Многие считали, что она выиграла чемпионат среди писательских жен - была критиком, секретарем, переводчиком, слушательницей, литагентом, редактором, душеприказчиком. Другие называли ее «железной леди». Сам Набоков считал ее своим двойником, человеком, созданным по одной с ним мерке очень постаравшейся судьбой. «Без моей жены, - заметил однажды писатель, - я бы не написал ни одного романа». Так или иначе, но в течение 52 лет, которые они прожили вместе, жена писателя Вера Набокова, урожденная Слоним, была самой влиятельной фигурой в его жизни, в том числе и в творческой.

Сын своего отца

Женитьба на еврейке для выходца из русской аристократической семьи Владимира Набокова был естественным и даже концептуальным поступком. Ведь начинающий писатель был сыном того самого Владимира Дмитриевича Набокова - автора знаменитой статьи о Кишиневском погроме, одного из ведущих защитников прав угнетенных евреев Российской империи и, увы, погибшего от рук экстремистов-черносотенцев в 1922 году в Берлине. Набоков-отец всю жизнь боролся против юдофобии. В этом сын шел по стопам отца. Бывали случаи, когда он просто выходил из комнаты, оборвав собеседника на середине фразы, содержавшей антисемитский намек. Иногда даже доходило до казусов.

Однажды писатель с женой отправился отдыхать на юг Франции. Там, в маленькой гостинице, которую держал отставной русский генерал, Набокову почудился дух антисемитизма. Несколько дней подряд писатель настойчиво читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени Андре Жида генерал строго отчитал писателя: «В моем доме прошу не выражаться».

Муж своей жены

Ее звали Вера, и она является подтверждением афоризму, согласно которому за спиной великого мужчины всегда стоит великая женщина. Родившаяся в Санкт-Петербурге в состоятельной еврейской семье, принадлежавшей к высшему обществу, безгранично интеллигентная и образованная, она посвятила жизнь своему мужу - Владимиру Набокову. Она сделала все для того, чтобы его литературный гений стал известен всему миру, и спасла от уничтожения рукопись «Лолиты» - пару раз Набоков в порыве раздражения порывался то сжечь ее, то выбросить в мусоропровод.

Отправившись в вынужденную эмиграцию из одного и того же города, Владимир Набоков и Вера Слоним познакомились только в Берлине в 1925 году. На протяжении всего следующего полувека Вера была не только женой, спутницей жизни и сердечным другом Набокова, но и его секретарем, корректором, критиком, советчиком и музой всего, что он написал. Многие литературоведы уверены, что именно благодаря ее влиянию произведения Набокова обрели качество, сделавшее его выдающимся писателем XX столетия. И в значительной мере - еврейским писателем.


Вера Набокова всегда помнила о своих корнях. Представляясь в немецких фирмах, она, начиная с 1933 года, всегда указывала, что она еврейка, даже если ее не спрашивали об этом. Принципиальная во всем, она во многом закалила характер Набокова и в значительной мере повлияла на мировоззрение писателя, на дух не переносившего любые проявления юдофобии и нацизма. Содержащиеся в его романе «Приглашение на казнь» (1938) намеки на нацистские времена и порядки не заметить нельзя, хотя действие книги происходит в конце 1920-х годов. Героиня романа Зина, несомненно списанная с жены Веры, воплощает в себе многое из того, что ненавистно нацистам: она человек умственного труда и еврейка с космополитическим отношением к жизни.

Автор своих книг

Еврейская тема так или иначе проходит через все творчество Набокова. Именно его перу принадлежат тонкие художественные исследования русско-еврейских и иудео-христианских отношений и особенно любви и брака между евреями и неевреями («Дар», 1938). Именно этот писатель одним из первых в послевоенной литературе заговорил прямым текстом и во весь голос о грядущих попытках отрицания и фальсификации Холокоста («Образчик разговора, 1945»). Именно ему принадлежат, быть может, самые пронзительные строки о жертвах нацистских концлагерей, о Катастрофе и невозможности, перефразируя Теодора Адорно, писать стихи после Аушвица («Пнин», 1957). Потрясающие по верности интонации, благородству, силе художественного воздействия еврейские темы и образы в произведениях Набокова выписаны с поразительной точностью.

К литературному осмыслению темы массового уничтожения евреев Набоков обратился в романе «Пнин». Трагедию целого народа писатель показывает сквозь призму воспоминаний профессора Пнина - главный герой, одним из прототипов которого, кстати, был еврей Марк Шехтель, узнает, что его бывшая невеста Мирра Белочкина, которую он очень любил и с которой его разлучила Гражданская война в России, погибла в концентрационном лагере.

Присутствуют в набоковской прозе и евреи-персонажи. Это Зильберманн и Евгения Гринштейн в «Подлинной жизни Себастьяна Найта» (1939), герои рассказа «Оповещение» (1934). Примерами еврейских и иудейских тем изобилует роман «Дар». Это и уже упомянутая еврейско-русская муза главного героя Зина Мерц, и криптоиудеи Чернышевские. Узнаваема описанная Набоковым картина самодовольного русского антисемитизма. «Антисемитизм опасен еще и тем, что он часто бывает завуалирован риторикой, приятной для слуха интеллигентов и патриотов», - писал Набоков в одном из своих писем своему другу детства - израильтянину Самуилу Розову.

В некрологе, написанном в 1943 году на смерть соратника своего отца - известного представителя еврейской интеллигенции России Иосифа Гессена, Набоков представляет евреев «одухотвореннейшим народом».

В качестве исследователя еврейской памяти после Катастрофы Набоков в послевоенной литературе не знает себе равных - начиная с рассказов «Как-то раз в Алеппо» (1943), «Образчик разговора, 1945» и «Знаки и символы» (1948), и заканчивая романом «Пнин», в котором, возможно, впервые в послевоенной литературе производится попытка взвесить неизмеримые потери еврейского народа на сломанных весах мировой истории. Беды и чаяния народа-изгнанника были близки и понятны человеку, который был вписан русскими фашистами в предвоенном Берлине в список подлежащих уничтожению еврейских художников, человеку, который бежал из Европы с еврейкой-женой и евреем-сыном в 1940 году, человеку, близкие и друзья которого умерли в нацистских концлагерях.


Хозяева своей судьбы


Швейцария. Монтрё. Перед отелем отель "Монтрё-Палас" ему установлен памятник.

Все, кто видел чету Набоковых даже в преклонном возрасте, сравнивали их то с голубками, то с юными влюбленными. Если в переписке Владимир просил жену телепатически угадать, какие картины висят на стенах в его номере, то Вера угадывала. Набоков до конца жизни поклонялся жене и называл ее «моя волшебная сказка». Но никакого поэтического преувеличения в этой любви не было: одна сплошная проза жизни. Большая во всех отношениях.