом шипе капелька крови. Это Путь правды, по которому трудно идти, но в самом конце его – свет, и радость, и слава.
Вторая дорога –широкая, окруженная цветущими лилиями и усыпанная мягким желтым песком –Путь лжи. Многие зовут его дорогой к небу, но в конце этого пути – только мрак, и бесславие, и горе.
Уже тогда Томас заявил, что никогда не пойдет по Пути лжи.
А они скакали по третьей дороге, никак не названной, но, по–видимому, это была дорога поэзии, ибо она то появлялась, то исчезала из глаз в тумане, и попадались на этой дороге воплощенные метафоры. Например, наши путники переправлялись через реки крови. Оказывается, это кровь, пролитая в битвах. Когда реки разливаются, как в половодье, в стране фей узнают, что на земле идет война. А кто как не поэты острее всего ощущают даже те трагедии, которые стали привычными? (Вспомним знаменитые слова Г.Гейне о том, что «мир раскололся, и трещина прошла, сквозь сердце поэта»).
И, наконец, прозвище Томас Рифмач говорит о даре поэзии, с помощью которого Томас выиграл в стране фей на состязании менестрелей золотую арфу, струны которой звенят сами собой, как горные родники или дальние водопады. Он пел там о Тристане и Изольде, и плакали не только дамы, но и облаченные в латы рыцари.
В конце сказания о Томасе к нему, празднующему в своем замке Эрсилдун вместе с лордом Дугласом и его шотландской дружиной победу над англичанами, приходит вестник, сообщающий о появлении у замка двух прекрасных белых оленей. Все сразу поняли, что их прислала за Томасом королева фей. Дело в том, что охота на белого оленя -обычное в средние века иносказание о подвиге во славу Прекрасной Дамы.28 А значит, ручные белые олени –знак, что Прекрасная Дама сама зовет рыцаря к себе. Томас повесил на шею жалобно, как человек, застонавшую арфу, грустно простился с родной Шотландией («На земле тосковал я по королеве фей, а в ее стране буду вечно тосковать по тебе, край мой родной») и ушел вслед за оленями вброд через реку Лидер, и никто никогда не встречал его больше среди живых.
Интересно, что в сохранившемся пророчестве, которое лежит в основе данного прощания из легенды, Томас говорит не только о грядущем разорении своего очага29 («Когда зайчиха принесет зайчат на камне очага»), но и о вырождении самого рода Лермонтов. И это возвращает нас к лермонтовской строке про «обломки игрою счастия обиженного» рода.
Философ Вл. Соловьев считал, что Лермонтов чрезвычайно близок по духу к древнему своему предку и полагал именно Томаса ответственным за две основные особенности Лермонтовского гения: «страшную напряженность и сосредоточенность мысли на себе, на своем Я, страшную силу личного чувства» и «способность переступать в чувстве и созерцании через границы обычного порядка явлений и схватывать запредельную сторону жизни и жизненных отношений.»31
Примером второй черты – пророческой – В.Л. Соловьев называет стихотворение «Сон» (1841), не имеющее аналогов в мировой поэзии по своей фантасмагории в выражении предчувствия обстоятельств будущей смерти: Лермонтов видел «не только сон своего сна, но и тот сон, который снился сну его сна».
Когда Соловьев писал об этом, еще не наступил, тоже предсказанный Лермонтовым «России черный год, когда царей корона упадет...»32
Знаменательно, что названную первую лермонтовскую черту –силу субъективности –Вл. Соловьев отмечает также у Байрона, не предполагая, что один из предков Байрона –королевский адвокат Гордон –был женат на Маргарет Лермонт (они жили в замке Балькоми в XVI веке),33 а значит Байрон является родственником Лермонтова по тому же Томасу Рифмачу.
Есть еще и третья особенность Лермонтовского гения не названная Вл. Соловьевым, но также идущая от Томаса – музыкальность его лиры.
В старинных предсказаниях отмечено, что пройдет еще много–много лет- и Томас вернется на землю, таким же молодым, как был. И снова тронет струны арфы, чтобы зазвучала пленительная песня. И он вернулся, и опять заговорил стихами.

«И я приду сюда, и не узнаю вас,
О струны звонкие...»34

Он вернулся, предсказание сбылось, и эти строки принадлежат ему, Михаилу Юрьевичу Лермонтову:

«Под занавесою тумана,
Под небом бурь, среди степей,
Стоит могила Оссиана
В горах Шотландии моей.

Летит к ней дух мой усыпленный
Родимым ветром подышать
И от могилы сей забвенной
Вторично жизнь свою занять»35 .
1830

И мой курган..................
.................есть красоты
В таких картинах; только перенесть
Их на бумагу трудно: мысль сильна,
Когда размером слов не стеснена,
Когда свободна, как игра детей,
Как арфы звук в молчании ночей»36 .
1831

P.S. По склону горы Машук, у которой был убит Лермонтов, оказывается, шла дорога в шотландскую колонию («шотландку»)37 .

Примечания:

1. Майер Р. В пространстве –время здесь (История Грааля). – М.: Энигма, 1997, С.354.
2. Шан-Гирей А..П. Воспоминания // М Ю Лермонтов в воспоминаниях современников.- М., 1972.- С.35.
3. Юность. – 1993. – №10 - С.51.
4. Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Ужасная судьба отца и сына...» (1831 г.).
5. «Капитан Юрий Петрович Лермонтов внесен в шестую дворянскую родословную книгу Тульской губернии марта 10 дня 1829 г. по исходящей книге за №940" // Висковатый П.А. Михаил Юрьевич Лермонтов: Жизнь и творчество /Изд. В. Рихтера –М., 1891, С. 81.
6. Из стих. М.Ю.Лермонтова «Ужасная судьба отца и сына...» (1831 г.).
7. Гомес де Сандоваль -и –Рохас Франсиско Лерма (1552 –1623) –первый министр и фаворит Филиппа III, фактически самовластно управлял Испанией. С 1618 г. -кардинал. После смерти Филиппа III (1621) Л. приговорен к большому штрафу за злоупотребления и выслан из Мадрида.
8. Панфилова С.А. Род Лермонтовых // Лермонтовская энциклопедия –М.: Сов. энциклопедия, 1981.- С.467.
9. Горчаков О. Если б мы не любили так нежно: Исторический роман о Джордже Лермонте, родоначальнике русского рода Лермонтовых и его смутном времени –М.: ТЕРРА, 1994.- С.539. Далее ссылки на О. Горчакова даются по этому изданию с указанием страницы.
10. О Томасе Лермонте –шотландском предке русского поэта –М.: Ассоциация «Лермонтовское наследие», 1993.- С. 22. Далее ссылки на это издание даются сокращенно (О "Томасе Лермонте") с указанием страницы.
11. Там же, С.5.
12. Висковатый П.А. Михаил Юрьевич Лермонтов Жизнь и творчество /Приложение к факсимильному изданию – М.: Книга, 1989.- С.73.
13. Висковатый П.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество / Изд. В Рихтера – М., 1891.- С. 78-79.
14. Горчаков О., С.549.
15. Лакиер А.Б. Русская геральдика – М.: Книга, 1990 –432с. – Историко-литературный архив.
16. Там же, С.29.
17. Горчаков О., С.539.
18. «О Томасе Лермонте", С.20.
19. Там же ,С.2-3.
20. Барскова В.С. Шотландская народная легенда в балладах В. Скотта //Филологические науки –1977 -№2 –С.33.
21. О Томасе Лермонте", С.3.
22. Барскова В. Указ. соч., С.33-34.
23. Там же ,С.34.
24. «О Томасе Лермонте", С.1.
25. Там же, С.2.
26. Замок Монсальват: Легенды европейского средневековья- М.: «Энигма», 1994.- С.210-227.
27. Малиновская Н. Голуби встреч и орлы разлук //Бедье Ж Роман о Тристане и Изольде /Пер. с французского А. Веселовского. Предисловие и комментарии Н. Малиновской – М.: Дет. лит, 1985.- С10.
28. Там же, С.139.
29. Существует латинский текст грамоты 1299 года, найденной В. Скоттом. В ней Томас из Эрсилдуна –сын Томаса Рифмача из Эрсилдуна –от себя и своих наследников передает монастырю Св. Троицы в Солтра право на владение и использование земли "со всем к ней принадлежащим", которой он обладал по наследству в Эрсилдуне со всеми правами, на которые он или его предки могли претендовать. Действительно, как предрекал Томас: «Не будет больше здесь принадлежать Лермонтов роду даже пядь земли!» (Эти сведения приводятся в издании: «О Томасе Лермонте...», С.4-5).
30. Барскова В. С Указ. соч., С.40.
31. Соловьев В. С. Лермонтов// Соловьев В. С. Литературная критика –М.: Современник, 1990.- С.278-283.
32. Из стих. Лермонтова «Предсказание» (1830 г.).
33. «О Томасе Лермонте...», С.9.
34. Из стих. Лермонтова «К Гению» (1829 г.).
35. Из стих. Лермонтова «Гроб Оссиана» (1830 г.).
36. Из стих. Лермонтова «1831-го июня 11 дня» (1831 г.).
37. Горчаков О., С.532.


Учитель М.Ю.Лермонтова А.З.Зиновьев –
профессор Ярославского высших наук училища и лицея

Егоров С.А., доцент ЯрГУ им. П.Г. Демидова

Будем любить и потомков, как современников,
будем жить для них и в них; будем в них видеть
продолжение бытия нашего; будем в поте лица
возделывать землю, дабы от плодов её
насытилось грядущее поколение…
А.З.Зиновьев

В 1830 году в Ярославское высших наук училище был назначен профессором словесности древних языков и российского красноречия магистр свободных наук Алексей Зиновьевич Зиновьев. Ярославславское учебное заведение, основанное в 1803 году по инициативе и на средства ярославского дворянина, статского советника Павла Григорьевича Демидова, имело статус университета, поэтому состоять его профессором могло только лицо, обладающее ученой степенью магистра или доктора. А.З.Зиновьеву степень магистра была присуждена в 1827 году Московским университетом в результате защиты диссертации по монографии «О начале, ходе и успехах критической российской истории». Это было историческое исследование. Вообще, А.З.Зиновьев проявил себя как ученый с широкой научной эрудицией, но наиболее ярко заявил о себе как теоретик словесности и педагог.
Родился он в Москве в 1801 году. По имеющимся сведениям относительной точности происходил из мещан. Гимназии он не кончал. Образование, вероятно, получил в Московском воспитательном доме, при котором имелись специальные классы для наиболее одаренных воспитанников из числа сирот и детей бедняков для поступления в Московский университет. Заметим, что как в 18-ом веке, так и в первой трети 19-го столетия главный университет России был всесословным учебным заведением. Поэтому мещанское происхождение А.З.Зиновьева не могло служить препятствием для зачисления в состав его студентов. И в 1818 году он был принят на отделение словесных наук университета. Ему открылась счастливая возможность слушать лекции профессора А.Ф.Мерзлякова, известного поэта, эстетика, автора ряда популярных романсов и песен («Среди долины ровныя» и др.) Эти лекции, содержавшие подробный разбор литературных сочинений М.В.Ломоносова, Г.Р.Державина, Н.М.Карамзина, В.А.Жуковского, А.С.Пушкина, возбудили в А.З.Зиновьеве беззаветную любовь к поэзии, стремление к научному постижению ее таинств. Небезынтересно отметить, что вместе с ним лекции А.Ф.Мерзлякова слушал его однокурсник Ф.И.Тютчев.
В 1821 году А.З.Зиновьев окончил Московский университет и в 1823 году получил назначение на должность учителя русской словесности и латинского языка в Университетский благородный пансион. Это назначение следует расценивать не иначе как почетное. Благородный пансион был сугубо дворянским учебным заведением. Его программа превышала гимназическую. Обучение в нем было платным. Определение А.З.Зиновьева на службу в это престижное учебное заведение, видимо, связано с тем обстоятельством, что он к этому времени высоко зарекомендовал себя как домашний учитель. Наверное, многое значили в этом плане рекомендации влиятельных дворянских семейств. Кроме русской словесности и латинского языка А.З.Зиновьев преподавал в пансионе историю, по-прежнему давал уроки на дому, выражаясь современным языком, занимался репетиторством.
В качестве домашнего учителя в доме Арсеньевых он готовил тринадцатилетнего М.Ю.Лермонтова к поступлению в Университетский благородный пансион. Давал ему уроки по русскому, латинскому языку, истории и географии. В 1827 году М.Ю.Лермонтов становится воспитанником этого учебного заведения. А.З.Зиновьев продолжает с ним заниматься уже как преподаватель пансиона. Но одним преподаванием дело не ограничивалось. Он состоял как бы главным наставником М.Ю.Лермонтова, контролировал и направлял весь ход его обучения, определял круг преподавателей, которые вели с ним занятия. Словом, был в пансионе наиболее близким ему человеком, которому можно было доверить самые сокровенные тайны души. В 1828 году М.Ю.Лермонтов познакомил учителя с первыми стихотворными опытами, которые получили одобрение с его стороны.1 А.З.Зиновьев с этого времени всячески способствовал развитию поэтического дарования своего воспитанника, делился с ним своими мыслями о таинствах поэзии, которые в последующем получили дальнейшее развитие в его теоретических трудах. Известный литературовед Л.Н. Гроссман, глубоко исследовавший литературное наследие А.З.Зиновьева, пришел к выводу, что как теоретик словесности и литератор, проявивший большой интерес к современным проблемам поэтики, А.З.Зиновьев оставил заметный след в литературном развитии М.Ю.Лермонтова. Исследователь отмечал, что каждое стихотворение по Зиновьеву должно быть проникнуто музыкой и воздействовать на читателя силою звука и мелодии. По мнению Л.Н.Гроссмана2, зиновьевское сравнение поэзии с «музыкой без текста», действующей исключительно силою звука и мелодии, помимо всякого словесного объяснения, легло в основу поэтики М.Ю.Лермонтова. Действительно, стихи великого поэта потрясают и врачуют души прежде всего своей внутренней музыкой, внутренним светом, глубиной и обнаженностью поэтического чувства. Вспомним его знаменитую «Молитву»:

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко…

Как все просто, и какая просветляющая душу красота! А.З.Зиновьев во многом, наверное, прав. Сила поэзии, магнетизм ее воздействия не в красивой внешности выразительных средств, не в наборе метафор и эпитетов, а в таинстве поэтического откровения, постигаемого внутренним зрением. Привитие любви к поэзии, умение отличать подлинно поэтические творения от поделок, относящихся к разряду рифмованной прозы, должно идти на наш взгляд, именно путем развития этого внутреннего зрения, а не акцентирования внимания на внешних красотах стиха. Не они главенствуют в поэзии.
В 1830 году учитель и ученик расстались. А.З.Зиновьев переехал в Ярославль. Ярославское высших наук училище, начинавшее свой исторический путь под эгидой Московского университета, к этому времени было вполне самостоятельным учебным заведением. Однако, в 1833 году с его самостоятельностью было покончено. Преобразованное в лицей учебное заведение вновь причислялось к ведомству Московского университета. Его советом избирались директор и профессора лицея. Учебному заведению придавался камеральный профиль, ему предназначалось приготовление камералистов, т.е. чиновников для службы в сфере управления государственными имуществами, вся
совокупность которых охватывалась общим понятием камера .Идея камерализации образования имела немецкое происхождение. Эта концептуально не обоснованная перестройка на немецкий лад облекала учебное заведение имени П.Г.Демидова на хроническое недомогание, поскольку в его учебном плане искусственно соединялись не имеющие внутреннего единства дисциплины, чем порождалась общая и специальная недоученность выпускников. Но профессора лицея, в их числе А.З.Зиновьев, всемерно старались своим самоотверженным трудом восполнить недостатки органического устройства лицея.
Научно-педагогическая деятельность А.З.Зиновьева в Ярославле продолжалась 16 лет. В этот период им были созданы самые значительные научные труды. 29 апреля 1831 года на торжественном собрании Ярославского высших наук училища прозвучала его актовая речь «О цели и главных правилах воспитания», которая, по признанию А.Н.Иванова, принадлежит к числу лучших педагогических сочинений того времени. Серьезным вкладом в педагогическую литературу являются и другие сочинения А.З.Зиновьева, опубликованные в 1843 году в «Москвитянине». В основу его легла речь «О естественном методе в первоначальном воспитании», произнесенная в лицее 29 апреля 1843 года. В Ярославле им написаны лучшие исследования в области словесности и теории прекрасного. Среди них «Основания пиитики» (М., 1836 ), «О примечательных мужах, оказавших услуги славянской словесности» ( М., 1836 ), «Исторический взгляд на развитие теории художественно – прекрасного» ( М., 1841 ), «Об участии словесности в системе общего образования» ( М., 1842 ) и др.
«Исторический взгляд на развитие теории художественно– прекрасного” получил высокую оценку академика С.П.Шевырева. «Профессор Зиновьев, -- подчеркнул он в своем выступлении на лицейском торжестве по случаю 50 – летия, -- представил верный и прекрасный исторический взгляд на теорию прекрасного».
В этот ярославский период А.З. Зиновьев выступил также с рядом значительных научных публикаций как латинист и как историк. Он автор ряда стихотворных произведений: «Хор благодетелю наук», «Возраст исполина» и др. А.З.Зиновьев занимался также краеведением. В 1839 году в «Журнале Министерства народного просвещения» вышла его статья «Обозрение Ярославской губернии». Его публикации часто появлялись на страницах газеты «Ярославские губернские ведомости».
К сожалению, в 1845 году лицей претерпел новое преобразование, в соответствии с которым в учебном заведении упразднилась должность профессора словесности, в связи с чем А.З.Зиновьев, оказавшись за штатом, вернулся в Москву и более тридцати лет профессорствовал в Лазаревском институте восточных языков.Волевая акция правительства не пошла на пользу учебному заведению, лицей потерял одного из самых ярких профессоров, находившегося в расцвете творческих сил. Печально, что не состоялась встреча талантливого педагога А.З.Зиновьева с будущем великим педагогом К.Д. Ушинским, который приступил к преподаванию в лицее в 1846 году. Надо полагать, что их творческим содружеством в стенах Ярославкого учебного заведения им. П.Г.Демидова была бы вписана примечательная страница в его историю.

Примечания:

1. Иванов А.Н. А.З.Зиновьев и его педагогическая деятельность в Ярославле.- Ярославль,1966.- С.67.
2. Гроссман Л. Стихотвоведческая школа Лермонтова// «Литературное наследство». Т.45-46.- М.: АН СССР,1948.- С.255-288.



Лермонтовед И.Л. Андроников с участниками спектакля
«ПЕЧОРИН» (23 марта 1965 года)


Работа Ф.Е.Шишигина над спектаклем «Печорин»:
(Театр им. Волкова 1964/65)
Соколова Л.Б., зав. музеем театра им. Ф.Г.Волкова

Сценарный замысел
Ф.Е.Шишигин пишет на листках, начатых 27 марта 1964 года:
М.Ю.Лермонтов
Печорин
(Сценическая композиция) – (?)
М.Д. Волобринского
в3-х действиях 11 картинах
(инсценировка)
Нач. 27 марта 1964 г.
Ярославль

1. Зерно - Печально я гляжу на наше поколенье.
2. Тема – Талантливая натура в бездарное время.
3. Идея – Ненавидеть Печорина смешно; прдражать Печорину глупо; сожалеть о впустую прожитой жизни и ценить то, что дает жизнь сегодня – мудро.
4. Событие – Человек истратил себя на недостойное его ума и сердца
5. Люди – Офицерство, б/свет, лечащийся на Мин.Водах, вообще в большинстве своем бездельничающие паразиты.
6. Сюжет – несколько сюж. линий. Печорин-Мэри-Грушницкий- Вера- офицеры и т.д. – все-таки все сплетено вокруг дуэли…
7. Действие – Соперничество.
8. Время.
9. Место. 30-е годы 19-го столетия. Пятигорск. Кисловодск.
10. Жанр – Печальные раздумья.
11. Ритм.
12. Образ.
13. Цель.
Работа над спектаклем
Из замечаний на репетиции «Печорина». 21 октября 1964 года.
Ф.Е.Шишигин Салопову и Тихонову:
-Когда по вашей воле пошлость, глупость, мерзость получают щелчок по носу, - у вас очень хорошее настроение! И надо очень орудовать в этом разговоре: и пытливость, и разгадка: - Да, доктор, Вы правы…А иначе все пойдет впрямую.
Тихонов: Доверительный разговор?

Фирс: Да; и все-таки это разговор намеками: «Нам вообще надо молчать, мы без слов понимаем друг друга…Вера – старая любовь, я угадал?» Иначе все ложь, какие бы вы задачи ни брали.
Грушницкий и Печорин.
Если мы говорим, что артистичен и искусен Печорин, - вы думаете этого не имел Грушницкий? Ума только не хватало, но мы сейчас не будем говорить об этом.
…Искусство влюблять было невероятно развито среди молодежи 19 века. Недаром Пушкин писал о науке страсти нежной. Они все были в этом деле академиками, - когда вздохнуть, признаться, упасть на колени! Особенно, когда появились герои Байрона. Это умение, соединенное с вышколенностью, - и все это знал Грушницкий.
Завоеванная позиция
(Фирс от имени Печорина):
- Как я его сшибу! Какой он офицер, он просто юнкер, он еще не имеет права носить офицерскую шинель!..
Явился – и все потерял! Он даже жалок иногда, как Карандышев. Грушницкий – это часто каждый из нас, - больше, чем Печорин.
Мокееву:
Феликс, это режиссерская задача, которую я прошу выполнить: не суетиться, ни делом, ни мыслью.
Ты уже завоевал ее. Ты только побольше потоми ее процессом вытягивания мысли: «Что мне Россия!» - а уголком глаза увидишь, что у нее ротик раскрылся!
Хорошо – хорошо, Феликс!
Козельской:
- Аллочка, прежде чем сказать, - немного захолонуло, и комочек в горле.
А эта важная сверхзадачная усмешечка будет работать на жанр пьесы.
- Что мне Россия…
- Напротив…(Феликс шмыгнул носом. Мы засмеялись. Фирс подхватил находку.)
- Хорошо – хорошо; весь секрет в том: можно очень всерьез, чтобы все дураки всхлипнули на этом месте, пусть они потянутся на сантимент!
Салопову и Козельской:
Вы скажите: они танцевали уже? Что ожидает Печорин от Мэри? Общение между людьми строится часто так: я жду одного, он делает другое, получается третье.
Какое качество поведения Печорина мы ожидаем? Он занят выполнением своего плана: влюбление, приручение Мэри. Но что он делает каждую минуту? Каждый раз ты ищи, - то основное качество, которым он действует на нее, - это неожиданность.
Бывают секунды, минутки: она спокойна: наконец-то я от него избавилась!
И в этот момент он идет: не дерзкий, спокойный, извиняющийся. Одно дело, что она делает вид, а другое – что эту марку надо выдержать, что ты каждую секунду делаешь на уровне княжны Мэри.
Я не навязываю вам ходов и не хочу этого, я только подсказываю, из какой бочки черпать, - из бочки сложностей взаимоотношений, неожиданности Печорина.
Пока у вас работает больше голова, чем чувство. Пока работает черепок, надо развить азарт исследователей. А я буду смотреть, что вы найдете в этих сложных взаимоотношениях. В жизни посмотрите. Вот мы рассорились, и я уверен, что он не подойдет.
Печоринский ход в том, что он подходит! Пустота – когда эти планы начинают доставлять удовольствие, создают иллюзию деятельности, а на самом деле ведь пустота.
«Я слышал, княжна»… - только ты знаешь, Володя, - танец окончен, он отводит ее, секунда расставания, он должен начать говорить, он молчит!
Поставь ее в неловкое положение: можно молчать минуту, полминуты, - это невыносимо, она сейчас убежит! – и тут ты начинаешь говорить. И когда ты поставишь ее в зависимость от капризов своей натуры, поведения, - она невольно будет от тебя зависеть! Есть же нормы поведения! И ты не с котеночком играешь. Это кошка своенравная, может и глаза выцарапать, - фигурально выражаясь.
Это определенная атмосфера ваших отношений, - ее надо находить, надо быть естественной, свободной, - чего почти никогда не бывает, кроме довольно смешных забот о естественности, когда ее стараются добиться.
А Печорин всегда свободен, может с невинной миной спросить: «Что с Вами?» Он автор всех затруднительных положений, и он же делает вид, что ничего не понимает.
А что такое Козельская? Ее можно смутить. Ты возьми ее как партнер, и мочаль. А так все со стороны, а не с вами это происходит.
Я сейчас говорю, что начинается такая полоса работы, когда надо влезать в партнера, а со стороны ничего не получится.
Установите себе: слова не могу сказать, чтобы не установить прицела. И тогда вы будете выполнять первую заповедь нашу: все зависит от партнера.
(Алла и Салопов начали диалог, и он на глазах углубился на десять метров. Другие интонации, взгляды, лица, другие колодцы в душах! Смотреть безумно интересно)
Печорин – Мэри – капитан – княгиня Лиговская
Салопову: - Вот это, предупреди ее;
- Мо-жет быть хуже! Никогда не следует отвергать кающегося грешника, вот опозорю за глаза!
Гордячка фыркнет и уйдет! Темно, из окон свет, и она наткнется! И кричать «Господин Печорин» нельзя, и мама далеко, и тогда, несмотря ни на что, Печорин герой.
Козельской: - Ты играешь что?
Алла: -Я ищу защиты.
Фирс: -Защиты. А вот так, чтобы ничего не было: «Что вам угодно?!!» - я зову всех, а «Что Вам угодно?» - тет-а-тет, Печорина не надо. Что же? А.
Салопову: «Я прошу вас удалиться», - вот в самую последнюю минуту, когда княжна в обморок готова упасть.
Дубову: - Хотя ты попал в руки человека низкорослого в сравнении с тобой, - в локте руку как током пронзило, и тебе только бы унести ноги.
Салопову: Володя, ты силу направляешь на слова, акцентируешь напор, а когда ощутишь свою руку как клещи, - можешь очень спокойно: «Княжна обещала танцевать со мной».
Не надо сюда, не надо сюда. Сцена расставания.
«Сколько людей мечтают прожить жизнь, как Байрон, а кончают коллежскими регистраторами».
Тихонов: «Как, например, Байрон», - я не очень понимаю.
Фирс: Тут надо разобраться: абсолютная победа, я существую, я живу, я побеждаю, - игра страстей, я победил ее, я победил циклопа, - и какой-то мускул души…(Фирс – Печорин погас) – радости нет. Да, смеются, а потом харкают кровью. Кончают титулярными советниками…
Салопову: Володя, если будет мало, я пропущу вас еще через что-то: сделал, идет, и вянет на ходу. И тут: «Печорин, дорогой, герой!» - а он…
Незвановой: Вы должны ощутить, как актриса, - это все будет направлено как в вату, не найдешь звонкого отклика.
Ты будешь знакомиться, Володя, с логикой души Печорина, которая не похожа на твою душу.
Незванова: А почему он такой? В чем причина?..
Фирс: В этих подъемах он хочет найти поднимающуюся жизнь, и охладевает.
Фиксация действий подсказывает и причину действий.
А если решать сразу одни причины, без действий, - это все мыльные пузыри.
Есть объективно существующие действия, по которым мы должны пройти, чтобы найти причину.
Явное действие – Отелло душит Дездемону. Но я берегу себя от явного вывода, - мне надо разобраться: почему? Вопрос о причинах поступков, чем дальше мы будем работать, чаще будет возникать. Натура Печорина…
(Перерыв. Фирс: – Сорок пять минут репетировали?! Я сегодня устаю. Думал, что часа два говорил)
Незвановой: Клара Георгиевна, переступать приличие не позволяло, а тут… Событие-то стоило вот такого шрифта, а она печатает!
Салопову: Форма этого поведения – не усталость, не страдание. Поищи. Мозг работает активно, только утрачена радость от того, от чего минуту назад получал удовольствие. Ты знаешь абсолютно, что ты должен сказать и как себя вести. Ни паузы, - тут выполнить обязанность ответа.
Незвановой: Ты бы хотела выйти за рамки, - к сердцу, а он дает ей форму, не оскорбительную. Тут она может погрозить ему пальчиком, 45-летняя, пококетничать: «Ну, Вы дичитесь…» - из монолога устраиваете диалог!
Оскорбил! Нет. Он на грани очень ласкового ответа, но ласкового ответа нет.
Что в Печорине? Вспомните Максима Максимыча: бросился старик после долгой разлуки, и Печорин этому сердцу не ответил. Всю цепь поступков пройдете в переживаниях, и причину поймете. Он не оскорбляет, не холоден, и все-таки княгиня отходит от него…(приблизительно с тем же чувством, как тогда Максим Максимыч).
Салопову: Вот смотри, Володя, - очень важно ощущение своего лица в гримасе, в улыбке. Мы свое лицо ощущаем, если даже не любим смотреться в зеркало. Как Печорин ощущает свое лицо? Я догадываюсь, какое лицо у Грушницкого.
Вот покой прежде всего должен быть в лице, - невероятный покой: у Германа, у Печорина.
Бледнее, чем обычные люди, вот и все, - и абсолютный покой.
Он так смотрит, так реагирует, он, наверное, так и закричит. Я глупость говорю?
Тут не надо обезьянничать, смотреть в зеркало. Кто сказал о лице Наполеона, - Гете, да? – что это раскованная воля. Он хотел польстить. Это интересная штука. Когда мещанин воображает, каким должно быть лицо сильного человека, он…(Фирс изобразил надутое напыщенное величие и засмеялся), а это совсем другое, это абсолютный покой. Кого бы привести в пример?.. Это ощущение покоя на собственном лице очень важно. Если это поза, то это труднейшая поза.


М.Ю.Лермонтов и К.Ф.Опочинин. К вопросу о прототипе Печорина.

Кистенева С.В., г. Углич, ст. научный сотрудник
историко-художественного музея.
Одна черта столь любимых нами книг первой половины прошлого столетия кажется теперь невозвратно утраченной: отстраненное знание прототипов заместило живейшую радость узнавания знакомых. Тогда же автор, герои и читатели легко дышали одним воздухом и можно было жить сразу в двух измерениях - в реальных гостиных Петербурга и в пространстве модного романа. От жизненных ситуаций и отношений на сюжетную ткань ложились бесчисленные тени, автор же то сгущал, то смягчал их, убирал примеси, менял оттенки. Владимир Соллогуб насмешливо сетовал:
"Увы! Я должен выбирать лица своего рассказа не из вымышленного мира, не из небывалых людей, а среди вас, друзья мои, с которыми я вижусь и встречаюсь каждый день, нынче в Михайловском театре, завтра на железной дороге, а на Невском проспекте всегда. "
У Лермонтова другая интонация:
"Лица, изображенные мною, все взяты с природы, и я желал бы, чтобы они были узнаны»."
"Я желал бы... "
В последней и самой зрелой его книге определены и названы, кажется, уже все, вплоть до безымянного драгунского капитана. Однако по-прежнему не ясно, что же такое Печорин - автопортрет, портрет (Александра Карамзина или графа А.П.Шувалова) или же собирательный образ целого поколения, он один остается "закрытой персоной". По словам Б.М.Эйхенбаума, "вся история замысла и писания "Героя нашего времени" совершенно неизвестна: ни в письмах Лермонтова, ни в воспоминаниях о нем никаких сведений нет".
А вдруг ещё оставлена где-то возможность простого узнавания?
Несколько графических портретов, занесенных волей обстоятельств из Петербурга в провинциальный музей, представляют одного из светских знакомых Лермонтова Константина Федоровича Опочинина (1808-1848), и среди них акварель, датированная годом смерти изображенного. Знаменитый портретист В.И.Гау повторил здесь - видимо, по желанию вдовы - свою же работу, вошедшую в юбилейный альбом Конногвардейского полка, подготовленный к 1846 году.
Сам характер придворного заказа, казалось бы, предполагал тогда общий парадный тон офицерских портретов, но художник избегает типовой бравурности образов. Так и в облике полковника флигель-адъютанта Опочинина нет ничего нарочитого (в тоне гоголевского Черткова) - ни "сильного энергического поворота", ни "Марса в глазах" '. бледное лицо меланхолично, отмечено тенью ранней усталости... И тут возникает беспокойное чувство, как если, не задумываясь, здороваешься с кем-то и не можешь припомнить - почему.
Оказывается, об этом лице многое известно: черты его не просто знакомы, они были когда-то пристально рассмотрены, "прочитаны", движения их как бы наперед угаданы. В его улыбке непременно будет "что-то детское", а "следы морщин" на "бледном благородном лбу" обозначатся "гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства".
Словом, с этим лицом вполне соотносится описание Григория Александровича Печорина (повесть "Максим Максимыч", 1839 год). Лермонтов- «рассказчик» продолжает:
"У него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза;о глазах я должен сказать ещё несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся (...) Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском (...) То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его -непродолжительный, но проницательный и тяжелый оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если бы не был столь равнодушно-спокоен".
Для случайного совпадения здесь совмещается слишком много точек. Правда, Опочинину уже тридцать семь, но, судя по изображению 1841 года (домашний рисунок его юной жены), он мало изменился. Вообще же, следуя сюжету, его портрет легко представить в руках рассказчика вместе с записками умершего героя.
Константин Федорович Опочинин - сын Ф.П.Опочинина и пятой дочери Кутузова Дарьи Михайловны (от неё он унаследовал карие "несмеющиеся" глаза: тяжелые веки с низкими наружными уголками придавали лицам сходное выражение - грустной рассеянности у матери, холодноватого отстранения у сына). Детские годы он провел с бабушкой, вдовой фельдмаршала, много путешествовавшей по Европе, юношей служил в Варшаве при великом князе Константине. Был свидетелем "польского мятежа". Ему была суждена блестящая карьера военного, успех в свете и недолгая жизнь (умер тридцати девяти лет во время эпидемии тифа).
В 1830-е годы Опочинин постоянно жил в Петербурге, часто бывал в знаменитом салоне своей тетки Елизаветы Михайловны Хитрово и у Карамзиных, где встречался с Пушкиным, а позднее и с Лермонтовым.
Это знакомство оставило, к несчастью, мало следов. Известно, что молодой поэт появился в обществе под покровительством Е.М.Хитрово в 1835 году (М.Б.Лобанов-Ростовский), тогда же, очевидно, познакомился с её племянником. Позднее "Лермонтов охотно играл с Опочининым в шахматы" (П.А.Висковатов). В собрании рукописей поэта в ГПБ хранится шутливая записка то ли 1840, то ли 1841 года:
" О, милый и любезный Опочинин!
И вчера вечером, когда я возвратился от Вас, мне сообщили со всеми возможными предосторожностями роковую новость. И сейчас, в то время, когда Вы будете читать эту записку, меня не будет... (переверните) в Петербурге. Ибо я несу караул. И вот (стиль библейский и простодушный) поверьте моим искренним сожалениям, что я не мог Вас навестить.
И весь Ваш Лермонтов. "
Из этого краткого послания ясно, что автор и адресат довольно часто виделись, сам же тон, непринужденный и стилизованный под "роковую весть", свидетельствует о дружеском понимании между ними. Вот, собственно, и всё, дальше остается только гадать и, доверяясь портрету, выдавать желаемое за возможное.
Что общего между ними (при различии положения, опыта и возраста), имели ли здесь значение впечатления детства? Оба воспитаны бабушками, как раз в это время Опочинин писал о Е.И.Кутузовой:
"Я жил при ней, ею взлелеян, воспитан, сопутствовал ей во всех ея путешествиях с 1815 года, и потому, говоря о моей юности, буду говорить о ней, ибо она была альфа и омега моей жизни . "
Тогда по рекомендации мадам де Сталь Кутузова пригласила для внука "ученого и добродетельного педагога господина Жандроса", а десятью годами позже в доме Арсеньевой появился "весьма рекомендованный" пожилой господин Жандро, покоривший всю её московскую родню, здесь же он умер. Однофамильцы ли?
Бывая у Опочинина (в "кутузовском" доме на Французской набережной), Лермонтов мог видеть его записки, за шахматами касаться салонных новостей и светских отношений.
Две женщины, восхищавшие поэта, искренне симпатизировали Опочинину. В марте 1837 года после масленичных балов Софья Карамзина писала брату:
"Я имела удовольствие танцевать мазурку с молодым человеком, которого нахожу замечательно приятным и остроумным, с господином Опочининым, конногвардейцем. Я не знаю другого русского офицера (...), который бы соединял в себе столько природного ума с такой общей просвещенностью, такую начитанность с легкостью в разговоре и с полным безразличием ко всему окружающему, так что на балу он разговаривал словно в нашей маленькой гостиной, без той рассеянности и какой-то озабоченности, которые делают наших кавалеров такими несносными (...)Мы были увлечены потоком разговора..."
А.О.Смирнова-Россет вспоминала давние (весны 1832 года) балы в Аничковом дворце - в конце сезона, "в старых платьях":
"Я надевала пунцовое платье и белые цветы и то и дело, что танцевала с Опочининым (...) Он был умен, приятен выражением умных глаз и танцевал удивительно. Императрица это заметила и мне сказала: "Вы с Опочининым очень красивая пара"... "
Впрочем, их отношения, кажется, выходили из бальных рамок, Опочинин хранил портрет Смирновой, а летом 1838 года наблюдательная Софья Карамзина писала сестре из Царского Села:
"В четверг утром Константин Опочинин приехал к нам, обедал, вечером мы были у м-м Смирновой, которая продолжает ему весьма покровительствовать, они уже виделись на балу в Петергофе, где великая княгиня Мария и м-м Крюденер благодарили её за то, что она представила им такого прекрасного танцора, как Опочинин, добавив, что это было счастье, танцевать с ним; он немало этим польщен (...) Из признательности он с почтением смотрит на м-м Смирнову и говорит с ней, что меня бы очень забавляло, если бы он при этом часто не смеялся этим принужденным смехом, который я нахожу весьма прискорбным... "
Словом, Опочинин обладал качествами, которых так желал для себя молодой Лермонтов, все ещё' новый человек в столичном обществе (этот "маленький Леонин, офицерик из армии, довольно бедный, никому не родня", - В.Соллогуб, "Большой свет"). Военный опыт и успешная карьера, репутация "модного человека" и обаяние вместе с внутренней свободой и иронией (вплоть до "злословия") - все это в глазах Лермонтова могло сделать старшего друга образцом для подражания.
...Сходство Печорина с автором в романе "Княгиня Лиговская" (1836 год) несомненно, но по мере развития этого образа его контуры все больше не совпадают с автопортретом.
Его наружность, к несчастью вовсе не привлекательная...
На балах Печорин со своей невыгодной наружностью терялся в толпе зрителей, был или печален, или слишком зол, потому, что самолюбие его страдало.
Он был небольшого роста, широк в плечах, вообще нескладен и казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению.Лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности...
Глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности...
Он мог бы блистать и нравиться, потому что ум и душа, показываясь наружу, придают чертам жизнь, игру и заставляют забыть недостатки.
Он был вообще очень недурен и имел одну из тех оригинальных физиономий, которые особенно нравятся женщинам светским.
Он был среднего роста; стройный тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение.
Когда он опустился на скамью, то прямой стан его согнулся (...) положение всего его тела выражало какую-то нервическую слабость.
Его кожа имела какую-то женскую нежность.
Бледный благородный лоб, на котором только по долгом наблюдении можно было заметить следы морщин...
(о блеске глаз) То не было отражение жара душевного или играющего воображения.
Блеск ослепительный, но холодный.
(Отметим сразу еще одну метаморфозу - Печорин, "московский" в столице, на Кавказе оказывается каким-то явно "петербургским").
Первое описание почти буквально повторяет слова современников о внешности самого Лермонтова; "небольшого роста, некрасиво сложен, смугл лицом" (П.Ф.Вистенгоф); "приземистый, маленький ростом, с большой головой" (М.Е.Меликов). Второй Печорин старше и холоднее, у него иное лицо и весь облик; демоническую мрачность сменила усталая ирония. К тому же он теперь не вне высшего света, не противопоставлен ему, а плоть от его плоти. Это не просто взросление персонажа (вслед за автором), на него будто падает тень другого человека.
Некоторые существенные черты биографии Опочинина совпадают с тем, что мы знаем о литературном герое. Условный год рождения Печорина - 1808 (Б.М.Эйхенбаум); в повести "Максим Максимыч" его возраст как будто двоится ("с первого взгляда на лицо его я бы не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать"), и Печорин выглядит ровесником то Лермонтова, то Опочинина, причем в эти возрастные рамки вмещено все развитие образа. Наконец, служба в Конногвардейском полку: для Печорина это прошлое (после "Княгини Лиговской"), для Опочинина - настоящее, для Лермонтова - желаемое будущее. Печорин в отличие от Лермонтова "служил" в Польше, как и Опочинин.
Образ Печорина возник при появлении Лермонтова в свете и четыре года жил рядом с ним какой-то параллельной жизнью. Поэт активно творил себя-"петербургского": сознательно или невольно намечал ориентиры и примеривал к себе чужой опыт.
Что же, может, и правда когда-то, скажем, - за шахматами, связало двух людей загадочное со-прототипическое родство, по праву которого Константин Опочинин стал "вторым слагаемым" непонятной персоны - Печорина. Но в подтверждение - только "узнанное" лицо и этот почти карточный расклад вокруг старой акварели.



















М.Ю Лермонтов в сюртуке Тенгинского
пехотного полка. Акварель А.К. Горбунова, 1841г.
К.Ф.Опочинин. Акварель В.И. Гау, 1848г.
Угличский историко-художественный музей.





К биографии Дмитрия Черемисинова

Полякова О.Б. (Углич), сотрудник отдела
хранения историко-художественного музея

В большом просторном зале картинной галереи, разместившейся в бывшем зимнем соборе Богоявления Господня в Угличском Кремле, среди семейных изображений местного купечества, есть несколько портретов дворян. Писанные, вероятно, доморощенными живописцами с оглядкой на парадные изображения столичного дворянства, эти портреты яркий образец семейной галереи, бывшей непременным атрибутом любого "дворянского гнезда". На протяжении нескольких поколений обитатели усадьбы берегли и дополняли ее собственными изображениями, портретами детей и близких родственников.
Портретная галерея семейства Черемисиновых дошла до нас в неполном виде. Вывезенная в 1919 году из родового имения Родичево, она представляла собой собрание портретов ХУIII-ХIХ вв., представителей нескольких поколений владельцев имения. Однако, пожар в картинном отделении Угличского Музея Древностей, куда попали портреты, не пощадил их, и лишь небольшая часть сохранилась в нынешнем собрании музея. Теперь в музее хранятся портрет Александра Матвеевича Черемисинова и его супруги Екатерины Алексеевны (на реставрации), их детей Дмитрия и Сергея, близкого родственника Алексея Петровича Пятова и портрет Опочинина (из Родичева)(?).
Владельцы Родичева - личности яркие, неординарные представители и герои своего времени. История Родичева уходит в глубину XVI века. Его владельцы- дворяне Пятовы (или Пятые), затем Черемисиновы, Калачевы, Черкасовы - имели земли в Кашинском, Угличском, Мценском, Белевском уездах, а впоследствии брачные союзы привносили в этот список свои дополнения. Представители древних фамилий, ведущие свою родословную от именитых бояр и дворян, они гордились родством с историческими личностями: выдающимися церковными, политическими деятелями, известными учеными. Так, владельцы Родичева в разное время породнились с премьер-министром И.Л. Горемыкиным, последними грузинскими царями, хранили легендарные предания о родстве с Бироном. Подобное «сплетение судеб» дает нам право говорить о владельцах имения Родичево - как об участниках и творцах истории. Немаловажным являлось для них сохранение исторической памяти. Как подтверждение древности рода в имении сохранялись рукописные свитки, родословия, межевые и земельные документы, переписка. Семейная портретная галерея отражала лица далеких и близких предков - служила в назидание и воспитание потомков.
Карьера нескольких поколений семейства Черемисиновых была связана с военной службой. Матвей Черемисинов - екатерининский морской офицер, кавалер, большой оригинал и чудак, нарушитель спокойствия соседей. Его военная служба началась в четырнадцать лет: с капрала фурьеров он «... по усердной его к службе ревности...» дослужился до полковника. Он участвовал в морских экспедициях во время Прусской и Русско-Турецкой войн, где снискал славу неустрашимого и храброго офицера. «По именному указу на кораблях в эскадре адмирала Григория Спиридова» потерпел неудачу в Морейской экспедиции, а затем «под командою генерал-майора князя Долгорукова» осаждал город Мадон и, наконец, разделил с Российским флотом победу на Дарданеллах. Боевой офицер, за безукоризненную службу награжденный военным орденом Георгия 4 класса, он продолжал службу «на пользу отечества» в должности коменданта города Твери в 1776 и 1780 гг.
Выйдя в отставку и поселившись в Родичеве, которое, очевидно, было в качестве приданого отдано за его женой Александрой Михайловной Пятовой, он, говоря словами Андрея Болотова «обостроживался в ...своем домишке, привыкал к сельской экономии, поправлял и приводил в лучшее состояние свое домоводство...». Матвей Черемисинов, проведший большую часть жизни на военной службе и в столице, получив возможность переселиться в свое поместье, стремился окружить себя достижениями столичной жизни. Коренным образом меняется сам облик усадьбы. Хозяин Родичева, «в отличии от своего ближайшего предка», уже не желает довольствоваться почти крестьянским культурно-бытовым укладом. Учитывая избранное предками удобное местоположение, на высоком холме, сбегающем круто к речке Вороновке, среди живописных окрестностей, Матвей Черемисинов строит дом в духе классицизма, разбивает регулярный парк в глубине которого скрывается пруд с прохладной водой. Матвей Логинович Черемисинов яркий представитель эпохи расцвета усадебной культуры. Он был первым заказчиком собственных парадных портретов, положивших начало портретной галерее в Родичевском имении. Несохранившийся портрет, на котором Матвей Черемисинов был изображен во всем блеске своего величия, известен нам лишь по описанию хранителя Угличского музея Гусева-Муравьевского: мундир украшен георгиевским крестом-знаком военной доблести (который, кстати, никогда нельзя было снимать), рука на эфесе шпаги, трость и треуголка, пудреный парик- по моде того времени. Портрет писался, очевидно, провинциальным живописцем с оглядкой на парадные изображения именитого столичного дворянства.
Матвей Черемисинов отличался крутым нравом и слыл натурой необузданной. Слишком часто в земский суд обращались соседи с жалобами на обиды, чинимые «господином и кавалером» Черемисиновым: то потравы посевов, то захват чужих земель. Памятуя о своем военном прошлом и ради забавы, Матвей Логинович завел в Родичеве пушки на лафетах, и, при случае, палил из них, чем приводил в немалый ужас соседей. Хозяин Родичева со своими забавами и чудачествами вполне укладывался в рамки образа дворянина XVIII века. На самом стиле усадебной жизни этого периода не могло не сказаться то, что дворянин любил независимость и свободу. Это «наслаждение драгоценнейшей свободой» позволяло настоящему барину Матвею Черемисинову «делать что угодно, не имея нужды ни раболепствовать, ни лукавить...» Да и кто мог ограничить, запретить ему в своем имении препровождать праздное свое время с приятствием, «предпринимать для сделания себе уединенной сельской жизни приятною и веселою...». Традиционно в имении была заведена охота, принадлежавшая к числу излюбленных усадебных развлечений. Эти места всегда были богаты всяким зверьем. Матвей Черемисинов превратил Родичево в маленький «двор», где были придворные крепостные певцы, музыканты и, возможно, художники.
Особо необходимо отметить прогрессивный взгляд Матвея Черемисинова на воспитание и образование своего единственного сына. После смерти супруги, малолетний Александр остался на попечении отца. Для обучения мальчика в Родичево был выписан учитель-француз. В имение были свезены сверстники Александра - родственники из ближних и дальних имений. Учитель -иностранец, не только занимался преподаванием наук детям, но и по прихоти барина, принимал участие во всех его забавах и чудачествах.
Наследовавший Родичево сын Александр открыл новую страницу в истории имения. Он заслужил почет и уважение собственной безупречной службой. В 1806г. он вступил в ополчение Тверского земского войска пятисотенным «...и продолжал служение до самого упразднения подвижной милиции...», в 1816г. был награжден бронзовой медалью в память войны 1812г. С 1822 по 1824 г. Александр Черемисинов избран Тверским губернским предводителем дворянства, а в 1836 г. уже надворный советник, он получает знак отличия на Владимирской ленте за пятнадцатилетнюю службу. Любимая жена Екатерина Алексеевна родила Александру Матвеевичу одиннадцать детей.
Портретная галерея в Родичеве в эти годы пополняется портретами самого владельца усадьбы, его супруги, детей. Судя по описаниям несохранившихся портретов в учетной документации Угличского музея - это были парадные изображения, написанные, очевидно, по поводу каких- либо значительных событий. Портреты детей Дмитрия и Сергея в мундирах гвардейских артиллеристов, были заказаны по окончании обучения в артиллерийском училище. Причем существование двух одинаковых с небольшими отличиями портретов младшего сына Сергея, очевидно, свидетельство особо нежных чувств к нему со стороны родителей. Сергей по окончании наук увольняется