Теперь ты стала девочкой, похожей на мертвые листья:
такой же хрупкой,
способной рассыпаться от единственного прикосновения;
девочкой, сквозь которую можно увидеть ее скелет -
птичьи кости и тонкие ивовые ветви;
девочкой, сквозь которую можно увидеть свет,
если еще хоть кто-то умеет видеть.
Ты считаешь, что это болезнь,
ты разводишь в теплой воде пакетик колдрекса,
хочешь, чтобы мама принесла куриный бульон, как раньше.
Ты ненавидишь его,
ты говоришь: «сам дьявол придумал куриный бульон, чтобы кормить меня им в аду»,
но сейчас ты хочешь, чтобы мама его принесла,
чтобы все стало прежним:
влажное одеяло и сухие руки, накрывающие им твои ключицы,
запах лекарств и старых вещей из комода бабушки,
теплый чай и кружок лимона, срезанный неровно, но щедро.
Ты считаешь, что это болезнь,
ты закрываешь глаза руками
и видишь сквозь них стену и картину мариниста,
видишь себя изнутри,
словно цветы сквозь стекло, закопанные ребенком в саду.
Ты не помнишь, кто сложил в тебя столько цветов
и зачем оставил их под кожей.
Ты считаешь, что это болезнь,
но это всего лишь жажда, присущая всем мертвым листьям,
всем девочкам, сквозь которых видно окна, новостройки и старые альбомы.
И потом ты понимаешь,
ты садишься на пол и долго плачешь,
находя фотографию матери или вспоминая запах бульона,
повторяя шепотом в старую фотографию:
слушай, слушай, пожалуйста, слушай меня сейчас,
мне все больше и больше нужны люди,
которые знали меня, когда я была маленькой.

Аль Квотион