Цитата сообщения Марианна_Ви Как я была маленькой (продолжение-2)

Молочница, Азорка, Кот и прочие радости жизни

К нам ходила молочница. Она носила по квартирам на продажу молоко в «четвертях» – больших стеклянных бутылях с длинным узким горлышком, заткнутым плотно свернутыми чистенькими тряпицами. Бутыли эти она таскала за спиной в котомке – сумке из грубого холста с лямками, верхний край которой задергивался веревочкой. Молоко было вкусным, жирным, соседки хвалили аккуратную и добросовестную молочницу. Бабушка кипятила для меня молоко в блестящей новенькой алюминиевой кастрюльке, специально для этой цели заведенной. Я отчаянно не любила пенки и пила молоко «из-под палки». Это нужно, детям полезно, пей как лекарство, говорила бабушка.
Как-то раз тетя Нина пригласила меня - зайди, деточка, я тебе что-то покажу. Я вошла и пропала окончательно. Бабушка, всполошившись и оббежав двор, нашла меня на полу тети Нининой комнаты, где я упоенно возилась с рыженьким щенком – Найдой. Малышка была игривая, бархатная шкурка так и льнула к рукам. Мне казалось, что у Найды всюду зубки и влажный атласный язычок, так она изворачивалась, покусывая мои руки и вылизывая лицо. Выяснилось, что Найду тете Нине принесла молочница. Я долго не могла расстаться с собачкой – ни «Завтра еще придешь!», ни «Пора кушать и спать!», ни другие увещевания не помогали – я горько плакала, прижимая к себе притихшую собачонку. Наконец бабушка не выдержала: «Будет и тебе такая же!». Обещание свое она выполнила. Так у нас появился песик Азор – милейшая и умнейшая дворняжка, наш Азорка – братик Найды. Нрава он был веселого, игривого, отличался умом и сообразительностью. Мы играли с ним целыми днями, устраивали беготню в салки-догонялки. Недовольный Кот прятался от греха подальше поглубже под кровать, откуда совершенно ошалевший от охотничьего азарта, разбуженного погоней за убегающей добычей – за мной то есть – Азорка выволакивал его за хвост. Кот фыркал, шипел, а Азорка пытался изловчиться и «загрызть тигра», но не всерьез, не больно. Кота загоняли за сундук, где он пережидал наши безумства. Потом как-то случайно выяснилось, как весело и замечательно интересно катать меня на половичке по крашеным полам коридора. Азорка хватал зубами край половичка, на котором я сидела и, пятясь, порыкивая тащил меня по коридору. Иногда, правда, в запале он путал с краем половичка мои чулочки, цеплял их зубами и тащил меня по полу на попе. Бабушка опять ругала меня за порванные чулочки.
А какие прятки изобрела бабушка! Она зажимала голову Азорки между своих колен и придерживала его легонько. Песик понимал, что будет нечто интересненькое и терпеливо стоял на задних лапках, уткнувшись в бабулины колени. Меж тем я пряталась куда-нибудь – в ванную, в кухню, залезала на сундук или под кровать, а то и в свой «солнечный ящик». Бабушка отпускала Азорку – «Ищи! Ищи Маринку!» Азорка с лаем летел по квартире, принюхиваясь и заглядывая во все углы, находил меня и лаял еще радостнее, еще веселее – «Нашел! Нашел! Вот она!». Иногда с нами в прятки играл и дедушка, но больше всего он любил наблюдать за нашей возней, улыбался мягкой, ласковой улыбкой, смеялся, тормошил и ласково трепал Азорку: «Ах ты, барбос! Ах ты, сукин сын!».
Дедушка был очень сдержанным человеком, выдержанным и тактичным, я за всю нашу общую с ним жизнь ни разу не слышала от него грубого бранного слова. Я, видимо, с младенчества очень уважала его и слушалась беспрекословно, боялась огорчить – не рассердить, нет, а именно огорчить. На ласки дед мой был скуп (чаще щипал легонько за щеку или за попу, я уворачивалась, смеялась – радовалась дедушкиному вниманию). Он так стеснялся «нежничать», что ласки его были буквально на вес золота: погладит по голове, улыбнется светло - уже счастье да тихая радость в душе, словно ангел осиял… А уж как он смущался и терялся, если кто-нибудь проявлял нежность к нему самому! (Дед был единственным в моей жизни мужчиной, которого я любила безоговорочно и благоговейно, авансом, на сотни лет вперед. Может еще и потому, что он ни разу – ни разу! – меня не обидел, не унизил, не оскорбил, не предал.)
Какие замечательные беседы мы с ним вели! Обо всем на свете! Я была любопытной «почемучкой» и дед с удовольствием отвечал на все мои многочисленные «почему», «зачем» и «отчего». Его рассказы про войну – «Деда, расскажи про войну!» – просила я и дедушка рассказывал, а я слушала, притихшая – были всегда насыщены каким-то особым электричеством…Мы рассматривали фотографии военной поры – вот дед в форме майора танковых войск в Берлине, а вот он нагишом сидит на мостках – моет ноги в Одере, а вот – среди машин и танков где-то на дорогах Польши… Я была маленькая совсем и не понимала, что дедушка с каждой нашей беседой переживает все ужасы и тяготы войны снова и снова – ведь недаром же он порой обрывал свой рассказ на хриплой рвущейся ноте и уходил на балкон курить…

Прекрасно помню, как после заселения дома во двор приехал устрашающе громадный и фыркающий дымом трактор. Он выравнивал двор перед домом, сгребал в кучу землю пополам со строительным мусором. Гора получилась изрядная, и вся дворовая мелочь дружно кинулась этот Эверест покорять, за что была безжалостно разогнана родителями – для вас сгребали?! Гору назавтра увезли в грузовике к огромному разочарованию маленьких «альпинистов».
Помню огромные, мутного желтого цвета глинистые лужи после ливня. Они были глубокие – аж по щиколотку, а кое где и почти по колено, и восхитительно теплые! В одной из них я пропорола ногу гвоздем или стеклом и, ревущая белугой, была препровождена домой оказавшейся неподалеку соседкой. Бабушка промыла ранку, смазала ее йодом и объяснила мне последствия хождения по лужам типа заражения крови, нагноения, отрезания конечностей т.д. и т.п., не обязательно в этом порядке. (Надо сказать, что царапины и ссадины на коленках я получала довольно часто – дитятко я была худосочное, слабенькое, что называется «ветер дунет – улетит», но резвости и любопытства во мне было немеряно. Если случалось слегка поцарапаться, я по совету Сашки (лопоухий и щербатый, с прямой белобрысой челкой на лбу внук тети Нины) говорил – «Не пищи! Присыпь пылькой – и все пройдет.» И я присыпала ранку теплой уличной пылью. И действительно все заживало. Но медиков этот способ наверняка поверг бы в ступор!). Все последующие ливни в Жигулевске прошли мимо меня. В лучшем случае смотрела с балкона, как мои друзья упоенно меряют лужи, стараясь найти самую глубокую. Впрочем, меня это не сильно огорчало – я любила бабушкин балкон. Бабушкин потому, что ее стараниями и трудом балкон был похож на цветущий сад. С весны до осени в деревянных ящиках на нем цвели красивые, яркие цветы. Мы частенько грелись там на солнышке вместе с нашим котом. Был он крупным башкастым котярой цвета грязной половой тряпки в полосочку, с круглыми желтыми глазами и остренькими ушами, из которых росли пушистые белые кисточки шерсти. Обыкновенная кошачья дворняжка, но с обостренным чувством собственного достоинства. Звали его просто – Кот. И нельзя сказать, чтобы он протестовал. По-моему, ему это имя даже нравилось. Был он солидным, важным, ленивым котом и снисходил до меня редко, нехотя. На «кис-кис-кис» никак не реагировал. Позовешь его «Кот!» – приоткроет желтые круглые глаза и спросит: «Мрррр?», что надо, мол? Так мы и сидели рядышком – я на маленькой табуреточке, а Кот на подоконнике, и оба щурились на солнышко. А когда на цветы прилетали пчелы и я улепетывала в комнату с тихим поскуливанием, Кот недоуменно провожал меня взглядом и подергивал ушами, осуждая трусиху. Пчел и ос я всегда боялась- позвоночник просто индевел от страха! До сих пор съеживаюсь, если рядом кто-нибудь зажужжит. Правда, теперь уже не убегаю, а беру полотенце и прогоняю непрошеного гостя прочь. Появление в доме Азора Кот перенес с плохо скрываемым презрением – не замечал щенка, а если тот навязывался в приятели, шипел и отмахивался когтявой лапой.
Вечерами семья собиралась вместе, ужинали – за столом всегда господствовал дед, немногословный, сдержанный и внушительный несмотря на свой сравнительно небольшой рост. Ели чинно, неторопливо, соблюдая нехитрые традиции – с немытыми руками к столу не походить, локти на стол не класть, спину держать прямо, не чавкать – жевать с закрытым ртом, во время еды громко и без нужды не разговаривать (Пока я ем – я глух и нем!). Бабушка Мария Григорьевна Полякова была за столом хозяйкой, деловитой, внимательной и хлебосольной. Она подавала, подливала, убирала, приходила-уходила, уносила-приносила, и руки ее исполняли над столом неуловимый, непостижимый, завораживающий танец! Готовила она очень вкусно. Какие борщи она варила! Какие компоты! Какие котлеты жарила! Как ни пытайся, как ни старайся – как у нее не получается!
Но вот ужин завершен, бабушка подала чай - дед отодвигает стул, принимает более расслабленную позу, надевает очки и отгораживается газетой. Стол чисто убран. Над столом большой оранжевый абажур с длинной бахромой. Он отбрасывает затейливые теплые тени на нехитрую мебель, которую деды мои соорудили из того, что было под руками. За плечами война, эвакуация. Все, что нажили до войны, оставлено в занятом немцами Харькове, а новым скарбом разжиться еще не успели. После войны - кочевая жизнь строителя, много за собой не потащишь. У левой от двери стены дедов топчан, сколоченный из крепких досок. На нем матрас. Со стены над топчаном спускается темный серо-зеленый ковер и прикрывает топчан так, что его ничем иным кроме как царственным ложем и не назовешь. Он кажется мне воплощением роскоши. Справа от входа штабелем стоят чемоданы, прикрытые скатертью из небеленого льна с мережками. Чемоданов из под скатерти не видно, но я знаю – толкать это сооружение или облокачиваться нельзя. На скатерти патефон, на патефоне – вереница из семи мраморных белых слоников с поднятыми вверх хоботами, один другого меньше. Слоников трогать нельзя – они тяжелы для моих маленьких ручек. Один из них уже пострадал: хоботок у него чуть-чуть короче, чем у остальных – не удержала.

Серия сообщений "Как я была маленькой":

Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
Часть 3 - Как я была маленькой (продолжение-2)
Часть 4 - Как я была маленькой - 3
Часть 5 - Как я была маленькой - 4
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...