Оригинал взят у lion_house в ЖЖ

Хорошо, ну а живете-то вы где?», — такой вопрос нередко задают художнице Татьяне Козьминой гости, впервые попадающие в ее дом в Старой Ладоге. «Приходится объяснять, что вот на этих девяти метрах полезной площади мы и живем», — говорит Татьяна. Жилплощадь, на которой располагаются она и искусствовед Борис Васильев, действительно невелика — небольшой дом середины XIX века недалеко от староладожской крепости и Варяжской улицы, которую называют первой улицей на Руси. Однако гости, журналисты и телекорреспонденты едут к Татьяне и Борису не за древностями. Их интересует дом, который снаружи и внутри украшен рисунками.

Ворота расписаны по мотивам орнаментов ладожских церквей


Церковь святого Петра и ладожские дома


Фасад дома, выходящий на улицу


Предбанник


В сенях


На входной двери дома изображена сцена с Сирином. Вместо лика у Сирина помещено зеркало, так, что каждый может в него посмотреться и стать Сирином. Еще одно подтверждение моей теории, перенятой у Ю. М. Лотмана, о том, что на «высокое искусство» (картины, скульптуру) мы смотрим, а с народным искусством мы играем.
Созерцание, например, портрета какой-нибудь знатной дамы в музее не предполагает того, что вы будете подставлять вместо ее головы свою. Напротив, вашей задачей будет попытаться глубже проникнуть в сам образ, понять его особенности и т. д. А народное искусство общается с вами противоположным образом — призывает играть, пересказывать своими словами, шутить, дурачиться, лезть в сюжет и пр. И здесь это очень здорово продемонстрировано.
Сама Татьяна сказала, что прикрепила зеркало, так как «постоянно что-то выдумывает». Плюс, дверь всегда сильно пачкается, а краска помогает это скрыть. Учтем этот факт, видимо, в XIX веке при заказе росписи дома это обстоятельство тоже учитывалось. 
Внизу изображена сама Татьяна, возвращающаяся из леса. Как мы увидим, героями росписей зачастую являются сами хозяева, а также их друзья и гости.




Небольшая кухня полна рисунков. На верхней створке холодильника Татьяна выразила впечатления от посещения Парижа, включив сюда кулинарную тему — здесь сыр, вино, виноград. А ниже — дары природы и заготовки из них. Что находится внутри, то изображено снаружи. Если бы прагматика росписей прошлого века считывалась бы так же хорошо, мне не о чем было бы писать магистерскую.


Над плитой располагается роспись по мотивам популярного лубка с фривольным текстом — кавалер пристает к даме в то время, когда она печет блины. Доска, на которой возникла эта живопись, имеет еще и укрепительную функцию — без нее, по словам хозяйки, полкухни вывалилось бы на улицу: дом-то старый.


Умывальник украшен росписью на сюжеты рыбной ловли.


БОрис и ТАтьяна. А кому докажешь через сто лет? ) Будете создавать свои художественный шедевры — на минутку подумайте о ваших будущих исследователях. Черкните в уголке свое имя и название работы. 


Изображения льва и единорога на кухне не маркируют содержимое и взялись, как выяснилось, из культурного опыта хозяйки. Кроме того, сказалось изучение книг по народной живописи, например, В. А. Барадулина о Прикамье, Урале, Приуралье.


Татьяна окончила Академию Художеств, работает в технике литографии, иллюстрирует книги. В Ладогу переехала в 80-е и живет здесь постоянно. 


Борис Васильев — искусствовед, занимается росписями древнерусских храмов. Накануне ночью при свете телефона читала его статью о мраморовидных росписях в церквях XI-XII веков, а днем познакомилась с самим автором.


А вот они же за чаем на крышке самодельного сундука


Этот же сундук сбоку — Татьяна его расписывает) 


В сенях находится холодильник. Несложно догадаться, что в нем хранится мясо. Судя по словам хозяйки, совсем не такого разнообразия и количества, и это привет еще одной функции росписи — она должна показывать зажиточность хозяев. Как в наши дни, так и в позапрошлом веке. 


Дверь в хозяйственный дом. Сцены из жизни.


Дверь в мастерскую Татьяны. В клеймах нарисованы те, кто в этой мастерской приезжает работать.


Татьяна рисует стенгазеты, посвященные событиям того или иного выдающегося дня: визиту Путина в Старую Ладогу (пафос не в самом визите, а в подготовке к нему и устройстве показухи), пожару, или просто походу с лес с друзьями. 


Фасад дома, обращенный во двор.


Татьяна и Борис за чаепитием.


Фасад хозблока/студии. По словам художницы, не смогли украсить дом так, как задумывали, поэтому нарисовали то, что хотели построить. Изображен ноев ковчег. Выбраны те животные, которые нравятся Татьяне.








Жаль, что хорошо снять росписи, особенно интерьерные, невозможно с моей техникой и отсутствием нормальной вспышки. Поэтому если вы фотограф и вам понравились росписи — давайте съездим и переснимем лучше. Готовы привезти вас в Ладогу и увезти. Да и просто посмотреть — заходите. Дом опубликован в "Lonely Planet", и хозяева, в целом, привыкли, что в ворота то и дело тарабанят иностранцы, указывая на путеводитель и требуя впустить.


Интеллектуальная роспись — дом в Старой Ладоге

Древнерусские комиксы История лубка

В Россию лубок пришёл в конце XVI века из Европы вместе с «фряжскими листами» и сперва использовался для нужд церкви. Картинки религиозного содержания печатались и распространялись при монастырях и были мощным средством воздействия на паству. После раскола православия староверы тотчас наладили выпуск лубочных «агитплакатов» против Никона и никонианства. И вскоре появился светский лубок, прижившийся везде — от курных изб до боярских хоромин. Даже в «библиотеке» царевича Петра I было около ста лубков — потешные картинки и азбука, по которой дьяк Зотов учил читать будущего преобразователя Руси. Возможно, именно детские воспоминания и побудили царя начать печать пропагандистских лубков, разъясняющих народу пользу табакокурения и урезания бород.

Дешёвый в производстве и популярный благодаря простоте и доступности лубок за считанные десятки лет занял в России ту нишу, которую сейчас делят открытки, календари, рекламные листовки, газеты и массовая литература. Вплоть до XIХ века у него практически не было альтернатив — типографская полиграфия оставалась редким и дорогим удовольствием. А картинка, которую можно часами рассматривать и поворачивать по ходу действия (некоторые лубки специально «верстали» на четыре стороны), становилась прекрасным средством от скуки долгих зимних вечеров.

Лубочные «листы» изготовлялись артелями в деревнях Подмосковья, Вологодской и сибирских губерниях. Художники-самоучки придумывали сюжеты и «резали доски» из липы, мужики-печатники делали оттиски, бабы с детьми раскрашивали кистью из заячьей лапки, «по носам», аляповато, кое‑как. Использовали только четыре краски: жёлтую, красную, лиловую и зелёную. Одна раскрасчица за неделю выпускала до тысячи «листов» и получала за это рубль денег. Лубки религиозного содержания печатались в типографиях крупнейших русских монастырей. Две московские церкви — Троица в Листах и Успение в Печатниках — получили свои названия благодаря именно артелям лубочников и торговле «листами».

По структуре и подаче материала лубок похож на американский комикс или японскую мангу. В рамке с орнаментом размещены сюжетное изображение и пояснительный текст. Рисунок наивно упрощён, текст тоже — корректоров у лубка не было, его красочность была важнее орфографии и пунктуации. До XIX века лубок был практически неподцензурным, и в ясной, краткой, злоехидной и зачастую совершенно неприличной форме наглядно обрисовывал отношение народа к тем или иным событиям российской действительности. Единственный запрет налагался на изображение «в неподобающем виде» царствующих особ, но и его умели обойти. Знаменитый пример — злая сатира на смерть Петра I — «Как мыши кота хоронили». Фантазии у народа хватало и на скабрёзный лубок — картины эротического и непристойного содержания. Это был своеобразный русский хентай: девки в бане, медведь и баба и т. п. Популярностью пользовались и иллюстрированные цитаты из небезызвестного Баркова.
С возрастанием грамотности населения производство лубка стало более масштабным. На «листы» переносили молитвенники, топографические карты, сказы и былины, которые восполняли естественную потребность людей в книгах. А к началу XIХ века кустарное производство лубка начало потихоньку заменяться типографическим. Вместо деревянных досок начали использовать более прочные и практичные медные клише с выгравированными изображениями. Качество рисунка и отпечатка, грамотность текста стали, бесспорно, выше, но из них начало уходить очарование наивного искусства. Лубок стали считать пошлым и низким жанром — и местами небезосновательно.

В начале 1880‑х книготорговец Сытин открыл типографию «народного лубка» и озолотился на азбуках, календарях, справочниках и переложениях классиков. За считанные годы он стал монополистом на лубочном рынке и практически стандартизировал производство, рисунок и смысловое наполнение «листов».

В августе 1914 года было создано объединение «Сегодняшний лубок», в который вошли Малевич, Лентулов, Бурлюк и Маяковский. Последнему особенно пригодился опыт «царской» пропаганды — наработанные навыки первый поэт революции обратил на пользу новорождённой Советской республики.

В 20‑30‑е годы лубочная агитация сохраняла некоторую актуальность — выпускались пропагандистские серии «Женщина в старом быту», «Всем миром против пьянства», портреты и жанровые сценки с участием Ленина и других вождей революции. Последний всплеск «лубочной активности» пришёлся на «Окна РОСТА». А затем следы этого народного творчества буквально смыло временем…
Лубку было слишком сложно конкурировать с прессой и полиграфической продукцией. Печатные издания стали дешевы, а в чём‑то особенном народ уже не нуждался. К тому же технология изготовления лубков была непростой, и продолжать её развитие не было особого смысла. Да и народ стал гораздо более грамотным, а значит и необходимость в примитивном, образовательном лубке отпала сама собой.

Но, может быть, лубок вовсе не умер, а исчез лишь на время? Его следы видны в современном творчестве, в искусстве и в литературе. Скандальный «Цветочный крест», получивший в этом году «Букера», не что иное, как безбожно затянутый скабрёзный лубок. Так что рано «кота хоронить» — мы ещё увидим новые пёстрые «листы» русского лубка.