✡✡✡Черно-белый мир Юдовина✡✡✡
 

В очерке, написанном более двадцати лет назад, представлено далеко не всё творчество художника, а лишь отдельные страницы его биографии, и некоторые фрагменты творческого пути.

Нет пророка в своём Отечестве. И те, кем должно гордиться, напрочь забыты или просто не узнаны. На сцене, на первом плане – временщики... Сменяя один другого, они стремятся как можно быстрее упиться славой, деньгами, вседозволенностью. А те, память о ком наверняка переживёт несколько поколений, при жизни чаще всего в тени, а если и бывают обласканы славой, то к несчастью – только на смертном одре...

В 1906 году Соломон Юдовин приехал из Бешенковичей в Витебск, чтобы учиться рисованию в школе Юделя Пэна. И хотя во всех монографиях о художнике авторы неизменно повторяли, что родился и вырос он в семье бедного ремесленника, – это не совсем так. Отец Соломона Юдовина – Борух, также как и отец отца Мойше-Либер, держали в Бешенковичах бакалейную лавку и торговали в ней селёдкой, таранкой, соусами, другими товарами.

Борух Юдовин, любивший делать людям добро, частенько выступал в Еврейском банке в Бешенковичах в качестве гаранта евреев-арендаторов, бравших в обработку церковные земли. И это тоже свидетельствует, что родился Соломон в небедной семье. Его отец, по сегодняшним понятиям, был коммерсантом средней руки. А после 1917 года стал кустарём (вместе с напарником варил мыло).

Другое дело, что семья Юдовиных была богатой на детей. Борух Юдовин (художник изобразил его на гравюре “Старик у окна”) со своей первой женой Хавой нажил четверо детей: Калмана, Соломона, Иегуду и дочь (имя мне не удалось установить). Хава умерла молодой, и Борух Юдовин женился вторично. От этого брака появляются на свет Меер, Моше, Ицхак. Все братья Соломона Юдовина получили неплохое образование, окончили институты, работали инженерами в Ленинграде, в Одессе.

Старший брат Калман работал в ленинградском книжном издательстве.
При рождении будущий художник получил имя Шлойме. Потом, по еврейской традиции, чтобы обмануть болезни, добавили малышу второе имя Занвил, и получилось – Шлойме-Занвил. В русской транскрипции имя Шлойме звучит как Соломон. Так его называли близкие, так он подписывал свои работы. Так будем называть и мы.

Среди родственников Соломона Юдовина немало имён, хорошо известных еврейской культуре. Двоюродным братом матери Соломона Юдовина был известный еврейский писатель, драматург, фольклорист и общественный деятель С. Ан-ский (Шлойме-Занвил Раппопорт). С. Ан-ский родился в Чашниках, а Юдовин – в Бешенковичах. Эти городки находятся друг от друга в 50 километрах. Троюродным братом художника был еврейский поэт Мойше Юдовин. С 1912 года он печатался в еврейской периодике. Издал сборник стихов “Кнойле” (в переводе с идиша “Клубки” – А.Ш.).

В многодетной семье Юдовиных дети с ранних лет приучались к самостоятельности. И, наверное, этим можно объяснить, что по приезду в Витебск четырнадцатилетний Соломон Юдовин учится у Юделя Пэна и параллельно работает в фотоателье. Самостоятельно юноше устроиться на такую работу было бы очень сложно. И помог ему в этом учитель – Юдель Пэн, проявлявший буквально отеческую заботу о своих учениках. Достаточно вспомнить, что художника Шульмана Юдель Пэн отправил за свои деньги в Италию лечиться от туберкулеза.

Навыки, полученные в фотоателье, пригодились Соломону Юдовину в жизни. Ведь именно в качестве фоторепортера взял его с собой С. Ан-ский в знаменитую этнографическую экспедицию по Волыни, Подолии, Киевской губернии. Одним из результатов этой экспедиции стала серия гравюр на линолеуме и на дереве (до 1921 года художник работает на линолеуме, потом – на дереве) ”Еврейский народный орнамент”, которая не только сделала художника известным, но и, что самое главное, позволила ему найти свое творческое лицо.

В 1920 году в Витебске выходит альбом “Еврейский народный орнамент”. Его авторами стали художники С. Юдовин и М. Малкин.
В послесловии к альбому Соломон Юдовин пытается объяснить, почему еврейская культура и, в частности, изобразительное искусство, придают такое большое значение орнаменту. Он пишет: “Исторически сложившиеся формы еврейского искусства отличаются от других народов. Еврейское искусство должно было быть декоративным. Рисунки в синагогах, на памятниках – чисто декоративные. Они служат для украшения. Еврейская художественная школа никогда не ставила других задач перед художниками...

Не имея возможности рисовать людей, художник вносил человеческие черты в рисунки животных, птиц. Они становились символами еврейской жизни. Всё имело значение: место, где они стоят, их движения”.
Альбом, который сейчас является библиографической редкостью, был издан на плохой бумаге, совсем никудышней печатью. Но вспомним, что шёл 1920-й год. В стране царили голод и разруха. И всё же книга увидела свет. “Наш альбом – первый в еврейской литературе, – пишут издатели, – и поэтому нас не останавливает его внешний вид. Наша задача – показать, какое богатое искусство было создано народом... Потому что если мы сейчас не соберём наши народные творения, то мы не соберём их вообще”.

Это было сказано более восьмидесяти пяти лет назад, когда еврейская жизнь в местечках черты оседлости ещё текла как полноводная река. Горькие, пророческие слова!

Необходимо сказать о человеке, благодаря подвижнической деятельности которого был издан этот альбом, – о Ерхмиле Родинсоне. В 1918 году, в 26 лет, Родинсон создал Витебское литературное еврейское общество. Оно не имело никакой поддержки ни со стороны еврейской интеллигенции, которую закрутило водоворотом революции, ни со стороны партийных работников, которые строили новую жизнь. Родинсон заменял всех: восстановил единственную в городе еврейскую библиотеку, организовал книжный киоск, учредил вечерние лекции, проводил выставки. Организовал музыкальную группу, для которой переводил тексты песен с других языков. Умер Ерхмил Родинсон очень молодым в 28 лет. Последней его работой было составление альбома “Еврейский народный орнамент”, который вышел в свет уже после его смерти.

Еврейский народный орнамент не только органично вошёл в творчество Соломона Юдовина, он стал как бы фундаментом, на котором строился весь творческий процесс. Это видно в гравюрах разных лет: “Резчик по дереву” (1938 г.), цикл “Старый Витебск” (1924 г.), “Похороны” (1926 г.), в иллюстрациях к книгам Ш. Абрамовича “Путешествие Вениамина III”, Л. Фейхтвангера “Еврей Зюсс” (1938–1939 гг.) и многих других работах.

Первая встреча С. Ан-ского с С. Юдовиным произошла в мастерской Юделя Пэна. С. Ан-ский заинтересовался творчеством своего родственника. И писатель вместе с Юделем Пэном помогает способному юноше продолжить образование в Петербурге. Было это в конце 1910 года.

Соломон Юдовин учится в Обществе поощрения художников. В 1911 году посещает мастерскую М. Д. Бернштейна, а затем занимается у М. В. Добужинского.

В своё время Юделю Пэну очень помог М. Д. Бернштейн. Дело в том, что, даже поступив в Академию, будущий художник на первом курсе считался вольным слушателем. Надо было сдать все экзамены по общеобразовательным предметам, чтобы получить привилегии студента.

Особенно это было важно для еврейского юноши из местечка, получившего образование в местном хедере, где ребе больше заботился о куске хлеба, чем о своих учениках. Выход был один: усиленно заниматься самообразованием. Юделю Пэну помогли студенты: Яснопольский, Гинзбург, Берман, Войтинский и Бернштейн. С их помощью Ю. Пэн неплохо освоился в Академии.

И вот сейчас М. Д. Бернштейн взялся помогать ученику Ю. Пэна. Учился Соломон Борисович старательно, но, судя по всему, столичная суета пришлась не по душе художнику. Он старается как можно чаще бывать дома в Витебске.

В 1912–1914-х годах Соломон участвует в нескольких историко-этнографических экспедициях по Витебщине. Он бывает в еврейских местечках. Художник фотографирует, делает большое количество карандашных рисунков. Его интересует не только орнамент, не только изделия народных мастеров, его интересуют типажи. Колоритные евреи, которых так много жило в местечках.

В отличие от тех художников, которые видели в народном искусстве только примитивизм формы, С. Юдовин через его изучение старается понять психологию народа, особенности его жизни. Серии гравюр “Былое”, “Еврейские погромы” родятся гораздо позднее (20–30-е годы). Но, думаю, в основу их лягут не только детские воспоминания, но и мысли, навеянные участием в историко-этнографических экспедициях.
...Послереволюционный Витебск. Волей обстоятельств случилось так, что провинциальный город на несколько лет стал одним из центров мировой культуры.

Марк Шагал возвращается из Москвы с полномочиями, данными ему А. В. Луначарским, и открывает в Витебске художественную школу. Под одной крышей собираются художники с мировыми именами: М. Добужинский, Я. Тильберг, Л. Лисицкий, Р. Фальк, К. Малевич, И. Пуни, И. Чашник, Н. Суетин, В. Ермолаева, Ю. Пэн, С. Юдовин и другие.
Организуется выставка местных и московских художников. Свои работы на выставку присылают Н. Альтман, С. Герасимов, В. Кондинский, П. Кончаловский, Н. Кузнецов, В. Куприн, А. Лентулов, Р. Фальк, А. Родченко и другие. Участвуют художники, живущие на тот момент в Витебске: А. Бразер, Л. Лисицкий, М. Шагал, Ю. Пэн, К. Малевич, С. Юдовин.

В Витебске задумывается музейная секция, председателем которой должен был стать Мстислав Добужинский. Он намечает, какие произведения искусства должны составить витебскую картинную галерею. Сюда входят как западные, так и русские художники самых разных направлений. В августе 1919 года из Ленинграда прибыл ряд картин П. Кончаловского, Р. Фалька, Ле-Дантю и других. В течение 1919-1920 годов были приобретены рисунки и картины витебских художников М. Шагала, Ю. Пэна, А. Ромма, А. Бразера и С. Юдовина. К 1921 году в музее имелось около 120 работ, были представлены все основные направления живописи.

Это было время расцвета Витебской школы, о нём написано достаточно много. А вот о её кризисе, когда ушли многие преподаватели, когда К. Малевич и его последователи вывезли в Ленинград почти все работы из Витебского художественного музея, пишут мало. Мы обратимся к документам тех лет, потому что многие из них имеют прямое отношение к Соломону Борисовичу Юдовину.

В апреле 1923 года, когда ректором Витебского художественного института был Иван Трофимович Гаврис, а проректором по учебной части Юдель Пэн, Соломон Юдовин занимал должность проректора по хозяйственной части. И естественно, продолжал преподавательскую деятельность. Хозяйственной работой С. Юдовин занялся по необходимости, просто некому было этим заниматься. А именно эта работа имела первостепенное значение. Голод, нехватка элементарных вещей, болезни – с этим пришлось столкнуться проректору по хозчасти С. Юдовину. Вот документ, составленный инспектором Губернской рабоче-крестьянской инспекции Макке К. Ю. по поводу обследования института.

“...Преподаватели голодали. У Малевича на почве недоедания развился туберкулез... Институт разрушался от недостатка средств. Поддержки и инструктирования как от главпрофоба, так и от губпрофобра и профорганов не было. Институт был оставлен на произвол судьбы. Группа преподавателей – Каган, Носков, Малевич – вместе с Ермолаевой бежали в Петроград, т. к. надежды на улучшение материального положения не было. Центр на запросы не отвечал”.

Тяжело было все годы. С этим документом я познакомился в Государственном архиве Витебской области. На пожелтевшей бумаге выцветшими чернилами от руки написано:
“В Сорабис от художественного руководителя мастерской С. Юдовина.
Ввиду того, что у меня от холода и сырости сильно опухают ноги, убедительно прошу отпустить мне пару галош.
10 ноября 1920 года”.

И рядом резолюция: “Рабзавком Г. Х. Д. М. (Государственных художественно-декоративных мастерских – А.Ш.) считает мотив Юдовина убедительным и просит удовлетворить его требования”.
В это тяжёлое время С. Юдовин умудрялся не только работать на службе, писать в мастерской, но и быть внимательным, чутким педагогом. Вот как вспоминает известный скульптор Заир Азгур: ”Занимался я вначале у самого Пэна, а затем перешёл к педагогу Соломону Борисовичу Юдовину. Это был замечательный художник и изумительной доброты человек. Я помню, как одна из преподавательниц института, которая вела курс технологии материалов, называла его “человеком с бархатной душой”. Мне тогда не нравилось это определение: как можно сравнить душу с бархатом!? Мне больше нравилось, когда студенты между собой называли его “Батей”. Он действительно был отцом для своих учеников”.

Напомню, что “Бате” было чуть больше тридцати лет. А вскоре в обветшалом и доживавшем последние дни художественном техникуме (с 1923 г. это учебное заведение называлось так – А.Ш.) разразился гром. Новый заведующий техникумом Керзин решил действовать, говоря более поздней терминологией, в административно-командном стиле. Но учебное заведение складывалось на совершенно других традициях. В 1923 году начиналась другая эпоха, почёт обретали другие ценности, да и Керзина вряд ли стоит сравнивать с Шагалом или Малевичем.

Не тот полёт! Поводом для окончательной развязки стал конфликт во время вступительных экзаменов. Как оценивать знания студентов? Юдовин, Пэн и Минин не соглашались с Керзиным. Они пишут заявление: ”Вновь назначенный заведующий техникумом т. Керзин в проведении всей работы, имеющей непосредственное отношение к учебной части, не намерен считаться с решениями и даже мнениями Педсовета... Принимая во внимание все отрицательные стороны единоличного проведения вопросов в деле художественного образования, а также навязывание заведующим личных взглядов в области формального и идеологического разрешения задач искусства, считаем невозможным дальнейшее пребывание в техникуме в качестве преподавателей и заявляем о своем уходе”. И подпись: Пэн, Юдовин, Минин.

Заметьте, не требовали прибавку к жалованию или новую квартиру. Даже не обижались на то, что при распределении мануфактуры их, быть может, обошли стороной. Говорят о формальном разрешении задач искусства.

О времена, о нравы…

Ответный удар не заставил себя ждать. Причём выдержан был в лучших традициях нового времени. Ничего не значащие общие слова и в то же время обвиняющие во всех грехах.

“Притязания крайне левых художественных групп на пролетарское искусство (это Пэн, Юдовин и Минин оказались крайне левыми! – А.Ш.) уже неоднократно были опровергнуты такими авторитетами, как наркомом Луначарским, тов. Бухариным и многими другими. Так что в настоящее время можно считать вполне установленными крайне левые течения в искусстве, как совершенно не имеющие материалистического основания, являются продуктом разложения буржуазного общества, а отнюдь не здоровым зародышем нового пролетарского искусства, предугадать формы которого мы в настоящее время не можем...”
И резюме: гр. Минина, Юдовина и Пэна возвратить на службу не могу, так как Минин и Юдовин не имеют специального образовательного ценза, а Пэн совершенно устарел со своими методами преподавания. И подпись: заведующий художественным техникумом М. Керзин.

Может быть, эти документы не такие уж важные и не сыграли какой-то глобальной роли в художественном процессе. Но они как нельзя лучше отражают время “эмбрионального сталинизма”. Именно в это время пришлось творить такому художнику, как С. Юдовин. И, безусловно, нельзя рассматривать его творчество вне времени, вне страны, вне условий, в которых он жил.

Соломон Юдовин в двадцатые годы любил приезжать в Бешенковичи. Обычно он снимал на летние месяцы домик на окраине города и много, плодотворно работал. Гравюра на дереве “В местечке” (1924 г.) сделана именно в это время. Иногда в гости к Соломону Юдовину приезжал его близкий друг скульптор и график Абрам Бразер.

Абрам Маркович Бразер был европейски образованным человеком, учился в Парижской Академии художеств. Слушать его рассказы, беседы об искусстве было очень интересно. Абрам Маркович был ещё и очень весёлым человеком, любившим погулять, и жители сонной улочки в тихих Бешенковичах диву давались, откуда берутся такие шумные евреи.

Летом 1926 года Соломон Юдовин “изменяет” Бешенковичам – своей маленькой родине, и живёт в Городке. Здесь была сделана, на мой взгляд, одна из лучших его гравюр – “Похороны”. К вечной теме жизни и смерти, так или иначе, обращались почти все художники. Естественно, что и современники, друзья Соломона Юдовина, еврейские художники, жившие в Белоруссии, посвятили этой теме немало работ.
И все же юдовинская гравюра стоит особняком в этом ряду. На очень большие раздумья наводит она.

...На местечковом кладбище четверо хасидов хоронят не только своего единоверца. Вместе с ним уходит в небытие целая культура, целая цивилизация. Бурная послереволюционная жизнь разламывает штетлы, уводит от традиционного образа жизни еврейских юношей и девушек. А традиционная культура – она здесь же, на гравюре. До деталей прорисованы могильные камни. На них народный орнамент, увиденный художником в этнографических экспедициях.

Соломону Юдовину не пришлось «пробиваться». Замечен он был сразу, с первых работ. Много публиковался, активно выставлялся. Вот далеко не полный перечень выставок, в которых он принимал участие: Выставки еврейских художников (Москва,1917 г., Петроград – Витебск,1918 г.); Выставка современного русского искусства,1920 г.;1, 2, 3, 4, 5-я выставки Всебелорусского искусства в Москве; Международная выставка в Милане (1927 г., удостоен диплома); Международная выставка книжного знака в Лос-Анджелесе, 1928 г.).

После Витебска Соломон Юдовин уезжает или, вернее, возвращается в Ленинград. И становится хранителем Музея Еврейского историко-этнографического общества. И хотя этот Музей существовал давно, с 1916 года (правда, с небольшими перерывами), Соломон Юдовин не чувствовал себя в нём человеком со стороны. Дело в том, что Музей был открыт усилиями С. Ан-ского. И в основу экспозиции была положена коллекция, собранная в этнографических экспедициях по Волыни, Подолии. Соломон Юдовин участвовал в этих экспедициях. В 1928 году Музей располагал 1500 фотографиями, 350 фотографическими валиками, 350 книгами, народными костюмами, изделиями народных умельцев, предметами культа и т. д. 689 экспонатов происходили из коллекции С. Ан-ского. Музей постоянно пополнялся новыми экспонатами. Передавали свои картины еврейские художники Н. Альтман, С. Чернов, А. Тышлер, С. Юдовин, Ю. Пэн.

С. Юдовин устраивает выставки еврейских художников. В одном из писем Ю. Пэну художник пишет: ”Комитет Еврейского историко-этнографического общества доводит до Вашего сведения, что мы предполагаем в конце 1929 г. или весной 1930 г. организовать в Ленинграде выставку произведений еврейских художников за последние 10 лет. Выставка имеет своей целью подытожить выявления еврейского художественного творчества и ознакомить широкие массы с её достижениями. Организаторы выставки заинтересованы охватить все течения и искания и дать, возможно, полную картину динамики художественной мысли. Приглашаем Вас к участию в осуществлении предполагаемой выставки...”

Однако сталинский пресс уже начал планомерное уничтожение всех национальных культур и многим планам не суждено было сбыться. Сохранилось письмо от 16 декабря 1929 года Президиума историко-этнографического общества кружку друзей музея. Оно начинается словами: ”Дорогие друзья! Это письмо является последним. По распоряжению органов власти Еврейское историко-этнографическое общество и его Музей закрыты...”

И хотя спустя десять лет в Государственном музее этнографии была организована большая тематическая выставка “Евреи в царской России и СССР” и готовил выставку целый ряд работников бывшего историко-этнографического общества под руководством И. Пульнера (в том числе и С. Юдовин), но это уже не было естественным всплеском национальной культуры, а показательным делом властей.

Соломон Юдовин был очень скромным, интеллигентным человеком. В отличие от многих художников, и своих современников, и сегодняшних, он не ходил по инстанциям, ничего не просил, не требовал. Может быть, поэтому у него не было мастерской, и работал он, отгородив угол в своей однокомнатной квартире. Правда, комната была большой, светлой. Она изображена на гравюре С. Юдовина “В мастерской художника”... Соломон Борисович в своей комнате. Блокадный Ленинград. Холодно, голодно, артиллерийские обстрелы. Художник работает над серией работ, посвященных блокадному Ленинграду, его мужественным защитникам.

Соломон Юдовин с женой Софьей Перецовной Юдовин.

Творчество все годы было для С. Юдовина главным делом жизни. У него никогда не было сбережений, но после некоторых раздумий Соломон Борисович уходит с хорошо оплачиваемой преподавательской работы в Академии художеств.

– Знаете, – объяснял он. – Не хочу отрываться от работы, – и показывал на гравюры. – А преподавать кое-как не умею. Поэтому лучше заниматься чем-то одним.
У С. Юдовина не было много друзей, хотя дом его всегда был гостеприимным. Часто приезжали земляки из Бешенковичей. Соломон Борисович любил им рассказывать истории из жизни местечка.

Некоторые из этих историй уже в наше время по памяти записал дальний родственник Соломона Борисовича – Лев Исаакович Юдовин. Думаю, что ностальгические истории не только согревали душу художника, но и помогали ему работать. Ведь именно в эти, 30-е годы, Юдовин продолжает работать над циклами гравюр “Еврейский народный орнамент”, “Былое”, делает иллюстрации для книг Давида Бергельсона “У Днепра”, Мендела-Мойхер Сфорима “Путешествие Вениамина III”, Лиона Фейхтвангера ”Еврей Зюсс”.

Жена Соломона Юдовина Софья Перецовна, её родной брат Михаил Перецович Фрумсон и Соломон Юдовин.

Известно, что, работая над фейхтвангеровским романом, С. Юдовин сделал десять эскизов реб Габриэла и послал их на рецензию писателю. Вскоре в Ленинград пришло восторженное письмо от Л. Фейхтвангера, который благодарил за такое понимание образа, за точно расставленные акценты, за мастерство. На одном из десяти эскизов С. Юдовин сделал пометку, что этот ему нравится больше других, и Л. Фейхтвангер согласился с ним.

Но мало кто знает, что путешествие еврейского Дон-Кихота Вениамина III к мифической реке Сумбатьон проходило, оказывается, через Витебск. А если точнее, через район, который назывался Падло. Этот городской район был настолько колоритным, что здесь были сделаны зарисовки для гравюр “Революционный Витебск”, из цикла “Гражданская война”. Сюда любили ходить на этюды Пэн, Шагал, но, вероятно, этот контрастный район был идеальным местом для графика.

Я удивляюсь, как волна сталинских арестов обошла Соломона Юдовина. Но что делать, если ему выпало “счастье” жить в непредсказуемой стране.

С. Юдовин пережил блокаду, эвакуацию, борьбу с космополитизмом и “дело врачей”. Последние годы его жизни были отравлены сталинской антисемитской кампанией.
Скончался Соломон Борисович в 1954 году в Ленинграде, прожив всего 62 года.

Аркадий Шульман