Надежда Толоконникова, на момент ареста самая известная участница феминистской панк-группы Pussy Riot, уже пять месяцев находится в СИЗО № 6 «Печатники». На улицу Шоссейная трехэтажное здание тюрьмы смотрит глухими стенами — окна камер выходят во внутренний двор, исключая даже зрительный контакт с волей. За это «шестерку» прозвали «Бастилией». Отправляя несколько недель назад вопросы для Нади в обход подцензурной системы «ФСИН-Письмо», я не была уверена, что получу ответ. Но буквально накануне начала скандального процесса в Хамовническом суде ответ пришел. — Какие реакции, поступки и мнения вокруг вашего дела вас удивили (как в положительном, так и в отрицательном смысле)? — Больно, что до сих пор есть немало искренних и хороших православных людей, которые считают, что своей молитвой в храме мы совершили нечто ужасное, — даже среди тех, кто жестко выступает против нашего ареста, есть такие. Хотя мы уже пять месяцев объясняем, что это было, больно, что есть умные и добрые люди, видящие в нашем поступке то, чего в нем нет и быть не могло. Радует, как дружно большая часть думающего общества сплотилась вокруг нашего дела — начиная от письма 200 деятелей культуры в нашу защиту и отчаянных голодовок активистов лагеря «ОккупайСуд», заканчивая феерическими жестами поддержки от Faith No More, Franz Ferdinand и Red Hot Chili Peppers. Каждому мы безмерно благодарны, и обидно, что из-за решетки каждому нельзя сказать отдельное спасибо. Благодаря всем вам русская тюрьма не так горька! — Что нового вы поняли про себя, про общество, про государство за время вашего ареста? Как вы изменились? — Государство и общество ведут себя как в учебнике по левой теории: государство наказывает и репрессирует, общество борется и меняется. За решеткой видишь, как теория оживает. Остается только желание быть, развиваться и отдавать, делиться. Хочется тюремных экстазов, озарений, откровений о свободе, несвободе и о том, что же из этого все-таки нужнее человеку для развития. Хочется жадно думать, чувствовать — ведь за отсутствием внешнего развивается бешеная внутренняя жизнь. — Кто вы, как вы сами себя определяете — политическая активистка, художница, узница совести, феминистка, музыкант? — Человека нужно описывать с разных сторон, а его задача — уходить от этого описания, расширяя и переопределяя то, при помощи чего его описывают. Вряд ли кто-то ожидал, что феминизм в России — и даже в мире в какой-то степени — будет в 2012 году ассоциироваться с балаклавой, ярким платьем и панк-музыкой. — Почему, на ваш взгляд, патриархальная, вертикальная модель пользуется поддержкой в обществе? — Человек по природе консерватор, и ему удобнее отчаянно цепляться за привычное. Очень немногие готовы ломать и переделывать существующее для изменения реальности. Люди боятся неизвестности, и если женщина не видит себя иначе, чем дополнением к мужчине, то ей очень сложно представить другой мир и другие отношения. — В чем польза феминизма для общества? Как вы представляете себе идеальное общественное устройство? — Как социал-демократию скандинавского образца с возможностью одновременно минимального вмешательства государства в жизнь тех, кто ограждает себя от государства, и сильной социальной помощи тем, кто в ней нуждается и готов взаимодействовать с государством. Как общество, заботливо относящееся к вопросам гендерного равенства, с возможностью для мужчины-министра уйти в декретный отпуск, как это любят делать министры-силовики, например, в Финляндии. Нет вообще ничего более естественного, чем феминизм. Феминизм начинается с осознания в третьем классе того, что все учебники и умные книжки написаны мальчиками и для мальчиков. За решеткой видишь, как теория оживает. — С чем вы связываете клерикализацию общества? — Нет никакой клерикализации — есть Путин, разрешающий органам попирать все мыслимые правовые нормы и ссылаться на церковные соборы IV века, запрещавшие мыться в бане и общаться с иудеями. И есть Всеволод Чаплин, с благословения патриарха делающий шокирующие, художественные заявления и восхищающийся Исламской Республикой Иран. За пределами поступков и речей этих двух персонажей никакой клерикализации нет. Какая может быть клерикализация в обществе, где 20 лет назад «научный атеизм» был обязательным предметом в вузах? — Свидетелем и участником каких событий, которые происходили за время вашего ареста, вам было особенно жаль не быть? — Конечно же, 6 мая на Болотной площади и возле Большого Каменного моста! Тогда стало ясно, что в России и Москве есть много тысяч людей, которые готовы отчаянно защищать свою жизнь и свое будущее, даже если для этого приходится вступить в прямую схватку со свирепыми омоновцами. Было горько смотреть сюжеты о 6 мая по телевизору и еще хуже — осознавать, что у общества не хватает силы отстоять людей, которых беззаконно арестовывают из-за этих событий. Общество пока еще слабо, и это очень и очень грустно — поэтому власть и не боится продолжать аресты. — О чем вы жалеете? — О том, что книги, которые посылают нам наши друзья, из-за вредности начальства СИЗО-6 попадают на тюремный склад, а не в камеру. В результате читаешь Библию и русскую революционную классику — Герцена и публицистику Толстого. Хочется и книг из XX века! Источник: colta.ru