В колонках играет - Joy Division- 24 Hours
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек -- это шар, а душа -- это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить -- говоришь -- вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

(с) Иосиф Бродский

По дороге мокрой голода, ступнями босыми иду - улыбаясь.
Улыбаясь солнцу ночному, чье кофе давно остыло в дырах керамических глазниц.
И семена лунные глотком сдувая, ощущаю тысячи ворсинок в пищеводе.
Спиралями и безумными танцами они заплетают из внутренностей венки для рыжеволосого мальчика.
Как одуванчики, цветет плесень на печени, жетлыми елочками и сухими елями.
Я чувствую нервным рецепторами, как она задыхается от желтого и пыльцеобразного.
У нее нет рук, чтобы стряхнуть пыльцу с глаз, а мои дотягиваются только до кожи.
Между нами давление и сантиметры жира...она просит и скулит, но я достаю только до кожи.
Организм, как сухое пастбище, для разных пастухов и мутированных инфузорий, туфелек.
И питаются они эпителием, может хитинизированным, может нервным, мои руки пахнут гнилью - мой личный показатель жизни.
И на стенках моих вен и артерий - плесень, кровь вкуса дома заброшенного.

Все относительно и бесповоротно.
Все хорошо, с августа ухожу в пираты.
Кому нужен кальмар - обращаться заранее!
-Всего доброго тебе.
-И тебе.

В колонках играет - This Mortal Coil - Velvet Belly
Потому что алкоголь делает из душевнобольного сироту вселенских масштабов.
Космических и бесконечно пустых в своем пространстве.
И у них нет ни дна, ни оболочки, ибо алкоголь делает из дна душевнобольного даже не пыль, и даже не память, а свободу, которая пророчит ему гниение изнутри и безмолвие.
До скончания пути своего, до скончания крови в гладкомышечных трубах организма.
До скончания добровольного...время зла - время людей.
Не возлагается на Сатану вся циничность и ненависть человечества, не надо тут.
Человек сам себе и господь Бог, и маэстро Сатана...и не всегда, и не каждый способен уравновесить чашечки своих весов с тем и этим.
Да и нужно ли?
Если что, то это просто скромная риторика.

Чудовище?
Да, загнанное отвратительным беспомощным желанием власти.
Дети - рабы тех, кто их породил.
Тех, кто когда-то тоже был рабом своим создателей, но кто так и не смог справится с жаждой мести за причиненное унижение и боль.
И клетка из схвативших тебя рук, и после тонны на километровую ауру, исходящую от твоего тела.
Потому что алкоголь делает из ауры душевнобольного сверхчувствительную нервную сеть, которая чувствует всю грязь и отвратительность людских рук и биения сердца.
И руки твои - насосы вампирские, энергетические.
Не прикасайся ни к кому, за них после возможно выберут разложение.
Не кремируй их раньше срока, ты ведь знаешь.
Чудовище?!
Да!!!
Бешеное и оскаленное, такое же отвратительное, но жаждущее.
Живущее на чужой территории, осторожное и верующее в...в возвращение домой.

И откуда под столом запасные вещи для быстрой эвакуации?
Откуда пачки спичек и сигареты, деньги на поезда и пищу, таблетки и бинты, если вдруг раны, откуда спирт и карты городов, глюкоза и подзарядные? Откуда?!
Амеба.

Сначала она высыпала свой бисерный смех в круглую жестяную баночку из-под кинопленки и выслала почтой DHL на деревню дедушке. Потом сгребла в охапку душистые разноцветные сны и подарила одному хорошему человеку прямо на улице. Затем пошла на вокзал, сняла ячейку в камере хранения и оставила в ней до лучших времен свое желание в хрустящем пакете, перевязанном ленточкой. Настроения, которых был полон шкаф, сложила в сундук, аккуратно пересыпав нафталином, и оставила себе только одно, самое серое, дорожное. Настал черед привычек: каждая из них была помещена в стеклянный флакон с притертой пробкой, флаконы выставлены в кофр, изнутри обитый бархатом, а кофр забыт в парикмахерской. Она съела свою улыбку за завтраком, посыпав корицей, между ложкой творога и сдобной булочкой. Нерожденные поцелуи раскрошила из окна голубям. Сохранила голос на Диск 3,5 (А:) и выбросила черный пластиковый квадрат со скошенным уголком, не церемонясь, в мусоропровод. Свое легкое яблочное дыхание выпустила в воздушный шар и долго-долго смотрела, как он тает в вечернем небе. Потом присела на дорожку, молча, сонно, равнодушно. Закрыла глаза, вспыхнула белым и исчезла.

Если у вас дома есть женщина, посмотрите, может, она не вся.

(с) Анна Ривелотэ

Господь одинок.

И он безумен.

Он существует в доме с серыми стенами.

И он прикован к инвалидному креслу.

Он убивает себя...

... или просто голоден.

Потрошит себя, истекает кровью, выплёвывает собственный желудок.

И рождается жизнь.

Потроха Господа произвели на свет Мать Землю.

У неё есть глаза, но она не видит.

Он мёртв, но член его ещё стоит, а сперма способна оплодотворить.

Акт мастурбации, и вот она – желанная жидкость.

Которую Мать Земля вотрёт... в себя.

И в мир придёт Сын Земли, Плоть на Костях.

Он – идиот. Разум его – искривлён.

За ним придут существа. И будут бить его, кусать его. Кастрируют его.

Бросят его.

И явится Мать за своим Ребёнком.

И повяжет его верёвкой и поведёт его в неизвестность, известную ей одной.

И встретят их существа.

И падёт Мать Земля их жертвой.

Её искромсают. Сделают бесполой, лишат плодородия.

Мучения будут долгими.

Такими же как Вселенная. И даже чуть больше.

А потом она умрёт. И он умрёт.

Скоты похоронят их – словно скот.

И явится миру жизнь, и явится миру свет.

С окончанием уже давно законченного, госпожа!
Again, наконец-таки глотнувшая, и в итоге захлебнувшееся собственным неконтролируемым цинизмом и энергетическим истощением.
Да, люди моей энергетической чаши часто страдают подобными патологиями как в физиологическом плане, так и в аморальном.
Проявления которых сказываются на всех.
То есть вообще на всех.
На существующих в общепринятом мире, несуществующих в общепринятом мире, существующих в собственном мире и почти существующих в почти собственном и общем мире.
Ну, тут все просто.
Ты, кстати, откуда?
Вот и правильно, не говори, ибо будешь разорван бешеной сумасбродной сворой разного рода нервных припадков и самовлюбленных комплексов. Да, и одень костюм из фольги и хорошо накрахмаленного брезента, в целях кратковременной безопасности, конечно же.
Кратковременной, потому что зубы их прокусывают плоть на столько глубоко, что кровь твоя поменяет цвет и, потеряв эритроцитовый рассудок, изменит свою траекторию и задачу.
На столько глубоко, что ты потеряешь свое последнее навсегда, совсем навсегда и больше не сумеешь властвовать над своей телесной вселенной.
Это ведь все, что есть у тебя?
И ты ведь хочешь быть властелином вселенной, клеточный паразит?
А мира?
Те, кто когда-то смотрел тебе в рот при разговоре, вновь не захотят увидеть в тебе все то же ничтожество и юродство, с которым ты внедрился рентгеновским лучом в их маленькую жизнь.
Такую маленькую и блестящую, что ты с готовностью передал весь мир ему на хранение.
О чем это я?
И с кем?

Пожалуй, это обыкновенная самокритика и ирония, сопровожденная самоанализом.
Самоанализ - это нудно.
Самоанализ не подпитывает мое паразитическое самолюбие.
Самоанализ - это онанизм.
Ну же, скажите кто-нибудь какая я сволочь и эгоистка, ну же!

Завтра вот экзамен.
За оранжевым окном снова апрель.
Зачастил ты, любезнейший, зачастил.
Шойя ничего не передавал? Нет? Даже солнечного меда? А липового? Что, вообще ничего?! Вот, сука..
Да нет-нет, ты не отвлекайся, мороси дальше, июньский апрель, рассыпай свои путешествия на крыши домов влажной пылью влаги, не отвлекайся больше, не выводи буквы греха аккуратно, не приписывай на мою грешную тряпку души еще один грех, - останавливать священный июньский апрель.
Что ты, что ты, так и есть. Тут, знаешь, многое изменилось. Очень многое. И не смотри так на меня. Куда бы ты не посмотрел теперь - не увидишь ее. Чай? В чайной баночке уже давно растет бамбук и папоротник. Но я все же еще помню ее обращение с кипятком и травами. Залетай, угощу. Помянем солнечную фею. Мне тоже жаль. Даже вся чернота внутри однотонным хором поддерживает мое сожаление. А это, знаешь ли, уже не смерть. Глубже смерти бывает наверное только свет. В ней осталась только смерть.
Закурим?
"...посидим, подумаем, посмеемся..." (с)

Руки пахнут домовой плесенью...люблю этот запах.
Он - признак моего гниения изнутри.
Почему я люблю признаки гниения изнутри?
А потому что это единственное чувство, которое своим локатором еще обнаруживает моя горячо любимая нервная система.
Обнаруживает и сразу же оповещает нас, сопровожденная радостными трелями.
...может поэтому у меня в ушах постоянно звенит аварийный колокольчик?

Мы с тобой будем жить тихо и соединенно, так тесно и свободно, что ни у кого не получится рассмотреть в нас нас же. Таких тесных и свободных, какими мы создали друг друга. И чтобы пережить старость нашей силы тяготения друг к другу, мы до хруста схватимся за руки и исчезнем, как женщина, уходившая по частям. Ведь нам с тобой больше ненужны люди, потому что мы такие тесные и соединенные, что для людей в нас просто нет места. Ты помнишь людей? Они прыгают козлоногими безумцами по костям своего прошлого? Да, а еще, некоторые носят ритуальные венки на пышных волосах. Впрочем, этой памяти очень много лет для того, чтобы до сих пор верить в неизменность человеческой эволюции. Но, мы ведь с тобой такие соединенные, что дышим в четыре легкого, как маленький ветер.
...ты всего лишь свет, а я всего лишь смерть.
И когда полюса сдвинуться во своих мест, сдвинется и наша необходимость в друг друге.
Не плачь виноградными гроздями, не плачь.
Не люблю я золото твоих слез.
А серебру ты безразлична.
И слава Джа.

"...и ровно через год он разойдется с Тасей. Он, который отлично ставил диагнозы белому движению, советской власти, тоталитарному обществу, подлой литературной и театральной "каше", кто легко вычислял "стукачей" и чуял фальшь запроданных женщин, кто под каждым видел на три метра вглубь, не смог, увы, не сумел оценить любовь девочки, преданной ему безмерно - преданной всей душой и всеми косточками тела"
(с) Вячеслав Недошивин "Мастер и Маргарита"

Усталость свинцом на дне любых сил...нет ни тех, ни других.
Пустота внутри любых глазниц.
И улицы как лабиринты темных змей...посмей ошибиться и ты двойной мертвец.
И вокруг все нарисованное неумело и небо закатилось от похмелья и черноты за озоновый брезент слоя.
Ненастоящие уродцы...одно пульсирующее Солнце заставляет поднимать слепые глаза и выливать накопившееся одиночество среди безразличных масс каплями собственного дождя в землю неба.

И поскорее бы утонуть в черных водах забвения, захлебнуться и уйти на каменистое дно, заснуть песком на вершине камня и дышать гранью смерти. Поскорее бы уйти ради спасения в голод и настоящее одиночество, в окончательное решение и в вагон поезда.
Безумно устала от лени и готового...ей бы немного вдохновения и малокровия.
Чтобы до слабости и насморка...тоски и памяти.
За что я люблю доведенные до нервного натяжения ссоры?
Так это за то, что они приводят к так давно желанной правде.
Хочешь узнать о себе правду - выведи человека из-за границ его терпения и все необходимое проявиться на граните слов и эмоций как выгравированные надписи под белым ритуальным порошком.

Будет ехать однажды к тебе и всматриваться в окно, в снег, в окружающих, в вещи напоминающие рассказы Камю и записывать нашептываение сквозняка из сосденей двери дрожащими, старыми руками, на которых фиолетовый лак и полосы и кляксы от красок...они рисовали тебя с ней, тогда, когда шел мокрый снег и твоя грудь поила ее замерший нос твоим запахом, а неморгающие глаза - действительностью. И слышать...тутух-тутух-тутух-тутух...считать несостыковки в рельсах, смеяться, опять считать, закрыть глаза, перечитать написанное и улыбнуться скорому.
Все понимаю.
Каждую крупицу каждой буквы.
Аппликация.

Драма, грязная и притворная драма в спектакле под ледяным веком луны...задыхались от слезоотделения, и теплоты тканей.
Разврат, похуистический разврат.
...искренне хочется верить в хаос.
Ни в коем случае не в людей...в хаос.

Прямо сейчас уехала бы к тебе...пусть даже последней электричкой, но уехала бы в надежде снова почувствовать.
Но в тот вечер надежда умерла в стонах под звук падающих волос.
Каждый вечер начинает свой день с вечного сияния и разрывающей тоски.
Новое знакомство не больше чем возможность вылить всю застоявшуюся цистерну c кислотой чувств.
Монтак в феврале..
"Просыпайся милый мальчик жизнь совсем не сон.." (с)

Не то, чтобы свойства тени в голове и инцидент со скопищем голубей убедили меня снова в своей прозрачности как телесной, так и словесной, просто я позволила себе сравнить это все с движением ног против едущего на меня поезда, который проезжает всякий раз тебя насквозь своей задачей "забирать". Мне не хватает только вагона в левой руке, чтобы зачерпывать людей и увозить их обратно.
Почему "забирать" практически всегда находиться в левой стороне?
И с какого времени я решила записывать имена и рассказы всех тех одноразовых знакомых, с которыми довелось однажды познакомиться?
Пусть вопросы останутся вопросами...с ними не так скучно как с ответами.

Хочется что-нибудь записать, но продолжительная тоска и расчленение мешают написать даже строчку.
...исцеляющую и что-то значащую.
...главное не молчать, главное не молчать, переворачивать язык...главное.
Пока ты говоришь, твоя душа будет дышать.
Ну вот, уже не так плохо...пару мелких выводов для себя не помешают никогда, пусть даже они каждый вечер проскакивают какими-то почтальонами и голубями...сбрасывая письма и предложения прямо в письменный стол.
...почти растаял снег, но внутри все больше и больше февраль...февраль в Монтаке...синий джин в фляжке, кафе, вырванные страницы в дневнике...не помню, что бы я это делала.
...что стоит эта жизнь без мечты.
...дождись нас.
Жаль конечно же, что есть такие вещи как блоги и дневники, жаль, что в толпе людей ты все равно одинок, до остроты и тошноты одинок.
Со временем конечно же приходит что-то вроде привычки к боли и скуке...но это далеко не конец.
...это первый слой нахлынувшей воды в твоем доме.
Убегай...убегай.
...она дала тебе ключи от своих дверей.
...скоро...на нашем мосту с пачкой синего Винстона в руках.

Перед тем, как на этом электронном листе появилась первая буква, многие действующие лица посбрасывали друг друга с мостов и высоток, оставив после себя только несколько черепов и записок.
Что-то вроде "Не беспокоить" или "Вышел покурить" было в их отсутствии, но это никак не отразилось на мысли, которую мне хотелось сегодня вырастить и развесить лианой по всем книжным полкам и головам.

Мы с ночью выпьем за твои весы вина
И на облаке отправим экипаж с пригоршней света.
Держи в ладони крепко то, что принесла она,
Та девушка, чей образ из зеркал и лета.

Я так мало писала о нем...о том, кто принес обман и брата в мои ботинки и суставы.
Но кто я такой, чтобы описывать такие образы и эшелоны, битком набитые разнообразным горючим и взрывоопасным.
Ни один день и ни одна ночь не проходит без воспоминаний о тебе...и о той волшебной мягкости твоих кашемировых лап с запахом Double Whiskey...шеи, волос...глаза...тогда в их был смысл...сейчас стыдливый страх и бездна.
...тебе нужна сталь и сила слов, которую ты теряешь с каждым днем все больше...и я каждый час ищу её.
Ты просыпаешься в 6:30 и собираешь сумку...сбрасываешь сон, как кожу, завариваешь чай и уходишь...уже не тем, кем был вчера.
Новый день наждачкой стирает твои устоявшиеся образы, оставляя только раздражение и неудовлетворенность новой шкуры.
...зуд, боль, малокровие и страх - твои привычные спутники и собеседники.
Я ложусь рано спать, чтобы успеть написать тебе пару строк, при этом стараясь не быть хвостом и паяцем.
Ты болен и одержим, и впервые боишься и просишь, смотря из зеркальной корки заживших ран...бусинами кофейных глаз.
...выливай свой страх в мои ладони, отдай...я хочу разделить это бремя с тобой...тебе не все равно, ты просто устал.
Не очередное ли оправдание и повод, для того чтобы еще остаться и желать?

"У меня были наполеоновские планы - вручную преобразовать желток с сахаром в белую пену.
Шла сороковая минута отчаянного размахивания чайной ложкой. Треснула чашка.
Масса, не покраснев, не побелела..."

И дыхание…редкое.

Дело в том, что сегодня утром я проснулся совершенно раздавленным и разбитым.
Совершенно голым, посредине людной и любопытной площади, без рук и чувств, в стыдливых припадках пытаясь прикрыть свое отвратительное тело остатками ног и груди от выставленных на меня пальцев и усмешек.
"Я был горд больше чем надо
И был слабее чем обстоятельства
Я сам вручал себе любые награды
Не выполняя данные мною обязательства
Я бросал людей себе под ноги
И сам не раз в грязь попадал
Был даже тем кто совершает подвиги
Для одних герой для других падаль
Простите меня если сможете
Мне за мои дела достанется
Когда на груди крестом руки сложите
Для этого времени не останется
Ты говоришь лучше чем я
Но ты не прожил бы свою жизнь снова
А я бы прожил потому что одна она у меня
Все это моё последнее слово"

Утро, сухие пряди черных волос касаются носа, засвеченный светом из оранжевых штор Джим, не последняя кружка чая, изоляция, выключенный телефон...безграничный стыд и открытый взгляд на себя изнутри.

Вечер, все тот же стыд, игнорирование подсознания и неспособность заставить рисунок смотреть тебе в глаза.
Какая же ты падла, Михаэль, не для себя же рисую.
...ну, как пожелаешь.
Вместо глаз будешь ходить с белыми пятнами...бугагашеньки!

Поскорее бы растаял снег и показалась жизнь.
Любая...сухая или мягкая, не важно.
...потом упасть и загребать ластами, целовать радостью, весь вечер, напиваясь воздухом.
И чтобы дома редко, чтобы цвета ярче...и в дороге вечно...мысли...быстротечно.
В гости к вечеру, открытки млечному, чай в мелких, мята в вечном.
Корица перхотью с лета и мы в разноцветных штанах...как небо...и плачем мы как влага, счастьем, с деревьев смолой весенней.
...и танцуем...танцуем.

"...снова новый начинается день, снова утро прожектором бьет из окна, и молчит телефон - отключен.
...снова солнца на небе нет, снова бой - каждый сам за себя, и мне кажется солнце не больше, чем сон.
На экране окна - сказка со несчастливым концом, странная сказка...и стучит пулеметом дождь и по улицам осень идет, и стена из кирпичей и облаков крепка. А деревья заболели чумой, заболели еще весной, вниз летят ладони-листья, махавшие нам свысока..." (с)

"Ночные цветы.
Только ночью цветут" (с)