Стыдное Чувство стыдного – чувство социальное. Точнее сказать, архаично-социальное. Стыдно, по существу – само личное, персональное: сумма отклонений от стандарта, невписываемость в принятые узнаваемые типажи, в коллективистском сознании означающая всегда только негодность, только слабость. В чувстве стыдного еще только брезжит чувство интимного – но, как будто, интимного-то оно, «от людей», и стыдится. Чувство интимного – интимно (глубоко личностно). Сама потребность различать стыдное и интимное сравнительно новая, возникшая с ростом личностного сознания. Интимное есть твое личное как твое сокровенное, «персонально святое»; это может быть и «слабость», но такая, из которой берешь силу жить. Чувство интимного, с его неведением общепринятостей, вырастает из чувства стыдного – и во многом ему противоположно. …Да, стыдно самого личного, – именно поэтому личная жизнь в «культуре стыда» (архаичном общинном укладе) идет предельно открыто: здесь выворачивают, как карманы, душу, показывая – все как у всех. Если ничего подсудного не делаешь («самогонки не варишь»), то нечего и стыдиться и таить. Все же личное до конца неустранимо, и архаичный человек прячет таковое от общего обозрения – как прячут «срам» (гениталии, «интимные части»). Личная жизнь не выставляется напоказ, даже тогда, когда ничем не отличается от всякой другой нормальной личной жизни; тут блюдется сам ее характер интимного. Развитый человек уважает личное как таковое, и потому бережет интимное, в том числе и от общего обозрения. Что до «интимных частей» (тела): вот нечто, слишком тесно связанное с интимными областями души, и потому тоже не выставляемое напоказ. А не потому, что – «срам». …С другой стороны, в том, что человеку удается-таки сделать невидимым, не может быть и стыдного, ведь стыдно – «от людей». Не пойманное – не воровство, а личное (ничье) дело. «Опозорить», «осрамить» – значит сделать всеобщим достоянием такое личное, «законное срамное». «Опошлить» – хуже чем опозорить или осрамить, – это значит сделать нечто, что ценно и даже свято в личном употреблении (интимное) – достоянием толпы. Вообще пошлость – это всякое чувство в своем стадном варианте; бесценность уникальности сообщается чувству его искренностью, интимностью. Любопытно, что даже стыд за естественные и неэстетичные отправления (то есть потребность скрывать их от чужих глаз) – прогрессирует, развивается со временем; стеснительность, как и брезгливость, дело исторически наживное. Когда-то, скажем, попросту «ходили до ветру», не имели специальных ретирад. Ведь в этом все одинаковы, ну, стало быть, и стыдиться особо нечего. Интимное и (некрасивая) физиология. Естественное, разумеется, не предосудительно и постольку не стыдно, но кое в чем «безобразно». Эта сторона естества, действительно, как бы унижает человека; мысль о высоком человеческом достоинстве как-то трудно с нею сосуществует. Потому не обременять других ее демонстрацией – некоторый, так сказать интимный, долг каждого. Физиологию пола грубое архаичное чувствование приравнивает, по «стыдности», к физиологии… естественных отправлений. Сам по себе «секс» – это «грязь», которой, правда, не избежишь, но тем паче следует прятать… Соприкосновения физиологии пола со святым интимным оно не видит. (К вопросу пола я, конечно, еще вернусь.) Перед чем чувство интимного-святого всегда становится в тупик, так это перед обыкновением перечислять половую и прочие естественные (в том числе мало эстетичные) потребности в одном ряду, через запятую… Хотя сделать половое «грязным» может только злоупотребление им, да еще – его опошление (вроде журнально- телевизионного «секса».) Вообще, «святое» архаичного человека – отнюдь не интимное, а, как и стыд, коллективное. Святым гордятся (гордость – другая сторона стыда). Хотя святое и табуировано, оно публично, а не лично; патриотизму идет барабан, религии – колокола. В нем индивид, как начало эгоистическое, не может быть судьей, – между Я и его богами – обязывающее Мы. «Святое» – значит интимное. Ощущать его бывает и счастьем, но гордость тут не при чем. Хотя нечто напоминающее, на поверхностный взгляд, гордость тут есть: о своем интимном не кричат, не «мечут бисер» (ставя людей, которые имеют право им не интересоваться, в положение «свиней»). Ибо индивид, и только он один, несет ответственность за свое святое. «Лезть в душу» – раздевать, обнаруживать чужой «срам». Кому это понравится?.. Да оно и небезвредно. «Жизнь – борьба» (видимо, «война всех со всеми»), и всякая информация имеет в ней, что называется, стратегическое значение. В душе у человека – умыслы, планы; кто туда «влезет», скорее всего, их расстроит; архаичный оборонный инстинкт не позволяет даже отвечать на вопрос «куда идешь» (ответ: «на кудыкину гору»)… «Лезть в душу» – лезть в алтарь чужого интимного. Это значит – то, что другому свято, разглядывать без соучастия, с простым любопытством, которое в таких случаях оскорбительно. К тому же, любопытство тут не обходится без некоторого коварства: оно ведь весьма похоже на интерес, который располагает, ему остается лишь симулировать душевную близость, – а близость – это святое, тут каждый открывает свой «алтарь» невольно… Стыд – не совесть. Многое бывает стыдно, что не зло; стыдятся и добра. И многое совестно, что считается не за стыд, а за удальство. Совесть глубоко интимна в человеке. И само чувство интимного можно назвать, кажется, совестливостью за свое личное. Честь – среди людей; честь – это стыд. Достоинство – лично, интимно. … В том Соловьев прав, что у стыда с полом – отношения особые. Итак, стыд и пол. – Понятно, что у человека социальное сдерживание- нормирование пола, обуздание пола стыдом, должно быть очень развито, – поскольку сама по себе физиология «животного человек» нормирует его половое поведение меньше, чем у других животных (грубо говоря: нет у него определенных периодов, когда спаривание возможно). Однако и на рефлекторном уровне прослеживается в особях, будто бы, некий инстинкт, предохраняющий от злоупотреблений (ранней половой жизни, излишеств, грубости…); этот инстинкт – стыдливость, целомудрие. Пол и интимное. – Очевидно, что, как и стыд, интимное имеет к полу отношение особое. То, что половое может быть интимным – составляет исключительную черту человека; конечно, трудно говорить об интимном у животных, но ведь и у «животного человек» пол слишком часто интимного не содержит… Интимное – область полной свободы, всегда равная, в духовно развитой личности, области предельной ответственности. Здесь «все позволено», потому что «любовь назидает» полнее, чем могла бы сдерживать и нормировать самая строгая половая мораль. Но и на рефлекторном уровне здесь заметны начатки чувства интимного, – это – стыдливость. Целомудрие – архаичная категория, выражающая отношение к полу, как к чему-то греховному, неизбывно- стыдному. «Целомудрие» – это, наверное, предчувствие того, что пол – область душевно интимного, где физиология не должна верховодить. Стыд, как чувствование социальное, строго нормирует внешнюю сторону дела и только ее, он «формалист». Вот почему для «народа» (в архаичной общинной культуре), как всегда отмечали в образованных классах, любые Венеры и Данаи на полотне или в мраморе – только «срамотища», «голые бабы». Как те «нюшки» (от «nu»), что нынешний человек массы смотрит по «видику». Интимное, как относящееся ко внутреннему, не знает норм. Не знает норм и искусство, ибо оно – именно – интимно; это проявление живой любви к миру, и обращено к каждому лично, к душе. А что без чувства бывает пошло и возмутительно, с любовью и по душам – бывает и свято. Вот чем «нагая» отличается от «голой»; вот почему в искусстве прекрасно то, что противно в «видеопродукции». …Как-то в одном из типичных для нашего ТВ репортажей просвещали публику насчет проституции в Японии. (Стране, где российский балет, как слишком «откровенный», вызвал скандал, а самое страшное для человека, по опросам – это оказаться смешным: то есть в явно выраженной «культуре стыда»). Так вот, одно из излюбленных японцами-потребителями «интимных услуг» развлечений – это, вытащив замусоленную жевательную резинку изо рта, приклеить ей к ягодице… Не сразу и поймешь, «в чем кайф»! А он в том, что душа «интима» здесь – разрешаемое себе непотребное, что и воспроизводит сие странное деяние. «Интим» – стыдоба; это совершить нечто гаденькое, что-то испачкать… Японский шпион («Штабс-капитан Рыбников», рассказ Куприна) был опознан проституткой по своему необычному почтению к интимному, даже проституированному; сказал ей – «Ты – женщина! Я люблю тебя!»… В старой экранизации «Пышки» Мопассана есть удачная сцена: долго домогавшийся этой патриотически настроенной проститутки немецкий офицер, узнав наконец о ее вынужденном согласии и готовясь к ее приходу, встает и оправляется, приводит форму в порядок. И становится вдруг зрителю – даже приятен! (Между прочим, это наблюдение принадлежит одной женщине.) Вот так. Вся ситуация – насквозь безобразная, и все-таки, хоть рефлекторно, интимное – вызывает уважение. Интимное Чувство интимного – интимно (глубоко личностно). Сама потребность различать стыдное и интимное сравнительно новая, возникшая с ростом личностного сознания. Интимное есть твое личное как твое сокровенное, «персонально святое»; это может быть и «слабость», но такая, из которой берешь силу жить. Чувство интимного, с его неведением общепринятостей, вырастает из чувства стыдного – и во многом ему противоположно. Личная жизнь не выставляется напоказ, даже тогда, когда ничем не отличается от всякой другой нормальной личной жизни; тут блюдется сам ее характер интимного. Развитый человек уважает личное как таковое, и потому бережет интимное, в том числе и от общего обозрения. Что до «интимных частей» (тела): вот нечто, слишком тесно связанное с интимными областями души, и потому тоже не выставляемое напоказ. А не потому, что – «срам». «Опошлить» – хуже чем опозорить или осрамить, – это значит сделать нечто, что ценно и даже свято в личном употреблении (интимное) – достоянием толпы. Вообще пошлость – это всякое чувство в своем стадном варианте; бесценность уникальности сообщается чувству его искренностью, интимностью. Интимное и (некрасивая) физиология. Естественное, разумеется, не предосудительно и постольку не стыдно, но кое в чем «безобразно». Эта сторона естества, действительно, как бы унижает человека; мысль о высоком человеческом достоинстве как-то трудно с нею сосуществует. Потому не обременять других ее демонстрацией – некоторый, так сказать интимный, долг каждого. Перед чем чувство интимного-святого всегда становится в тупик, так это перед обыкновением перечислять половую и прочие естественные (в том числе мало эстетичные) потребности в одном ряду, через запятую… Хотя сделать половое «грязным» может только злоупотребление им, да еще – его опошление (вроде журнально- телевизионного «секса».) «Святое» – значит интимное. Ощущать его бывает и счастьем, но гордость тут не при чем. Хотя нечто напоминающее, на поверхностный взгляд, гордость тут есть: о своем интимном не кричат, не «мечут бисер» (ставя людей, которые имеют право им не интересоваться, в положение «свиней»). Ибо индивид, и только он один, несет ответственность за свое святое. «Лезть в душу» – лезть в алтарь чужого интимного. Это значит – то, что другому свято, разглядывать без соучастия, с простым любопытством, которое в таких случаях оскорбительно. К тому же, любопытство тут не обходится без некоторого коварства: оно ведь весьма похоже на интерес, который располагает, ему остается лишь симулировать душевную близость, – а близость – это святое, тут каждый открывает свой «алтарь» невольно… Совесть глубоко интимна в человеке. И само чувство интимного можно назвать, кажется, совестливостью за свое личное. Достоинство – лично, интимно. Пол и интимное. – Очевидно, что, как и стыд, интимное имеет к полу отношение особое. То, что половое может быть интимным – составляет исключительную черту человека; конечно, трудно говорить об интимном у животных, но ведь и у «животного человек» пол слишком часто интимного не содержит… Интимное – область полной свободы, всегда равная, в духовно развитой личности, области предельной ответственности. Здесь «все позволено», потому что «любовь назидает» полнее, чем могла бы сдерживать и нормировать самая строгая половая мораль. Но и на рефлекторном уровне здесь заметны начатки чувства интимного, – это – стыдливость. «Целомудрие» – это, наверное, предчувствие того, что пол – область душевно интимного, где физиология не должна верховодить. Интимное, как относящееся ко внутреннему, не знает норм. Не знает норм и искусство, ибо оно – именно – интимно; это проявление живой любви к миру, и обращено к каждому лично, к душе. А что без чувства бывает пошло и возмутительно, с любовью и по душам – бывает и свято. Вот чем «нагая» отличается от «голой»; вот почему в искусстве прекрасно то, что противно в «видеопродукции». Японский шпион («Штабс-капитан Рыбников», рассказ Куприна) был опознан проституткой по своему необычному почтению к интимному, даже проституированному; сказал ей – «Ты – женщина! Я люблю тебя!»… В старой экранизации «Пышки» Мопассана есть удачная сцена: долго домогавшийся этой патриотически настроенной проститутки немецкий офицер, узнав наконец о ее вынужденном согласии и готовясь к ее приходу, встает и оправляется, приводит форму в порядок. И становится вдруг зрителю – даже приятен! (Между прочим, это наблюдение принадлежит одной женщине.) Вот так. Вся ситуация – насквозь безобразная, и все-таки, хоть рефлекторно, интимное – вызывает уважение.