Сегодня Родину кто хранит

Надежней других?

Поищем-ка.

Боюсь, на страже ее границ

Один остался –

Онищенко.


Не раз, не десять

родной народ

Смекалка его

спасала

От вин-грузин,

от хищнейших шпрот

И от

майданного сала.


Теперь он увидел,

что где-то там,

В надежде сюда пробиться,

В зубах

сжимая

кишечный штамм,

Ползет

огурец-убийца.


В ответ

Геннадий взревел ревком,

Повсюду

клыки врагов ища,

И все границы

одним рывком

Закрыл

для чуждого овоща.


Теперь

при виде его клещей

Мещанишка бочку катит,

Что, мол,

без импорта

овощей

У нас в России не хватит.


Приметы паники нам странны.

Не страшно нам

ничего ваще!

Не хватит? Да больше

чем полстраны

У нас поголовно

овощи!


Лежат на травке,

стоят,

висят,

Шумят,

по ТВ вещая...

Где был когда-то

вишневый сад –

Теперь

гряда овощная!


Растут,

развесисты и мощны.

Бактерии им –

помеха ли?

Засохли злаки,

грибы сошли,

А фрукты давно уехали.


А овощ всюду за десять лет

Устроил себе

становище. Надежней нету,

мясистей нет,

И тверже

русского овоща.


Его и климат не доконал.

Навоза вокруг –

крещендо!

И первый канал,

и второй канал

Его орошают щедро.


Раздут нитратом,

отмыт до блеску,

Умеет сказать красиво:

Его пихаешь в овощерезку,

А он говорит:

– Спасибо!


Ограбить,

трахнуть,

варить,

солить –

Каких хотите делов еще?

Мы мир

готовимся завалить

Избытком

русского овоща.

 

Постой, паровоз, не стучите, ребята.
Случилось конкретное фуфло:
Набили прессу в хату, устроилась пресс-хата –
И тут их внезапно прорвало.

Один журналюга, наслушавшись басен
О смертности ихнего греха,
Спросил президента, насколько опасен
Откинувшийся с кичи МБХ.

И вдруг он услышал от нашего нано,
Заместо обычного му-му,
Что Миша с Платоном, откинувшись с кичмана,
Не будут опасны никому.

– Да что ж это с нами! – сказал Миша Платону.
– Они не уважают нас, Платон!
Давно ли я мозги размазал по бетону
И мазал конкурентов на батон?

А скольких порезал, а сколько перевешал,
Сжирая или тайно хороня!
Иначе, конечно, «Амнисти интернешнл»
Не стала бы вступаться за меня.

А нынче ликуют Муратов и Ясин,
Свободку почуяли зк:
Начальство сказало, что я безопасен,
И на год скостило нам срока!

Быть может, из Штатов пришла им открытка,
Конкретно успевшая к суду,
А может, забоялись, что полная отсидка
Закончится в семнадцатом году.

Сижу я на нарах, такой безопасный,
И смотрит на меня верховный суд,
И дом, от страха белый, и Кремль, от гнева красный, –
И что со мною делать, не всосут.

Мы выйдем на волю с тобою, товарищ,
Покинув читинский наш острог.
Нам больше, чем дали, уже не припаяешь,
А питерским светит третий срок.

А там и четвертый без всяких препятствий –
Двенадцать накрутит им братва!
Насколько ж он и вправду общественно опасней,
Чем мы, отсидевшие по два!

Не вступятся Штаты, не выручит Европа,
Скандал не окажется раздут –
А если им двенадцать не хватит для гоп-стопа,
Они ему пожизненку дадут.

 

Далеко, в селе Еруда,
Весь в рутине мирных дел,
Жил уехавший отсюда
Дядя Степа-мильярдер.
Эту кличку часто слыша
От своих односельчан,
Он хоть был по ходу Миша,
Но на это не серчал.

Дядя Степа был успешен.
Честный труд его питал.
Был до кризиса окэшен
Дяди степин капитал.
Все любили дядю Степу
За красу его и стать,
Целовали только в попу –
Выше было не достать.

Спорить было с ним накладно:
Прибрала его рука
«Полюс золото» и «Квадро»,
«Ренессанс» и РБК,
И еще у Степы были
«Оптоган» и ё-мобили.
А еще, дразня бесстыжих
И завистливых людей,
Никогда на горных лыжах
Он не ездил без б… б…

Он гремел на всю Европу –
Амстердам, Париж и Канн.
Но внезапно вызвал Степу
Самый главный великан.
Он сказал: «Послушай, Степа!
Воплоти мечтанья в явь!
Предлагаю не для стеба –
«Дело правое» возглавь.
Без скандалов, без протеста,
Без особенных страстей –
И займи второе место
После партии властей!».

– Есть! – воскликнул дядя Степа,
Не боясь великих дел,
И поднялся из окопа,
Где до этого сидел.
И пошли за ним наглядно,
Как знамена, проносясь,
«Полюс золото» и «Квадро»,
РБК и «Ренессанс»,
Поднимая тучи пыли,
Ё-летели ё-мобили,
И, утратить опасаясь
Свой законный миллион,
Следом шел отряд красавиц –
Весь Почетный Легион!

Все без шума и без пыли
За достойное лаве
В эту партию вступили
С дядей Степой во главе.
И она легко и честно,
Без особенных идей,
Заняла второе место
По количеству б… б…

Ну что, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ!
Тебя пытался отскрести я,
Но кто ж такую отскребет?

Ты мне досталась не принцессой:
Полуразъятая страна,
Битком набита грязной прессой
И грязных выборов полна.

А сколько было грязных денег,
Гусинских, Господи прости!
И вот я взял чекистский веник
И принялся тебя мести.

Для упрежденья звучно гаркнув,
Я поднял Родину с колен.
Я выгнал грязных олигархов
И чистых вырастил взамен.

Я прессу заново отстроил,
Как тут водилось искони.
Я бабки грязные присвоил –
И стали чистыми они!

И ничего же не пропало,
И недовольства гул затих,
И грязных выборов не стало.
Не стало вовсе никаких.

Но грянул кризис несуразный
Системы штатовской жилой,
И вновь Россия стала разной,
И значит, грязной, Боже мой!

На этом диком, плоском блюде –
Как хочешь, так им и владей, –
Внезапно проступили люди.
Как чисто было без людей!

И выбор к будущему лету,
К восторгу лохов и растяп,
Пусть не из двух – из двух-то нету, –
Но из полутора хотя б!

Прощай, живучая зараза.
И я не тот, и ты не та.
Быть может, за хребтом Кавказа
Теперь возможна чистота?

Там чище всяких мойдодыров
Отмыл проблемный регион
Мой верный ставленник Кадыров –
Но кто там я, когда там он?

Уйду, непонят и не признан,
С угрюмым видом пацана.
Прощай, немытая Отчизна,
Неисправимая страна.

 

Жил да был крокодил,
Гопотой руководил,
С активистками блудил,
Россиянам говорил:
– Приводите ко мне своих детушек!
Я из них крокодильчиков сделаю!

Им, рептилиям, везде теперь идиллия,
В Селигере стала ферма крокодилия,
Управляют ими правильные гномики,
Соблазняют высшей школой экономики,
Разрешают, как особенно доверенным,
Подтираться исключительно Пелевиным,
А за циника,
Подрабинека,
Добавляют на десерт
По два финика,
А тот, кто с врагом наиболее груб,
Вождем крокодилов целуется в пуп,
И верховный сурок –
Самый страшный зверек –
Их зовет уважительно нашими!

А кто скажет чего-нибудь дерзкое
Про камлание их селигерское –
Тем судиться приходится с нашими,
А в окно им кидают какашами.
От «МК» до Андрея Васильева –
Всем досталось говна крокодильего!

Но тут раздался громкий свист.
Ворвался Кашин-журналист.
«Уйди, рептилия! Не смей
Калечить маленьких детей!

Испугалась зеленая гадина,
Как Обама при виде Бен Ладена.
Закричало чудовище мерзкое
На отродье свое селигерское:
– Пусть будет этот Кашин
Жестоко изукрашен,
Поскольку он враг пресмыкающихся!

И побили отважного Кашина,
Все лицо его было расквашено,
Даже главный сказал:
– Это полный скандал!
Так нельзя поступать с журналистами!
О законе радея,
Мы поймаем злодея,
Отругаем его и отшлепаем.

Закричал крокодил:
– Я туда не ходил!
У меня стопроцентное алиби!
У меня документ,
Что на этот момент
Я жевал совершенно не Кашина!
Подтвердите, друзья:
Если б ел его я,
Он уже никогда б не очухался!

...В здании мертвенно-розовом
Пафосный суд проходил.
Кашина судят с Морозовым.
Их обвинил крокодил.

Но сотрясся эфир,
И напуганный мир
Потрясен небывалой сенсацией!
Сообщенье несут,
Что в Хамовниках суд
Отклоняет претензии к Кашину.
Проиграл крокодил,
Журналист победил,
И судья принимает решение,
Что зубами владеть
Может только медведь,
И детей соблазнять – соответственно.

Рада, рада детвора,
Все танцуют до утра:
Шакалы поднимают бокалы,
Бараны стучат в барабаны,
Кобра хихикает добро,
Веселый клоп поет «Гоп-стоп»,
Веселый глист танцует твист,
Скорпионы, акулы, тарантулы
Тоже блещут своими талантами,
А медведь-весельчак
Разбуянился так,
Что «Парнас» проглотил не поморщившись.

 

Вот как это оценила Вика Жданова:

- Дим, а Мишу не посадят? – волновалась по телефону Алла Борисовна Покровская, мать Михаила Ефремова.
- Нет, он же Лермонтов, - уверенно успокаивал ее Дмитрий Быков…

Лермонтов, да. В красном мундире. А еще весь наш Пушкин, манерный Северянин, лиричный Есенин, громкий Маяковский, взволнованный Симонов, сдержанный Твардовский – любой, в кого Ефремова превращает стихотворение Быкова. Один информационный повод – одна поэтическая реакция – одно артистическое исполнение. Это Гражданин Поэт.

24 июня в Театре Эстрады нам рассказали, как все начиналось. Собрались однажды втроем Андрей Васильев, Дмитрий Быков и Михаил Ефремов, сообразили, «набрались хамства» и - запустили проект. Ньюзикал, как определили его сами авторы. Вот и все. Смотрите, слушайте и читайте. Это не политика. Это, господа, эстетика. Уж какая есть. Не обессудьте. Вы же все понимаете. Вы же живете в этом трагифарсе. Поэтому многозначительно смеетесь и точно определяете, кого цитирует Быков, когда слышите:
Давно ли я мОзги размазал по бетону
И мазал конкурентов на батон?

Дмитрий Быков со снайперской выверенностью соотносит выбранную новость с определенным поэтическим текстом. Гражданин Поэт стреляет точно по цели, потому что знает, куда надо бить. Как опытный художник подбирает костюм для конкретного персонажа, так и Быков ищет под событие автора и стихотворение. И в результате получается новая жизнь известного произведения в предложенных обстоятельствах. Такой вот поэтический апгрейд. При этом Быков сохраняет ритмический рисунок, отдельные слова и обороты. Все узнаваемо, и потому вызывает еще более бурные эмоции. И можно не сомневаться, что скоро тексты растащат на цитаты, как бывает с по-настоящему народными произведениями. Дмитрий Быков пишет новейшую историю государства российского. Михаил Ефремов ее иллюстрирует. Андрей Васильев режиссирует действие.

И зритель благодарно реагирует на такие эксперименты. Ему весело от фраз: «И вдруг он услышал от нашего нано заместо обычного му-му…». И жутковато, потому что
Мы яримся порою,
Но ни в чем не вольны –
Не родиться герою
Там, где нету страны.

А вот перед нами развиваются отношения тандема. Сначала идиллическая картина: один другого «катал на лыжах, учил не отдавать Курил»… Но вот - о небеса! о боги! – понимает «самый главный великан», что его безмолвный, робкий друг «судя по губе, ... неосознанно наметил второе царствие себе!». Но нет, не выйдет, грозно заверяет второй, который на самом деле первый: «Жди меня, и я вернусь. Верный твой гарант»… У него, с часами на правой, все под контролем. «А если им двенадцать не хватит для гоп-стопа, они ему пожизненку дадут». История про президента и вождя в нескольких частях. И про «дом, от страха белый, и Кремль, от гнева красный».

Да уж, «нынче без кретина управленья нет». Кстати, последняя цитата – из экспромта про Валентину Матвиенко: «никого так Питер страстно не любил». Информационный повод и исходное произведение (Эдуард Багрицкий, «Смерть пионерки») выбирали для Быкова сами зрители. Помните, первую строчку оригинала? «Валя, Валентина, что с тобой теперь?..». А теперь представьте, какую «пластическую операцию» сделал этому стихотворению хирург Дмитрий Быков. Между прочим прямо на сцене, легко и быстро, пока Андрей Васильев комментировал, а Михаил Ефремов блестяще отыгрывал четырехминутные моноспектакли.

Настоящие полноценные спектакли: от появления из-за кулис - до финальной сцены, выдержанной паузы и ухода со сцены. И всякий раз это было удивительное перевоплощение актера. Мимика, жесты, голос, интонации, авторская манера чтения – полная мимикрия. Даже без маскарадности, без смены костюмов, грима и причесок, мы все равно во время каждого исполнения видели бы перед собой абсолютно разных людей. Вот размашистый Владимир Владимирович (это я про Маяковского) короткими, резкими строчками восхваляет российские овощи. А вот подволакивающий ноги Сергей Михалков, трогательно заикаясь, рассказывает про дядю Степу, мильярдера. Степу, который «хоть и был по ходу Миша, но на это не серчал». Опять же все прозрачно. И всем все понятно. Кстати, пришедший на концерт Михаил Прохоров предложил, «учитывая обстоятельства», предоставить Ефремову-Быкову-Васильеву «политическое убежище». «В селе Яруда», - дребезжащим голосом Сергея Михалкова мгновенно отреагировал из-за кулис Ефремов.

А еще мы первыми услышали новый выпуск Гражданина Поэта. Тот, что выйдет 27 июня. Стихи Дмитрия Быкова, читает Михаил Ефремов, при участии Корнея Чуковского. Про Якеменко, Кашина, суд. Сами скоро увидите и услышите и о «ферме крокодильей в Селигере», и о том, что «судиться приходится с «Нашими», а в окно им кидают какашами», и о том, как «медведь-весельчак разбуянился так, что ПАРНАС проглотил не поморщившись».

Хорошо, черт подери. Да так, что эмоции можно выразить только восклицательными знаками и исключительно большими буквами: ГРАЖДАНИН ПОЭТ!!!

Это было в столице, в незабвенном десятом:
Не желая худого и душой не кривя,
На кремлевском приеме, на тарелке с салатом,
Губернатор Зеленин обнаружил червя.

В окруженье элитном, в антураже пацанском –
Слева стерлядь живая, справа Путин живой,
Губернаторы в черном, ананасы в шампанском,
Заливное с мигалкой – и червяк дождевой!

Это значит, играя на общественном нерве,
Как российские барды – на гитарной струне,
Что в живом организме не заводятся черви,
Губернатор Зеленин намекает стране!

Не потерпит такого никакая свобода.
Распрощайся с элитой, а потом и твори!
В общем, это сравненье осмысляли полгода,
А потом остроумца попросили с Твери.

Встрепенулась Россия, опустевшая летом:
От лужковского краха оклемались едва!
Может быть, губернатор провинился не в этом?
Может, Тверь обнищала и не любит ЕдРа?

Что ЕдРисты тверские провалились нещадно –
Так ЕдРа ведь не любит и его господин,
А когда б увольняли, у кого обнищало, --
То боюсь, что Кадыров не сменился б один.

Губернатор бы спасся – и поднялся бы, кстати,
Хоть и так в девяностых оторвался сполна, --
Если б пару медведей обнаружил в салате.
Иль в салате – медведя, а в компоте – слона.

Он мечтал развернуться, чтобы все офигели:
Дискотека в Рублевке, барбекю до зари,
Ананасы в водяре, русский бум в Куршевеле,
Бологое в нирване, модернисты в Твери!

Но не вышло красиво. Развели по понятьям.
Не парить брюхоногим с летуном наравне.
Куршевель – в Куршевеле, паразиты – в салате,
И в Твери – Шевелевы, а Зеленин – вовне.

 

– Жди меня, и я вернусь! –
Лозунг фронтовой.
Гражданин, мотай на ус,
Думай головой.
Это не пустой афронт,
Не дешевый понт:
Если кто-то хочет фронт –
Он получит фронт.

– Жди меня, и я вернусь
В прежние права, –
Уговаривает Русь
Истинный глава.
– Вся в мурашках, точно гусь,
В вечном мандраже –
Жди меня, и я вернусь.
Собственно, уже.

Пусть кадит во сто кадил
Всяческая гнусь!
Правда, я не уходил –
Все равно вернусь.
На двенадцать, на шесть лет –
Не один ли хрен!
Но не с фронта, как поэт:
С фронтом, как Ле Пэн.

Жди меня, и я вернусь,
Верный твой гарант.
Вместо памятных Марусь
Будет Лада Грант.
Еду мстительный, как месть,
Грозный, как гроза:
Я сумел ее завесть
С пятого раза!

Группа «Озеро», не трусь!
Не бросай труда.
Жди меня, и я вернусь –
Деться-то куда?
Хоть и правит наша рать
Левою ногой,
Но зато умеет жрать,
Как никто другой.

 

У Аль-Каеды крупный случился завал,
И великий триумф – у ковбоя.
Тот, кто спать не давал, кто все время взрывал, –
Наконец не вернулся из боя.

Он грозил невпопад, на законы поклал,
Торговал наркотой и рабами,
Но по совести жалко, – не знаю, как вам, –
Что теперь он достался Обаме.

И детали кровавые мир потрясут,
И момент подозрительный, странный…
Надо было, мне кажется, все-таки в суд –
Хоть в Гаагский, а лучше в Басманный.

– Что за пафосный бред! – вы воскликнете вслух,
Пацифизма не вынеся на дух.
Неужели иссякнул наш доблестный дух,
Выражаемый только в парадах?!

Неужель нашей воинской славе кранты,
И знамена мы свесили набок,
И удел наш – народные типа фронты
С Надей Бабкиной, клянчащей бабок?!

– Разумеется, нет! – я воскликну в ответ.
Мы бываем жестоки в реале.
Мы иных террористов по нескольку лет
И по нескольку раз убивали.

Но ведь можно гуманно, без яростных рож
Одержать над Осамой победу.
Как он был бы в спортивном костюме хорош,
В Белый дом приезжая к обеду!

Чтоб уютно дымился террора очаг,
Прикрываясь пиаром нехитрым,
Чтобы в гости к нему приезжала Собчак –
Или кто там у них – Перисхилтон?

Вот как надо с врагами мириться вничью.
Вы из нас сотворили изгоя,
Ведь у нас бы Осама отстроил Чечню,
А у вас не вернулся из боя.