ребяты... я тут в инете... нашел исчо один шедевр... пондравилось... читайте...Как дедушка Ленин чернила кушал
Посадили дедушку Ленина в тюрьму. И сидит, значит, он в тюрьме и думает: "Это,- думает,-что же такое? Это, ежели, к примеру, мне тут два года посидеть, ничего не делая, то революции не будет? Нельзя так, надо работать и работать!" А жандармы не хотят, значит, чтобы дедушка Ленин работал, потому как, на фига им эта революция? Убьют еще нечаянно. "Пускай,- думают,- посидит и ничего не пишет." И смотрят, значит, жандармы за дедушкой Лениным и писать ничего не дают.
А тому как не писать? Тому революция во как нужна, позарез прям. Ему, может, даже не спится без нее. Вот как дедушке Ленину революции-то хотелось. Вот он и думает: "Надо,- думает,- написать письмо партийным товарищам, чтобы они, значит, готовили эту самую революцию. А,- думает,- как только я выйду, так мы сразу ее и зафигачим."
Тут смекнул дедушка Ленин, что можно молоком писать на бумаге разной. Так-то молока не видно, но ежели бумажку ту над огнем подержать, так сразу буковки и появятся.
"Но,- думает дедушка Ленин,- все равно заметят эти сатрапы, что пишу, молоко перестанут давать. Так ведь и с голоду навернуться можно. Надо,- думает,- перехитрить этих прихвостней самодержавных."
И вот принесли дедушке Ленину молока с хлебом, завтрак значит. Жандармы-то не знают, глупые, что можно молоком по бумажкам писать, они-то думают, что его только пить можно, глупые. А дедушка Ленин молока-то не пьет, а думает: "Как бы мне понезаметнее письмецо-то накатать?", и хлебушек пожевывает. А хлебушек-то, как глина, совсем жуется плохо. Тут смекнул дедушка Ленин, что можно из хлеба чернильницу слепить. "Вот,- думает,- где собака-то черте что понаделала!" Ну и давай он хлебец мять и черте что с ним делать. Час прошел, два. А жандармы-то в глазок глядят - дедушка Ленин фигней мается, а не пишет. "Ну,- думают,- чем бы Вовка не маялся, только бы план своим дружкам на волю не написал, как, значит, революцию сделать." И радуются, значит, жандармы, что дедушка Ленин фигней мается, а не пишет.
Долго дедушка Ленин старался. Но такую чернильницу слепил - прелесть. Непроливаечка, а по краям узор красивый. Поглядел дедушка Ленин на свою работу и подумал:" Ну, ежели я такую чернильницу прекрасную смастерил, то революцию мне раз плюнуть сделать."
Ну вот, налил дедушка Ленин молока в эту чернильницу, спичку на манер пера зубами заточил, книжку какую-то положил перед собой (скромная книжка, про Иванушку-Дурачка) и давай всякие разности писать: про революцию, про жизнь вообще, про то, как лампочки делать и про то, чтоб Надюша не забывала ему денег на курево присылать (сам-то он не курил, но соседи по камере просили очень).
Посмотрели жандармы в глазок - вроде пишет чего-то. "Ну,-думают,- щас войдем, чернила заберем, а самого в карцер посадим." Только в камеру зашли, а дедушка Ленин - хоп чернильницу в рот, стоит сам, как будто хлебушек с молоком ест, спичкой в зубах ковыряет и сказки про Иванушку-Дурачка читает. Посмотрели жандармы - прикопаться не к чему. Посмотрели на книжку, подивились, нет никаких надписей посторонних. Ни чернил нет, ни пера, ни чернильницы. А дедушка Ленин смотрит на них глазами честными, а сам думает: "Вот, блин, такую чернильницу из-за вас сожрать пришлось. Сатрапы вы, сатрапы." Убрались жандармы восвояси.
А скоро и дедушку Ленина освободили, за примерное поведение. И невдомек жандармам, сколько всяких писем тайных он на волю-то из тюрьмы передал.
Только ведь привязалась к дедушке Ленину одна привычка, не очень хорошая. Бывало сидит он в кабинете, пишет чего-то. А тут Надежда Константиновна дверью нечаянно хлопнет. А дедушка Ленин, с испугу да по привычке, ну давай чернильницы глотать. А чернильницы-то стеклянные, а то и железные, а порой мраморные да гранитные. И как хлопнет дедушка Ленин себя такой чернильницей по зубам, да еще чернил невкусных наглотается, и ну давай на пианино играть от злости. А Надежда Константиновна посмотрит на него, всплакнет, почувствовав себя виноватой, да и скажет тихонечко: "Лучше б ты меня, Володенька, ударил легонько, чем пианину-то мучить,"- и уйдет, вся в слезах.
А дедушка Ленин все никак успокоиться не мог после такого. Все играл и играл, играл и играл, и играл…