Это печально, на самом деле. Было время, я ведь только и делал, что заполнял Омут воспоминаниями.

А сейчас... ведь и есть темы, есть мысли. Но всё это хочется оставить у себя. Чтобы это было только моим, а не плавало в каком-то котелке. В конце концов, это у Дамблдора память плохая, а не у меня.

Из последнего, что может узнать широкая общественность:

В моей жизни всё, вроде бы, наладилось. Той бури в стакане больше нет, так же как и нет рядом лишних людей.

Мне дали второе дыхание и смысл к существованию. За это я, наверное, буду вечно благодарен этому человеку.

опять же магловской работы

Весьма милые

Omnis mundi creatura
quasi liber et pictura
nobis est, et speculum.
Nostrae vitae, nostrae mortis,
nostri status, nostrae sortis
fidele signaculum.

Nostrum statum pingit rosa,
nostri status decens glosa,
nostrae vitae lectio.
Quae dum primo floret,
defloratus flos effloret
vespertino senio.

Ergo spirans flos exspirat
in pallorem dum delirat,
oriendo moriens.
Simul vetus et novella,
simul senex et puella
rosa marcet oriens.

Sic aetatis ver humanae
juventutis primo mane
reflorescit paululum.
Mane tamen hoc excludit
vitae vesper, dum concludit
vitale crepusculum.
Cujus decor dum perorat
ejus decus mox deflorat
aetas in qua defluit.

Fit flos fenum, gemma lutum,
homo cinis, dum tributum
homo morti tribuit.
Cujus vita cujus esse,
Poena, labor et necesse
vitam morte claudere.

Sic mors vitam, risum luctus,
umbra diem, portum fluctus,
mane claudit vespere.
In nos primum dat insultum
poena mortis gerens vultum,
labor mortis histrio.

Nos proponit in laborem,
nos assumit in dolorem;
mortis est conclusio.
Ergo clausum sub hac lege,
statum tuum, homo, lege,
tuum esse respice.

Quid fuisti nasciturus;
quid sis praesens, quid futurus,
diligenter inspice.

Luge poenam, culpam plange,
motus fraena, factum frange,
pone supercilia.

Mentis rector et auriga
mentem rege, fluxus riga,
ne fluant in devia.

Alanus de Insulis (с)

Вот уж не думал что встречу свою прекрасную даму...но...Мерлин мой,она подобна богиням.

Mein ist das Wort und das Wort ist das Wissen.
Das Wissen ist Macht und Macht ist entrissenes Recht...

___

Я - это Слово, а Слово есть знание,
Знание - сила, а сила есть право на все...

Первая.
Геллерт терпеть не мог пауков. Какой-нибудь паучок, едва оказавшись неподалеку и будучи замеченным, тут же изгонялся на другую сторону комнаты. Обычно движения палочки, сопровождавшие заклинание, были весьма странными, будто Геллерт слишком торопился выполнить заклинание, не заботясь о технике.
Альбус, в конце концов, сжалился над ним и создал особые охранные чары, чтобы пауки держались подальше от дома Геллертовой тети и дома самого Дамблдора. А также обеспечивал их "разгон", когда друзья были на улице.


Вторая.
Геллерт притворялся, что рисует хуже, чем на самом деле. Делая заметки, он заполнял их поля набросками: иногда это был просто знак Даров Смерти, иногда сами Дары, а иногда, но это было позднее, Альбус. Несмотря на детальную проработку рисунков, Геллерт всегда умудрялся записывать каждое слово из их разговоров.
После смерти Арианы Альбус сжег все оставшиеся у него заметки Геллерта, предварительно оторвав и сохранив рисунки.


Третья.
Геллерт ненавидел шоколад. В первый раз, когда Альбус предложил ему плитку, Геллерт поведал ему о своей неприязни к шоколаду, но все же попробовал маленький кусочек. Выражение его лица после пробы в полной мере отразило его ощущения, но одновременно было таким забавным, что Альбус не удержался от смеха. Никогда еще он так сильно не смеялся, даже до смерти матери. Геллерт просто швырнул в него оставшийся шоколад и перетянул документы, которые они изучали, на свою половину стола.
Больше Альбус не ел шоколад этим летом.


Четвертая.
Геллерт забирался на крышу дома Батильды Бэгшот каждую ночь, просто чтобы посмотреть на звезды. Именно так они и познакомились: Альбус высунулся в окно проверить, что там стукнулось о стену: маленькая сова или громадное насекомое, а потом случайно глянул наверх и увидел светловолосого юношу на крыше соседнего дома.
Уже став друзьями, Альбус присоединялся к нему на крыше всякий раз, когда был не прочь побыть на воздухе в такой поздний час.


Пятая.
У Геллерта была великолепная память. Он всегда дразнил Альбуса из-за его забывчивости, а у того никак не получалось отплатить той же монетой. Все, что Геллерт слышал или видел, моментально отпечатывалось в его памяти навеки. Иногда Альбус его за это ненавидел, но в большинстве случаев это было довольно полезно.
Альбус всегда знал, что ему рано или поздно понадобится Омут Памяти.


Шестая.
Геллерт никогда не носил черное, если не было необходимости. Не только потому, что это было "слишком жарко", скорее "слишком мрачно". Альбус понимал его, хотя и относился немного с иронией. Геллерт всегда выставлял напоказ не свою Темную сущность, а наоборот - очаровательную, харизматическую сторону. Черный цвет был, несомненно, слишком Темным для него.
Поэтому потом было легче сражаться с Волдемортом. Но с тех пор Альбус старался оценивать трезвым взглядом золотоволосых мужчин в пурпурных мантиях.


Седьмая.
Геллерт легко находил общий язык с животными, куда лучше, чем с большинством людей. Заблудшие зверушки со всей Годриковой Лощины и окрестностей обожали его. Вплоть до того, что когда они занимались на свежем воздухе, всегда какой-нибудь кот сворачивался у Геллерта на коленях, либо чья-то собака крутилась у его ног.
Альбуса радовал тот факт, что Геллерт и Фоукс никогда не встречались. Иначе это было был лишним напоминаем о том, кого – нет, что – он потерял.


Восьмая.
Геллерту требовался какой-нибудь фоновый шум, чтобы сосредоточиться. Либо собственное мурлыканье, либо фальшивый свист Батильды этажом ниже, либо Аберфорт, читающий вслух Ариане в соседней комнате, либо просто шум с улицы – что-то должно было быть, иначе от Геллерта толку не было.
Альбус со временем приспособился к шуму, но в первую неделю, или даже больше, для человека, привыкшего заниматься в полной тишине, это было невыносимо.


Девятая.
Геллерт любил Шекспира. Он считал Ромео и Джульетту "законченными идиотами – он бы, по крайней мере, подождал немного перед тем, как принимать яд, просто на всякий случай", но он любил "Сон в летнюю ночь" и "Юлия Цезаря". Альбус считал, что первая пьеса нравилась Геллерту из-за Робина Гудфэллоу, а вторая из-за того, что там свергли тирана.
Последние слова, которые Геллерт, прямо перед его заточением в Нурменгард, сказал Альбусу, были из "Сна в летнюю ночь", акт первый, сцена первая, строка 136: "The course of true love never did run smooth.


Десятая.
Геллерт всегда таскал лимонные дольки в карманах. Альбус до встречи с Геллертом их никогда не пробовал, но после, казалось, не переставал их любить. С одной стороны, леденцы напоминали ему о лете, любви, созерцании звезд на крыше. А с другой стороны, они напоминали о смерти Арианы, боли и потерях.
Однако он так и не смог бросить эту привычку.