Автор: Михаил Жванецкий
Спокойно, не переживайте, жить негде, мы в ловушке. Весь земной шар - дерьмо. Поздравляю!
Чисто, стерильно, качественно, тщательно, протерто. Германия. Матерь всех наших побед. Скучно так, что можно повеситься на входе и на выходе. Свиная нога с капустой, пюре, пивом. На московский желудок обожрешься до оловянных глаз. Тут они начинают петь марши, одевать мундиры, бежать строем через Берлин. 200 тысяч бегут. А ты опять еврей. А они опять бегут. Молча. Девушки выносят пиво. В магазинах полно. Они здоровеют и маршем куда-то бегут.
Большая свобода. «Ваш мальчик брал у нашего велосипед, там соскочила цепь. Вот счет». Да, влюблены. Да, держатся за руки. В кафе, да. Пьют левыми руками,правые руки оторвали только один раз, чтобы рассчитаться. Оба. Каждый за себя. Конечно,это их дело. Но нам-то что там?

Один наш в ихней бане, где все вместе мужчины и женщины(первый обычай, что мне понравился), сказал среди немцев на плохом английском языке:
- Да что ж вы в сухом пару? Хотите, я вам покажу настоящий пар?
Все молчали. Он плеснул, достал, принес, отбил, поколотил, перевернул. Все молчали. Хозяин по просьбе присутствующих попросил его больше не приходить.
В Германии стерильно, качественно, полезно. Постели себе в аптеке и ложись.Свобода полная. Только не принято. Это не принято, то не принято. Все непринято.
Красиво, сытно, богато и далеко. Америка, ед-рен-ть. Грандиозно! 90 ТВ-программ! Океаны, каньоны, шельфы! Пока не заболеешь. Они не виноваты, и ты не виноват. У тебя 40 °С, ты вызываешь«скорую». Emergency, которая 30 минут разговаривает с тобой по-английски по телефону, а ты плохо. И тебе плохо. Ну плохо тебе. Было хорошо, было очень хорошо, и вдруг стало плохо. Организм - сука, не вынес впечатлений, не вынес вопросов, «как вам нравится Америка», и выдал 125 по Фаренгейту с загадочным желудочным гриппом. То есть ты практически не знаешь, за что хвататься: за кровать или за туалет.
А ты застрахован, не застрахован? А тебе сколько лет? А ты как приехал? А ты у кого живешь?
Нехороший получается разговор - один в кресле, другой на унитазе. И ты ошибаешься все чаще. А у тебя ночь. Все знают, что организм дает дрозда именно ночью. Днем он занят впечатлениями. И ты после 40 минут сдержанной беседы желудком чувствуешь, что они не приедут. И они не приезжают. И правильно делают.Ты выживаешь сам. Потому что Америка тебе тихо шепчет: «Будь богатым, дурачок.Не останавливайся».. Америка тебе шепчет: «Бедных во всем мире так лечат. Бедные они. И лечат их так, бедных».
А в Тель-Авиве наоборот. Тетка моя с гипертоническим кризом вызвала «скорую» по старой памяти. Приехали два амбала из армии спасения. Эмерженсы с большим крестом. Вынесли, повезли, привезли, положили в коридоре. Два «р»? Да, в кор-р-идоре. Шесть часов она лежала, никто к ней не подошел, ей стало легче,она встала и ушла сама. Незаметно... Но ошиблась. Счет пришел на 100 шекелей за перевоз тела. Сейчас чувствует себя как никогда.
Какое давление? Какие таблетки? Какие уколы? Мы работаем под аплодисменты, за нами мир следит. Несварение? Вырежем желудок, легкие, печень, вставим все от бабуина, через три дня уйдешь под аплодисменты - и на дерево. Но ты должен быть богатым. Пойми, нам нет смысла.
Конечно, нет. Конечно, я понимаю.. У нас в России медицина тоже хорошая, просто лекарств нет, инструментов нет, коек нет, еды нет и выхаживать некому. Резать есть кому. Желающих полно. Число хирургов на улице растет не по дням... Зашивать некому и заживать негде.
Дальше! Сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень, свежие соки, дикие фрукты. Тель-Авив - сказка. Красивей Израиля не бывает. В магазинах опять полно. Порции такие, что тебя раздувает, как дирижабль. А жрать надо, не брать же деньгами, да тебе деньгами и не дают. Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку,кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленных тут же, и криков: «Я сегодня сошел с ума, берите все за 1шекель», - ты становишься сумасшедшим.
А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле, и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господен, и царь Ирод. Все на самом деле!!! И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в таких позах, которые раньше видел я один.. И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства,что хочется спросить их: «У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские? Да унас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили и зажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал».

И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, иникто не жрет их.
И вот среди этой роскоши, природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: «Это все поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь».
Да, не успеваю... Или нет, не успеваю... Как это было по-русски?... Конечно, не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд. То, что мы в Москве умираем с голоду -тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда.

- У нас тяжело, Миша.
Да, у вас тяжело. А у нас плохо. «Опять разница небольшая, но опять очень существенная», - как любил говорить великий юморист и бывший президент.
Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят 450 тысяч недовольных советских евреев. Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен от бывших русских мужей давно выучили язык и стали евреями, и только эти остаются русскими и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят в даль, которой на новой родине нет.
А, как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда», тут тебе объяснили, что ты «русская сволочь». И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот.
- Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно.
Да. И в далекой Австралии животный мир интересней человеческого.
- Понимаешь, Миша, выехав, мы убедились - всюду плохо.
Просто есть места, где хуже, чем плохо. А есть, где опасней, чем плохо. Но никто ни разу не сказал, что хорошо там, где сытно. И когда ты с восторгом перелистываешь колбасу и включаешь автоматическую коробку передач, твой старый друг,твой друг детства, человек, с которым ты перепил и переговорил всю жизнь,смотрит на тебя как на идиота.
- Что машина? - говорит он, - Кусок железа! Что выпивка? Это здесь не проблема. Вот где бы заработать?
- Да, - говоришь ты, - а у нас как раз выпивка - проблема, а колбаса - роскошь, а заработать не проблема, но вылечиться нельзя. Ну, Шура,что будем делать?

- Давай опять договоримся. Мы опять дадим им срок. Два года.
- Кому?
- Твоим правителям и моим. И если за два года они ничего не исправят, мы уедем.
- Опять?
- Да. Ты отсюда, я оттуда.
- И куда?
- Куда-куда? В нейтральную страну. Поедем к черным и будем там белыми.
- Или поедем к белым и будем там...
- Ладно. Давай дадим им пять лет...
- Хорошо. Дадим им пять лет. Если они ничего не сделают...
- Мы умрем.

- Нет. Мы так напьемся, что им будет стыдно.
- И еще одно, главное. Главное, чтобы нас не выбрали правителями, потому что... кроме проклятий...
- Я хотел тебе сказать, Шура, чтоб ты не возвращался. У тебя такая национальность...
- А я хотел тебе сказать, Миша, чтоб ты не приезжал. У тебя такой жанр...
- Алло! Я хотел тебе сказать...
- Алло!
- Алло! Не возвращайся.
- Алло! Не приезжай!
- Алло! Ты меня слышишь? Мы в ловушке под названием земной шар. Если вырвешься, позвони


Преступление, наказание, продолжение и дураки дети
Автор: Дмитрий Быков
Предлагаемый текст имеет, грубо говоря, только одно предназначение: у всякого учителя - в особенности у гуманитария, который и в целесообразности собственного существования не каждый день уверен, - случаются моменты, когда он готов опустить руки. Ему кажется, что дети дураки или злодеи, что в головах у них ветер и пустота, что ремесло его бесполезно и вдобавок малооплачиваемо, - короче, тоска.

У меня такие настроения тоже бывают, хоть и редко. Русский рецепт в подобных случаях известен: «Откупори шампанского бутылку иль перечти...» Перед вами то, что следует перечитывать в минуты учительской тоски.

Неделю назад я дал своим десятиклассникам тему: продолжение «Преступления и наказания». Шкловский говорил, что наиболее частый финал русских романов - «дверь в никуда»: мы не знаем, какой будет жизнь Раскольникова или, допустим, Нехлюдова после духовного перерождения. Оно зафиксировано, а дальше хоть трава не расти. Что будет с Раскольниковым после внутреннего переворота? Каким он выйдет на свободу, кем станет? Напишите хоть главу из этого будущего романа, можно стилизовать под Достоевского, можно спорить с ним - но предложите хотя бы варианты.

Когда мы с Леной Романовой, с которой вместе ведем литературу в десятых, зачитывали это вслух, учительская рыдала. Привожу лучшие работы почти без изменений, выправив грамматические ошибки.

Арам Китбалян:

«Раскольников лежал на нарах и в который раз перечитывал Евангелие. Его отношения с заключенными улучшались, некоторые даже уважали его за гордость. Отношения с Соней крепли, любовь даровала им счастье и помогала Раскольникову переносить невзгоды заключения. Оставшиеся четыре года казались четырьмя днями.

Лишь одно не давало ему покоя: несколько дней назад на лесоповале он увидел, как двое заключенных попытались сбежать. Они бежали, не обращая внимания на крики охранников. Но один из охранников не кричал. Он сразу прицелился... Прогремело два выстрела. Оба заключенных повалились на землю и остались лежать в неестественных позах.

Раскольников стоял онемев. Дикая злоба переполняла его, и он не мог понять: зачем охранник выстрелил?! Ведь эти двое могли стать великими людьми в будущем, а погибли такой смертью! Можно было хоть выстрелить им в ноги, оставив их в живых... «А если бы на его месте был я?» - промелькнуло у него в голове. Евангелие выпало из его рук, голова закружилась от злобы и бессилия.

В эту ночь он плохо спал, его мучили кошмары, всю следующую неделю он страдал от головной боли. Наконец через неделю он и еще несколько заключенных отправились работать к берегу реки, где устроена была печь для алебастра. С ними отправился тот самый охранник. Пока они работали, он курил, повернувшись к ним спиной.

«Сейчас или никогда, - подумал Раскольников. - Больше ты никому не испортишь счастья». Он взял лежавший неподалеку топор, двинулся вперед. С каждым шагом конечности Раскольникова наливались свинцом, но вместе с тяжестью в них прибавлялось силы. Почуяв движение сзади, охранник начал медленно оборачиваться. «Это тебе не бабулька, надо ударить посильнее», - подумал Раскольников и с силой опустил топор...

Охранник повалился на землю, обрызгав Раскольникова кровью. Тот даже не стал проверять, мертва ли жертва. Раскольников не обращал внимания на крики, топот и щелчки выстрелов. Он подошел к воде и выбросил топор.

- Тварь ли я дрожащая? - прошептал он. - Нет, я право имею!»

Никита Сендеров:

«Раскольников сидел на станции, ожидая поезда Сибирь - Москва. Возвращаться в Петербург он не хотел - с этим городом его связывали не лучшие воспоминания.

Наконец поезд подали. Едва нога Раскольникова ступила на подножку вагона, перед ним пронеслась вся его жизнь. После каторги он сильно изменился - как внешне, так и внутренне. Его черты заострились, щеки были покрыты седеющей щетиной, он выглядел несколько старше своих тридцати. На каторге у Родиона было время осмыслить свою жизнь и начать все сначала. Он отказался от теории, окончательно замкнулся в себе.

Приехав в Москву, он увидел близ вокзала ресторанчик, где решил пообедать. Внутри было очень уютно, Раскольников взял столик, заказал щей и бутерброд с черной икрой.

Вдруг за стеклом ресторана он увидел долговязый женский силуэт. Темнело, но он был виден отчетливо, словно светился призрачным светом. Родиону показалось, что он узнал женщину. Он выскочил из ресторана, не доев щей. Девушка двигалась все быстрее, перешла на бег - Родя не отставал. После получасового преследования они оказались в глухом московском переулке, в тупике. Девушка остановилась и резко обернулась. Да, это была она, несчастная кроткая Лизавета.

- Родя, Бог тебя простит, а я не прощаю! - произнесла она и поманила Раскольникова пальцем в московский проходной двор. - Не прощаю бессмысленную мою гибель и дурацкую твою теорию, и в мучения твои не верю, много вас таких с топорами да с теориями... Ежели каждый покается, что ж, всех прощать? Мне-то, Родя, разве легче? Я ведь, Родя, беременная была...

- Постой! - кричал Раскольников. - Я тебе все объясню!

Но она только качала головой и манила его все дальше. Раскольников шел за ней, порываясь высказать все передуманное, - но вдруг она исчезла, оставив его прямо на рельсах конки... Когда он сел, конных трамваев еще не было, так что несчастный так и не успел понять, какая сила расплющила его».

Сергей Рожков:

«Родион Романович Раскольников, мужчина лет сорока пяти, сидел в парке близ Кремля и неотступно размышлял на тему, которая стала ему уже привычной в последние 20 лет. Кем же он был до несчастного случая на каторге, когда упал в яму с камнями и ударился головой? Этот удар напрочь отшиб Раскольникову память. Единственная, кого он помнил, - его жена Соня, ныне уже покойная. Он несколько раз пытался узнать у нее, за что попал на каторгу, но так и не дознался.

После заключения он начал жизнь с чистого листа. Они с Соней отправились в Москву, сняли убогую квартирку... Иногда Соня уходила из дома и приносила немного денег. Раскольников не пытался дознаться у нее, откуда они брались. Сам он устроился работать в полицию - у него оказался необычайный нюх на преступления. Он понимал психологию преступников, а вскоре получил юридическое образование. Следователь Раскольников процветал, и вскоре его жена смогла отказаться от постыдного заработка, о котором он по-прежнему не догадывался.

Однажды к Раскольникову зашел бойкий старичок с пронзительными глазками. Он отрекомендовался Порфирием Петровичем, следователем, переведенным из Петербурга в Москву для раскрытия странных преступлений, - таинственный убийца зарубил уже четырех старушек. Все четыре были ограблены, но взять у них было почти нечего. Раскольников ощутил странное родство со старичком, словно знал его заранее.

- Помогите, Родион Романович! - ласково сказал старичок. - Без вас никак-с.

- Чем же я могу помочь вам?

- Психологией, Родион Романович, ведь все одна только психология-с.

Раскольников согласился, хоть и почуял недоброе. Старик чего-то недоговаривал. Вместе они изучали все обстоятельства убийств, подробно осматривали улики, но никак не могли вычислить преступника. Порфирий трогательно заботился о Раскольникове, напоминал, чтобы он не курил и регулярно питался, а сам нехорошо присматривался к нему.

- Что-то вот и губка у вас дрожит-с, Родион Романович, - замечал он.

- Так ведь обидно, Порфирий Петрович! Никак мы его не поймаем!

- Так-то оно так-с...

Наконец Порфирий заметил, что неподалеку от квартиры Раскольникова живет старушонка, похожая на будущую жертву.

- Беспременно он ее убьет-с, - говорил он беспокойно. - Надобно бы засаду-с... Нынче полнолуние - самое маньяческое время-с...

Раскольников согласился. Он притаился в квартире одинокой старухи и стал ждать, сжимая топор, прихваченный на случай внезапной атаки маньяка. Но едва появилась в окне огненно-рыжая, огромная луна, - почувствовал, что им овладела необъяснимая и ужасная сила. В припадке дикой злобы кинулся он к старухе, занес над ней топор... Старуха обернулась и захихикала. В руке у нее был револьвер. Под платком Раскольников узнал съежившегося Порфирия Петровича.

- А вот оно и доказательство, - проговорил старичок. - Поймал я вас, Родион Романович, на месте-с.

- А... как же... а кто же тех... - бормотал Раскольников.

- Вы и убили, Родион Романович, и больше некому-с, - пояснил Порфирий. - Самого себя искали. Провалы в памяти-с. Нет, кто маньяк, того уж не исправишь... Вы ведь и тогда-с теорию только так, в оправдание придумали. Просто вам нравилось старушек того-с, в полнолуние... Нет, Родион Романович, раскаяние раскаянием, а маньяк маньяком. Черного кобеля не отмоешь добела!»

Алексей Кретов:

«...Ночь. Бывший студент, а ныне каторжанин Родион Раскольников лежал на нарах, сжимая в руках уже сильно потрепанное Евангелие. Он сжал книгу так, что пальцы его побелели, и подсчитывал, сколько же ему осталось быть в заключении? Казалось, прошла уже целая вечность, но - впереди было пять лет. В голове его заворочалась грешная мысль о самоубийстве. Тут же вспомнились Соня и мать: так поступить с ними он не мог.

В неволе Родион стал глубоко верующим человеком. Только молитва помогла ему отказаться от мыслей о том, чтобы оборвать все разом. Все чаще он мечтал посвятить себя служению Богу. На каторге он был уже своего рода священником без сана - такой человек был остро необходим в Сибири. К нему каждый день приходили исповедоваться, и многим после становилось легче.

Ночь длилась, и казалось, ей не будет конца. Внезапно в барак ворвался стражник.

- Раскольников! - крикнул он. - На выход, с вещами!

- С вещами? - переспросил Родион, не зная, к добру или к худу меняется его участь.

Стражник, не отвечая, небрежно побросал его немудрящие пожитки в одеяло, свернул его узлом и вытолкал Родиона из барака. Они шли к самому начальнику каторги - Родион видел его до этого всего один раз, только приехав в Сибирь.

- Папироску? - спросил генерал.

- Благодарю, не курю.

- Прошение вашей матушки на высочайшее имя рассмотрено, - сказал генерал. - Ходатайство Федора Михайловича возымело действие. Вы досрочно освобождены из-под стражи за примерное поведение...

Дальнейшего Раскольников не помнил. Голова отяжелела, все потонуло в тумане слез. Раскольников взял свое одеяло и, шатаясь, побрел за ворота - к жилищу Сони...

Через десять лет в домике близ церкви отец Родион доставал из чулана детские сани. Его супруга Софья одевала для прогулки Федора Родионовича, названного понятно в чью честь, и малолетнюю Арину Родионовну. Отец Родион был толст, румян и жизнерадостно улыбался. Лишь две вещи в домике напоминали о прошлом убийцы и блудницы: потрепанное Евангелие и то самое дырявое одеяло.

Должен же быть в русской литературе один роман с безусловно счастливым концом!»

А.Белковский мыслил иначе:
Родион Романыч на третий год как член СВП (каторга числилась "красной") стал получать регулярные газеты. В них он подолгу смаковал дела петрашевцев, нечаевцев и других приятелей по ЛГУ. Всяко выходило – сдаёт и вяжет их кто-то свой, и Родион догадывался - кто!

Освобождён был Родион досрочно - в честь второго воцарения давнего однокурсника, который на арестах так пошёл в гору, что дорос до двуглавого венца. «Удошник» , то есть не вполне ещё свободная тварь дрожащая, поселился Родион недалеко от зоны, в посёлке вольняшек. Как говорится, право на это имел.
Когда окончил детский срок в трёху севший много позже "вурдалак в лампасах" Порфирий П. , Родя сыскал его на выходе из лагпункта и привёл в посёлок. Впервые в жизни Раскольникову пофартило. Он бросил наконец изношенную как лохань и не выучившуюся варить чефирь Соньку, а привычного петушка Поппе (так кликали после пересылки ставшего манькой Порфирия Петровича) поселил на задний двор.
"Отлично скаламбурил с местопоселением Порфиши, смеялись всем "Современником", - телеграфировал ему в Ангарск на это известие Фёдор Михалыч.