СТАСИК – ПЕРВОКЛАССНИК

Я уже упоминала, что в Выборге была у нас и квартира хорошая, и мебель, и посуда, а вот с одеждой для деток была проблема. Спасибо свекрови. Она сшила моему сыночку из трофейных суконных пиджаков – курточку и чуни – чулки суконные. В годы войны, да и после, многие ходили в таких чунях. Ведь обуви негде было купить. С наступлением осени сыночек носил эти чуни, надев на них мои парусиновые туфли на кожимитовой подошве. Так он и пошел в первый класс.
С наступлением холодов сыночек простудился и заболел воспалением легких. В Выборге больниц еще не было. Мне предложили положить сыночка в военный госпиталь, но я не согласилась. Там еще были тяжело раненые, и я не хотела, чтобы ребенок видел их страдания и находился в кругу взрослых больных мужчин. В городе еще не было никаких продуктов. Для кормления больного ребенка мне оказал помощь начальник военного округа. Нам выдавали продукты: сухое молоко, сухой яичный порошок, сливочное масло, мучные изделия и консервы – тушенка. Но сыночек не поправлялся. Тогда мне вызвали педиатра из Ленинграда – некоего Пугача. Он поставил страшный диагноз – туберкулез легких.
Я чуть с ума не сошла… Такое горе! Что делать? И мне помог горком партии. Мне выделили материальную помощь. Теперь я могла подкупать на рынке в Ленинграде мед, масло, сахар – такие необходимые для него продукты. Кроме того, нам выделили специальный паек, в который входили те же сухое молоко, яичный порошок, сахар, мучные продукты и тушенка. Теперь уже можно было усилить питание. И сыночек пошел на поправку. Немалую роль в его выздоровлении сыграл доктор Пугач, который часто нас навещал, подсказывая необходимые меры для скорейшего выздоровления. Он рассказывал сыночку смешные истории, читал, шутил, вселяя в него чувство оптимизма. Сыночку с ним было приятно, весело и радостно общаться. Но до выздоровления было еще далеко.
Всю зиму сыночек не выходил на улицу и впервые вышел только в середине мая 1946 года. Радости моей не пересказать! В школу он пошел в восемь лет. В течение всей жизни со мной я его оберегала и кормила дополнительно к нашему семейному рациону.
К счастью, к двадцати пяти годам его сняли с учета и, наконец, душа моя насчет его здоровья успокоилась.
Даже не представляю, как бы я одна справилась тогда с этой бедой, но, спасибо судьбе, она мне послала истинного друга, любимого человека и мужа – Николая Грязнова.

Главная магистраль железной дороги Выборг – Ленинград была быстро восстановлена, и пошел поток поездов из Финляндии в Россию. Это были грузовые поезда, в которых везли репатриированных советских людей на Родину. У меня нет слов, чтобы описать радость и счастье этих людей, ступивших на родную землю. Они от радости целовали землю, кричали, плакали, обнимались, целовали друг друга и нас - советских людей. Мы радовались вместе с ними и желали им счастья на родной Земле. Они от счастья отдавали нам все, что у них было. А было у них, конечно, больше, чем у нас. Шапки, шарфы, свитера и другие теплые вещи. Но нам стыдно было у них что-либо брать. Но все же мы приняли от них подарки – шерстяные одеяла, которые нас буквально спасали в зимние холода.
Многие вагоны в этих поездах были загружены русскими книгами, которые фашисты вывозили из захваченных городов во время войны. В основном это была классика и политическая литература.
Я себе взяла библиотечку классиков: Пушкина, Лермонтова, Л. Н. Толстого, Достоевского, Куприна и др. Но особенно я была рада альбому А. С. Пушкина размером тридцать на сорок см с иллюстрациями его произведений. Это было великолепное издание. Такого издания я больше никогда не видела. Как молодому коммунисту мне пригодились труды В. И. Ленина издания 1933 г., они у меня хранились до переезда в Горловку.
И какое чувство ужаса охватило меня, когда я много позже узнала, что всех этих добрых советских людей только за то, что они не успели эвакуироваться или были угнаны в Германию, наше государство обвинило в измене Родине и ссылало прямо в Сибирь.

Центральное отопление в городе не работало. В комнатах было холодно и мы все переселились на кухню. Тогда, в 1944 году, кухня была обставлена так, как у нас теперь в двадцатом веке, только плита была не газовая, а со сплошным железным покрытием и топилась дровами. Дрова были определенных размеров и хранились в деревянном белом ящике. Когда топилась плита, то поверхность плиты обогревала всю большую кухню с нишей. Мы нишу превратили в спальню для детей.
Плита топилась до полуночи, а с наступлением морозов – круглые сутки. Большое кухонное окно мы завесили шерстяными одеялами, которые нам подарили репатрианты, спасибо им. Приморские ветры через кухонное окно выдували все тепло, поэтому и днем и ночью у нас окно было завешено, и круглые сутки горел электрический свет. Запасы сухих дров кончались. Надо было сушить мокрые, но они не успевали сохнуть. Николай, где только мог, находил дрова и носил их домой. Пошли в ход деревянные заборы – штакетники, но их тоже не просто было разломать. У Николая ноги примерзали к сапогам, когда он разбирал эти доски. Каждый день он приходил с охапкой дров, но этого было недостаточно.
Наступили декабрьские морозы. В один из таких вечеров опять приехал адъютант моего жениха с очередной передачей. Очевидно, полковник не хотел поверить словам адъютанта о моем разрыве с ним. Для того чтобы мой бывший жених все понял, я написала ему письмо о своем окончательном решении – я не буду его женой. Письмо я передала адъютантом. На это последовала телеграмма: «Буду на Новый год. Целую. Твой. Подпись».
Как я боялась встречи Николая и Подосенкова! Я упрашивала Николая не приходить ко мне совсем в этот день, но согласилась, чтобы его уже не было, когда я приду с работы.
30 декабря в шесть часов утра раздался звонок в дверь. Это был Подосенков. Так как мне надо было накормить детей и идти на работу, то я сказала ему придти после работы, и он согласился. Вел он себя так, как и раньше, считая себя женихом.
Весь день я волновалась. Ведь у моего жениха было оружие, и я не знала, как он себя поведет, когда я подтвержу свое окончательное решение. Я спешила домой, чтобы поскорее накормить детей. Но какой я пережила страх и ужас, когда, открыв дверь на кухню, я увидела двух мгновенно и одновременно поднявшихся мужчин. Остолбенев, я спросила: «Что вы здесь делаете?» Они улыбнулись, поздоровались и ответили в один голос: «Ждем хозяйку». На столе стояла бутылка вина и закуска. Оказывается, они до моего прихода успели выпить и решили так – мое слово будет закон. Мы еще вместе посидели, поговорили, и они мирно ушли от меня вместе.
Конечно, Подосенков просил меня серьезно подумать. «Я буду ждать, сколько скажешь, только не решай сейчас» - говорил он. Я, конечно, обещала серьезно подумать, понимая, что ему было очень больно, но от его помощи категорически отказалась. На его письма я не отвечала.
Я была полна любви и счастья с Николаем. Очень хорошо было и то, что Подосенков работал в Нижнем Новгороде, и мы совсем не виделись, что облегчало его переживания. Надо сказать, что он был очень благородным человеком и умел владеть собой. Все обошлось без оскорблений и угроз. Была только просьба: «Не спеши». Как гора с моих плеч упала. Я почувствовала себя свободной, и сама решала свою личную жизнь. И стало нам с Николаем очень легко и хорошо.
Однажды Николай привез из Ленинграда не только продукты для сыночка. Он купил гитару - для души. У Коли был очень приятный голос, похожий на голос популярного в то время певца Бернеса. Он пел песни из кинофильмов и фронтовые песни, которые в его исполнении звучали очень душевно а я пела старинные романсы и арии из опер. И начались наши музыкальные вечера. Уложив деток спать, я садилась на еще теплую плиту и слушала его, а потом мы менялись, и я играла и пела, а он слушал. Так как мы оба пели и играли на гитаре, то очень часто мы пели дуэтом. Это были незабываемые концерты в моей жизни, а их потом было много. В них звучали не только наши голоса, звучали горячие влюбленные сердца, которые сливались в неповторимую гармонию. Какое это было счастье!
Так мы проводили долгие зимние вечера. С тех пор в нашем доме всегда звучали гитара и песни, и даже пляски. Дело в том, что Николай в молодости закончил танцкласс студии при Ленинградском оперном театре и прекрасно плясал чечетку, танцевал вальс и другие танцы. С ним всегда было весело, тепло и уютно. Это был человек с большим юмором. Николай начал учить Стасика игре в шахматы.
Дети очень с ним подружились, и доченька даже называла его папой. Всем нам было уютно, радостно. Но зима все больше причиняла нам неприятностей. Надо было опять где-то достать сухих дров, и мы решили привезти их из леса.
И вот однажды в февральский вечер мы отправились в лес, вооружившись топором и пилой, взяв веревку и финские санки. Трудно себе представить красоту финского леса. Была тихая лунная морозная ночь. Кругом белым-бело. Белоснежный снег в лучах луны сверкал изумрудами. Вековые деревья от земли до верхушки все были покрыты снежным покровом и смотрелись, как сказочные. Дорога в лесу четко выделялась, несмотря на глубокий снег, и по ней было легко идти и везти санки. Недалеко от дороги на снегу лежало бревно длиной в два - три метра и диаметром примерно двадцати пяти см. Оно было без коры, белое и выглядело совершенно сухим. И мы приступили к работе. Хотя был сорокаградусный мороз, нам не было холодно. Согревал нас жар влюбленных сердец. Нам было весело и радостно. Мы были в восторге от окружающей нас красоты и от нашей работы. В наших душах пылал костер любви, бушевала и цвела весна. Нам все было под силу. Эта ночь чарующей сказкой вошла в мою жизнь.
Бревно мы распилили и привезли домой. Какое же было разочарование, и как мы смеялись, когда выяснилось, что эти дрова тоже сырые. Но зато теперь у нас был большой запас сырых дров, которые мы подсушивали в ящике у плиты. Так что мы потрудились не напрасно.