Марципан. Повисло в небе и рассеялось. Эмоции толстыми мурашками. Зрачки чуть сужены. Пробуждение.

Меняю дым на пар. Тебе и не снилось. Завтра обязательно что-нибудь щелкнет в тебе, взъерошит снег и понесется, невидимое и теплое. До боли знакомое и на редкость едкое... Под кожей пульсацией вен и в потоке крови пронесется имя мое до горла, до хрипоты, до слез в подушку, до истерик перед бутылкой и телефоном...

По светло-желтому рисую лиловые линии. Наперекосяк правда все, но зато ярко. И не серым.

Вскакивают с постелей суетные четверги и пятницы, наплодив суббот. А нам жить.

Степлер устал прокусывать никчемные души, создавая досье. Для Всевышнего. И тесно как-то в этой кипе недодушенных шей и недоизржавленных полусердец. Напрягаю прожилки, чтобы вырвать. Эту мелкую сильную скрепку из себя вырвать. Видишь, а тебе и не снилось.

Вонзилась, зараза, прямо в мягкость. В мягкость моего скромного воображения. Заноза. Железная. Она не сгниет. Она будет долго ныть и потихоньку стареть во мне, обрастая новыми лживыми про меня подробностями.

Вкус дыни на влажных губах. Неба не видно, но оно и к лучшему. Меняю дым на пар. Молоком теперь буду. Упиваться. А из досье меня выщипнут пинцетом, как зараженную чем-то вишневым, диким таким, неясным. Выщипнут, выбросят, не переживай ты так. Не пропаду. Вот только скрепку-занозу отполирую – на память. И звук вырублю, чтобы не жужжало. Больше. И свет – для пущей убедительности. Вот видишь, а тебе и не снилось.