Карл-Густав Юнг



АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

ТАВИСТОКСКИЕ ЛЕКЦИИ



Лондон

30 сентября - 4 октября 1935 г.




ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ

Дамы и господа!

Позвольте прежде всего заметить, что мой родной язык не английский, и поскольку мой ан­глийский не слишком хорош, я прошу прощения за возможные ошибки.

Итак, моя цель - наметить в общих чертах некоторые фундаментальные понятия психологии. То, что мои лекции главным образом связаны с мо­ими собственными принципами и взглядами, не оз­начает, что я не учитываю значимость вклада дру­гих исследователей в этой области. Не переоцени­вая себя, надеюсь, что мои слушатели в той же мере осознают заслуги Фрейда и Адлера, что и я.

Позвольте прежде кратко изложить смысл программы моих лекций. Две главные темы состав­ляют ее содержание. Первая касается понятий, затрагивающих структуру бессознательного и его содержание; вторая содержит методы в исследова­нии содержания бессознательного. Вторая тема состоит из трех частей: метода словесных ассоци­аций, толкования сновидений и метода активного воображения.

Я, конечно, не смогу раскрыть перед вами полностью такие серьезные темы, как, например, философские, религиозные, этические и социальные проблемы, свойственные коллективному сознанию нашего времени, или же процессы коллективного бессознательного и сравнительные мифологические и исторические исследования, необходимые для их разъяснения. Эти темы, казалось бы не связанные с нашими интересами, тем не менее являются наи­более мощным фактором в создании и регуляции личностных ментальных условий. Они служат также источником разногласий в психологических теори­ях. Хотя я медик и связан главным образом с пси­хопатологией, я, тем не менее, убежден, что этой частной области психологии может помочь только глубокое, обширное знание о психике в целом. Врач никогда не должен забывать, что болезни -это нарушенные нормальные процессы. „Подобное лечится подобным"—замечательная истина древней медицины, но, как всякая великая истина, она мо­жет стать и великой чушью. Однобокость и узость горизонта - известные невротические свойства.

Что бы я ни сказал вам, все несомненно бу­дет лишь очертанием темы. Я не стану анализиро­вать новые теории, поскольку мой эмпирический темперамент больше стремится к новым фактам, не­жели к тому, что могут говорить о них. Хотя, я должен согласиться, - это приятное интеллекту­альное развлечение. Каждый новый случай для меня -почти новая теория. Я не думаю, что эта точка зрения лишена смысла, особенно если учитывать крайнюю молодость современной психологии, кото­рая, на мой взгляд, еще не покинула своей колы­бели. Поэтому время для гениальных теорий еще не наступило. Порой мне даже кажется, что психоло­гия еще не осознала объемности своих задач, а также сложной, запутанной природы своего предме­та: собственно „души", психического, psyche. Мы еще только начинаем более или менее ясно осозна­вать тот факт, что нечто, понимаемое нами как психическое, является объектом научного исследо­вания. Из этого следует, что наблюдения и сужде­ния одновременно выступают в качестве субъекта, инструмента (средства), при помощи которого мы подобные исследования осуществляем. Угроза возникновения такого мощного порочного круга заставляет быть в этих вопросах крайне осторож­ным и релятивным, что само по себе часто воспри­нимается неверно.

Прошу вас принять во внимание, что ограни­ченное время не позволяет мне представить допол­нительные доказательства для подтверждения моих выводов. Итак, я надеюсь на ваше доброе располо­жение и в свою очередь прекрасно понимаю, что моя первейшая задача - излагать материал как можно яснее.

Психология - в первую очередь и по преиму­ществу - наука о сознании. Она же и наука о про­дуктах того, что мы называем бессознательным психическим. Мы не можем непосредственно, „в лоб", изучать бессознательное психическое - у нас с ним нет никакой связи. Мы можем иметь дело только с продуктами сознания, которые, как можно полагать, имеют свое происхождение в области, называемой бессознательным, области „туманных представлений", которые философ Кант в своей „Антропологии" называл как наполовину бытующие в мире. Все, что по совести можно сказать о бес­сознательном, так это лишь то, что сознающему разуму позволительно о нем говорить. Бессозна­тельное психическое, целиком заключающее в себе неизвестную природу, всегда выражалось сознанием и в терминах сознания, но это единственное, что можно делать. Пойти дальше мы не можем, и данное обстоятельство всегда необходимо иметь в виду, как крайнюю меру в критике нашего суждения.

Сознание - предмет чрезвычайно своеобраз­ный. Это явление дискретно по своей природе. Од­на пятая или одна третья, возможно даже одна вторая, часть нашей жизни протекает в бессозна­тельном состоянии. Целиком бессознательно раннее детство человека. Каждую ночь мы погружаемся в бессознательное, и только в периоды между просы­панием и сном более или менее ощущаем себя в сознательном состоянии. До некоторой степени яв­ляется проблематичным и сам факт ясности или, иначе, степени сознания. Предполагается, к при­меру, что десятилетний мальчик или девочка обла­дают сознанием, но легко можно доказать, что здесь налицо специфический вид сознания, созна­ния, в котором рефлексия своего „Я" может не участвовать; сознание ЭГО отсутствует. Мне извес­тен ряд случаев у детей от одиннадцати до четыр­надцати лет и старше, внезапно осознавших, что „Я есть". Впервые в жизни они стали сознавать, что переживают нечто и именно как ОНИ; оглядыва­ясь при этом назад, в свое прошлое, наполненное столькими событиями и вещами, они тем не менее себя в этом прошлом вспомнить не могут.

Необходимо допустить, что когда мы говорим „Я", то при этом не имеем абсолютного критерия для оценки полноты переживания этого „Я". Посему так и случается, что наше представление (реали­зация) ЭГО весьма фрагментарно, и лишь постепен­но, во времени люди узнают все больше и больше о том, что же ЭГО означает для человека. Фактичес­ки процесс узнавания не имеет конца, длится всю жизнь, во всяком случае мы сами момент конца не фиксируем.

Сознание похоже на поверхность или оболочку в обширнейшем бессознательном пространстве неиз­вестной степени мерности. Мы не знаем, как дале­ко простирается власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно ска­зать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего. Когда мы говорим „бессознательное", то часто имеем в виду передать нечто этим термином, но фактически, передаем то, что ничего об этом не знаем. У нас есть только непрямые доказатель­ства, что существует ментальная сфера, пребываю­щая по ту сторону сознания. Есть некоторые науч­ные суждения, приводящие к заключению, что нечто подобное существует. Из продуктов или результа­тов, которые бессознательный психический мир продуцирует, можно прийти к определенным заклю­чениям относительно его возможной природы. Но необходимо быть крайне осторожным, чтобы не впасть в излишний антропоморфизм в своих заклю­чениях, ибо в действительности вещи могут весьма отличаться от их представлений в нашем сознании.

Если, к примеру, мы видим цвета и слышим звуки, то в действительности это - осцилляции, колебания. Фактически нам необходимо иметь лабо­раторию со сложными устройствами для того, чтобы выстроить картину мира, не зависимую от наших ощущений и от нашей психики. И я полагаю, что весьма сходным образом обстоит дело и с нашим бессознательным - необходима лаборатория, в ко­торой должно обосновывать объективные методы по оценке действительного положения вещей, состав­ляющих контекст бессознательного.

Помимо всего прочего сознание характеризу­ется известной узостью. Оно способно нести в се­бе весьма малое информационное содержание одно­моментно. Все прочее в данный миг осознается, и мы получаем ощущение непрерывности или общего понимания, или осведомленности об осознаваемом мире только через последовательность сознатель­ных моментов. Мы не способны удержать целостный образ, потому что сознание слишком узко, и видим только вспышки существования. Словно наблюдаем мир через узкую щель и видим отдельные моменты, все остальное пребывает в темноте и неизвестнос­ти. Пространство всегда громадно и непрерывно, в то время как пространство сознания - ограничен­ное поле моментального видения.

Сознание в значительной степени - продукт восприятия и ориентации во внешнем мире. Возмож­но, что оно локализуется в церебруме, имеющим по своей природе эктодермическое происхождение и, вероятно, бывшим органом чувств кожи во времена наших далеких предшественников. Сознание прои­зошло от этой локализации в мозгу, в силу чего сохранило качество ощущения и ориентации. Знаме­нателен тот факт, что французские и английские психологи XVII и XVIII столетий пытались вывести сознание из ощущений, т. е. представить себе его целиком состоящим из чувственных данных. Это вы­разилось в известной формуле: „Нет ничего в ра­зуме, что до того не присутствовало бы в чув­стве". Сходное можно обнаружить и в современных теориях. Фрейд, к примеру, не выводит сознание из чувственных данных, но выводит бессознатель­ное из сознания, оставаясь на той же самой пози­ции рационализма.

Я ставлю вопрос обратным образом и говорю, что возникающая в сознании вещь вначале с оче­видностью не осознается и осознание ее вытекает из неосознанного состояния. В раннем детстве мы все бессознательны; большинство главных функций инстинктивной природы протекает бессознательно, и сознание, скорей всего, продукт бессознатель­ного. Сознание требует для своего поддержания значительного усилия. Человек устает от пребыва­ния в сознательном состоянии. Он истощается соз­нанием. Когда наблюдаешь представителей перво­бытных племен, то можно заметить, что на малейшее раздражение, выводящее их из дремоты, они стараются исчезнуть. Могут сидеть часами не­подвижно, когда же их спрашиваешь: „А что вы де­лаете? О чем думаете?" - они обижаются и гово­рят: „Только сумасшедшие думают - они держат мысли в своей голове. Мы не думаем". Если же они вообще думают, то, скорее, животом или сердцем. Некоторые негритянские племена уверяют, что мыс­ли находятся в желудке, потому что они осознают только те мысли, которые действительно беспоко­ят: печень, почки, кишки или желудок. Другими словами, они осознают только эмоциональные мыс­ли. Эмоции и аффекты всегда сопровождаются явны­ми физиологическими иннервациями.

Индейцы пуэбло рассказали мне, что все аме­риканцы сумасшедшие; и, разумеется, я, несколько удивившись, спросил, почему? „Потому что они го­ворят, будто думают головой. Нормальный здоровый человек не думает головой. Мы думаем сердцем". Они пребывали в гомеровскую эпоху, когда диаф­рагма (френ - разум, душа) считалась местом (центром) психической активности. Это означает психическую локализацию иной природы. Наше поня­тие о сознании предполагает, что мысль концент­рируется в достопочтенной голове. Но индейцы пу­эбло определяют сознание на основе чувственной интенсивности. Абстрактная мысль для них не су­ществует. Они поклоняются солнцу, и я немного поспорил с ними, высказав слова св. Августина о том, что Бог не есть солнце, но тот, кто сделал солнце. Они не могли принять подобной мысли, так как дальше своих ощущений и чувств пойти не мог­ли. Вот почему их сознание и мысли концентриру­ются в сердце. Мы в свою очередь психическую ак­тивность никак к источнику не адресуем и стоим на том, что сны и фантазии локализуются непо­средственно „там внизу", что дает возможность говорить о ПОД-сознании, ПОД-сознательном разу­ме, о вещах, располагающихся ниже сознания.

Эти своеобразные локализации играют большую роль в так называемых первобытных психологиях, которые ни в коей мере не следует считать перво­бытными. К примеру, изучая тантрическую йогу или индусскую психологию, вы найдете наиболее сложно разработанные системы психических пластов, лока­лизаций сознания вверх от области промежности до вершины головы. Эти центры, так называемые чакры, можно найти не только в предписаниях и текс­тах йоги, - весьма сходные идеи обнаруживаются в древних немецких алхимических книгах, явно не имеющих ничего общего с йогой.

Важным фактом в области изучения сознания является то обстоятельство, что ничто не может быть осознано без ЭГО, к которому стекается весь информационный поток. Если „нечто" не связано с ЭГО, то это „нечто" и не осознается. Поэтому сознание можно определить как связь психических факторов с ЭГО. Что же такое ЭГО? Это комплекс данных, конструированный прежде всего общей ос­ведомленностью относительно своего тела, своего существования и затем данными памяти; у человека есть определенная идея о его прошлом бытии, оп­ределенные наборы (серии) памяти. Эти две сос­тавляющие и есть главные конституэнты ЭГО. Поэ­тому можно назвать ЭГО комплексом психических факторов. Этот комплекс обладает огромной энер­гией притяжения, как магнит; он притягивает со­держания из бессознательного, из этой темной неведомой области; он также притягивает впечат­ления извне, и когда они входят в связь с ЭГО, то осознаются. Если же не входят, то осознания не происходит.

Моя идея заключается в том, что ЭГО-это своего рода комплекс, который мы в себе заботли­во взращиваем. Он всегда в центре нашего внима­ния и наших желаний, он - центр нашего сознания. Если ЭГО раскалывается, как это случается при шизофрении, то рушатся все моральные критерии, теряется возможность сознательно воспроизводить действия, так как центр расколот и определенные части психики обращаются к одному фрагменту ЭГО, а остальные – к другому. Именно поэтому при ши­зофрении вы часто можете наблюдать быструю трансформацию из одной личности в другую.

В сознании можно различить ряд функций. Функции обеспечивают сознание возможностью полу­чать ориентиры из области эктопсихических и эндопсихических факторов. То, что я понимаю под эктопсихикой, есть система связей между содержа­нием сознания и фактами (данными), идущими из внешней среды. Это система ориентации, которая имеет дело с внешними фактами, получаемыми мною посредством органов чувств. Эндопсихика - это система связей между содержаниями сознания и постулируемыми процессами в бессознательном.

Прежде всего мы коснемся эктопсихических функций.

А. Ощущения. Под ощущением я понимаю то, что французские психологи называют „la fonction dureel", что составляет результат моей осве­домленности о внешних фактах, получаемых через функции моего сознания. Я думаю, что французский термин наиболее исчерпывающий. Ощущения говорят мне, что нечто есть, они не говорят, что это, но свидетельствуют, что это нечто присутствует.

Б. Мышление. Мышление, если спросить фило­софа, представляет собой что-то очень сложное, поэтому лучше его об этом никогда не спрашивать. Философ – единственный человек, который не зна­ет, что такое мышление. Все прочие знают. Когда вы говорите человеку: „А теперь давай подума­ем," - он точно знает, что имеется в виду. Фило­соф же никогда не знает. Мышление в своей прос­тейшей форме говорит, что есть присутствующая вещь. Оно дает имя вещи и вводит понятие, ибо мышление есть восприятие и суждение. (Германская психология называет это апперцепцией).

В. Чувство. Здесь многие мыслящие люди смущаются, а иногда и сердятся, когда я начи­наю размышлять о чувстве, вероятно потому, что, по их мнению, я говорю при этом ужасные вещи. Чувство с помощью определенных чувственных тонов информирует нас о ценности вещей. Оно говорит субъекту, что тот или иной предмет стоит для не­го, какую ценность он представляет. В согласии с этим феноменом невозможно воспринять или по­мыслить о чем-либо без определенной чувственной реакции. Субъект всегда находится в состоянии определенного чувственного тона настроения, которые можно легко продемонстрировать в экспери­менте. Что касается „ужасной вещи" относительно чувства, так это то, что оно, как и мышление, функция рациональная. По этому поводу все мыс­лящие люди убеждены абсолютно, что, напротив, чувство в высшей степени иррационально. Здесь мне остается сказать: потерпите немного и уста­новите для себя ясным тот факт, что человек не может быть совершенен во всех психических про­явлениях. И если человек более совершенен в мышлении, то ему явно недостает чувственности; эти два свойства (функции) маскируют друг друга и тормозят. Поэтому, скажем, если вы желаете размышлять бесстрастным образом - научно или философски, то должны избавиться от каких-либо чувственных оценок. Очевидно, что пара объек­тов, рассмотренных с чувственной точки зрения, будет различаться не только фактически, но и в ценностном отношении. Оценки не являются якоря­ми для интеллекта, но они существуют, реализу­ясь как важная психологическая функция. И если вы хотите иметь полную картину мира, то необхо­димо принять во внимание и оценки. Если этого не сделать, то есть риск попасть в беду. Многие люди рассматривают чувство как наиболее ирраци­ональное психическое явление. Поэтому каждый убежден, особенно в Англии, что следует контро­лировать свои чувства. Я вполне согласен с тем, что это хорошая привычка, и восхищаюсь англича­нами за эту их способность. Но чувства все же существуют: я видел людей, которые великолепно управляются со своими чувствами, и тем не менее последние их ужасно беспокоят.

Г. Интуиция. Ощущения говорят нам, что НЕЧТО существует. Мышление определяет это НЕЧТО. Чувство информирует нас о его ценности. Предположим, имеется полная картина мира, когда человек знает: вещь существует, что это за вещь, насколько она ценна. Но есть еще другая категория-время. Вещи имеют свое прошлое и будущее. Они откуда-то появляются, куда-то те­кут, и трудно уверенно сказать, откуда они воз­никли и куда скроются: и все же при этом у че­ловека есть некое чувство, которое американцы называют (hunch) предчувствием. Допустим, вы связаны с продажей антиквариата, и у вас появ­ляется предчувствие, что некий предмет изготов­лен прекрасным мастером в 1720 году, у вас предчувствие, что это хорошая работа. Или, по­ложим, вы не предполагаете, что будет с вашими акциями, но у вас есть предчувствие, что они поднимутся. Это интуиция, мистическое свойство, некий чудный дар. Например, вы знаете, что у вашего пациента есть какое-то болезненное вос­поминание, но вот вам „приходит в голову", у вас „возникает определенное чувство". Мы гово­рим так, потому что обычный язык не имеет под­ходящих определений. Слово интуиция становится все более употребимым в английском. Немцы же не могут „ощутить" лингвистической разницы между „ощущением" и „чувством". Иначе во французском: вы можете сказать, что у вас некоторые „sentiment dans l'estomac", или вы скажете „sensation". У англичан существует различие, но они с легкостью могут спутать feeling and intuition. Поэтому я предпринял здесь такое, почти искусственное разграничение, хотя исходя из практических целей, очень важно сделать та­кое разделение в научном языке. Употребляя тер­мин, мы должны определить его значение, в про­тивном случае мы будем говорить на невразуми­тельном языке, а для психологии это просто нес­частье. В повседневной речи, когда один человек говорит „чувство", он может подразумевать нечто полностью противоположное, нежели другой, гово­рящий о том же. Некоторые психологи используют понятие „чувство", определяя его как „ущерб­ную", „хромую" мысль. Определение „чувство - не что иное, как незаконченная мысль", принадлежит известному ученому. Но чувство - это нечто под­линное, реальное, это функция, и поэтому у нас есть слово для его обозначения. Инстинктивный природный разум всегда находит слова для обоз­начения реально существующих вещей. Только пси­хологи изобретают слова для несуществующих предметов. Многим интуиция покажется чем-то весьма колдовским; кстати, в отношении меня не­которые говорят, что я очень мистичен. В этом смысле интуиция одна из составляющих моего мис­тицизма. Данная функция позволяет видеть круг­лые углы, воспроизвести которые обычному чело­веку невозможно, однако есть специалисты по этой части. Живя в четырех стенах и выполняя рутинную работу, к интуиции не прибегают, но она очень нужна, скажем, при охоте на носорогов или тигров в Африке. Предчувствие в таком деле часто стоит жизни. Интуицией пользуются изобре­татели и судьи. Там, где бессильны понятия и оценки, мы целиком зависим от дара интуиции.

Добавлю еще, что интуиция есть особый вид восприятия, которое не ограничивается органами чувств, а проходит через сферу бессознательного. Но здесь я вынужден остановиться и сказать: „Как действует эта функция, я не знаю". Я не знаю, что происходит, когда человек знает то, что он определенно знать не может. Я не знаю, как это у него получается, но получается неплохо, и он в состоянии действовать. Так, „вещие" сны, феномен телепатии и прочие подобные вещи - это интуиция. Я наблюдал их и убежден - они существуют. Вы мо­жете видеть их также у первобытных племен. Вы можете видеть их, если внимательны к этим про­цессам, которые как-то работают через подсозна­ние, поскольку чувственное восприятие настолько слабо, что наше сознание не может получить их. Иногда, например в случае cryptomnesia (Дословно - потаенная память, т. е. память, скрытая от самого ее носителя. (Прим. перев.).), что-то подкрадывается к вашему сознанию, вы улавливаете намек, но до того, как вы его получите, это всегда что-то бессознательное, будто „свалившее­ся с небес". Немцы называют это Einfall, что оз­начает вещь, пришедшую вам в голову из „ниотку­да". Это похоже на откровение. Действительно, интуиция - природная, естественная функция, со­вершенно нормальная и необходимая вещь, которая компенсирует то, что вы не можете ощутить, по­чувствовать или осмыслить из-за недостатка ре­альности. Видите ли, прошлое уже не реально, а будущее не так реально, как мы думаем. Поэтому мы должны благодарить небеса за такую функцию, которая проливает некоторый свет на окружающие нас вещи. Врачи, часто сталкиваясь с незнакомыми ситуациями, серьезно нуждаются в интуиции. Мно­жество верных диагнозов приходят благодаря этой таинственной функции.

Рис. 1. Функции.

Психологические функции обычно контролиру­ются волей, во всяком случае мы надеемся, что это так, потому что боимся всего, что „само по себе . Когда же функции контролируются, их можно подавлять, отбирать, усиливать, они могут на­правляться волей, умыслом. Однако функции могут действовать и непроизвольно - думать, чувство­вать за вас, так что вы даже не сможете остано­вить их. Или же они функционируют бессознатель­но, вы не догадываетесь об этом, хотя перед вами может предстать результат чувственного процесса, шедшего в подсознании. Возможно, кто-то скажет:

„Просто вы были раздражены, и поэтому отреагиро­вали именно так". Положим, вы настолько бессоз­нательны, что чувствовали именно так; тем не ме­нее это наиболее вероятная реакция. Психологи­ческие функции, как и чувственные, обладают спе­цифической энергией. Вы не можете избавиться от чувств, мыслей. Никто не может сказать: „Я не буду думать", - несомненно, он думать будет. Нельзя сказать: „Я не буду чувствовать", - люди чувствуют благодаря выражению специфической энергии, заключенной в каждой функции, энергии, которая не может видоизмениться.

Конечно, можно иметь предпочтения. Люди мыслящие предпочитают думать и адаптируются та­ким путем. Другие, у которых развита чувственная функция, - общительны, для них важны моральные критерии, они великолепно режиссируют чувствен­ные ситуации и живут ими. Человек с развитой наблюдательностью будет пользоваться главным об­разом своими ощущениями и т.д. Доминирующая фун­кция определяет в индивиде его собственный пси­хологический тип. Например, если человек пользу­ется в основном своим интеллектом, его можно от­нести к так называемому „безошибочному" типу. Отсюда мы можем проследить местоположение чув­ства в структуре психики: когда мышление - доми­нантная функция, чувство неизменно занимает под­чиненное положение. То же правило применимо к трем другим функциям. Я объясню это с помощью диаграммы.

Расположим функции крестообразно (рис. 1) В центре поместим ЭГО (Е), которое обладает опре­деленной энергией. Эта энергия и есть сила во­ли. В случае мыслительного типа эта сила может быть направлена к мышлению (Т). Тогда мы должны расположить чувства (F) внизу, под Т, поскольку в этом случае F подчиненная функция. Это сле­дует из того, что когда вы думаете, то должны исключить чувства, и наоборот. Когда вы думае­те, оставьте ваши чувства и чувственные оценки. Чувства наиболее разрушительны для ваших мыс­лей. Эти две функции отрицают друг друга. То же происходит с ощущением (S) и интуицией (I). Наблюдая за человеком в режиме ощущения, вы за­метите, что его особенностью является концент­рация взгляда на каком-нибудь предмете, точке. Если же вы проследите за выражением глаз чело­века интуитивного типа, то поймете - он не смотрит, он окидывает взглядом предметы в поле своего зрения, выбирая один. Это и есть пред­чувствие. Обладая интуицией, вы обычно не вдае­тесь в детали, стараясь воспринять ситуацию в целом, и тогда, внезапно, нечто вырисовывается из этого целого. Если же ваша основная функция -ощущения, вы будете лишены интуиции, только потому, что нельзя делать „два дела сразу". Это достаточно сложно, поскольку принцип одной функции исключает действие другой. Именно поэ­тому я и поместил их противоположно друг другу.

Итак, с помощью этой простой диаграммы вы можете прийти к важным выводам, касающимся соз­нания. Например, если вы находите, что мышление сильно дифференцированно, то оказывается, что чувства недифференцированны. Что это значит? Оз­начает ли это, что у таких людей нет чувств? Напротив. Они говорят: „У меня сильные чувства. Я переполнен эмоциями. Я темпераментен". Эти лю­ди во власти своих эмоций, они пойманы эмоциями. Если вы, к примеру, изучаете частную жизнь ин­теллектуала и хотите знать о его поведении дома, спросите об этом его жену - она сможет расска­зать вам презабавные истории!

Чувствующий тип в естественном состоянии никогда не будет утруждать себя мыслью. Мышление возникает как следствие невротизирующего воз­действия; в этом случае оно носит навязчивый ха­рактер. Наш герой остается в норме, но он полон необычайными идеями и убеждениями. Мышление захватило его и подчинило себе, и он не может выпутаться из этого, поскольку его мысли непод­вижны. С другой стороны, интеллектуал, захва­ченный своими чувствами, говорит: „Я просто это чувствую", — чему трудно возразить. Но когда он полностью погружен в свои эмоции, возникает вопрос: „Сможет ли он оттуда выбраться?" Он не сможет до конца оправдать свои чувства, если же это ему удается, он ощутит собственную неполно­ценность.

Подобное происходит с людьми, относящимися к интуитивному типу и типу сенситивному. Интуитив всегда озабочен сущностью вещей; он об­манывается в своих представлениях о реальности; не использует предоставляемых ему возможностей. Это человек, который возделывает поле и, не дождавшись созревшего урожая, переходит на дру­гое. За ним остается возделанное поле, впере­ди - новые надежды, но из всего этого ничего не выходит. Сенситивный человек всегда остается в данной реальности. Для него истинно то, что ре­ально. Вспомните, что означает реальное для интуитива: это неправда, этого не будет, будет что-то другое. Когда же сенситивный человек не имеет своей реальности - четырех стен, в кото­рых он может жить, он болен. Дайте четыре стены интуитиву, и единственное, что будет за­нимать его, как оттуда выбраться. Для него лю­бая обусловленная ситуация - это тюрьма, из ко­торой необходимо в кратчайший срок выйти навс­тречу новым возможностям.

Эти различия играют неоценимую роль в прак­тической психологии. Не думайте, что я расклады­ваю людей по полочкам, определяя: „Это интуитив, а это мыслительный тип". Меня часто спрашивают:

Не относится ли такой-то к мыслительному ти­пу?" И я отвечаю, что никогда об этом не думал, и на самом деле это так. Не имеет смысла навеши­вать ярлыки, однако когда у вас есть большой эм­пирический материал, необходимы упорядоченные принципы для его классификации. Без преувеличе­ния скажу, что для меня крайне важно привести материал в порядок. Это особенно может приго­диться, когда вы представляете кому-либо смущен­ных, обеспокоенных пациентов, или представляете мужа жене, и наоборот. Всегда полезно иметь та­кие объективные критерии, в противном случае все остается на уровне „он сказал - она сказала".

Как правило, подчиненная функция не обла­дает свойствами сознательной дифференцированной функции. Последняя, как правило, регулируется намерением и волей. Если вы настоящий мысли­тель, вы в состоянии направлять ваше мышление волей, вы можете контролировать ваши мысли, го­воря себе: „Я могу думать иначе, думать обрат­ное". Чувствующий тип никогда не сделает так, поскольку не может отделаться от своих мыслей. Мысли владеют им, прельщают его, и - он боится их. Его чувства архаичны, и он сам, как древний человек, - беспомощная жертва своих эмоций. Именно по этой причине первобытный человек ста­рался не тревожить чувств своих соплеменников -это было опасно. Многие наши обычаи объясняются такой „архаичной учтивостью": не принято, обме­ниваясь рукопожатием, держать другую руку в кармане или за спиной. Вы должны показать, что в ваших руках нет оружия. Восточное приветс­твие, поклон с воздетыми кверху руками, означа­ет то же. Преклоняясь к ногам другого, вы пока­зываете свою полную беззащитность и полную в него веру. Изучая поведенческие символы перво­бытных народов, вы поймете их страх перед соп­леменниками. Также мы боимся своих подчиненных функций. Представьте типичного интеллектуала, который боится влюбиться. Вам его страх покажется глупым, но, скорее всего, он прав.

Рис. 2. Эго.

Где гаран­тия того, что, влюбившись, он не наделает глупостей. И он наверняка окажется в ловушке, его чувства среагируют именно на архаичный или опасный тип женщин. Именно поэтому интеллектуалы склонны вступать в неравный брак. Они не подозревают о своих архаических чувствах, и их часто ловят квартирные хозяйки или кухарки. Драма скрыта в их чувствах. Они не боятся сражаться интеллек­том, но что касается чувств, их легко победить, обвести вокруг, пальца, и они знают это. Поэтому никогда не „давите" на чувства человека, если он интеллектуал. Он готов к опасности и контролиру­ет ситуацию.

Этот закон применим ко всем другим случа­ям. Подчиненная функция всегда ассоциируется в нас с архаической личностью. В этой функции мы всегда - первобытные люди. В дифференцированных функциях мы цивилизованны, предположительно об­ладаем свободой выбора. Ничего подобного нет в функциях подчиненных. Здесь у нас есть лишь от­крытая рана, или по крайней мере открытая дверь, сквозь которую может проникнуть все. что угодно.

Теперь рассмотрим эндопсихические функции сознания. Функции, о которых я сказал выше, уп­равляют или помогают нашей сознательной ориента­ции во взаимоотношениях с внешней средой; но они не неприменимы в отношении вещей, составляющих нижнюю область ЭГО. ЭГО-это всего лишь кусочек сознания, плавающий по океану темных вещей. Эти темные вещи-суть внутренние вещи. На внутрен­ней стороне находится пласт психических событий, формирующих нечто вроде края, каймы сознания во­круг ЭГО. Проиллюстрируем это на диаграмме. По­ложим АА' порогом сознания, тогда D будет обла­стью сознания, относимой к эндопсихическому миру, а В - миру, управляемому функциями, о которых мы толь­ко что говорили. С другой стороны С находится мир теней. Там ЭГО отчасти темное, мы не можем заглянуть в него, мы загадка самим себе. Мы знаем ЭГО толь­ко в D, но не в С. Поэтому всегда обнаруживаем в себе что-то новое. Мы часто думаем, что открывать дальше уже нечего, но это глубоко не так. Обна­руживая себя в одном, другом, десятом и т. д., мы приобретаем удивительный опыт. Он показывает, что часть нашей личности (неосознанной) находится в стадии становления; мы не закончены, следова­тельно растем и изменяемся. При этом, однако, та, будущая личность, которая возникнет, положим, че­рез год, уже здесь, только пока еще она в тени. ЭГО, таким образом, напоминает движущийся кадр фильма. Будущая личность еще не видна, но движение про­исходит, и в настоящем мы строим будущее бытие. Потенциалии, заложенные в личности, принадлежат темной стороне ЭГО.

Поэтому первая функция эндопсихической сто­роны-память. Функция памяти, или воспроизведе­ния, связывает нас с вещами, ставшими подсозна­тельными - подавленными или отброшенными. То, что мы называем памятью, - это дар репродуциро­вать бессознательные содержания, и это - главная функция; ясно различимая во взаимосвязи между нашим сознанием и содержаниями, которые в дей­ствительности не существуют перед нашим взором.

Следующая эндопсихическая функция несколько сложней для понимания. Здесь нам приходится ны­рять в глубину, так как мы подходим к темной об­ласти. Сначала сформулируем само понятие: субъ­ективные компоненты сознательных функций. Пояс­ню. Когда вы встречаете какого-либо человека, которого до того не встречали, то, естественно, что-то о нем думаете. И не всегда думаете то, что можно было бы сказать ему тотчас же; возмож­но и так, что то, что вы думаете, неправдиво и в действительности не имеет места. Ясно, что нали­цо субъективная реакция. Подобное может происхо­дить с любыми объектами и ситуациями. Любое действие сознательной функции, каков бы объект ни был, всегда сопровождается субъективными ре­акциями, в той или иной степени непозволительны­ми, несправедливыми и неточными. Нечто подобное каждый отмечал в самом себе, и, вероятно, каждый предпочел бы не оказаться субъектом такого пере­живания. Посему человек предпочитает оставлять такие размышления в тени, - это помогает утверж­дать собственную невинность, честность и прямо­ту.

Реакции такого рода я называю субъективны­ми компонентами. Последние являются важной сос­тавляющей во взаимоотношении с внутренней сто­роной ЭГО. И весьма болезненны. Поэтому мы не любим вторгаться в мир Тени. Человек не любит созерцать тень самого себя, поэтому многие люди нашего цивилизованного общества стремятся изба­виться от нее, потерять ее полностью. С потерей тени, как правило, утрачивается тело. Тело -друг сомнительный, так как производит вещи, ко­торые нам не всегда нравятся; существует также ряд вещей, связанных с телом, о которых стре­мятся не упоминать. Само тело является персони­фикацией тени ЭГО. Иногда оно просто сущий ске­лет в шкафу, от которого каждый, естественно, хочет избавиться. Сказанного, вероятно, доста­точно для пояснения понятия субъективных компо­нентов. Как правило, это некоторая предрасполо­женность действовать определенным образом, и часто такая предопределенность носит недоброже­лательный характер. Из этого определения есть только одно исключение: люди, которые вечно по­падают впросак, постоянно оказываются причиной беспокойства для других, поскольку они живут своей собственной тенью, своей собственной про­тивоположностью. Это те самые люди, которые вечно опаздывают на концерт или на лекцию и, являясь ко всему прочему весьма скромными, не желая тревожить других, прокрадываются в самый конец зала, по дороге роняя стул, и,— о, ужас! – нелепица шума и вынужденного общего внимания.

Теперь мы подходим к третьему эндопсихическому компоненту - в этом случае уже трудно говорить о функции. О последней еще можно гово­рить в случае памяти, но даже и память лишь до определенной степени послушна воле и контроли­руема. Очень часто она крайне самоуправна и на­поминает капризную лошадь. Бывает, что она просто отказывается работать. В этом смысле субъективные компоненты и реакции еще более не­управляемы.

Но дело обстоит совсем плохо, когда мы имеем дело с эмоциями и аффектами. Тут стано­вится ясно, что они никакие не функции, а прос­то события, потому что в эмоции, как обозначает само слово (emotion - англ. сдвигаться), вы сдвигаетесь прочь, вы выбрасываетесь, — благопристой­ное эго регрессирует, отходит в сторону и его место зани­мает нечто другое. Мы говорим: „В него вселился бес" или „Он вышел из себя", или „Что им се­годня владеет", так как этим он напоминает че­ловека, который одержим. Первобытный человек не скажет, что он сердит без меры; он говорит, что дух вошел в него и полностью изменил. Нечто по­добное случается с эмоциями. Вас что-то держит, вы больше не вы, и ваш самоконтроль сведен практически к нулю. Это и есть то состояние, когда внутренняя сторона психики человека зав­ладевает им, чему он не в силах помешать. Ко­нечно, он может сжать кулаки и сохранить спо­койствие, но тем не менее в данный момент им владеет тень.

Четвертый, важный эндопсихический фактор я называю инвазией, или вторжением. Здесь теневая сторона, сфера бессознательного имеет полный кон­троль и может даже нарушить условия существования сознания. Сознательный контроль в подобных случа­ях - наименьший. Сюда относятся и те состояния че­ловеческой жизни, которые необязательно называть патологическими, они патологичны лишь в старом смысле этого слова, когда патология означала науку страстей. Любой может лишиться сознания более или менее „нормальным" образом. Подобные вещи считаются совершенно естественными среди первобытных народов. Они, к примеру, говорят о дьяволе или духе, вошедшем в человека, или о его душе, покинувшей тело - одной из его разных душ -часто насчитывающихся до шести. Когда душа по­кидает человека, он оказывается в неустойчивом состоянии, поскольку лишается себя и вынужден страдать от утраты. Подобное можно часто наблю­дать и у пациентов-невротиков. Время от вре­мени они вдруг теряют энергию, теряют себя. Этот феномен сам по себе не патологичен, но если та­кие явления становятся привычными, мы вправе го­ворить о неврозе. Подобные вещи ведут к невро­зам, однако у нормальных людей также бывают такие исключительные состояния. Иметь непреодолимые эмоции само по себе не патология, просто это нежелательно. Пограничные явления не пато­логичны, но могут привести к неврозу.

ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ

Вчера мы рассмотрели функции сознания. Се­годня я хочу закончить с проблемой структуры психики. Обсуждение человеческого разума, це­лостной психической сферы будет неполным, если мы не включим сюда существование бессознательным процессов. Вчера я уже говорил о том, что мы не можем иметь непосредственный контакт с бессознательными процессами, так как они для нас непос­тижимы. Бессознательное дает о себе знать только в своих продуктах, и нам остается только посту­лировать его как таковое на основании специфич­ности этих продуктов; утверждать, что существует нечто, состоящее у истоков их возникновения. Мы называем эту темную сферу бессознательным психи­ческим.

Эктопсихические содержания сознания вытека­ют прежде всего из окружающей среды посредством чувственных данных. Существуют и другие источ­ники, такие как память и процессы суждения, иначе-субъективные компоненты. Последние от­носятся к эндопсихической сфере. Третьим источ­ником осознанных содержаний является темная сфера разума - бессознательное. Мы приближаемся к ней благодаря свойствам эндопсихических функ­ций, которые не контролируются волей. Эти функ­ции - как раз то самое средство, благодаря ко­торому бессознательное содержание достигает по­верхности сознания.

Бессознательные процессы не фиксируются прямым наблюдением, но их продукты, переходящие через порог сознания, могут быть разделены на два класса. Первый содержит познаваемый материал сугубо личностного происхождения; эти программы являются индивидуальными приобретениями или ре­зультатами инстинктивных процессов, формирующих личность как целое. Далее следуют забытые или подавленные содержания и творческие процессы. Относительно их ничего особенного сказать нель­зя. У некоторых людей подобные процессы могут протекать осознанно. Есть люди, сознающие нечто, не осознаваемое другими. Этот класс содержаний я называю подсознательным разумом или личностным бессознательным, потому что, насколько можно су­дить оно всецело состоит из личностных элемен­тов – элементов, составляющих человеческую лич­ность как целое.

Есть и другой класс содержаний психики с очевидностью неизвестного происхождения; все со­бытия из этого класса не имеют своего источника в отдельном индувидууме. Данные содержания имеют характерную особенность - они мифологичны по су­ти. Специфика здесь выражается в том, что содер­жания эти принадлежат как бы типу. не воплощаю­щему свойства отдельного разума или психического бытия человека, но, скорее, типу, несущему в се­бе свойства всего человечества, как некоего об­щего целого. Когда я впервые столкнулся с подоб­ными явлениями, то был несколько удивлен и, убедившись, что наследственными факторами их не объяснишь, решил, что разгадка кроется в расовых признаках. Чтобы решить вопрос, я отправился в Соединенные Штаты и исследовал сны чистокровных негров, после чего, к великой радости, убедился, что искомые признаки ничего общего с так назы­ваемым кровным или расовым наследованием не име­ют, как не имеют и личностного индивидуального происхождения. Они принадлежат человечеству в целом и, таким образом, являются коллективными по природе.

Эти коллективные паттерны, или типы, или образцы, я назвал архетипами, используя выраже­ние Бл. Августина. Архетип означает типос (пе­чать-imprint-отпечаток), определенное образо­вание архаического характера, включающее равно как по форме, так и по содержанию мифологические моти­вы. В чистом виде мифологические мотивы появля­ются в сказках, мифах, легендах и фольклоре. Не­которые из них хорошо известны: фигура Героя, Освободителя, Дракона (всегда связанного с Геро­ем, который должен победить его). Китом или Чу­довищем, которые проглатывают героя. Мифологи­ческие мотивы выражают психологический механизм интроверсии сознательного разума в глубинные пласты бессознательной психики. Из этих пластов актуализируется содержание безличностного, мифологического характера, другими словами, архетипы, и поэтому я называю их безличностными или коллективным бессознательным.

Рис. 3. Диск солнца.

Я глубоко понимаю, что даю здесь лишь сла­бый эскиз понятия о коллективном бессознательном, требующим отдельного рассмотрения, но хочу привести пример, иллюстрирующий символическую основу явления и технику вычленения специфики коллективного бессознательного от личностного. Когда я поехал в Америку исследовать бессозна­тельные явления у негров, я считал, что все кол­лективные паттерны наследуются расовыми признака­ми либо являются „априорными категориями вообра­жения", как их совершенно независимо от меня назвали французы Губерт и Маусс. Один негр рас­сказал мне сон, в котором появилась фигура чело­века, распятого на колесе. Нет смысла описывать весь сон, так как он не имеет отношения к разби­раемой проблеме. Разумеется, он содержал лич­ностный смысл, равно как и намеки на безличност­ные идеи, но нас здесь интересует только мотив. Негр был с юга, необразованный, с низким интел­лектом. Наиболее вероятным было предположить, что исходя из христианской основы, привитой нег­рам, он должен был увидеть человека, распятого на кресте. Крест - символ личностного постиже­ния. Но маловероятно предположить, что во сне он мог увидеть человека, распятого на колесе. По­добный образ весьма необычен. Конечно, я не могу доказать, что по „счастливой" случайности, он не увидел нечто подобное на картине или не услышал от кого-либо, но если ничего такого у него не было, то мы имеем дело с архетипическим образом, потому что распятие на колесе - мифологический мотив. Это древнее солнечное колесо, и распятие означает жертву богу-солнцу, чтобы умилостивить его, так как и человеческие жертвы и жертвы жи­вотных издавна приносились в целях повышения плодородия земли, т. е. солнце-колесо – очень архаичная идея, древнейшая из существовавших когда-либо у религиозных людей. Ее следы можно обнаружить в мезолите и палеолите, в чем убеж­дают родезийские скульптуры. Как показывает современная наука, изобретение колеса относится к бронзовому веку; в палеолите колеса как тако­вого еще не существовало (оно не было изобрете­но). Родезийское колесо-солнце по возрасту сродни самым ранним наскальным изображениям жи­вотных, и поэтому является первым изображением, вероятно, архетипического образа-солнца. Но этот образ не является натуралистическим изоб­ражением, так как он всегда разделен на четыре или восемь частей (рис. 3). Этот образ, разде­ленный круг, является символом, который можно обнаружить на протяжении всей истории челове­чества, а также и в снах наших современников. Можно предположить, что изобретение колеса на­чалось с этого образа. Многие изобретения воз­никли из мифологических предчувствий и перво­бытных образов. К примеру, искусство алхимии -мать современной химии. Наш сознательный науч­ный разум начался в колыбели бессознательного ума. Человек на колесе в сновидении негра явля­ется повторением греческого мифологического мо­тива Иксиона, который за свою обиду на людей и богов был привязан Зевсом к бесконечно вращаю­щемуся колесу. Я привожу этот пример мифологи­ческого мотива во сне лишь для того, чтобы про­иллюстрировать идею коллективного бессознатель­ного. Один пример, разумеется, еще не доказа­тельство. Но в данном случае нельзя предпола­гать, что негр изучал греческую мифологию, и исключается возможность того, что он мог видеть какие-либо изображения греческих мифологических фигур. Тем более, что изображения Иксиона край­не редки. Я мог бы предоставить вам убедитель­ные и подробные доказательства существования этих мифологических структур в бессознательном разуме. Но за недостатком времени я сначала раскрою вам значение сновидений и снов-сериа­лов, а затем предоставлю все исторические па­раллели, символизм идей и образов которых редко знаком даже специалистам. Мне пришлось работать годы, собирая материал. Когда мы займемся тех­никой анализа сновидений, я более подробно ос­тановлюсь на разборе мифологического материала, а сейчас лишь хочу предварительно заметить, что в слое бессознательного содержатся мифологичес­кие паттерны и что бессознательное формирует содержания, которые невозможно предписать инди­виду и которые, более того, могут оказаться в крайнем противоречии с личностной психологией сновидца. Поразительными порой оказываются и детские сновидения, символика которых подчас поражает глубиной мысли, настолько, что неволь­но воскликнешь сам себе: „Да как это возможно, чтобы ребенок мог такое увидеть во сне?".

В действительности все достаточно просто. Наш разум имеет свою историю, подобно тому, как ее имеет наше тело. Возможно, кому-то и покажет­ся удивительным, что человек имеет аппендикс. А знает ли он, что должен его иметь? Он просто рождается с ним, и все. Миллионы людей не знают, что имеют зобную железу, однако они ее имеют. Так и наш бессознательный разум, подобно телу, является хранилищем реликтов и воспоминаний о прошлом. Исследование структуры коллективного бессознательного может привести к таким открыти­ям, какие делаются и в сравнительной астрономии. Не следует думать, что здесь прячется что-то мистическое. Хотя стоит мне заговорить о коллек­тивном бессознательном, как меня сразу же стара­ются обвинить в обскурантизме. А речь идет всего лишь о новой области науки, и допущение сущест­вования коллективных бессознательных процессов граничит с тривиальным здравым смыслом. Возьмем ребенка: он не рождается с готовым сознанием, но его разум не есть табула раса (tabula rasa) (чистая доска - лат.). У младенца наличествует определенный мозг, и мозг английского ребенка будет действовать не так, как у австралийца, но в контексте жизненных пу­тей современного гражданина Англии. Сам мозг рождается с определенной структурой, работает современным образом, но этот же самый мозг име­ет и свою историю. Он складывается в течение миллионов лет и содержит в себе историю, ре­зультатом которой является. Естественно, что он функционирует со следами этой истории, в точ­ности подобным телу, и если поискать в основах мозговой структуры, то можно обнаружить там следы архаического разума.

Идея коллективного бессознательного дейст­вительно очень проста. Если бы это было не так, можно было бы говорить о чуде. Но я вовсе не торгую чудесами, а исхожу из опыта. С моим опы­том вы бы пришли к таким же выводам по поводу этих архаических мотивов. Случайно „вступив" в мифологию, я всего-навсего прочел больше книг, нежели, возможно, вы.

Так вот, однажды, когда я работал в клини­ке, случился пациент с диагнозом шизофрении и весьма своеобразными видениями. Он рассказал мне об этих видениях и предлагал при этом „взглянуть тоже". Чуть позже я натолкнулся на книгу одного исследователя из Германии (Albrecht Dieterich, „Eine Mithras-liturgie"), опубликовавшего главу о магическом папирусе. Я прочел ее с большим ин­тересом и на седьмой странице обнаружил видение моего лунатика „слово в слово". Это меня потряс­ло. Как могло оказаться, чтобы мой клиент мог увидеть подобное? И это был не просто один об­раз, но серия, и в книге буквально все повторя­лось. Данный случай я опубликовал в „Символах трансформации".

Наиболее глубоко лежащий слой, в который мы можем проникнуть в исследовании бессознательного, - это то место, где человек уже не является отчетливо выраженной индивидуальностью, но где его разум смешивается и расширяется до сферы об­щечеловеческого разума, не сознательного, а бессознательного, в котором мы все одни и те же. Подобно анатомической схожести тел, имеющих два глаза, два уха, одно сердце и т. д., с несущест­венными индивидуальными различиями, разумы также схожи в своей основе. Это легко понять, изучая психологию первобытных людей. Наиболее ярким фактом в мышлении первобытных является отсутствие различия между индивидуумами, совпа­дение субъекта с объектом, как определил Леви-Брюль, мистическое участие (participation mystique). Первобытное мышление выражает ос­новную структуру нашего разума, тот психологи­ческий пласт, который в нас составляет коллек­тивное бессознательное, тот низлежащий уровень, который одинаков у всех. Поскольку базовая структура мозга и разума одна и та же у всех, то функционирование на этом уровне не несет в себе каких-либо различий. И здесь мы не осозна­ем происходящее с вами или со мной. На низлежащем коллективном уровне царит целостность, и никакой анализ здесь невозможен.

Рис. 4. Структура психического бытия человека

Если же вы на­чинаете думать о сопричастности, как о факте означающем, что в своей основе мы идентичны Друг другу во всех своих проявлениях, то неиз­бежно приходите к весьма специфическим теорети­ческим выводам. Дальнейшие рассуждения на этот счет нежелательны и даже таят в себе опасность. Но некоторые из этих выводов вы должны исполь­зовать на практике, поскольку они помогают в объяснении множества вещей, составляющих жизнь человека.

Я хочу подытожить сказанное, используя ди­аграмму (рис. 4).

На первый взгляд изображенное здесь может показаться сложным, но, в сущности, все выгля­дит достаточно просто. Представьте, что наша ментальная сфера выглядит наподобие светящегося глобуса. Поверхность, из которой выходит свет является доминирующей функцией личности. Если вы человек, адаптирующийся в окружающем мире, главным образом, с помощью мышления, то ваша поверхность и будет поверхностью мыслящего че­ловека. Ведь вы осваиваете мир вещей и событий путем мышления, и, следовательно, то, что вы пои этом демонстрируете, и есть ваше мышление. Если же вы принадлежите к другому типу, то на­лицо будет проявление другой функции.

На диаграмме в качестве периферической функ­ции выступает ощущение. С его помощью человек получает информацию о внешнем мире. Второй круг -мышление: на основании информации, полученной от органов чувств, человек дает предмету имя. Затем идет чувство, которое будет сопутствовать его наблюдениям. И, в конце концов, человек осо­знает, откуда берутся те или иные явления и что может произойти с ними в дальнейшем. Это интуи­ция, с помощью которой мы „видим в темной комна­те". Эти четыре функции формируют эктопсихическую систему.

Следующая сфера в диаграмме представляет сознательный ЭГО-комплекс, к которому обращены функции. Начнем по порядку: память, функция, контролируемая волей и находящаяся под контролем ЭГО-комплекса. Субъективные компоненты функций могут быть подавлены или усилены силой воли. Эти компоненты не так контролируемы, как память, хо­тя и она, как вы знаете, несколько ненадежна. Теперь мы переходим к аффектам и инвазиям, кото­рые контролируются одной только силой. Единст­венно, что вы можете сделать, это пресечь их. Сожмите кулаки, чтобы не взорваться, ведь они могут оказаться сильнее вашего ЭГО-комплекса.

Разумеется, никакая психическая система не может быть отражена в такой грубой диаграмме. Это, скорее, шкала оценок, показывающая, как энергия или интенсивность ЭГО-комплекса, манифес­тирующая себя в волевом усилии, уменьшается по мере приближения к темной сфере — бессознатель­ному. Прежде всего мы вступаем в личностное под­сознание, некий порог в сфере бессознательного. Это часть психики, содержащая те элементы, кото­рые могут быть осознанными. Многие вещи именуются бессознательными, но это относительно. Есть лю­ди, для которых осознанно практически все, что может осознать человек. Конечно, в нашем цивили­зованном мире есть много неосознанных вещей, хо­тя индусы, китайцы, к примеру, осознают то, к чему наши психоаналитики идут долгим, сложным путем. Более того, живущий в естественных, при­родных условиях человек удивительным образом осознает то, о чем городской житель просто не догадывается, а если и вспоминает, то лишь под влиянием психоанализа. Я обнаружил это еще в школе. Я жил в деревне, среди крестьян, и знал то, чего не знали другие мальчишки в городе. Просто мне представился случай и это во многом помогло мне. Анализируя сны или симптомы фанта­зии невротиков или обычных людей, вы проникаете в сферу бессознательного, вы переступаете этот искусственный порог.

Весьма примечательно то, что человек может развить свое сознание до такой степени, что мо­жет сказать: Ничто человеческое мне не чуждо. (Nihil humanum a me alienum puto).

В конце концов мы подходим к ядру, которое вообще не может быть осознано - сфере архетипического разума. Его возможные содержания появля­ются в форме образов, которые могут быть понятны только в сравнении с их историческими параллеля­ми. Если вы не распознаете определенный матери­ал как исторический и не проведете параллели, то не сможете собрать все содержания в сознании, и последние останутся проецированными (о проецировании см. Лекцию пятую.- Прим. перев.). Со­держания коллективного бессознательного не конт­ролируются волей и ведут себя так, словно никог­да в нас и не существовали - их можно обнаружить у окружающих, но только не в самом себе. К при­меру, плохие абиссинцы нападают на итальянцев; или, как в известном рассказе Анатоля Франса: два крестьянина живут в постоянной вражде. И когда у одного из них спрашивают, почему он так ненави­дит своего соседа, он отвечает: „Но ведь он на другом берегу реки!"

Как правило, когда коллективное бессозна­тельное констеллируется в больших социальных группах, то результатом становится публичное по­мешательство, ментальная эпидемия, которая может привести к революции или войне и т. п. Подобные движения очень заразительны - заражение происхо­дит потому, что во время активизации коллектив­ного бессознательного человек перестает быть са­мим собой. Он не просто участвует в движении, он и есть само движение.

Вы человек, и где бы вы ни жили, вы можете защитить себя реально только путем ограничения сознания, опустошая себя, насколько это возмож­но. Вы всего лишь пылинка, крупица сознания, брошенная в океан жизни, существующий сам по себе. Но если вы не растворитесь и останетесь сами собой, то тут же заметите, что окружающая атмосфера поглощается вами. И вам не удастся избежать этого, потому что кем бы вы ни были -негром, китайцем, - все едино, ибо прежде всего вы - человек. В коллективном бессознательном все люди имеют похожие архетипы, независимо от цвета кожи. Различные уровни мышления отличают лишь истории рас.

Изучая северных американцев, я сделал ин­тересные открытия: американец по причине того, что живет на земле аборигенов, несет в себе краснокожего индейца. Краснокожий, которого американец, возможно, никогда не видел, или негр, несмотря на всевозможные „только для бе­лых", прочно вошли в американца и сделали его принадлежащим отчасти к нации „разноцветных". Эти вещи всецело бессознательны, и говорить о них следует лишь с просвещенными людьми. Нелег­ко, скажем, обсуждать с французом или немцем причины их взаимного недопонимания.

Не так давно я провел приятный вечер в об­ществе весьма образованных людей. Мы говорили о национальных различиях. „Вы цените ясность ро­манского сознания, - сказал я, - поскольку про­игрываете ему. Романское мышление в свою очередь уступает в сравнении с немецким". Все насторожи­лись. Я продолжил: „Зато ваши чувства непревзой­денны, вдобавок абсолютно дифференцированны. Ва­ше искусство может быть гротескным, циничным и тут же сентиментальным: мать теряет свое дитя, последняя любовь или что-то патриотическое - и тут же слезы на ваших глазах. Вы едите сладкое и соленое одновременно. Немец же целый вечер пред­почитает сладкое. Француз при встрече обязатель­но скажет, что ему приятно познакомиться, даже если он готов послать вас к черту. Немец же этим, ничего не значащим приветствиям поверит. Прислав вам из магазина пару подтяжек, помимо обычной платы он будет ждать вашей любви".

Для немцев вообще характерна подчиненность и недифференцированность чувственной функции. Если вы скажете об этом немцу, он оскорбится. Я бы тоже обиделся. Немец очень привязан к тому, что называется Gemutlichkeit, в переводе „уют". Комната, полная табачного дыма, где царит любовь и взаимопонимание,-это уютно и никто не вправе этот уют нарушить. Все было бы понятно, но необ­ходимо сделать одно замечание: это и есть та са­мая „ясность" подчиненного немецкого чувства. С другой стороны - француз, для которого всякое парадоксальное высказывание обидно, поскольку неясно, и англичанин, который считает, что луч­шие мысли всегда не совсем понятны. Я согласен с этим, то же самое происходит и с чувствами, мыс­лями. Правдивые чувства, в которых вы слегка сомневаетесь, принесут вам только наслаждение. Мысль, в которой нет мягких противоречий, не убедительна.

Теперь займемся вопросом: как достичь тем­ной сферы человека? Я уже говорил вам, что это можно сделать с помощью трех методов анализа-текста словесных ассоциаций, анализом сновиде­нии и методом активного воображения. Начнем с теста словесных ассоциаций. Многим он может по­казаться старомодным, но я часто им пользуюсь, даже в криминальных случаях.

Эксперимент прост: я читаю перечень из ста хорошо знакомых слов, а тестируемый человек должен как можно быстрее отреагировать на каж­дое произнесенное мной слово другим словом, своим. Объясните пациенту, что от него требует­ся произнести первое, пришедшее ему в голову слово. Фиксируйте время каждой реакции с по­мощью секундомера. Эксперимент после первого чтения повторяется снова. Вы повторяете сло­ва-стимулы и испытуемый должен воспроизвести свои предыдущие ответы. В некоторых случаях его память дает „осечку" и воспроизведение оказыва­ется с другим значением, либо вовсе затруднен­ным. Подобные сбои очень важны для исследовате­ля.

Исходная идея теста была утопична - мен­тальные ассоциации. Тест оказался слишком при­митивен для этого. Но именно ошибки, допущенные тестируемым, помогут вам кое-что узнать. Вы произносите элементарное слово, знакомое даже ребенку, а высокообразованный человек не может вам ответить.

Рис. 5. Ассоциативный тест. Высота столбиков показывает среднее время реакции.

Слова-стимулы: 7 - нож, 13 - копье, 1б-бить, 18 - остроконечный, 19 - бутылка.

Почему? Просто это слово натолк­нулось на то, что я называю комплексом. Комп­лекс-скопление психических характеристик, от­меченных специфическим, возможно болезненным, чувством. Комплекс - это то, что обычно тща­тельно скрывают. И тут словно острая молния пронзает толстый слой персоны и попадает в тем­ный пласт сознания. Человек с комплексом денег, например, запнется на словах покупать", „день­ги", „платить".

Мы столкнулись более чем с двенадцатью различными типами нарушений реакции. Продление времени реакции наиболее важно. Чтобы выяснить это, необходимо рассчитать среднее время реак­ции тестируемого. Нарушения могут быть иного характера: реакция более чем одним словом; ре­акция не словесная, а выраженная мимикой, это может быть смех, движения тела, покашливание, заикание и т. д.; ассоциация может не соответс­твовать реальному значению стимулирующего сло­ва; использование одних и тех же слов; исполь­зование иностранного языка; неправильное восп­роизведение, когда память не срабатывает в пов­торном эксперименте, а также полное отсутствие реакции.

Эти реакции не контролируются волей, и по­этому всегда истинны. Результаты теста можно четко проиллюстрировать диаграммой (рис. 5). Высота колонок отражает время реакции на каждое слово. Штриховая горизонтальная линия показыва­ет среднее время реакции. Белые колонки обозна­чают реакции без нарушений, а заштрихованные - нарушенные реакции, время которых превышает среднее. В реакциях 7-10 мы наблюдаем целую се­рию нарушений. Реакция 13 изолирована, но вслед за ней идет еще одна серия нарушений (16-20).

Необходимо отметить, что сам пациент не замечает в своих реакциях отклонений. Наиболее сильное нарушение мы наблюдаем в реакциях 18 и 19. В этом частном случае мы имеем дело с так называемой интенсификацией чувствительности че­рез бессознательные эмоции: когда критическое слово вызвало стойкую реакцию, а следующее ока­залось созвучно первому, можно ожидать большего эффекта, чем от серии обычных ассоциаций. Это называется эффектом усиления чувствительности.

Его применение в криминальных случаях может оказаться полезным. Для усиления эффекта крити­ческих слов-стимулов необходимо расположить их в определенной последовательности, чтобы они могли вызвать стойкую реакцию. Если тестируемый подо­зревается в совершении преступления, для него критическими будут слова-стимулы, имеющие пря­мой намек на преступление.

Тест, изображенный на рис. 5, был проведен со здоровым мужчиной тридцати пяти лет. Замечу, что я провел немало экспериментов с обычными людьми до того, как научился делать выводы из патологического материала. Если вы хотите знать, что беспокоило этого человека, взгляните на сло­ва, вызывавшие нарушения. Свяжите их, и у вас получится неплохая история.

Итак, это был „нож", который вызвал четыре нарушенные реакции. Следующими словами-раздражителями были „копье", „ударить", „острый". „бутылка". Мне было вполне достаточно небольшой серии из пятидесяти слов, чтобы сказать: „Я не думал, что с вами могла случиться такая бела. Помните, вы были пьяны и ножом убили челове­ка...". Потрясенный, он во всем мне признался. Этот человек был из респектабельной семьи. Бу­дучи заграницей, он попал в пьяную ссору, в ко­торой ножом убил человека. Он просидел год в тюрьме, но скрывал это, ибо не хотел осложнять себе жизнь.

Рис. 6. Ассоциативный тест.

Я приведу другой пример. Много лет назад, когда я был еще молодым доктором, пожилой про­фессор криминологии спросил меня об эксперимен­те, выразив свое недоверие. Я предложил ему по­пробовать тест на себе. Он согласился, однако после десяти слов устал, и мне пришлось доволь­ствоваться ими. Я сказал ему, что совсем недавно его беспокоили денежные дела, что он боится уме­реть от сердечного приступа. Возможно, он учился во Франции, там у него было любовное приключение. И, как это часто бывает, когда человеку приходят в голову мысли о смерти, память прино­сит светлые воспоминания из далекого прошлого. Как я мог это знать? Это мог понять даже ребе­нок!

У человека семидесяти двух лет слово ..сердце" ассоциировалось с „болью", „смерть" с „умирать"; естественная реакция, вызванная бо­язнью смерти. На слово „деньги" он отреагировал обычно - слишком мало". Следующие ассоциации поразили меня: на „плата" он, после некоторого раздумья, ответил „La Semeuse". Это известное. изображение на французской монете. Мы говорили по-немецки, почему же он употребил французское „La Semeuse"? Пришла очередь слову „поцелуй", была долгая реакция и ответ - "красивый". Те­перь я мог представить события связно. Он ни за что бы не использовал французский, если бы это не было связано с определенными ощущениями. Ка­кими? Неприятности с французским франком? Нет, в те дни о девальвации франка не было и речи. Я сомневался-любовь или деньги,-что послужит ключом к разгадке, но реакция „поцелуй" - "кра­сивый" убедила меня в том, что причина - лю­бовь. Он был не из тех, кто ездит во Францию в зрелые годы. Он был в Париже студентом-юристом, учился, возможно в Сорбонне. Теперь я мог с легкостью „соорудить" историю.

Бывают случаи, когда вы сталкиваетесь с настоящей трагедией. На рис. 6 представлен тест, проведенный с женщиной тридцати пяти лет. Она лежала в клинике с диагнозом „шизофрения депрессивного характера". Прогноз был удручающ. Она была моей подопечной, но я был не совсем согласен с таким диагнозом. Уже тогда у меня была своя точка зрения по поводу шизофрении: я думал, что все мы в какой-то мере сумасшедшие. Я сделал анамнез, но не обнаружил ничего, что могло бы пролить свет на ее болезнь. Тогда я применил тест на ассоциации и сделал с его по­мощью немаловажные открытия. Первое нарушение было вызвано словом „ангел", а полное отсутс­твие реакции повлекло за собой слово „упорный". У пациентки наблюдалось нарушение реакции на слова „зло", „богатый", „деньги", „глупый", „дорогой" и „женитьба". Эта женщина была заму­жем за преуспевающим и, по-видимому, довольным жизнью человеком. Я бесе