Рой свалился нам на голову как какой-то непонятный атрибут. Как вещь. Я не смогла тогда прочитать его значение. Он был в каком-то странном зомбированном состоянии, может быть под наркотой. Он сказал, что он Рой, что он из Австралии, и что он пойдёт с нами. Это вызвало бешеное раздражение у г-на К., а бешеное раздражение г-на К. на пустом месте вызвало уже у меня неподдельный интерес. К нам миллион раз привязывались какие-то типы, проводили с нами время, и каждый раз это их желание находило у г-на К. полное понимание. Рой был лет сорока, довольно симпатичный, довольно блёклый, и мне в какой-то момент показалось, мне и теперь так кажется, что он был не вполне живой. Кто-то вдул в него временную жизнь под какие-то задачи, а сам бы он предпочёл лежать спокойно в ящике, где он и лежал до этого совершенно всем довольный и уверенный в себе, если бы кто-нибудь его об этом спросил. В общем Рой, возможно, тяготился своей миссией. Г-н К. тяготился Роем, что можно было интерпретировать - если бы я тогда хоть что-нибудь вообще понимала - как тот факт, что этот чувак был какой-то посылкой мне лично. Что-то в нём содержалось важное. Какая-то ценная информация. 

Рой выпил стакан и сразу свалился. Г-н К. испытал большое облегчение и стал немедленно меня куда-то тянуть от него. Он преграждал мне дорогу и неистовствовал, кричал, что нам срочно надо куда-то выдвигаться. Я конечно бываю хаотична и бестолкова, но не настолько. Куда нам следует настолько срочно выдвигаться в два часа ночи? - вежливо спросила я. Г-н К. развёл руками и стал куда-то указывать в направлении северо-северо-восток, нарисовал очень большое убеждение на лице и видно было, что он сам не верит своей паршивой актёрской игре. 

Я оглянулась. Рой стоял вертикально и удерживался в этом положении какой-то явно внешней силой, потому что все связки и суставы были расслаблены, все гайки раскручены, вуду скоро будет бессильна, и сейчас он уже должен будет упасть лбом об дорогу и больше никогда не встать.  Я метнулась к нему и подставила плечо. Мы с ним вместе осели, как два мешка с мукой. Я выбралась из-под него и облокотила спиной о стену дома. Г-н К. стал кричать как женщина во время родов. Он орал, что не понимает, какое мне вообще дело до этого бродяги, что меня с ним связывает, что неужели я не вижу, что это полное ничтожество и он не заслуживает того, чтобы плюнуть в его сторону. Вокруг горели огни, извергалась музыка, болталось много народу, ночной пешеходный район пульсировал и переливался разными красками, окрашивая беснующегося г-на К. то одним, то другим цветом. Когда его тронуло зелёным, я села на дорогу рядом с неживым Роем и сказала, что любой может перебрать. И я это делала неоднократно. И он же сам, г-н К, доставлял меня домой, ни разу не пикнув, не оскорбив, и что это вполне зрелая и цивилизованная манера в любой дыре мира - доставить пьяного домой. И если бы он, г-н К, обожрался сейчас и не смог явить миру своего неотразимого великолепия, а сидел бы здесь столь же жалок, что и Рой, - я бы и его тоже не бросила. 

Г-н К. переменился вдруг, резко прекратил наигранную свою истерику и сделал вполне рациональное замечание: мы всё равно не знаем, где он живёт. Он же отрубился до того, как мы успели у него спросить, в каком отеле он остановился. Мне пришлось подумать и выкатить встречное рациональное замечание: тогда у нас не остаётся другого выбора, как сидеть рядом с ним до тех пор, пока он не придёт в себя - по крайней мере мы можем время от времени слушать пульс. Г-н К. взревел, стал рвать на себе волосы, снял куртку, бросил её на дорогу, затопал ногами, потом кинулся к Рою и, схватив его под мышки, поволок к уличному кафе-стану, которое было тёмным и пустым: деревянные лавки, деревянные навесы, а днём здесь располагаются такие штуки, типа полевых плит, внутри которых варится и шкварится какая-то снедь, пахнущая морепродуктами и чесноком. Г-н К. долго пристраивал Роя в усидчивое положение, чтобы он мог опираться спиной на столб навеса. Всё это время он стонал и повизгивал, журчал какими-то колдовскими звуками и мантрами, и видно было, что на этот раз он действительно не играет, а правда зол, дошёл практически до пика эмоции и находится на грани какого-то прямого действия. Что и подтвердилось непосредственно через несколько секунд. Пристроив Роя, убедившись, что тот умрёт не по его вине, пощупав по моей просьбе пульс, он подобрал свою куртку и попёр на меня как гусеничный совковый бульдозер. Тут у меня мог быть только один аргумент: если бы я решилась двинуть его в челюсть. Но поскольку времени на раздумья не было совсем, я, проще сказать, не успела подготовиться, я была подчищена совком данного бульдозера и выведена далеко за те пределы, откуда можно было бы вернуться. То есть ко мне была применена грубая физическая сила, что само по себе говорит уже о многом. 

Я много раз потом вспоминала Роя. Воображение рисовало мне, как он ждёт меня в этой бессознательной позе сидящего мёртвого человека до рассвета, а с рассветом начинает распадаться на куски тумана, лишаясь временной материальности, которая держала его всю ту ночь в слабом тонусе буквально на честном слове, совершая насилие над его мёртвой волей. Что он хотел сказать мне?