Крым как веротворец: страшно-прекрасное величие Крыма может буквально вложить веру в душу!

И глупо звать его «Красная Ницца»,
И скучно звать «Всесоюзная здравница».
Нашему Крыму с чем сравниться?
Не с чем нашему Крыму сравниваться!

В.Маяковский

Мы любим Крым, но «странною любовью». Чем больше вглядываешься в распространенное отношение к прекрасной земле Крыма — тем больше протеста оно вызывает.

Пожалуй, этот крик души похож на заявления первых феминисток.

Крым живет не для сезонного восхищения своей красотой, не для эстетического и климатического наслаждения приезжих! Он — не полигон для очарованного запечатления или испытания физических сил! Крым просто живет, он по-настоящему живой, стойкий и упрямый природно-людской организм, интересный не только внешне, но и внутренне.

Душа Крыма, его характер не похожи ни на кого из соседей. Этакая кошка, которая всю свою долгую жизнь гуляла и гуляет сама по себе. Земля невообразимо странная, потрясающая наше воображение и одновременно очень-очень своя, тысячами нитей соединенная с нами — вряд ли под это определение какой-либо край подходит лучше древней и родной Тавриды.


Сердце

Крым фокусирует в себе почти все природные типы Евразии (а с Никитским ботсадом — и все без исключения). Это абсолютный центр евразийской души, от которого откладывая радиусы, выделяя то или иное крымское качество, можно получить любой ландшафт и соответствующий характер народа. Тропики, степи, хвойные и широколиственные леса, озера, море, пальмы и кипарисы, березы и снежные вершины — все это здесь есть, причем рядом.

Недаром расстояние отсюда что до полюса, что до экватора одинаково. Ведь, говоря языком карт, южный берег Крыма лежит точно на 45-м градусе северной широты — то есть на самой центральной, серединной параллели нашего полушария. И это весьма знаменательно.

Здесь родственно, по-домашнему чувствуют себя как северные европейцы, так и южные азиаты. Посетители быстро теряют ощущение своего визитерства, факта пребывания в гостях — Крым имеет уникальное свойство выявлять настоящее отношение человека к чужой жизни. Эта земля обнажает души от суетной скорлупы: она может и раскрыть глубоко скрытый эгоизм, и обнаружить в человеке неведомую ему самому религиозность.

Вспомните «Даму с собачкой» Чехова, где ялтинский курортный роман неожиданно приводит к глубокому духовному перерождению героев. Или нравственные переплетения недавнего романа Людмилы Улицкой «Медея и ее дети», где великое множество героев обнаружило свое истинное «я» и отточило душу — кто на погибель, кто на спасение — именно на крымской земле.

Море

Крым морем создан, им и живет. Море вокруг, море всюду, даже в степи, в горах, в Симферополе чувствуется его дыхание.

И стержнем местного мировоззрения является чувство «самого праздничного в мире» (по словам Паустовского) Черного моря.

Житель побережья видит море не пятном на карте, не бездной — а засеянным полем, пересеченным постоянными трассами воды, ветра и людей. Здесь знают, где курсируют катера пограничников, а где чьи траулеры; куда направляются дельфины, какой залив какая рыба использует для нереста.

«Когда живете с морем, когда пьете свой чай с морем, обедаете с морем, с морем мечтаете, с морем засыпаете, тогда вы полюбите море. Только оставляете крымские берега, и душа томится, словно об утерянном рае» (Евгений Марков).

Береговые жители Крыма считают, что живут не на краю суши, а на краю моря.

Тут естественно воспринимается эллинская легенда о царе Ксерксе, который велел высечь море. И никто не удивляется некоторым диковинным поверьям моряков. Да и в культурной истории человечества самые совершенные живописные изображения моря были созданы крымчанином — Иваном Айвазовским.

Это море у таврийских берегов когда-то приняло тело священномученика Климента Римского; оно помогало святому праведному адмиралу Ушакову.

Оно же разметало страшной бурей английский флот во время Крымской войны, столь явственно показав, на чьей стороне в этой войне правда.

И поэма Ахматовой «У самого моря» вполне закономерно (хотя может показаться, что неожиданно) заканчивается несказанным светом из прибрежной церкви и словами: «Христос воскресе из мертвых»…

Камень. Дерево. Цветок

Бесконечный ландшафтный штиль Великой Степи в Крыму вдруг обрывается вселенским штормом камня. Простор, сотканный из света и воздуха, неожиданно врезается в нагромождение гор. Ловушка для кочевников: кто из народов степи касался хоть «краем крыла» крымских гор — тот будто бы «перемагничивался», получал «сбой программы», оставался, расплавлялся в местном населении.

И это неспроста, ведь /b>камень в Крыму воспринимается живым и даже благим творением

Например, в народных крымских легендах превращение в скалу часто является не как наказание, а как последний способ спасения доброй души.

Вот бахчисарайские скалы Вайваянам-Кая и Коркмабалам-Кая — это юная красавица, которую забирали силой в чей-то гарем, но она взмолилась о спасении и вместе с матерью окаменела.

Белокаменная россыпь Отлу-Кая — это овцы с молодым чабаном, который вначале спас девушку-христианку от отца-язычника, однако потом сам замыслил о ней нечистое, но тут же вместе со своим стадом окаменел.

Скалы Элькен-Кая в море — это корабли юноши, который влюбился в собственную мать, не зная, кто она — но нечестивого поцелуя не произошло: остались скалы.

И не выпил море всем известный медведь, не догнал он свою беглянку: стал Аю-Дагом. То есть крымские камни в легендах играют роль ангелов и исполняют спасительные веления свыше.

Но камень не всесилен. Крымчане знают, что горы живые, они видят, как камень точит вода, пропиливая глубокие каньоны, вымывая многочисленные пещеры.

Даже растениям камень подвластен: именно здесь Леся Украинка взялась воспевать цветок по имени ломикамень — «камінь пробила вона, той камінь, що все переміг, що задавив і могутні дуби, і терни непокірні».

Деревья здесь тоже на особом счету, и вряд ли в этом стоит искать отголоски язычества

Скажем, на Малаховом кургане Севастополя существует огражденный Героический Миндаль — единственное дерево, выжившее в огненном месиве во время войны.

А вот какие слова подбирал Паустовский, описывая буковый лес над Космо-Дамиановским монастырем: «Он светлый, торжественный, как византийский собор. Стволы обтянуты зеленоватой замшей. Мшистый прохладный форум на склонах гор».

Этому гимну вторят и крымчане-современники: «Когда входишь в этот буковый лес, хочется или шапку благоговейно снять, или низко поклониться торжественной тихой святыне».

Страхи и надежды

Крымская душа ничего природного и человеческого не боится. Тут готовы к тому, что в любой момент на этой земле может произойти самое невероятное. Землетрясения, обвалы, лавины, дикие животные и энцефалитные клещи. История как ряд непрерывных нашествий и смен населения.

Современность как цикл сезонных нашествий. Если живешь среди всего этого, то мелочные земные страхи исчезают сами собой.

Таврида слишком хорошо помнит, что пройдут турки и туристы, гетеры и гитаристы, генуэзцы и таксисты, караимы и художники, адмиралы и пляжники — а море будет так же биться о берег и солнце будет так же заходить за горы.

Поэтому у крымчан почти отсутствует сквозной страх за свое земное будущее, характерный для большинства наших соотечественников. Тут не переживают так остро сомнительность тенденций и потенций развития общества.

Здесь окружающая природа особенно настоятельно подталкивает к выводу, что люди сами по себе бессильны, невластны, что есть над ними Высшая Сила, Которой устрояется все — и моря, и ветра, и камни, и цветы, и деревья, и сама красота.

Страшно-прекрасное величие Крыма может буквально вложить веру в душу!

Более того, таврийская земля может исподволь вселить и упование, высшую надежду. Элегическая печаль, столь свойственная тихим вечерам над морем, не бывает депрессивна, безнадежна. Это очень тонко обрисовал Мандельштам:

Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче, что молвить хозяйка успела:
- Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела…

Здесь совсем не скучают, не томятся — ибо скучают и томятся одинокие. А в печально-праздничной Тавриде для чистых раскрытых душ очень явственно Чье-то Присутствие, не дающее быть одиноким и тосковать.

Оттого эта земля дает радость. И в таком «миссионерском» воздействии, наверное, заключается высшая правда нерукотворного храма Крыма — влиятельного и настойчивого веротворца.

Олег Кочевых 26 Сентябрь 2007 http://otrok-ua.ru/sections/art/show/krym_kak_verotvorec.html