Vadim Stepantsov: Кастанеда - В дом отдыха я не поеду, - сказал я дружку своему,- а буду читать Кастанеду, ведь чтенье полезно уму. - Зануда он, твой Кастанеда, - сказал мне дружбан, хохоча. – Послушай-ка лучше совета и друга, и просто врача. Все эти бумажные слизни, что пыжатся мудрыми слыть, не стоят тех радостей жизни, что ждут нас уже, может быть. Там теток красивых – как грязи, закаты, прогулки, вино, природа трепещет в экстазе, и нам трепетать суждено. - Постыли мне все развлеченья, - сказал я, смиряя свой пыл, - и танцы, и пьяные бденья, и оргии возле могил. Ты в женщине ищешь загадку, трепещешь, срываешь трусы – и видишь всю ту же мохнатку, все те же над щелью усы. – Мой друг возразил: - Извините! С усами не прав ты как раз! Бывают усами – как Гитлер, бывают – ну точно Карл Маркс. Но в плане покрова и стрижки мне нравится ленинский стиль. Короче, ты брось эти книжки, все это старье и утиль. - Учение дона Хуана, - я рявкнул в ответ, - не умрет! Обрыдло мне быть обезьяной, хочу я все знать про пейот! Мне умные люди сказали: есть в жизни особенный путь, они уже сами узнали, как можно реальность нагнуть. И мир магии, в тайны шаманов, в изнаночный пласт бытия, нажравшись грибов и дурмана, нырну наконец-то и я. Но только теорией надо сначала затарить мозги. Ты доктор, ступай к своим бабам, а другу мешать не моги. – Я гордо к окну отвернулся, ушел, матерясь, мой дружбан. Я жадно над книгой согнулся – окрой мне свой путь, дон Хуан. Читал я хваленую книгу, читал, и читал, и читал, и видел не то чтобы фигу, но как-то остыл и устал. Сидел я в кустах чаппараля, над прерией сойкой летал, и в куче орлиных фекалий прихода от кактуса ждал, и где-то за дальним каньоном увидел гигантский пейот, он глазом мигал мне зеленым и хищно ощеривал рот. Потом этот кактус гигантский исчез, растворился во мгле, и схлынул пейзаж мексиканский, и вновь я на русской земле. И понял я вдруг с облегченьем, что кактус меня не сожрал, в штаны с этим мутным мученьем не я – Кастанеда насрал. В реальности, точно б, не смог я пять лет на ученье убить затем, чтобы кактусобога увидя, в штаны наложить. Я после недельных запоев таких навидался чертей, что все Кастанеды завоют от магии русской моей. Какие там, в жопу, брухильо, какой там, в пизду, чаппараль! На водочных пламенных крыльях стремимся мы в божию даль! И встретит нас там Богоматерь, Христос нас введет в свой чертог, и ангелы примут в обьятья и слижут всю грязь с наших ног. Но если уж ебнемся с неба – то это доподлинно ад! Мозгляк ты и лжец, Кастанеда, возьми свою книгу назад! Не знал ты парения духа, не знал люциферовых мук. В дом-отдыхе пьет мой братуха в объятьях веселых подруг. Прав пушкинский Моцарт, хоть лопни, ученье его не старо: бутылку шампанского хлопни и перечитай «Фигаро», послушай нехитрый музончик, девчонку плясать пригласи и, сжав ее круглый батончик, скажи ей сурово: «Мерси». Она благодарно заплачет, украдкой погладит твой кран… Друг, знаешь ли, что это значит? Не знаешь? Баран ты, баран.