Все очень хорошо

Читать далее...

Не придуманная история Лизы-Хоббита


Она появилась на свет случайно. Эркюль – отец Лизы не смог устоять перед чарами одной особы из племени пещерных Мандроголов. Спустя время, на свет точнее на тьму вылезла Лизка. Ее мать – пещерная женщина поначалу приготовилась топить дочь, но по просьбе вождя Мандроголов - Аммония, девчонке сохранили жизнь. Правда, ненадолго. Через два месяца ее должны были колесовать и съесть на юбилее одного из Мандроголов. И тут в судьбу Лизы вмешался случай. Выгуливая, обреченную на смерть девчонку, мать угодила в лапы енотовидной куницы. Куница обладала огромными зубами – вилами, которые перекусили мать пополам, оторвав заодно и отвисшую, изрядно потрепанную грудь Мандроголихи.
Лизка не успела и пискнуть, как енотовидная куница поволокла ее к себе в нору. Нора представляла собой помещение, небольшое, но и не маленькое, в нем было несколько ответвлений в виде комнат, в одной из которых происходило чаепитие. Куница представила Лизу родственникам, и та осталась жить с ними вплоть до разорения норы.
Лизавета не росла ни по дням, ни по часам, лишь ела, да испражнялась не по возрасту. Когда ей исполнилось пять, куничьему народу надоело кормить незваную гостью бесплатно, и, взяв в одну руку тряпку, а в другое ведро, Лиза принялась зарабатывать свой хлеб честным трудом. Так закончилась спокойная жизнь, она убирала за всеми еду, перерабатывала фекалии, ублажала старых, а иногда и молодых, терпела унижения и оскорбления, но в итоге получала таки свою еду. Так прошли долгих восемь лет, Лиза возмужала, правда ростом особо не прибавила, окрепла, ей хотелось на свободу, туда, где светит солнце, которого она отродясь не видела, но енотовидные куницы не под каким предлогом не выпускали ее из своей норы. И вот в один, как выяснится позже пасмурный день, на куничью нору напали пахоеды, они рвали все подряд, Лиза чудом уцелела, ее приняли за мешок с отбросами (фекалиями), и просто пнули в угол. Уничтожив всех енотовидных куниц, пахоеды убрались из норы, тем самым, разорив ее. Лизка вылезла из логова, моросил дождь, она упала на мокрую землю и принялась кататься по ней. Радость переполняла, она свободна, она свободна, больше никаких унижений и издевательств. Но как обычно бывает, радость быстро кончилась, и пришло уныние. Куда ей идти, чем питаться? И не найдя ответа Лиза – хоббит двинулась в путь, по темному лесу, в дождь, навстречу своей судьбе. Так прошло три дня, Лизка приноровилась к лесной жизни, питалась бычьей ягодой, пила дождевую воду, а уж сходить по нужде могла где угодно, хоть стоя вали. Под вечер она неожиданно наткнулась на берлогу пакостника, прием был не из теплых. Набросившись на Лизу и откусив часть живой ткани, пакостник потащил беднягу в свое логово. Там было жутко, по всему периметру горели факела, в середине стоял алтарь…
Пакостник относился к числу самых свирепых и жутких тварей, он питался трупами, падалью, не отказывал себе в консервах, горячо любил молодое мясо, которое пролежало максимум сутки и конечно особое удовольствие пакостнику доставляла разделка туши или человеченки самостоятельно. Лиза об этом ничего не знала, она даже и не думала, что ее могут съесть живьем. Тварь уложила пленницу около алтаря, руки Лизы были обтянуты ветошью, удрать не представлялось возможным. Пакостник приготавливался к ритуалу, расставлял вокруг жертвы факела, распылял по берлоге магические ароматы, шептал обычные для такого процесса слова. Лизе оставалось жить на этом свете все меньше и меньше, она пыталась хоть что-то сказать, но рот был плотно забит тряпицей. Когда все было готово, глаза пакостника медленно опустились на предстоящую жертву и не долго думая, принялись внимательно рассматривать будущую пищу, после секундного затишья по его лицу пробежала легкая улыбка, сегодня он будет сыт как никогда. Лиза не могла шевельнуться, ее, словно прибило к полу, лишь из под нее что-то тихо и буднично выплескивалось на поверхность, это не осталось не замеченным. Как ты смеешь гадить в моем жилище, я отрублю тебе сначала руки и ноги, потом уши и нос, и в кульминации буду вгрызаться тебе в живот зубами и рвать его, если ты не прекратишь мочиться в моем присутствии зарычал грозный пакостник! Но Лиза не слушала его, жидкость продолжала сочиться из под нее. Ты умрешь в адских муках девочка, лучше хорошенько помолись, если ты умеешь, это делать, я начинаю. В левой лапе сверкнуло что-то острое, и не успев разобраться что это, Лиза была пригвождена к полу, кричать было бессмысленно, тряпица плотно закупорила рот, а пакостник продолжал пытку, над головой бедняги пронесся топор, его целью была правая нога, Лиза конвульсивно дернулась, нижняя часть ноги отделилась от верхней, следующий удар приняло на себя колено левой ноги, острие топора застряло в кости, но расторопный пакостник поддел своей лапой ногу и вытащил лезвие из колена. Что за ноги у тебя, даже топор не берет, сейчас обухом попробую раздробить кость и повторю попытку, ты не волнуйся, нога должна быть отделена. Лиза находилась без сознания, когда зверотварь пакостник заканчивал отрубать конечности, ни ног, ни рук не имелось в конструкции бедняги, лишь кровавые обрубки, да раздробленные кости высовывались наружу из полуживого тела. Хватит прикидываться мертвой, очнись и прими смерть, как должное, не заставляй меня идти на крайние меры и приводить тебя в сознание при помощи магии. И Лиза очнулась, ее буркалы были наполнены темной кровью, изо рта медленно сочилась неизвестная субстанция, ороговевшая кожа набухала и лопалась, все казалось ей конченым, и все было бы конченым, если б не одно но! В Лизе проснулся зверь, оторванные конечности возвращались на свои места чудным образом, пакостник застыл в жутком оцепенении. Вернувшаяся к жизни, уже не Лиза, а настоящая машина смерти, начала свою мстительную кару. Потерявший от ужаса способность передвигаться, Пакостник ощутил у себя в груди острую боль – это Лиза впилась своими зубами, а точнее клыками в плоть мерзкого чудовища, каковым она не без основания считала Пакостника. И зло настолько переполнило сознание хоббита, что мерзавец был проеден насквозь, желудок и все внутренности в эту минуту свисали из медленно падающего, но еще живого тела зверотвари, его мучения быстро кончились, после того как одержимая отделила голову от остального тела. А когда мрак рассеялся, бедная Лиза увидела воочию всю подноготную. Её переполнял страх, она не понимала, что с ней случилось, как она могла сотворить такое, кем была ее сущность в те роковые мгновения? Вокруг валялись разорванные на мелкие лоскуты останки пакостника, голова и часть шеи в одном углу, остальные части по всему логову жуткого зверя. Скорее нужно убираться из этого места, нужно забыть об этом навсегда, вычеркнуть из своей памяти весь пережитый ужас и начать жить по-новому, повинуясь всеобщим законам мироздания – думала Лиза, так, по крайней мере, будет легче. И действительно, покинув убежище лесного чудища – людоеда, Лиза понемногу начала забываться, и привыкать к своей новой жизни. Дни летели, а Лиза все не могла найти себе пристанища, спать в лесу становилось холодно, да и питаться уже было нечем, приближалась зима. Сколько я смогу так протянуть – думала бедняжка, несколько дней, не больше, а что дальше? Смерть? Лучше удавлюсь, нет, утоплюсь, вскрою себе вены, пробью живот веткой, съем себя. И все бы так кончилось, не повстречай она в лесу своего отца, старого Эркюля – хоббита. Он, как оказалось позже, искал в лесу легкой наживы, хотел позабавиться с какой-нибудь падшей особой и каково было его разочарования, когда вместо удовольствия он встретил дочь. Узнал он ее сразу, так как на лбу у Лизы стояло клеймо рода, рыло дикой пакши. Дочь, ты чего учудила, ты откель тут, тебя ж утопили вроде, али я попутал по старости лет, говори папке, не молчи, требовал Эркюль! Да, отец меня хотели убить, и не один раз, я чудом уцелела, и больше не хочу быть пешкой в чужих руках, не хочу унижаться перед другими, я обрела свободу и не отдам ее ни кому, только вместе с жизнью! Ну, дочь, ты загнула, быть свободной в наше время не возможно, пойдем со мной, я пристрою тебя к старому выволочу на службу, будешь ему рыть и готовить ротозеев, а он платить едой и ночлегом. Ты согласна?
Конечно, отец, я обоими руками и ногой - за! Веди меня к нему папо. Конечно доча, но прежде мне нужно отведать свежего ротозея и немного позабавиться с какой-нибудь падшей женщиной или животным. Я отлучусь на мгновение и вернусь.
Прошло четыре дня. Бедная Лиза не находила себе места, где там папка -думала она, может его убили, может съели или вывернули на изнанку, а вдруг его просто втоптали в землю гончие парнасы, не хочу думать об этом. А отец гулял напропалую, утолив голод ротозеем и забыв о дочери, старый Эркюль менял одну падшую женщину на другую, одно мертвое животное на живое и так далее. И только на третью ночь Эркюль вдруг вспомнил о своей крале и бросив падшего пахоеда шагом устремился к дочери. Лиза лежала одна на склоне оврага и тихонько посапывала, отцу сразу пришла мысль, но тут же ушла, это же его дочь, как он может думать о таком. Подойдя ближе к спящей, Эркюль не замедлил ждать и потревожил сон костяным вервием своей трости. Лиза очнулась, слезы радости, и боль от удара тростью смешались воедино. Ты вернулся? Я думала, ты меня бросил, хотела уже броситься с оврага, но сон овладел мною, и я осталась жива. Зачем же так дочка? Я просто забыл о тебе, и все. А ты сразу на отца плохое думать, не стоит, не стоит. Лучше собирайся, мы отправляемся! Сборы были недолгими, Лиза собрала свой скарб, и вместе с отцом двинулась в путь, навстречу старому выволочу и новой жизни.
Выволочень обитал в сухом месте, в глубине леса, он не любил сырость и сыр, особенно Пармезан, также не особо приветствовал сулугуни, но его всегда манила вяленая треска, при виде её у старого аристократа начинались
легкие подергивания глаз и замирания левого сердечника. Прием был теплым, дочь с отцом накормили вареными сладостями и высекли мочеными ветвями ольшаника. На утро папа Лизы исчез, по слухам он ушел с дикой дамой средних лет, в северном направлении. Для дочери настали трудовые будни!
Дни сменялись неделями, недели месяцами, осень зимою, а зима весной, так незаметно прошел год. Лиза окрепла, возмужала, не смыкая глаз, занималась домашними хлопотами, убирала за Выволочнем ночные вазы, мыла их, готовила рыбу для старого эстета. Ежедневно терпела порку ольшаником, а всю зиму грела покои старча, и всегда ждала отца, надеялась, что он ввернется за ней и заберет в свой родной дом в глухой чаще, но отец уже был мертвым, о чем конечно не знала Лиза. А умер он так:
Дикая дама, с которой ушел Эркюль оказалась дочерью известного негодяя - Минанхмата, властелина всех диких дам и ночных фей. Как только он узнал, что какой то бродяга спит с его дочерью, тут же выслал на уничтожение Эркюля своих верных помощников, братьев людоедов Валаама и Иова. Они отыскали отца Лизы очень быстро, он всё еще ухлестывал за дочерью Минанхмата и не собирался прощаться с нею. И в один хмурый день, когда солнце даже не показывалось из-за туч, в лачугу, где проводили свой досуг Эркюль и гулящая женщина, она же дочь негодяя, постучали, и хочу заметить, очень настойчиво. Дверь отварила Жануария, так она звала себя в кругу друзей и приближенных к ней лиц, хотя настоящее её имя никто не знал. С порога на нее глядели четыре огромных глаза, причем три из них принадлежали Иову, а один Валааму.

Без лишних слов, отпихнув локтем Жануарию, два брата проникли в опочивальню, где еще недавно вкушал запретный плод Эркюль, отец Лизы хоббит. Старик лежал на кушетке, в одной рубахе, без портков и другой снеди, Иов не долго думая отсек выступающую часть Эркюля своим двуручным фламбергом, но тот даже не дернулся, как оказалось он уже был мертв, ибо дочь негодяя Жануария удавила его ночью своими собственными руками в пылу страсти. Валаам с досады перекусил горло Иову, и затем нанес себе смертельный удар в область сердца. Так закончилась эта печальная история, но Лиза, даже не догадывалась об этой доли отца и продолжала трудиться на старого Выволочня.
Прошло много времени, прежде чем Лиза узнала, что отца нет на белом свете, когда эта новость дошла до ее сознания, в ней все перевернулось, заиграла кровь в венах, глаза наполнились недоброй окраской, пришло то состояние, в котором она расправилась с пакостником. Ей хотелось убивать, и убивать немедленно, первым под руку попалась близкая служанка Выволочня - София, ее не стало за считанные секунды, легким движением руки шея Сони была надломлена в трех местах. Дальше наступила очередь верного слуги хозяина Миграна, он мучился дольше, Лиза не понимала что делала, ей хотелось мстить за отца и убивать без разбору, так вот Мигран удостоился мук, да таких, что не в сказке сказать, ни пером описать. Но подробно об этом я не буду рассказывать, достаточно истории с пакостником. После казни Миграна, настал черед самого Выволочня, с ним долго возиться не пришлось, оторвав руки и ноги, Лиза просто съела его голову и сплюнула ухом! Очистив пристанище от живых, и убрав трупы, молодая убийца решила обосноваться в этом здании. Тут было все и ночлег и пища, и даже уют. В одиночестве Лизавета продержалась недолго, наступала зима и гончие парнасы стали частыми гостями новой Лизиной жизни и ее крова.
Парнасы отличались изрядной злобой, а гончие парнасы еще и способностью делать из дерьма конфету, ну это не относится к нашему повествованию, хоть и весьма занятное явление. После всех передряг, Лиза, наконец, обрела свое счастье, ей нравилось общество парнасов, в особенности гончих, с одним из них, имя ему было Панас, у нее даже завязался роман, они проводили вместе дни и ночи, резвились, занимались совокупностью тел, и многим другим, о чем я не могу рассказывать…
Но как обычно бывало с Лизой, несчастье не заставило себя ждать. Возвращаясь с очередного сейшена с изрядно помятым и потрепанным Панасом молодая пара была атакована нелицеприятным существом, имя которому – тварь! Тварь, легко ранив Лизу в темя, начала свое лакомство с Парнаса Панаса, насытившись и извергнув из себя эссенцию, тварь медленно ушла в свой отстойник.
Лиза оклемалась спустя четверо суток, над ней уже успели поработать внедролазы, и скорее всего она забеременела от них, а это означало многое, позор, изгнание, хотя изгонять ее было не откуда, или же утопить родившееся чудовище, а лучше покончить с собой. Последнее Лиза моментально отбросила, столько пройти испытаний и покончить с собой, ну уж нет, твердила она, я буду сильной, еще посмотрим, кто кого!
Через 3 месяца Лиза снесла яйцо, оно было бурым в черную крапинку, после 2 недель сидки, из яйца
появилась головогрудь, затем брюшко и в самом конце щупальца, молодая мать тут же назвала это изваяние своим сыном и нарекла его светлым именем Эркюль, в честь покойного отца. Сын быстро вырос, щупальца окрепла, Лиза не успевала кормить молодого Эркюля, он питался в основном желудочным соком и тушками пахоедов, вечерами же просил мамкину грудь. Минуло несколько лет и Эркюль решил бросить мать и уйти из дома на поиски счастья и легкой наживы, но пройдя несколько саженей, был убит с плеча, отцом Лизы Хоббит, Эркюлем старшим, которого оживили после гибели лесные ребята. Лиза не знала, что ей делать радоваться или радоваться сильно, ибо о гибели сына она мечтала последние лет 5, а тут такой праздник, причем вдвойне. Отец же, как оказалось, принял молодого, но ныне покойного Эркюля за своего старого врага Леодара Ровного, и не долго думая покончил с ним. Какого было его изумление, когда он узнал всю правду от дочери и только возгордился собой, что избавил Лизоньку от такого нерадивого сына, причем ужасно пахнущего и безобразного, как сама смерть.
После возвращения отца, жизнь, наконец-то стала налаживаться. Вдвоем они построили баню, посадили капусту, топинамбур, частично редьку, Эркюль настоял на сельдереи, но просьба была отклонена. По утрам в лесном озере ловили речного подъязка, а вечерами парились и травили байки. Так продолжалось долгих 8 лет, пока отец не впал в спячку. Но даже без него, дочь чувствовала себя прекрасно, и лишь ночами ее глодало одно потаённое чувство, с которым она справлялась на твердую четверку с минусом, но об этом вам расскажут в других книгах.
С годами Лиза превратилась в старуху, начала браниться, пить, употреблять зелья и колдовать. Старая Лиза
Благодаря колдовству отец пошел на поправку и на 4 день встал на ноги, чему был несказанно рад. Он чувствовал себя на 32 года с небольшим, хотя ему только стукнуло 73. Теперь ему казалось, что дочь - это его покойная мать Тереза, которую съел, но не переварил болотный Труфожер Эдик. И надо такому случиться, что именно Эдик вторично напал на логово Лизы и отца Эркюля. Это случилось поздним утром, когда Лиза и отец искали похитителя их ланча и случайно наткнулись на обезображенное возрастом лицо Труфожера, он сидел неподалеку от их пристанища и уплетал вареного Эжрала. Лиза взвизгнула, отец поддал, сил на то чтобы убежать не было, но был страх, и он придал скорости. Болотная бестия отбросила Эжрала и устремилась в погоню, но шустрая пожилая семейка во время укрылась в своем убежище, Эдику оставалось только напасть на хату и разорвать в клочья всё и вся! Что он и сделал, но не учел мастерства Лизы в кун-фу, которому она научилась от своего единственного возлюбленного Парнаса Панаса. И завязался бой, Труфожер нападал, Лиза и Эркюль отбивались, как могли, к ночи все устали и сделали чайную паузу, Труфожер угощался баранками, дочь с папой кушали Тульские пряники и мило беседовали о расширении НАТО на Восток, затем бой продолжился с новой силой. После 2 часового столкновения, было принято верное решение идти спать, Труфожера разместили в гостиной, в гамаке, и если верить Эркюлю, Лиза была в ту ночь с ним. Наутро, после череды пощечин и оскорбительных слов все померились и трижды поцеловались в сахарные уста. Теперь они жили втроем, Труфожер добывал дичь, Эркюль обустраивал жилье, а Лиза хозяйничала, убиралась, пекла пироги с ящером, иногда уходила на несколько дней в лес и всегда возвращалась довольной.
Вечером отец кашлял. Утром умер Труфожер. Лизы не было дома, а когда она вернулась, Эркюль сочинил басню о том, что Эдик уехал к другу семьи Рональду в Чикаку и больше не вернется. Лиза поверила, а что ей было делать, ведь отец никогда не лгал, а если и лгал то очень красиво. Внезапно на Лизавету стали находить непонятные припадки, она то - упиралась голенью в Эркюля, то неожиданно кричала или плевалась, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже, приступы усиливались, и отцу ничего не оставалась как вызывать лекаря. Молодой фельдшер искренне ответил, что дни Лизы сочтены и ей лучше всего отправиться в пешее путешествие и тихо умереть по дороге, Эркюль молча дал понять, что согласен. Под предлогом пройтись по лесу, Лизу усадили в роскошные сани и повезли на Восток, через несколько часов пути, легким движением длани, дочь Эркюля была вышвырнута с повозки. Последние слова, которые услышала страдалица, были «ахахаха, помирай дура».
Вот так, без крошки хлеба и капли влаги она осталась наедине со стихией. Опираясь на древо, Лиза медленно пошла вглубь леса, как и всегда ее выручала бычья ягода, она вспоминала молодость, свою схватку с Пакостником, енотовидных куниц, старого доброго Парнаса Панаса, и сама не заметила, как набрела, на чью-то хижину. Старая ветхая перекошенная изба смотрела на Лизу своей дверью, будто прося ее зайти внутрь, пораскинув мозгами и не найдя в них ничего существенного, старушка заглянула в дом. Все убранство было на полу, какие-то старые ведра, ушата, уйма тряпок вперемешку с едким запахом, человеческие или животные останки, находиться здесь было противно, но наша героиня осталась, причем сразу улеглась спать на брутальную койку. Сколько бы проспала Лиза, неизвестно, так как ровно в 7-46 по Московскому времени, ее сон потревожил Грустноног, он неприхотливо отведал ее плоти, чем привел в сознание рассудок дамы. Голодные глаза Грустнонога жадно глядели на Лизины изгибы рук, ему хотелось гадать, гадать по руке и гадать немедленно. Томным голосом неизвестный промолвил какие то грустные слова и Лизавета протянула руку, чтение заняло несколько десятков минут, засим был вынесен вердикт! Ты больна и скоро умрешь, я лишь могу облегчить твои муки и сделать из тебя еды, но есть один шанс остаться на этом белом свете, мне лишь нужен твой глаз. Бедняжка передернулась, она не могла в это поверить, хотя приступы, которые не заканчивались, очень пугали ее, но смерть, как казалось, была еще далеко. А смерть была рядом, Грустноног ничуть не преувеличил. И Лизавете ничего не оставалось, как согласится, лучше лишиться глаза, чем устроить кровавую бойню и потерять всё. Я
согласна, но прежде дай мне один день, чтобы подготовить себя. Нет, сейчас же или будет поздно – с грустью произнес неизвестный. Лиза обмякла, руки не подчинялись, слова не складывались, наступил коллапс и обморок. Хозяин хижины не стал ждать и принялся за неприятное дело, спустя пару минут все было готово. Прибывая в обмороке, Лиза ничего не чувствовала, но ей казалось, что она падает в глубокую яму у которой нет дна. А когда ее единственное око открылось, появилась четкость, новые краски, свежее дыхание, желание покататься верхом на Рылогрызе, по - хамить старшим и чуть-чуть поесть зефира. Когда Лиза вышла из халупы, то увидела в водном отражении свое лицо, все было в порядке, оба глаза на месте, но правый как-то странно мерцал, от него шла энергия, неизвестная и недобрая, рядом никого не было, целитель исчез, не оставив даже письма или верительной грамоты. Лизе ничего не оставалось как отправиться в странствия. Она побывала во многих местах (Северный Углич, Заволжье, Стерлитамак) переплыла несколько рек брасом, одну кролем, узнала, что такое осень. С помощью глаза она узнавала погоду на сутки вперед, предсказывала оползни, опровергала цунами, ее ценили и носили на руках, однажды, в остальных случаях били и гнали прочь. В конце концов, судьба привела ее в родные края, к старому, но живому Эркюлю, который завидев дочь, упал навзничь и судорожно молил простить его и не корить. Лиза не держала зла на отца, лишь немного потрепала его за грудки, и Эркюль был прощен. Правда долго задерживаться тут она не могла, энергия глаза тянула вглубь леса, в то место где она повстречала Грустнонога и, рассказав отцу свою историю, откланялась и пошла прочь.
Ей было уже 66 лет, а благодаря глазу старость не чувствовалась, лишь иногда покалывал бок, но это не беда, после дня пути, хижина Грустнонога открылась Лизиному взору. Там было все по-прежнему, тряпки, ведра, ветошь, но только на этот раз, Грустноног сам встречал Лизу в дверях.
О, ты явилась на мой зов, входи же и послушай меня внимательно. Я умираю, и хочу открыть напоследок тайну твоего глаза, сей глаз зовется глазом Момолога, он дает возможность жить вечно, ты умрешь, если только потеряешь голову или разобьешь глаз, так что береги его и помни меня, да и еще, его действие возможно только в этом месте. С этими слова грустные глаза Грустнонога закрылись, он приказал долго жить.
Лизавета думала всплакнуть, да не стала, ей было весело, ведь теперь она бессмертна, на радостях она стала убивать зверей, напала на ежа-бургомистра, разорвала несколько бродячих кротов и, удушив жабу, удовлетворенно прошла в опочивальню. Первое время она была счастлива, но потом наступили муки, не с кем было поговорить, забывались многие слова и буквы, на языке вертелась одна брань. Очень хотелось к родному и горячо любимому отцу. Лиза мечтала подбежать к нему и крепко обнять, потрепать за его седые локоны, послушать любимых шуток и выдумок, печь с ним блины, вместе удить, но все это было невозможно, ибо глаз не пускал ее за границы дозволенного. Слезы катились по ее щекам, зачем она согласилась, на этот чёртов момологов глаз, лучше бы дожила свое вместе с папой и умерла счастливой. Так она мучилась каждый день, вплоть до своей нелепой гибели, но об этом читайте в книге «Сказание о Великом». А я лишь добавлю, что Эркюль успел увидеть дочь перед самой смертью и с почестями похоронил ее на Новодевичьем кладбище.

Сентябрь 2008 - Июль 2010
Издание Детгиз 2010

Часть 1 Начало
В эпоху застоя, в обычной семье
Родился кротяра, потомок мсье
Ходил он во фраке цилиндр носил
Отца уважал, мать сильно любил
И всё б хорошо, но советская власть
Кормильца семьи призвала воевать
Окопы, землянки, у немцев в плену -
Такого не выдержать даже в аду.

Но годы прошли, отвоёвана Русь
Москва, Украина, Казань, Беларусь,
И гложет крота непомерная грусть
Ведь Батю в живые уже не вернуть.
Безмолвно стучало под сердцем крота
Убью, ненавижу, отдайте отца!
Хотя бы частицу померкшей души
Он был христианин, держитесь мужи!!!

Однажды под вечер, раздался звонок,
Какой - то мужчина, представился Крот.
Недолго стоял незнакомец в дверях
Нож в горло и темя – его первый шаг,
И все завертелось вокруг, завелось
Крот пролил на землю багровую кровь
Взял денег и сала, немного конфет,
Такой был жестокий Кротовый ответ!

На этом не кончилась месть за отца
Путь долгий нелегкий в судьбе у крота!

Часть 2 Зона


Он убивал и грабил,
насиловал и драл
Срал на закон и на порядок –
за это и в тюрьму попал
А там ему пришлось не сладко
Два дня гостил на нарах он
На третьи сутки оклемался
и побежал оттуда вон

На вышке крот 3-х вертухаев
Загрыз и бросил умирать
Затем прорыл себе канаву
Чтоб стрекача на волю дать,
Там ждет его старушка Мать -
Бедняги некогда поспать
Ни ест она 3 дня, ни пьет
Надеется, что сын придет
А сын по тундре от собак
Бежал, аж весь мочой пропах
Затем залез на товорняк
Который в Сызрань вез табак

В тепле кротяра отдышался
И самокрутку засмолив
Над машинистом надругался
Всю морду в кашу превратив

Часть 3 Храм

На воле крот бухал три года
Пытаясь, совесть утопить в вине
Покаялся и, вспомнив Бога,
Повеситься решил он на сосне
Веревку привязал к огромной ветке
Петлю на шее туго затянул
Перекрестился, закурил и, вспомнив предков
Закрыв глаза, со стула он шагнул
Задергался в агонии предсмертной
Но перед гибелью успел он увидать
Святой отец с крестом и со стамеской
Бежит его спасти и с ветки снять


Очухался в монашеской он келье
Вокруг него столпилися отцы,
Которые молились за спасенье
Его греховной и неправедной души

Покаялся крот, причастился
И принял он духовный сан
В дьячки остригся, покрестился
И проповедовать стал сам
При храме 10 лет служил
И по утрам псолмы учил
Всех уважал, всех возлюбил
Обет церковный строго бдил.

Но в светлый день, Христову пасху
В погонах с табельным в руках
Вошел, перепугав всю паству
Ищейка мент с раненьем в пах.

Конец пишется

Родился я в сарае под городом Уфа
И вместо слова мама, промолвил я – уха
Любил я очень кушать, не кашу не плотву
А нашу дорогую, советскую уху!

Припев

Ушица, ушица, ты так вкусна, ты так прекрасна ушица
А на губах моих ушица, ушица!
А на устах моих Уха
Ушица, ушица, мне без тебя уже не спится ушица
И если б ты была бы бабой – ушица,
я б вышел за тебя уха.

А помню, малолеткой, я шарил по садам
Потом попал я в клетку к проклятым мусорам
Три года под Тамбовом баланду с сечкой ел
И за ухи тарелку я шел на беспредел!

Припев

Ушица, ушица, ты так вкусна, ты так прекрасна ушица
А на губах моих ушица, ушица!
А на устах моих Уха
Ушица, ушица, мне без тебя уже не спится ушица
И если б ты была бы бабой – ушица,
я б вышел за тебя уха.

И вот теперь на воле мне скоро сорок пять,
А как увижу рыбу, так тянет танцевать
И сколько жить еще мне лет 10, иль 50
Уха всегда со мною, ухою поминать!

Припев

Ушица, ушица, ты так вкусна, ты так прекрасна ушица
А на губах моих ушица, ушица!
А на устах моих Уха
Ушица, ушица, мне без тебя уже не спится ушица
И если б ты была бы бабой – ушица,
я б вышел за тебя уха.

«Слава тем, кто ведет за собой миллионы
трудящихся с наибольшим рвением, в
первых рядах армии труда».
В.И. Ленин.




Когда солнце двигалось к закату, а луна только, только появлялась на горизонте, Ларюхин умиротворенно взирал на свою былую беспечность с высоты птичьего полета, находясь в своём нерушимом замке расположенного в живописном месте, на берегу широко раскинувшейся этим летом Бе. Его взор можно было охарактеризовать как попытку глубинного самоанализа, как абсорбцию разума, как диаграмму равновесия, но на миг наши очи обратились не к Ларюхину, а к его хаотично движущейся субстанции. Она, то мерцала белым, то возрождалась из пепла, и было в ней что-то звериное, что-то Львиное.
Но давайте на время оставим этот эпизод, так как в другом конце земной сферы происходит такое, что всё стоящее рядом готово превратиться в ничто.

* * * * *
На другом берегу Бе (в самом её устье) мерно распивая Эль, лежал и тлел на солнце одинокий старик. Его глазницы походили на угли, уши, на грабли, устремленные концом на восток, сам же конец смотрел на запад. Одежда незнакомца представляла собой весьма потрепанный вид, да что там потрепанный на нем были сплошные лохмотья. Имя же старика гордо было выколото на правом запястье - «Боря». Боря в переводе с Ширманского означало кольцевидный червь, либо огненный подбородок, в основном всех кто носил такое имя, называли червивый подбородок.
Он никуда не торопился, он просто спал, ему было все равно на весь мир и разило от Бори так, что даже небо сплевывало каплями дождя на близлежащие окрестности.


Старик медленно поднялся, но долго стоять он не мог, ибо состояние в котором находился Борис, было ужасным. Был он чертовски пьян! Зеленого змия старик употреблял много, очень много, хмель заполнял его душу и тело, за долгие годы своей жизни Бориса не раз вытаскивали с того света (то он пьяный пытался надругаться над скотиной, то скотина пыталась надругаться над пьяным Борисом). В тот же миг над еле стоящим на земле Борей пролетела птица: Боже, что это - вскрикнул он, но птица лишь выпустила гуано в ответ и, пролетев над самым носом старика, чуть не выцарапав ему глаза, умчалась вдаль. Боря не мог оторваться от чар птичьих, её клюв, как бычий цепень засел в сердце старика, он уже не мог ни о чем думать, не о еде, не о питье и даже не о потерянной ноге с правым яичком, которые ему оторвали Карькитяне за распитие спиртного во время Кваш поста. Он был полностью во власти Кулика, ибо так звалась та неведомая птица из семейства Рябовых. Старик поднялся, поднялся и у старика, так как по-другому сказать было нельзя, такого накала давно не чувствовал Боря, ему лезла в голову чепуха, он видел себя на Кулике, под Куликом, между Куликом и Куликом. Да – стонал он, корчась от экстаза, то и дело, вонзая в мокрую береговую гальку свой раскаленный до предела, старческий, морщинистый фаллос. И все кончилось бы хорошо, не почувствуй в эту минуту энергию исходящую от Бориса, а точнее энергию исходящую от недостающего яичка Бори, сам Некрофильченков.
Некрофильченков был рядовым упырем-вурдалаком, он, как и его братья Зоофильченков и Педофильченков искали себе жертв из числа полусгнивших стариков, животных и младенцев. На Бориса выбор пал не случайно: во первых он был далеко не молод, во вторых ноги и как уже было сказано правого яичка не имелось в наличии, и наконец его беспомощный вид внушал Некрофильченкову уверенность, что убить и поглотить старче будет проще простого. И Некрофил не заставил себя долго ждать, через некоторое время он был в шаге от старика, однако
старый почуял опасность, и на пороге полного экстаза в ту же секунду нанес свой ошеломляющий удар фаллосом, взявшись за его эфес. Борис натужно втопил головку в длань Некрофила, а другую руку опустил в пасть негодяя и вырвал коренной зуб (как выяснилось позже это был зуб мудрости). Некрофил взвыл, Борис атаковал вторично, на этот раз хладнокровно без тени сомнения, войдя в трепещущее лоно врага, разорвав в итоге и лоно и врага на два равновеликих треугольника (лоскута). Всё стихло, лишь перхамин в кармане Бориса предательски потрескивал. Старый упал, силы уходили из него, слишком дорого он заплатил за бой с нечистью, он чувствовал, что смерть пришла и к нему, еще мгновение, и он окажется в другом (может более лучшем) мире. Угасая, старик твердил и твердил одно слово … Кулик, Кулик, Кулик…



Кулик летела, как могла, а могла она как. Беда чувствовалась, перед глазами и клювом вырисовывался образ старика, казалось еще немного и она не успеет, но гуано так и тянуло птицу к земле. Сядь, извергни из себя всё, - твердило второе я, но нет, надо спешить, я не могу поступить с ним, - внушала себе Кулик, и она успела.
Тело, точнее чурка как говорилось на языке птиц, лежало неподвижно, левой ноги не было и в помине, вместо неё торчала грубая дубина, заостренная на конце, по мокрой бороде стекала слюна (черная как бычья ягода), глазницы впали, язык выпал, из ушей выползали черви – перевезенцы, чурка казалась мертвой. Кулик почувствовала слабое, еле уловимое дыхание жизни внутри Бориса, надо было действовать, но как? Рядом с чуркой лежали изуродованные до неприличия лохмотья Некрофильченкова, и что-то подсказывало, надо обыскать, надо обыскать – это поможет. Птица опустила лапы в разлагавшуюся плоть, на ощупь, перебирая кости и мясо, обходя кишечник и пищевод, Кулик наткнулась на что-то круглое формы яйца. Что это? Возможно, оно поможет, но как? Надо подумать, вылетела из ороговевшего клюва, надо подумать. Взяв оную находку и повертев, птица поняла, откуда и куда следует приложить сию вещицу. Жадно разорвав клювом портки и бурые трусы старика (слегка надкусив фаллос) легким движение лапы не без помощи оперения Кулик установила талисман на свое законное место, именно талисман, а не яичко как думала раньше, его история уходит далеко за грани этого мира, где не властны ни время, ни Боги.
Боря, находившийся на пороге смерти, почувствовал огромный прилив сил в свое размякшее тело, силы наполняли его так, что хотелось рвать и метать. Он вскочил на ноги, забыв и о ноге, и о возрасте, и о потрепанном челе. Вскочил и в миг обомлел, перед ним восседала сама Кулик, та о которой он так мечтал и желал. Боря млел, его мужские черты таяли, перед птичьими очами. Ему хотелось сказать хоть слово, но губы шептали свое - Кулик, Кулик, Кулик… Чурка, ты можешь двигаться, спросила она? Тогда иди ко мне…..
Утро застало их вместе, прижавшись, друг к другу птица и человек лежали на белом песке, неизвестная жидкость обволакивала и губы и глаза. Чурка проснулся первым, стерев с лица вязкое белое вещество и высморкавшись, понял, что мешкать нельзя, талисман манит его в чащу, он ощущает силу, накопившуюся в нем, надо действовать. Кулик проснулась от неожиданности, ей показалось, что сзади кто-то пристроился, так и есть – это был Борис. Нам нужно о многом поговорить молвили уста Чурки, а наконечник его стрелы входил и входил в широченное лоно собеседницы. Да, да Боря, твердила птица, я хочу тебе рассказать о твоем талисмане, ты, ты, наверное, и сам догадался, что это не простое яичко. Твой талисман является одним из четырех ключей к Полешанской твердыне, в которой заключен и томится не первую тысячу лет – Лев.


И нам с тобою нужно найти остальные три артефакта и уничтожить Льва, тогда царь Ларюхин сможет править вечно. Так что ж мы сидим, точнее, лежим друг на друге? В путь прохрипел чурка, в путь ответила ему клювом Кулик. Наша дорога будет пролегать через чащу братьев Фильченковых, одного ты уже прикончил, но двое других обязательно отомстят, я думаю без боя не обойтись. Будь на чеку старый пень! Буду, выкрикнул Борис. И они отправились, возможно, в последнее путешествие в своей жизни. По началу все было спокойно, пара пробиралась сквозь дебри воркуя о своих былых победах (Чурка, конечно же врал, никаких побед у него не было, одно пьянство и два боя со скотом в которых верх одерживали животные). Прошло не мало времени, прежде чем Кулик уловила в воздухе дуновение смерти и запах братьев Фильченковых, пахло гороховым супом, а это говорило о многом, где-то рядом происходит ритуал (в гороховом супе варили кроме гороха еще и людей). Соратники по духу спешились, Кулик отправилась на разведку, будучи юркой и неуловимой птицей, а старику стало плохо, запах гороха заставил Бориса сесть на карачки и заняться суровым мужским делом. Новости от Кулика чуть
не стали причиной второго присеста Бори, но слава Богам он выдержал. А новости были такие, впереди развернулся ритуал братьев Фильченковых, варился суп, в супе находились люди и несколько животных (4 рылогрыза и 2 ухогорложера), Педофильченков и Зоофильченков наполнялись силой, атаковать сейчас было самоубийством, однако Борис уверовал в свой талисман и не слушая Кулика и не внимая лаю пахоеда (Пахоед являлся смесью слонопотама с котокрысом, своими размерами напоминал дикого рылогрыза, на голове, вместо носа крепился хоботовидный отросток, передние лапы имели форму копыт, задние напоминали ласты), ринулся на запах, предварительно зафиксировав нос пальпирующей бичевой иссиня-черной веревкой.

Кулику ни чего не оставалось, как броситься вслед за безумцем. Зоофил заметил старика первым, легкая улыбка пробежала по его лицу и, остановив свой взгляд ниже пояса, вскинул руки верх и закричал:
Чербермек ули хала
Жельбелькер али мула
Зуррмарбек аля мушту
Кюненкес абу кашту…
После этих слов Бориса передернуло, единственная нога подкосилась, палка по имени вторая нога сломалось на трое, в паху началось кипение, зоб отказался повиноваться, неужели это все, какой я дурак, Кулик была права переплетая губами, шептал старик. И ему вновь повезло, птица, на время затаившаяся в кустах по своим птичьим делам, неистово взмахнув крыльями, метнулась к Зоофильченкову и со всей накопившейся злостью распорола оба глаза цепкими, символично окрашенными в черный цвет, когтями. Зоофил молча упал, свежие экскременты пахоеда поглотили тленное тело упыря, Кулик вздохнула с облегчением. Педофильченков не замедлил с ответом, он не стал прибегать к магии слова, схватив кость молодой козлоногой макаки, набросился на выдохшуюся птицу. Всхлипнув, от
неожиданного натиска врага наша героиня, совладав с собой, поставила блок (блок - большой левый обескураживающий кулак), тем самым, обезоружив невежу. Кость козлоногой макаки отлетела в сторону старого конвульсивно подергивающегося Бориса. Смекнув, не новый к этому моменту Боря, вставил объект в сустав, он оказался в пору и нога, покинувшая старика, заработала вновь. Безоружная невежа Педофильченков бросился наутек, Борис, недолго думая, схватил обломки старой палки-ноги и устремился следом. Сквозь чащу и болото, сквозь непроходимые дебри и грибы суковеи проносилась пара недругов, Борис не чувствовал усталости его несло вперед чувство ненависти и они сцепились.



Две ненавидящих друг друга субстанции столкнулись лоб в нос, потекла кровь, полились слезы. Педофильченков умирал, такого удара он явно не ожидал, а гордый Борис лишь разводил руками, мол, сам виноват, первый начал, и щадить тебя я не буду. И пощады не было, рука сама прошла сквозь тело, образуя огромную брешь в нем, всё было кончено. Кулик прилетела на место схватки с большим опозданием, как выяснилось позже она встретила в лесных дебрях свою тетушку Марину и заболталась о том, о сем, забыв на время о бедах и обидах. Итак, что мы имеем? Я обыскала труп Зоофила и обнаружила интересную вещицу, амулет Жабжании - это второй из четырех артефактов, думаю, третий должен быть у Педофильченкова, ты осмотрел тело? Да, но в нем пусто, только мелочь и мокрый табак. А что у тебя вместо ноги? Не кость ли козлоногой макаки? Да вроде как. Тогда это и есть третий столп силы, остался последний шаг, но прежде, иди ко мне…
К полудню следующего дня молодые (точнее старый и птица) продолжили путь, Кулик была счастлива, такого самца ей приходилось видеть вторично, и это подстегивало её. Четвертый последний артефакт – глаз Момолога надо искать в логове Лизоньки – хоббита, говорили она давно не показывалась на нелюдях, возможно, мы заберем его без помех вторила Кулик. Их дорога лежала вдоль хребта БППП (Большой Противный Плоский Примитивный хребет) к самому руслу Бе, там, среди бескрайних лесных массивов располагался дом, точнее логово той самой Лизоньки, но где точно не знал никто. Ночь опустилась на путников, лай пахоедов стих, они спали, пчелы выходили из сосен на ночной блуд, это всегда ужасно, особенно в новолуние.
Но ничего не могло напугать путников. Они прошли лесной ужас без единой капли пота. И вот на горизонте показалась странная лачуга, от нее за версту тянуло странным, доселе неведомым, запахом, отдаленно напоминающим экстракт концентрированной хлорки. Подойдя поближе, запах усиливался. По всему периметру вокруг хижины на ветках и на пнях имелось скопление ветоши, тряпки были повсюду. И вдруг, внутри постройки что-то задрожало: забренчали бревенчатые ведра, ушата, корыта, плошки, миски, котелки - Лиза выбиралась из своего прибежища, становилось страшно, Борис поспешно закусил ноздрю в районе левой щеки. И вот она появилась. Старая не выше пахоеда Лиза – хоббит, с морщинистыми щеками, тусклыми глазами размером с бусинку, затертыми до дыр пальцами, в желтой от грязи мантии – трико, медленно оглядывала путников своим холодным взглядом. Старик с птицей отступили на шаг назад при виде столь ужасного и грозного соперника. Мурашка набросилась на Кулика, покалывая с ног до клюва. Ну ты чаво, чаво ты – заорала Лизка, - чаво пришли, чё хошь? Боря побледнел, чья та злая сила пыталась загнать старика в гроб, даже не в гроб, а в саму сущность небытия, взяв у него реакцию на манту. Обе руки опустились наземь. Вот и настал мой конец, подумал он, и перед глазами побежали лучшие моменты жизни (бой со скотом, лобзание с Куликом, пьяная стычка с пахоедом), как хочется жить, хотя бы трое суток. И надо такому случиться, Лиза отвела взор. Борис порозовел, румянец не спадал со щек, хотелось танцевать, кутить, выражаться бранными словами. Лиза нарушила молчание. Чаво надо? Чаво, а? Нам нужен глаз Момолога, в лоб проворковала птица. Чаво? Глаз Момолога? Вы чаво это? Я не дам. Будем драться, али уберетесь отседого? Лиза, голубушка нам придется низвергнуть тебя в бездну, отдай нам, что просим, отдай. Эх, чё, кабы не так, лучше умру, да и вас угроблю, а глазик не отдам. Ну, как знаешь, Борис - убей её. Голова Лизы откатилась, тело еще несколько секунд стояло неподвижно, затем упало на гранитные камни – то был неистовый удар старого проныры. Пошвырявшись в Лизиной ветоши и наткнувшись на саму Лизину голову, а точнее на правый глаз умершей, путники догадались – это и есть глаз Момолога. У нас теперь все ключи к Полешанской твердыни воскликнула пернатая, жадно набросившись на старика. В жаркой агонии гордая птица Кулик овладела им. Спустя 17 мгновений наступило затишье, оба сопели.
Вечерело. Подхлестывая себя хвостом, мимо пробежал пахоед. Птица открыла глаза первой: - Борис, поднимайся, собирай скарб, мы выдвигаемся, нас ждут лихие дела и новые победы, путь к твердыни отнимет минимум шесть ночей, и он отнюдь не прост. Но, Кулик? Я так устал, дай мне хоть час поспать? НЕТ, БОРИС, НЕТ! Делать нечего, и напевая незатейливую мелодию, Борис собирал манатки.



Дорога, по которой предстояло пройти, звалась Чернальной полосой, Сам владыка Черналов когда то одержал здесь победу над Великим Львом и заточил его в твердыне. Черналов слыл беспощадным и хитрым воином, о нем слагались легенды как о непобедимом борце, лишь укусив его за седьмой позвонок можно было рассчитывать на успех, но, увы, этого еще никто не сделал.
Старик, ведомый Куликом, быстрым шагом двигался по полосе, глаза то и дело вглядывались в полумрак, окружавший всю полосу, но пока опасности не было. Но это только пока! Не пройдя и четверти пути, дорогу странникам перекрыл пахоед. Он следил за этой парочкой не первый день и вот теперь выдал себя, чтобы раз и навсегда расквитаться со старым негодяем, который в бытность своей молодости надругался над ним. «Жав брохч герома» (ты узнал меня – в переводе с пахоедского), с сарказмом выпалил пахоед. Я помню тебя животное, что тебе нужно - ответил Боря, он хорошо знал язык пахоедов и понимал каждый их вздох. Мне нужна твоя жизнь и все четыре ключа к твердыни! Всего лишь? Я думал тебе нужно что-то стоящее? Я, пахоед из рода верхних жирохватов вызываю тебя на бой, принимаешь ли ты его или будешь прятаться за перья птицы? Принимаю, выдавил Борис. И всё закружилось, пахоед с Борисом сшиблись, ноги, руки, лапы, зубы - всё перемешалось в безумной схватке, не было ясно кто на ком и кто под кем, пахоед пытался взять нахрапом, Борис же измором, в конце концов, изуродовав друг друга до неузнаваемости, враги рухнули. Бедная Кулик подлетела к окровавленному телу Бориса, живого места не осталось на старике, по всем законам мироздания он умирал, и спасти его было невозможно. Однако Кулик не была бы Куликом, той могущественной птицей с восточных земель, если б не помогла бедолаге. Зажав клювом нос, она вдохнула в разорванный рот Бори часть своей жизни, старик закашлял, изо рта вылетели два протуберанца крови. Кулик улыбалась, по мохнатой коже пробегали мурашки, она сделала это, он будет жить. Оставалось добить гнусного пахоеда и продолжить путь. Пахоед корчился от боли, лапы находились вне пахоеда, Кулику нужно было лишь вонзить кол в голову мерзавца, и она это сделала, брызнув напоследок слюной, пахоед приказал долго жить. Борис тем временем ожил, раны затягивались на глазах, хотелось сношения и оно произошло. На рассвете, Кулика потянуло на солененькое, Борис же дико ощущал потребность в малой нужде, и как в старой сказке они не дали друг другу умереть.
Минуло два дня, ничего особенного не произошло, лишь дважды пришлось отбиваться от атак назойливых рылогрызов. Эти стычки лишь укрепили дух путников и к своей главной цели они подходили в отличной форме.
Черналов встретил их весьма неожиданно, он не стал нападать под покровом ночи, не стал пугать путников бабаем, а просто вышел им на встречу с небольшим листом перхамина в руке. Борис стушевал, его портки наполнялись влагой, шелест перхамина действовал на него удручающе. А Черналов деловито поправив камзол и сдув пылинки с листа начал читать:




Я к вам пишу, чего же боле
Что я могу еще сказать,
Теперь я знаю, в вашей воле
Меня призреньем наказать.
Но вы к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня
Вы не оставите меня…







Довольно, сразись с нами в честном бою, зачем ты губишь старика рифмой, кричала Кулик. А Борис и впрямь упирал, рифмованные слова, как нож, впивались в горло и душили беднягу, тело носило, вертело по земле, а Черналов и не думал останавливаться:

Буря мглою небо кроет
Вихри снежные крутя
То как зверь она завоет
То заплачет как дитя…

Надо решаться на удар – думала вертихвостка Кулик, и, не сопоставив факты, пренебрегая известной поговоркой (думай, а потом делай), взлетела ввысь, и всем своим существом низринулась на чтеца, листок перхамина оказался в цепких лапах птицы. Черналов безумствовал, он рвал все, что попадалось у него на пути, его несла вперед жажда мщения, но птица, парировав первый удар воина, отлетала все дальше и дальше. Поняв, что за Куликом не угнаться, Черналов выразил свои чувства на беспомощном старике. Разорвав полотняную рубаху и аккуратно сняв тельняшку (ибо в ней он хотел еще пощеголять недельку другую) с полубренного тела Бориса, владыка нахмурился, что-то показалось ему странным, его морил исходивший от умирающего ЗАПАХ. Старик, сам того не ведая, непроизвольно, выпустил защитную реакцию из глубин подсознанья. Запах разил Черналова, его чары пьянили, и что ещё хуже, убивали владыку. Из последних сил, поднимаясь с колен, чародей умудрился укусить Бориса за голень, вырвав частицу свежего мяса. И это было последним его действом, Черналов был мертв.
Кулик возвращалась на место боя с чувством, что Бори уже нет в живых, однако, заметив безжизненное тело владыки, перекрестилась тремя перстами и челом прильнула к земле. Борис живой, Борис вне опасности, эти слова щекотали душу птице. Хотелось в баньку, париться, смыть все невзгоды, всю копоть и кровь своих побед. Живой и счастливый старик на радостях бросился в пляс, и даже запел:
Ах, баня, баня, баня
Малиновый ты жар
Ах, баня, баня, баня
Да веничком пропарь…
Настроение было подобающим для занятия одним интересным делом…
Проснувшись, посреди дороги, Боря и Оля (так назвал он Кулика), потягивались на солнышке, сегодня предстоял последний бросок к Полешанской твердыни и старый Лев обретет свободу. Заморосил дождь, бычья ягода лопалась от влажности, рылогрызы прятались по гнездам, только наши путники шли к своей цели.

* * * * *
А Ларюхин тем временем спал. Просто спал…



* * * * *
И вот она Полешанская твердыня раскинулась перед стариком и птицей во всей своей божественной красе. Она представляла собой крепость с высокими непреступными стенами и башнями, последнее творение юго-западных гномов, построенное в эпоху царствования Великого Плюхина. Чтобы попасть внутрь, нужен ключ - размышлял старик. Ключ находился в яйце, яйцо под уткой, уткой была Кулик, хотя нет, уткой была утка, а сидела она на дереве, дерево же находилось в лесу, а лес, лес он везде. И как же быть, зачем тогда собирать все эти вещи, убивать, рискуя собственной жизнью, ради того, чтобы дойти до твердыни и повернуть назад? Ну, уж нет, и достав из мешка амулет Жабжании, глаз Момолога, яйцо…Стоп! Яйцо! Как же я не догадался старый олух, яйцо, и, разбив его на две равновеликие трапеции, Борис извлек из него маленький, не больше мухи ЯЧ-ЯЧ ключик. Кулик, трепетно рассматривавшая до этого крепость, обернулась и по ярким от радости глазам Бори поняла, дело не есть плохо, дело хорошо. Ты что-то понял, нашел, спросила она. Да, я нашел ключ, объясню все потом, а сейчас помоги мне открыть ворота. Помощь не понадобилась, вставив ключ, ворота открылись сами, впуская путников внутрь. Внутри было тихо, даже птицы, не считая Кулика, молчали, Кулик же наоборот трещала не переставая. Борис, не мешкая, поспешил войти в крепость, отыскав взглядом вход. Там, за дубовой дверью в подвале, томился Лев. Найти его темницу оказалось не так уж и трудно, запах перегнившего помета выдавал узника. Но вот открыть дверь, никак не получалось. Ключ найденный в яйце не подходил, слишком большим был проем, сила не помогала, тогда Борис снял с себя забытую на время кость козлоногой макаки и примерил её к замку. Удивительно, но она подошла, дверь открывалась. В темнице, в самом её углу (ибо, всё остальное пространство было заполнено пометом и останками крыс), лежал, скрутившись в комок, старый, измученный Лев. Приподняв голову, Лев выпустил рык похожий на стон, он не верил, что когда-то будет спасен, но хранил надежду и не умирал, питаясь собственными отходами и крысами, которых как не странно было здесь в излишестве. Вы пришли за мной, рычал, точнее, хрипел Лев? Да, собирай вещи и выходи – протрубил дед. Какие вещи старче? У меня ничего нет. Тогда идем, тебе нужно привести себя в порядок и чем скорее, тем лучше, нас ждет Ларюхин.

* * * * *
Царь проснулся, умылся, побрился, отжался, наступил на кота, с женой поругался, помирился с женой, поругался с дорожным покрытием и вдруг обнаружил, что он под прикрытием. Перед ним стояли три разных существа: Лев, птица, напоминавшая Кулика, и старик, старше самого старого пахоеда.
Птица нарушила тишину. Мы пришли, чтобы защитить тебя и твое царство от набегов рылогрызов в купе с властелином пахоедов, великим и ужасным Новичковым и не дать объединиться ему с не менее свирепым царем всех калоедов – Какиным. В этом не легком деле нам поможет, освобожденный и жаждущий мести, могучий и непобедимый Лев Паходав.
Гм…гм…хм…хм…мм… – раздумывал Ларюхин, а ведь истину глаголют путники, пожалуй я соглашусь, но прежде угощу всех жареными, вскормленными вне воле, рылогрызами. За завтраком, уплетая за обе щеки рылогрызов, друзья и Ларюхин обсуждали детали операции, как вдруг стена, на которой висели трофеи (головогрудь пахоеда, ноги ухогорложера, лицо калоеда) низринулась вниз, и оттуда повалили полчища врагов во главе с самим властелином Новичковым. Ларюхин не успел сказать и слова как пасть калоеда разорвало ему брюхо, а жадный до крови рылогрыз добил царя, отделив голову от тела. Обескураженная троица приняла неравный бой, Лев метал тела направо и налево, Кулик совершила


налет на Новичкова, но лишь обожгла крылья, Боря, ведомый страхом, убивал калоеда за калоедом, но хлесткий удар пахоеда заставил сложить голову старого вояки (хотя какой он к черту вояка). Старик обездвижено лежал на полу, голова на четверть отошла от туловища, обе руки были оторваны, в теле откладывала яйца самка рылогрыза, заметив это бесчинство Лев, атаковал рылогрыза, захлебываясь кровью и спесью враг погибал в агонии. Старика надо добить думал бывший узник, пусть не мучается, и вонзил ему в грудь свой коготь! НЕТ, раздалось за спиной, зачем? Но было уже поздно, вздрогнув, тело Бориса успокоилось на вечность. Кулик без разбирательств набросилась на Льва, выцарапав ему глаза и надкусив клювом бровь, птица довершила кровавую драму над убийцей Бори (как она ошибочно думала). Уничтожив зверя, она оказалась одна посреди наступающей армии тварей. Враги на миг остановились, из-за их широких спин вперед вышел Новичков и обратился к птице: Ты осталась одна, у


тебя нет шансов, сдавайся и я дарую тебе жизнь, более того ты сможешь служить мне, и я щедро награжу за это. Я согласна, не успев дослушать до конца речь предводителя, заявила Кулик. Очень хорошо продолжал глава пахоедов, очень хорошо, теперь ты с нами и я хочу предложить тебе стать моей супругой, ты согласна? Да, да, я на всё согласна, я буду служить вам как на войне, так и в постели, только не убивайте меня. Вот и договорились, отныне и во веки веков ты моя!
Возвращаясь во владения пахоедов, земля под ногами дрогнула.
Вот так и закончилась эта история, Лев, Ларюхин и Боря оказались мертвы, а надменная Кулик оказалась погребена под завалами низвергнувшейся земли. Новичков чудом уцелел, но шальная рука удавила его во время празднования дня космонавтики.
Эту историю рассказал мне отец Лизы-хоббита – Эркюль-хоббит.



Сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок.

Август-сентябрь 2008 от порождения
Лизоньки-Хоббита.

Я великий русский писатель и композитор, увлекаюсь живописью, баснями и металлом