Что говорить, когда все сказано,
О чем молчать, когда уже
Кричащей ненавистной паузой
Разделены на вираже
Дороги наши и стремления,
Тревоги наши и мечты.
И две звезды, как знак деления,
Неярко светят с высоты…
Как нам понять друг друга,
Если мы стоим на разных берегах?
Все, что когда-то было песнею
Осталось здесь, в седых песках,
Где у черты, нас разделяющей,
Бессильно бьет немой прибой,
И черно-белой лентой тающей
Твой след струится за тобой.
А голубые молний сполохи
Все бьют и хлещут невпопад…
Сквозь бури и радиошорохи
Не слышен нежный листопад.
И все же цепью неразвязанной
Ложатся листья на меже…

Что говорить, когда все сказано?
О чем молчать, когда уже…

Однажды я получила почтовый конверт с письмом, в котором было это стихотворение.
Его автор, Евгений Филлипов, которого почему-то все называли Евгеньичем, извинялся,
что присылает мне не шедевр. Это он так считал: «Стихи, конечно, слабенькие, но я сочинил их для тебя от чистого сердца. Я просто не знаю, как сказать прозой то, что наполнило меня после нашей встречи…»
Встреча на тот момент была одна, но длительная – целая лагерная смена! Это ведь, как и лето в песне, целая «маленькая жизнь», потому что программа в профильных лагерях юных журналистов спрессована настолько, что и учеба, и выпуск газет, и общение – все идет методом «погружения». А после отбоя, когда наши неугомонные «репортеры» все же засыпали, этим же методом общались и взрослые. Я руководила тогда Калужским областным пресс-центром, а Женя, то есть, Евгеньич, – отрядом юных журналистов и фотокорреспондентов «Пламя» в городе Пятигорске… Все руководители детских объединений, собравшихся в этом лагере, быстро подружились, но с Евгеньичем мы понимали друг друга особенно полно… На сон оставалось всего ничего, но мы жили на таком душевном подъеме, что не замечали этого. Какой там сон, когда столько тем для обсуждения, столько больших и маленьких «исповедей» друг другу… И еще песни под гитару. Негромко, чтобы дети не проснулись…

Евгеньич петь умел. «Елисейские поля» из репертуара Джо Дассена исполнял всегда на прекрасном французском и с неподражаемым юмором… Основа репертуара - необычные и по-особому романтичные песни на стихи детского писателя Владислава Крапивина, с которым они дружили. Были у Евгеньича и собственные авторские песни, одной из них через пару лет стала и та, что сначала была просто стихотворением, присланным мне как подарок… Я потом не раз слышала ее на профильных журналистских сменах, подобных той, где мы с Женей познакомились. Замирала, когда раздавались первые аккорды. Сначала от удивления (Ведь это для меня написано! А как красиво звучит… Никто не знает, что «моя» песня, да я и не скажу никому…), а потом – от грусти.

От грусти – это когда Жени не стало. Он умер совсем молодым. Внезапно, от сердечного приступа. У него был серьезный порок сердца, а он жил на пределе возможностей и никогда ни в чем не щадил себя. Водил свой отряд в горные походы, не расставаясь с фотокамерой… Писал стихи и песни, дружил ото всей души, отдавая себя целиком своему отряду и своим взрослым друзьям…
У меня до сих пор хранится большая пачка его писем, которые в то время так помогали жить! И это вот стихотворение, которое я не могу поставить в пост в виде песни – не осталось записи. А была ведь большая кассета, которую все в доме называли почему-то так – «Песни с Евгеньичем». Не уберегла… А память о Жене – жива.

Я собиралась написать этот пост 13 апреля, когда была Радоница - главный день поминовения усопших,
идущий вслед за Светлой Седьмицей, но обстоятельства помешали. Пишу сейчас, пока Пасхальные дни еще свежи в душе...