Ветер уже битый час шныряет по комнате. Кощей ежится и только плотнее кутается в мантию. Он сидит на подоконнике и смотрит, как вдалеке на башне один за другим гаснут фонари.
Тета никогда не закрывал окно. Всегда смеялся: привычка. Чем блуждать поздней ночью по коридорам, рискуя нарваться на сторожевой пост, куда проще попасть в комнату сразу с улицы. На правила и комендантский час ему было плевать.
Кощею кажется, что ему в нос бьет запах йода, которым Тета смазывал ободранные ладони после особо неудачных вылазок.
Кощей захлопывает окно с громким стуком.

Листок бумаги со стола издевательски медленно планирует на пол.
Планирует.
Слетает.
Падает вниз.
Кощей может поклясться, что первым делом, произнося в уме эти слова, он думает о звездах.

Ежегодный звездопад застал их у подножия крепости. Тета лежал и бездумно грыз травинку, а у Кощея побаливало затекшее запястье – уже не час и не два он сидел, не меняя позы, и опираясь рукой о землю.
- Скоро уже?
- Ты спрашивал об этом три минуты назад. Три минуты и сорок шесть секунд назад, если быть точным, – педантично уточнил Кощей.
Тета перевернулся на живот и уткнулся лицом в траву.
- Разбудишь потом. Скучно.
Кощей щелкнул его по уху. Бессмысленное телодвижение, сделанное скорее машинально, чем осознанно, было его попыткой заполнить пустоту – когда нечего сказать, когда слишком лень что-то говорить. И в последнее время Кощея сводила с ума эта мелочь: вот так просто пошевелишь рукой, а потом еще целый день задаешься вопросом – «Зачем ты это сделал?» Иногда казалось, что проще было вовсе не двигаться.
Проще было не пытаться делать Тете подарков. Тот и без этого нашел бы, чему порадоваться. Но Кощея цепляло за живое то, что эта рыжая бестолочь открывала перед ним целый мир – а он ничего нового Тете так и не смог показать, хоть и был ничем не хуже.
«Покажи ему звездопад. Сам-то он наверняка не обратит на него внимания», в шутку посоветовала однажды Ушас.
Небо уже раскалывалось на части, вспоротое молниями метеоритов. Но Тета этого не видел. Тета действительно спал.
Кощей подумал, что, если бы одна из падающих звезд сейчас спикировала прямо на него, он бы ничуть не огорчился.

Ушас заходила днем. Бесцеремонно сама сделала себе чаю, уселась на стол, выжидательно уставилась на него своими кошачьими глазищами. Кощей молча забрал у нее чашку, выдал взамен другую. Ушас расхохоталась и подмигнула ему.
- Тете уже все равно, пьет ли кто-то из его чашки или нет. Тем более мне-то можно.
Кощей ненавидел эти намеки на то, что ей Тета почему-то позволял больше, чем остальным. Хотелось крикнуть: нельзя! Нельзя пить из его чашки. Нельзя сидеть на его рабочем столе. Нельзя смеяться над Кощеем. Тета бы так и ответил ей, наверняка. А Кощей чувствовал себя беспомощным.
- Истеричка, - все так же сквозь смех пробормотала она, глядя на то, как судорожно его пальцы сжимают ручку чайника. Щелчок пальцами – и чайник разлетается вдребезги.
Заварной чайник, в который всегда вмещалось ровно две чашки чая. Только две – для него и для Теты.
Не больше.

Его не было уже несколько дней. Слухи ходили разные, и Кощей понемногу начинал озадачиваться: где же Тету носит? Если бы с другом что-то случилось, он бы это почувствовал, факт. Но тревожные колокола молчали. Только вот барабанная дробь в виске как будто приближалась откуда-то издалека.
Тету раздражала привычка друга выбивать ритм. Он сбрасывал руку Кощея со стола, как только слышал этот звук. В плохом настроении он ставил его перед собой и заставлял вытягивать руки по швам, а потом обессилено вздыхал, когда замечал пальцы, мерно постукивающие по бедру. В хорошем – брал руки Кощея в свои, подносил их к груди, и удерживал так до тех пор, пока Кощей не начинал краснеть. Попробуй не покраснеть, когда лучший друг замер напротив, улыбается, смотрит тебе прямо в глаза – и ты видишь в его глазах свое отражение… Кощей считал эти моменты интимными. Даже слишком.
Тета не признавал слова «слишком».

Тета, Тета, Тета, Тета…
Кощею становилось тошно от того, что лучшее воспоминание в его жизни завязано на одном-единственном существе во вселенной. Он вовсе не доверял своей памяти, и это его пугало.

- Ты должен научиться видеть меня, – говорит Тета, завязывая Кощею глаза.
- Пока что ты еще слепой, – говорит Тета, и берет его лицо в свои ладони.
- Мы же с тобой собираемся покорять миры. Что будет, если однажды что-то случится, и ты не сможешь узнать меня в лицо? – спрашивает Тета, и этот вопрос странно озадачивает Кощея: как можно не узнать лучшего друга?
От него пахнет зелеными яблоками. У него жесткие, непослушные волосы, и Кощей на ощупь приглаживает его вихры, прежде чем коснуться подушечками пальцев висков.
- Ты готов?
Кощей кивает, и через секунду проваливается в глубокую яму. Вокруг него – звезды. Справа мерцает северное сияние, вдалеке виднеется зарево то ли заката, то ли рассвета, не поймешь, и все кружится, кружится, танцует в замедленном вихре, вспыхивая яркими салютами, распускаясь сотнями бутонов…
Тета смеется.
- Что ты видишь? Я, например, сейчас нахожусь в коридоре. Знаешь, как если поставить два зеркала друг напротив друга. У тебя тут скучно.
Кощей не сразу находится с ответом, а когда соображает, как же описать все то, что видит – выпадает в реальный мир, который почему-то кажется блеклым. Тета часто устраивал ему сеансы телепатии. Но никогда не показывал такого.
- Вот теперь ты меня узнаешь где угодно. Это мой подарок тебе к Дню Рождения. Гарантия того, что нас впереди ждет много интересного.
В голосе Теты слышится детская радость.
Мир Кощея уже разделен на «до» и «после».

«Самое темное время – перед рассветом».
Он понимает, что читает эту строчку уже в десятый раз, думая вовсе не о книге. Он ловит себя на мысли, что ему душно.
Кощей вздыхает и настежь распахивает окно. Прохлада несмело пробирается внутрь, но его это ощущение легкого озноба даже радует. Такое привычное ощущение. Ведь то, что Теты пока нет рядом, совсем не повод что-то менять?
Кощей улыбается, глядя, как с верхушек холмов начинает сползать тьма.
Скоро наступит рассвет.
Скоро он вернется.