У меня на руках ни разу никто не умер. Так, чтоб внезапно закончилось всё тепло.
Чтобы больше ни вздоха. Чтоб жизнь - откровенно на убыль. Чтоб тормошить, и верить
Что всё ещё не, что всё ещё не фатально, что это - совсем не оно.
Это, наверное, страшно: просить хоть полслова, хоть ползвука выпрашивать и ждать ответа, и ждать.
И не дождаться: при руках остаться безруким - это когда ничего невозможно даже подумать,
Даже слова нельзя не то что сказать, прошептать.
И тогда-то внезапно узнаешь: так вот она, смерть. Не поминки и не белые лилии пятном на гробу.
Смерть она - вот, в тот момент, когда веришь - не мог умереть он вот так просто,
Совершенно не к месту, в неподходяще-живую весну.

Ветер – не северный, не восточный, а просто ветер –
Так вот, просто ветер по инерции рвал неба грудь.
Я тебя уверял, обещал, что я – за ответы в ответе,
А ты верила так, словно я не могу обмануть.
Я распинался о высоких материях, вере и боге,
Говорил, что никто никогда нам не даст пропасть,
Но сейчас мы настолько пропащие, что до порога
Ада не просто рукой, даже пальцем легко подать.
И сейчас, тут, у черты, когда всё уже осточертело,
Я тебе, дорогая, скажу, а ты после забудь:
Снег холодный, весной он тает, зимой всё бело,
Летом нет снега вовсе, а я могу обмануть.

Да не плачь ты, глупая птица.
Спать пора, и ещё – взрослеть.
Рыбе проще в воде утопиться,
Чем мне на тебя смотреть.
Хватит слёзы пускать, дурашка,
Мы соседей всех нафиг зальём.
Я не буду играть промокашку,
Я ушёл, и гори всё огнём.
Хватит хныкать, за милю слышно!
Да уйду я, уже ухожу,
Но на кухне – пироженки с вишней.
Ну так как, тебе дать одну?
Кушай-кушай, я знаю, ты любишь,
И рыдать перестань, чёрт возьми.
Хорошо, не уйду. Послушай,
Ты так славно плачешь навзрыд.

Мне по тебе – только плакать, мой неумерший Энкиду.
Мне за тебя – молиться забытым, пропавшим богам.
Повисли в пространстве слёзы – невыплаканные, чужие,
И ноют на солнце провалы фантомных, растасканных ран.
Тебе бы родиться пораньше, но ты – на стыке столетий,
Ты не можешь удачно, тебе – только пулю в самую грудь.
Я, мой Энкиду, нашёл этот грешный цветок бессмертья,
Только как бы тебя найти, отыскать к тебе верный путь?

Вдоль дороги в ту ночь цвели вовсю фонари
Каким-то неясным, нечётким, неправильным светом.
Были сотни и тысячи вёрст до новой зари,
И столько же вёрст – до потерянных где-то ответов.
Мы тогда ещё верили: не проиграть этот кон
Нам, музыканту и рыцарю яркой звезды,
Нам, уже перешедшим свой Рубикон,
Нам, поколенью свирепой, слепой нищеты.
Мы так хитро судьбу завели в непроглядный тупик,
Ей хамили и врали с запалом вечных задир.
Каждому стону был свой установленный миг.
Но мы не успели – и стоны слились в один.
И сейчас пятки – босы, рясы – рваны,
Нам достался в итоге один лишь дорожный сон.
Как же так, ведь я – музыкант, а ты рыцарь звезды…
Как же так, ведь мы перешли уже свой Рубикон…