Художник слушает грачей,

Уйдя от дум тревожных,

Звенит апрельская капель:

Какой смешной художник -

Ему этюды рисовать

В такое время нужно,

А он этюдник - под кровать

И шлёпает по лужам...









Евгений Глазков. 1991

Борис Кустодиев. Портрет художника И.Бродского. 1920

Был тихий день обычной осени.

Я мог писать иль не писать:

Никто уж в сердце не запросится,

И тише тишь, и глаже гладь.

Деревья голые и чёрные -

На то глаза, на то окно, -

Как не моих догадок формулы,

А всё разгадано давно.

И вдруг, порывом ветра вспугнуты,

Взлетели мёртвые листы,

Давно истоптаны, поруганы,

И всё же, как любовь, чисты,

Большие, жёлтые и рыжие,

И даже с зеленью смешной,

Они не дожили, но выжили

И мечутся передо мной.

Но можно ль быть такими чистыми?

А что ни слово - невпопад.

Они живут, но не написаны,

Они взлетели, но молчат.


Илья Эренбург. 1957

Константин Васильев. Этюд на фоне окна. 1956

Право же если бы мы жили в тысяча семьсот
шестидесятом

Это та самая дата Анна которую вы разобрали
на каменной лавке

И если бы к несчастью я оказался немцем
Но к счастью оказался бы рядом с вами
Мы бы тогда о любви болтали
Двусмысленно и что ни слово по-французски
И на моей руке повисая
Вы бы страстно слушали как развешиваю
словеса я
Рассуждая о Пифагоре а думая о кофе
О том что до него ещё полчаса

И осень была бы такой же как наша точно такою
Увенчанная барбарисом и виноградной лозою
И порой я склонялся бы взор потупив при виде
Знатных тучных и томных дам

В одиночестве по вечерам
Я сидел бы подолгу смакуя
Рюмку мальвазии или токая
И надевал бы испанский наряд выбегая
Навстречу старой карете в которой
Приезжала бы меня навещать
Моя испанская бабка отказавшаяся понимать
немецкую речь

Я писал бы вирши напичканные мифологией
О ваших грудках о сельской жизни
О местных дамах

И поколачивал бы крестьян упрямых
О спины их трость ломая

И любил бы слушать музыку её заедая
Ветчиной

И на чистом немецком я клялся бы вам
утверждая
Что невиновен когда бы меня вы застали
С рыжей служанкой

И на прогулке в черничном лесу заслужил бы
прощенье

И тогда замурлыкал бы тихий припев
А потом мы бы слушали с вами как между дерев
с тихим шорохом в лес опускаются тени


Гийом Аполлинер. В саду Анны. 1913

Берта Моризо. Сестра художницы Эдма, сидящая в парке. 1864

Время года неизвестно.
Мгла клубится пеленой.
С неба падает отвесно
Мелкий бисер водяной.

Фонари горят как бельма,
Липкий смрад навис кругом,
За рубашку ветер-шельма
Лезет острым холодком.

Пьяный чуйка обнял нежно
Мокрый столб - и голосит.
Бесконечно, безнадежно
Кислый дождик моросит.

Поливает стены, крыши,
Землю, дрожки, лошадей.
Из ночной пивной всё лише
Граммофон хрипит, злодей.

"Па-ца-луем дай забвенье!"
Прямо за сердце берёт.
На панели тоже пенье:
Проститутку дворник бьёт.

Брань и звуки заушений...
И на них из всех дверей
Побежали светотени
Жадных к зрелищу зверей.

Смех, советы, прибаутки,
Хлипкий плач, свистки и вой -
Мчится к бедной проститутке
Постовой городовой.

Увели... Темно и тихо.
Лишь в ночной пивной вдали
Граммофон выводит лихо:
"Муки сердца утоли!"


Саша Чёрный. Окраина Петербурга. 1910

Чарльз Бёрчфилд. Третьи сутки идёт дождь. 1918

В тишине бездыханной ночной

Ты стоишь у меня за спиной,

Я не слышу движений твоих,

Как могила, ты тёмен и тих.

Оглянуться не смею назад,

И на мне твой томительный взгляд,

И как ночь раскрывает цветы,

Что цветут для одной темноты,

Так и ты раскрываешь во мне

Всё, что чутко живёт в тишине,

И вошёл я в обитель твою,

И в кругу чародейном стою.







Фёдор Сологуб. 28 мая 1896

Михаил Врубель. Шиповник. 1884

Покажите мне Москву, я прошу.
Может, воздухом её задышу.
Покажите мне Москву без гостей,
Купола и полумрак площадей.

Потому что верю сотням людей,
Рассказавших о Москве без затей.
Потому что среди слухов пустых
Есть Арбат и есть Донской монастырь.

А коли дождик воды вешние прольёт,
Я буду рад, я буду рад.
Здесь Окуджава нам тихонечко поёт:
"Охотный ряд, Охотный ряд".

Бродит кот на Патриарших прудах,
А на Хитровке Гиляровского жду.
А в Столешниковом - ну просто беда -
Целый сонм воспоминаний и дум.

Но коль выпало мне питерцем быть,
Никогда Москва не станет родной,
Но я знать хочу её и любить,
Так покажите, москвичи, город свой.

Покажите мне Москву, москвичи,
Ну, покажите мне её без прикрас.
Мы пройдём по ней, и мы помолчим,
Потому что слов не будет у нас.

А коли дождик воды вешние прольёт,
Я буду рад, я буду рад.
Здесь Окуджава песню Визбора поёт:
"Охотный ряд, Охотный ряд".



Александр Розенбаум. Покажите мне Москву

Эдвард Бёрн-Джонс. Филлида и Демофонт. 1870

Словно ангел, возмутивший воду,

Ты взглянул тогда в моё лицо,

Возвратил и силу и свободу,

А на память чуда взял кольцо.

Мой румянец жаркий и недужный

Стёрла богомольная печаль.

Памятным мне будет месяц вьюжный,

Северный встревоженный февраль.










Анна Ахматова. 1916

Иван Билибин. Портрет Л.Е.Чириковой. 1919

Тихо вечерние тени

В синих ложатся снегах.

Сонмы нестройных видений

Твой потревожили прах.

Спишь ты за дальней равниной,

Спишь в снеговой пелене...

Песни твоей лебединой

Звуки почудились мне.

Голос, зовущий тревожно,

Эхо в холодных снегах...

Разве воскреснуть возможно?

Разве былое - не прах?

Нет, из господнего дома

Полный бессмертия дух

Вышел родной и знакомой

Песней тревожить мой слух.

Сонмы могильных видений,

Звуки живых голосов...

Тихо вечерние тени

Синих коснулись снегов.


Александр Блок. 2 февраля 1901

Константин Васильев. Зигфрид. 1969

Этот лес совсем по Мейерхольду

Ставила природа, и когда

Я войду в него, свою Изольду

Встречу в нём - Изольду изо льда...


Взгляд её студёный смотрит зорко

Сквозь обставшие её леса.

Блёстко выхрусталено озёрко,

И на нём заката полоса.


Создал чей резец мою снегурку,

Девственную женщину мою?

В Сивку-Бурку - вещую Каурку

Превращу покорную скамью.


И взлетя на ней победолётно,

Вскрою вены - кровью станет лёд,

Голубой снегурки лёд бесплотный,

Чтобы он воспринял кровь и плоть!


Игорь Северянин. Изольда изо льда. Февраль 1929

Виктор Борисов-Мусатов. Дама в голубом. 1904

Не надо кораблей из дали,

Над мысом почивает мрак.

На снежносинем покрывале

Читаю твой условный знак.


Твой голос слышен сквозь метели,

И звёзды сыплют снежный прах.

Ладьи ночные пролетели,

Ныряя в ледяных струях.


И нет моей завидней доли -

В снегах забвенья догореть,

И на прибрежном снежном поле

Под звонкой вьюгой умереть.


Не разгадать живого мрака,

Которым стан твой окружён.

И не понять земного знака,

Чтоб не нарушить снежный сон.



Александр Блок. Не надо ("Снежная маска"). 4 января 1907

Константин Васильев. Богиня любви Фрейя. 1969

Семь холмов - как семь колоколов!

На семи колоколах - колокольни.

Всех счётом - сорок сороков.

Колокольное семихолмие!


В колокольный я, во червонный день

Иоанна родилась Богослова.

Дом - пряник, а вокруг плетень

И церковки златоголовые.


И любила же, любила же я первый звон,

Как монашки потекут к обедне,

Вой в печке, и жаркий сон,

И знахарку с двора соседнего.


Провожай же меня весь московский сброд,

Юродивый, воровской, хлыстовский!

Поп, крепче позаткни мне рот

Колокольной землёй московскою!



Марина Цветаева. Из цикла "Стихи о Москве". 1916

Кремль. Ивановская площадь

Я долго ждал - ты вышла поздно,

Но в ожиданьи ожил дух,

Ложился сумрак, но бесслёзно

Я напрягал и взор и слух.


Когда же первый вспыхнул пламень,

И слово к небу понеслось, -

Разбился лёд, последний камень

Упал, - и сердце занялось.


Ты в белой вьюге, в снежном стоне

Опять волшебницей всплыла,

И в вечном свете, в вечном звоне

Церквей смешались купола.





Александр Блок. 27 ноября 1901

Храм Христа Спасителя и Патриарший мост

Полнолунье, и мех медвежий,

И бубенчиков лёгкий пляс...

Легкомысленнейший час! - Мне же

Глубочайший час.


Умудрил меня встречный ветер,

Снег умилостивил мне взгляд,

На пригорке монастырь светел

И от снега - свят.


Вы снежинки с груди собольей

Мне сцеловываете, друг,

Я на дерево гляжу, - в поле

И на лунный круг.


За широкой спиной ямщицкой

Две не встретятся головы.

Начинает мне Господь - сниться,

Отоснились - Вы.


Марина Цветаева. 27 ноября 1915

Ноябрь. Новодевичий монастырь. 2015

Фальшиво на дворе моём
Поёт усталая шарманка,
Гадает нищая цыганка...
Зачем, о чём?

О том, что счастье - ясный сокол -
Не постучится в нашу дверь,
О том, что нам не ведать срока
Глухих потерь...

Из-под лохмотьев шали пёстрой -
Очей негаснущий костёр.
Ведь мы с тобой, пожалуй, сёстры...
И я колдунья с давних пор.

Чужим, немилым я колдую.
Всю ночь, с заката до утра, -
Кто корку мне подаст сухую,
Кто даст кружочек серебра.

Но разве можно коркой хлеба
Насытить жадные уста?
Не голод душит - давит небо,
Там - пустота.




Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак)
27 ноября 1926

Мстислав Добужинский. Гримасы города. 1908

Снег идёт, снег идёт.
К белым звёздочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплёт.

Снег идёт, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полёт, -
Чёрной лестницы ступени,
Перекрёстка поворот.

Снег идёт, снег идёт,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.

Потому что жизнь не ждёт.
Не оглянешься - и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.

Снег идёт, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год
Следуют, как снег идёт
Или как слова в поэме?

Снег идёт, снег идёт,
Снег идёт, и все в смятеньи:
Убелённый пешеход,
Удивлённые растенья,
Перекрёстка поворот.


Борис Пастернак. Снег идёт. 1957

Ноябрь. Арбат. Пешеходная зона. 2015

Пора единственная, самая любимая,
когда случается,
что тихо-тихо так
одна-единственная ягода рябинная
ещё качается
в заснеженных ветвях.

Она чуть с подчернью, она уже неяркая,
тёмно-бордовая,
с морщинистым бочком,
совсем непрочная, а изморозь ноябрьская
её подёрнула
своим седым пушком.

Она не тешится. Она над зимней слякотью,
такая маленькая,
знает обо всём:
что не удержится, что тайна поздней сладости
умрёт под валенками
или колесом.

К ней не дотянешься. Она одна, заветная,
в порывах стонущих
над сучьями торчит.
Нет, не обманешься, но на губах заветренных,
губах беспомощных
всё ж чуточку горчит...






Евгений Евтушенко. Последняя ягода. 1971

Рассказали страшное,
Дали точный адрес.
Отпирают, спрашивают,
Движутся, как в театре.

Тишина, ты лучшее
Из всего, что слышал.
Некоторых мучает,
Что летают мыши.

Июльской ночью слободы -
Чудно белокуры.
Небо в бездне поводов,
Чтоб набедокурить.

Блещут, дышат радостью,
Обдают сияньем
На каком-то градусе
И меридиане.

Ветер розу пробует
Приподнять по просьбе
Губ, волос и обуви,
Подолов и прозвищ.

Газовые, жаркие,
Осыпают в гравий
Всё, что мы нашаркали,
Всё, что наиграли.





Борис Пастернак. Звёзды летом. 1917

Константин Васильев. Натюрморт с гипсовой головой. 1955

В саду, где раскрылись ирисы,

Беседовать со старым другом своим, -

Какая награда путнику!



Ирис на берегу.

А вот другой - до чего похож! -

Отраженье в воде.













Мацуо Басё. 1644-1694

Чарльз Демут. 1883-1935. Ирисы

О сладкий миг, когда старик
Накрутит шарф по самый нос
И скажет псу: "А ну-ка, пёс, пойдём во дворик!"
А на дворе идёт снежок,
И скажет псу: "Привет, дружок!"
Незлобный дворник, дядя Костя, алкоголик.
У дяди Кости левых нет доходов,
Зато есть бак для пищевых отходов,
Зато у дяди Кости в этом баке
Всегда найдутся кости для собаки.

Я рассказать вам не могу,
Как много меток на снегу, -
Их понимать умеет каждая собака:
Над этой лапу задирал
Боксёр по кличке Адмирал,
А здесь вот пинчер - мелкий хлыщ и задавака.
Мы дружим со слюнявым Адмиралом,
Он был и остаётся добрым малым,
А пинчера гоняли и гоняем
За то, что он, каналья, невменяем.

Увы, бывают времена,
Когда, криклива и дурна,
Во двор выходит злая дворничиха Клава.
Она не любит старика,
Она кричит издалека,
Что у неё на старика, мол, есть управа.
Нам дела нет до бабы бестолковой,
Но к ней гуляет Вася-участковый,
А Вася вместе с ней не одобряет,
Когда собачка клумбу удобряет.

Как хорошо, о боже мой,
Со стариком идти домой,
Покинув двор, где ты как вор, и правит злоба.
Старик поближе к огоньку,
А пёс поближе к старику,
И оба-два сидим и радуемся оба.
Старик себе заварит чёрный кофий,
Чтоб справиться с проблемой мировою,
А пёс себе без всяких философий
Завалится на лапы головою.


Дмитрий Сухарев. О собаке. 1972

Дмитрий Жилинский. Зима. 1980

Ты запрокидываешь голову -
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника весёлого
Привёл мне нынешний февраль!

Позвякивая карбованцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.

Чьи руки бережные трогали
Твои ресницы, красота,
Когда, и как, и кем, и много ли
Целованы твои уста -

Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол сию мечту.
В тебе божественного мальчика, -
Десятилетнего я чту.

Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей...

Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
- Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник - прости!




Марина Цветаева. 18 февраля 1916

Борис Шаляпин. Портрет М.И.Цветаевой. 1933

Иерихонская роза цветёт только раз,

Но не все её видят цветенье:

Её чудо открыто для набожных глаз,

Для сердец, перешедших сомненье.


Когда сделал Господь человека земли

Сопричастником жизни всемирной,

Эту розу волхвы в Вифлеем принесли

Вместе с ладаном, златом и смирной.


С той поры в декабре, когда ночь зажжена

Немерцающим светом Христовым,

Распускается пламенным цветом она,

Но молитвенным цветом - лиловым...


И с утра неотступная радость во мне:

Если б чудо свершилось сегодня!

Если б сердце сгорело в нетленном огне

До конца, словно роза Господня!



Черубина де Габриак (Елизавета Дмитриева). 1908

Михаил Врубель. Роза в стакане. 1904

УИЛЬЯМ ХАЕНРАЕТС (род.1940). Белый рояль (копия)

Играют гусли-самогуды,
Летает коврик-самолёт,
Когда - нечаянное чудо! -
Бог весть за что, Бог весть откуда
На душу музыкой дохнёт.

Блаженно руки простирая,
Внимает, обворожена,
И мир - от края и до края -
Такая влажная, такая
Венецианская тишина!


София Парнок. 1922


Разве не было небо
Легче и голубей?
На подоконнике хлебом
Кормили мы голубей,
И что-то по книжкам учили,
И сердце пускалось вскачь,
Когда "Санта-Лючию"
Бродячий играл скрипач.


София Парнок. 1927





Мария Рябински. Венеция. 1999

Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.

Всё было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Ещё тревожил небосклон.

Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорблённой,
Быть может, издан был вдали.

Теперь он стих и чёрной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.

Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлёндая с тоски,
И гондолы рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.

Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.





Борис Пастернак. Венеция. 1913,1928

Мария Рябински. Венеция. 1999

АЛЬБРЕХТ ДЮРЕР. Крыло. 1512

И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.

Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречаем новый год.
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжёт?

Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
"Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим!"

А друг, поглядевши в лицо моё
И вспомнив бог весть о чём,
Воскликнул: "А я за песни её,
В которых мы все живём!"

Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: "Мы выпить должны за того,
Кого ещё с нами нет".







Анна Ахматова. Новогодняя баллада. 1923

Данте Габриэль Россетти. Портрет Элизабет Сиддал. 1854

ГЕОРГИЙ НИКОЛЬСКИЙ. Лошади Пржевальского. 1960-е

Он весь сверкает и хрустит,
Обледенелый сад.
Ушедший от меня грустит,
Но нет пути назад.

И солнца бледный тусклый лик -
Лишь круглое окно;
Я тайно знаю, чей двойник
Приник к нему давно.

Здесь мой покой навеки взят
Предчувствием беды,
Сквозь тонкий лёд ещё сквозят
Вчерашние следы.

Склонился тусклый мёртвый лик
К немому сну полей,
И замирает острый крик
Отсталых журавлей.



Анна Ахматова. Сад. 1911






Илья Репин. Портрет Марии Клопушиной. 1925

АЛЬБРЕХ ДЮРЕР. Зайчик. 1502. Акварель, гуашь

ДЖОН ЭВЕРЕТТ МИЛЛЕ. Портрет Джеймса Уайатта с внучкой. 1848