Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой, над прудом, над дорогой летела Сеси. Невидимая, как юные весенние ветры, свежая, как дыхание клевера на сумеречных лугах... Она парила в горлинках, мягких, как белый горностай, отдыхала в деревьях и жила в цветах, улетая с лепестками от самого легкого дуновения Она сидела в прохладной, как мята, лимонно-зеленой лягушке рядом с блестящей лужей. Она бежала в косматом псе и громко лаяла, чтобы услышать, как между амбарами вдалеке мечется эхо. Она жила в нежной апрельской травке, в чистой, как слеза, влаге, которая испарялась из пахнущей мускусом почвы.

"Весна... - думала Сеси. - Сегодня ночью я побываю во всем, что живет на свете. Она вселялась в франтоватых кузнечиков на пятнистом гудроне шоссе, купалась в капле росы на железной ограде. В этот неповторимый вечер ей исполнилось ровно семнадцать лет, и душа ее, поминутно преображаясь, летела, незримая, на ветрах Иллинойса.

- Хочу влюбиться, - произнесла она.

Она еще за ужином сказала то же самое. Родители переглянулись и приняли чопорный вид.

- Терпение, - посоветовали они. - Не забудь, ты не как все. Наша семья вся особенная, необычная. Нам нельзя общаться с обыкновенными людьми, тем более вступать в брак. Не то мы лишимся своей магической силы. Ну скажи, разве ты захочешь утратить дар волшебных путешествий? То-то... Так что будь осторожна. Будь осторожна!
Но в своей спальне наверху Сеси чуть-чуть надушила шею и легла, трепещущая, взволнованная, на кровать с пологом, а над полями Иллинойса всплыла молочная луна, превращая реки в сметану, дороги - в платину.

- Да, - вздохнула она, - я из необычной семьи. День мы спим, ночь летаем по ветру, как черные бумажные змеи. Захотим - можем всю зиму проспать в кротах, в теплой земле. Я могу жить в чем угодно - в камушке, в крокусе, в богомоле. Могу оставить здесь свою невзрачную оболочку из плоти и послать душу далеко-далеко в полет, на поиски приключений. Лечу!

И ветер понес ее над полями, над лугами. И коттеджи внизу лучились ласковым весенним светом, и тускло рдели окна ферм.
"Если я такое странное и невзрачное создание, что сама не могу надеяться на любовь, влюблюсь через кого-нибудь другого", - подумала она.

Возле фермы, в весеннем сумраке, темноволосая девушка лет девятнадцати, не больше, доставала воду из глубокого каменного колодца. Она пела.

Зеленым листком Сеси упала в колодец. Легла на нежный мох и посмотрела вверх, сквозь темную прохладу. Миг - и она в невидимой суетливой амебе, миг - и она в капле воды. И уже чувствует, как холодная кружка несет ее к горячим губам девушки. В ночном воздухе мягко отдались глотки.

Сеси поглядела вокруг глазами этой девушки. Проникла в темноволосую голову и ее блестящими глазами посмотрела на руки, которые тянули шершавую веревку. Розовыми раковинами ее ушей вслушалась в окружающий девушку мир. Ее тонкими ноздрями уловила запах незнакомой среды Ощутила, как ровно, как сильно бьется юное сердце. Ощутила, как вздрагивает в песне чужая гортань.

"Знает ли она, что я здесь?" - подумала Сеси.
Девушка ахнула и уставилась на черный луг.
- Кто там?
Никакого ответа.
- Это всего-навсего ветер, - прошептала Сеси.
- Всего-навсего ветер. - Девушка тихо рассмеялась, но ей было жутко.

Какое чудесное тело было у этой девушки! Нежная плоть облекала, скрывая, остов из лучшей, тончайшей кости. Мозг был словно цветущая во мраке светлая чайная роза, рот благоухал, как легкое вино. Под упругими губами - белые-белые зубы, брови красиво изогнуты, волосы ласково, мягко гладят молочно-белую шею. Поры были маленькие, плотно закрытые. Нос задорно смотрел вверх, на луну, щеки пылали, будто два маленьких очага. Чутко пружиня, тело переходило от одного движения к другому и все время как будто что-то напевало про себя. Быть в этом теле, в этой голове - все равно что греться в пламени камина, поселиться в мурлыканье спящей кошки, плескаться в теплой воде ручья, стремящегося через ночь к морю.

"А мне здесь славно", - подумала Сеси.
- Что? - спросила девушка, словно услышала голос.
- Как тебя звать? - осторожно спросила Сеси.
- Энн Лири. - Девушка встрепенулась. - Зачем я это вслух сказала?
- Энн, Энн, - прошептала Сеси. - Энн, ты влюбишься.

Как бы в ответ на ее слова с дороги донесся громкий топот копыт и хруст колес по щебню. Появилась повозка, на ней сидел рослый парень, его могучие ручищи крепко держали натянутые вожжи, и его улыбка осветила весь двор.
- Энн!
- Это ты, Том?
- Кто же еще? - Он соскочил на землю и привязал вожжи к изгороди.
- Я с тобой не разговариваю! - Энн отвернулась так резко, что ведро плеснуло водой.
- Нет! - воскликнула Сеси.
Энн опешила. Она взглянула на холмы и на первые весенние звезды. Она взглянула на мужчину, которого звали Томом. Сеси заставила ее уронить ведро.
- Смотри, что ты натворил!
Том подбежал к ней.
- Смотри, это все из-за тебя!
Смеясь, он вытер ее туфли носовым платком.
- Отойди!

Она ногой оттолкнула его руки, но он только продолжал смеяться, и, глядя на него из своего далекого далека, Сеси видела его голову - крупную, лоб - высокий, нос - орлиный, глаза - блестящие, плечи - широкие и налитые силой руки, которые бережно гладили туфли платком. Глядя вниз из потаенного чердака красивой головки, Сеси потянула скрытую проволочку чревовещания, и милый ротик тотчас открылся:
- Спасибо!
- Вот как, ты умеешь быть вежливой?

Запах сбруи от его рук, запах конюшни, пропитавший его одежду, коснулся чутких ноздрей, и тело Сеси, лежащее в постели далеко-далеко за темными полями и цветущими лугами, беспокойно зашевелилось, словно она что-то увидела во сне.
- Только не с тобой! - ответила Энн.
- Т-с, говори ласково, - сказала Сеси, и пальцы Энн сами потянулись к голове Тома.
Энн отдернула руку.
- Я с ума сошла!
- Верно. - Он кивнул, улыбаясь, слегка озадаченный. - Ты хотела потрогать меня?
- Не знаю. Уходи, уходи! - Ее щеки пылали, словно розовые угли.
- Почему ты не убегаешь? Я тебя не держу. - Том выпрямился. - Ты передумала? Пойдешь сегодня со мной на танцы? Это очень важно. Я потом скажу почему.
- Нет, - ответила Энн.
- Да! - воскликнула Сеси. - Я еще никогда не танцевала.

Хочу танцевать. Я еще никогда не носила длинного шуршащего платья. Хочу платье. Хочу танцевать всю ночь. Я еще никогда не была в танцующей женщине, папа и мама ни разу мне не позволяли. Собаки, кошки, кузнечики, листья - я во всем свете побывала в разное время, но никогда не была женщиной в весенний вечер, в такой вечер, как этот... О, прошу тебя, пойдем на танцы! Мысль ее напряглась, словно расправились пальцы в новой
перчатке.
- Хорошо, - сказала Энн Лири. - Я пойду с тобой на танцы, Том.
- А теперь - в дом, живо! - воскликнула Сеси. - Тебе еще надо умыться, сказать родителям, достать платье, утюг в руки, за дело!
- Мама, - сказала Энн, - я передумала.

Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот ее ощетинился шпильками.
- Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том!
- Верно. - И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте.
"Но ведь весна!" - подумала Сеси.
- Сейчас весна, - сказала Энн.
"И такой чудесный вечер для танцев", - подумала Сеси.
- ...для танцев, - пробормотала Энн Лири.

И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на ее белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться. Она терла тут, мылила там, а теперь - встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра!
- Эй, ты! - Энн окликнула свое отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. - Кто ты сегодня вечером?
- Семнадцатилетняя девушка. - Сеси выглянула из ее фиалковых глаз. - Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь? Энн Лири покачала головой.
- Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма.
- Горячо, горячо! - рассмеялась Сеси. - А теперь одеваться. Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут...
- Энн, Том здесь!
- Скажите ему, пусть подождет. - Энн вдруг села. - Скажите, что я не пойду на танцы.
- Что такое? - сказала мать, стоя на пороге.

Сеси мигом заняла свое место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: "Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет". И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири.
- Энн!
- Пусть уходит!
- Энн! - Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли.
Но Энн закусила удила.
- Нет, нет, я его ненавижу!

Нельзя было ни на миг оставлять ее. Сеси подчинила себе руки девушки... сердце... голову... исподволь, осторожно.
"Встань!" - подумала она.
Энн встала.
"Надень пальто!"
Энн надела пальто.
"Теперь иди!"
"Нет!" - подумала Энн Лири.
"Ступай!"
- Энн, - заговорила мать, - не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло?
- Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно.

Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер. Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири...

- Какой сегодня чудесный вечер! - сказала Сеси.
- Какой чудесный вечер! - произнесла Энн.
- Ты какая-то странная, - сказал Том.

Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки "Прекрасного Огайо".
Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия.

- Да, я странная, - ответила Сеси.
- Ты на себя не похожа, - сказал Том.
- Сегодня да.
- Ты не та Энн Лири, которую я знал.
- Совсем, совсем не та, - прошептала Сеси за много-много миль оттуда.
- Совсем не та, - послушно повторили губы Энн.
- У меня какое-то нелепое чувство, - сказал Том.
- Насчет чего?
- Насчет тебя. - Он чуть отодвинулся и, кружа ее, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо.
-Твои глаза, - произнес он, - не возьму в толк.
- Ты видишь меня? - спросила Сеси.
- Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. - Том осторожно ее кружил, лицо у него было озабоченное.
- Да.
- Почему ты пошла со мной?
- Я не хотела, - ответила Энн.
- Так почему же?..
- Что-то меня заставило.
- Что?
- Не знаю. - В голосе Энн зазвенели слезы.
- Спокойно, тише... тише... - шепнула Сеси. - Вот так. Кружись, кружись.

Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.
- И все-таки ты пошла на танцы, - сказал Том.
- Пошла, - ответила Сеси.
- Хватит. - И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей. Они забрались в повозку и сели рядом.

- Энн, - сказал он и взял ее руки дрожащими руками, - Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя.
Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты.
- Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, - сказал он.
- Знаю.
- Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.
- Ничего страшного, мы еще так молоды, - ответила Энн.
- Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, - сказала Сеси.
- За что простить? - Том отпустил ее руки и насторожился.

Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.
- Не знаю, - ответила Энн.
- Нет, знаю, - сказала Сеси. - Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой.

И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела.
- Что с тобой сегодня, - сказал недоумевая Том. - То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал - ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое... мягкость какая-то... - Он подыскивал слова:

- Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен.
"Не в нее, - сказала Сеси, - в меня!"
- А я боюсь тебя любить, - продолжал он. - Ты опять станешь меня мучить.
- Может быть, - ответила Энн.
"Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! - подумала Сеси. - Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь".
Энн ничего не сказала.
Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок.
- Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать?
- Да, сказали Энн и Сеси.
- Так можно поцеловать тебя на прощание?
- Да, - сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить.
Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы.
Энн сидела будто белое изваяние.

- Энн! - воскликнула Сеси. - Подними руки, обними его!
Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы.
- Я люблю тебя, - шептала Сеси. - Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, а я тебя люблю, хоть бы она тебя никогда не полюбила.
Он отодвинулся и сидел рядом с Энн такой измученный, будто перед тем пробежал невесть сколько.
- Не понимаю, что это делается?.. Только сейчас...
- Да? - спросила Сеси.
- Сейчас мне показалось... - Он протер руками глаза.
- Неважно. Отвезти тебя домой?
- Пожалуйста, - сказала Энн Лири.

Он почмокал лошади, вяло дернул вожжи, и повозка тронулась. Шуршали колеса, шлепали ремни, катилась серебристая повозка, а кругом ранняя весенняя ночь - всего одиннадцать часов, - и мимо скользят мерцающие поля и луга, благоухающие клевером.

И Сеси, глядя на поля, на луга, думала: "Все можно отдать, ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе, с этой ночи и навсегда". И она услышала издали голоса своих родителей: "Будь осторожна. Неужели ты хочешь потерять свою магическую силу? А ты ее потеряешь, если выйдешь замуж за простого смертного. Берегись. Ведь ты этого не хочешь?"

"Да, хочу, - подумала Сеси. - Я даже этим готова поступиться хоть сейчас, если только я ему нужна. И не надо больше метаться по свету весенними вечерами, не надо вселяться в птиц, собак, кошек, лис - мне нужно одно: быть с ним. Только с ним. Только с ним".

Дорога под ними шуршала, бежала назад.
- Том, - заговорила наконец Энн.
- Да? - Он угрюмо смотрел на дорогу, на лошадь, на деревья, небо и звезды.
- Если ты когда-нибудь, в будущем, попадешь в Грин-Таун в Иллинойсе - это несколько миль отсюда, - можешь ты сделатььмне одолжение?
- Возможно.
- Можешь ты там зайти к моей подруге? - Энн Лири сказала это запинаясь, неуверенно.
- Зачем?
- Это моя хорошая подруга... Я рассказывала ей про тебя.
Я тебе дам адрес. Минутку.

Повозка остановилась возле дома Энн, она достала из сумочки карандаш и бумагу и, положив листок на колено, стала писать при свете луны.
- Вот. Разберешь?
Он поглядел на листок и озадаченно кивнул.
- "Сеси Элиот. Тополевая улица, 12, Грин-Таун, Иллинойс", - прочел он.
- Зайдешь к ней как-нибудь? - спросила Энн.
- Как-нибудь, - ответил он.
- Обещаешь?
- Какое отношение это имеет к нам? - сердито крикнул он.
- На что мне бумажки, имена?
Он скомкал листок и сунул бумажный шарик в карман.
- Пожалуйста, обещай! - сказала Сеси.
- ...обещай... - сказала Энн.
- Ладно, ладно, только не приставай! - крикнул он.

"Я устала, - подумала Сеси. - Не могу больше. Пора домой. Силы кончаются. У меня всего на несколько часов сил хватает, когда я ночью вот так странствую... Но на прощание..."
- ...на прощание, - сказала Энн.
Она поцеловала Тома в губы.
- Это я тебя целую, - сказала Сеси.

Том отодвинул от себя Энн Лири и поглядел на нее, заглянул ей в самую душу. Он ничего не сказал, но лицо его медленно, очень медленно разгладилось, морщинь! исчезли, каменные губы смягчились, и он еще раз пристально всмотрелся в озаренное луной лицо, белеющее перед ним. Потом помог ей сойти с повозки и быстро, даже не сказав "спокойной ночи", покатил прочь.

Сеси отпустила Энн.
Энн Лири вскрикнула, точно вырвалась из плена, побежала по светлой дорожке к дому и захлопнула за собой дверь. Сеси чуть помешкала. Глазами сверчка она посмотрела на ночной весенний мир. Одну минутку, не больше, глядя глазами лягушки, посидела в одиночестве возле пруда. Глазами ночной птицы глянула вниз с высокого, купающегося в лунном свете вяза и увидела, как гаснет свет в двух домиках - ближнем и другом, в миле отсюда. Она думала о себе, о всех своих, о своем редком даре, о том, что ни одна девушка в их роду не может выйти замуж за человека, живущего в этом большом мире за холмами.

"Том. - Ее душа, теряя силы, летела в ночной птице под деревьями, над темными полями дикой горчицы. - Том, ты сохранил листок? Зайдешь когда-нибудь, как- нибудь, при случае навестить меня? Узнаешь меня? Вглядишься в мое лицо и вспомнишь, где меня видел, почувствуешь, что любишь меня, как я люблю тебя - всем сердцем и навсегда?" Она остановилась, а кругом - прохладный ночной воздух, и миллионы миль до городов и людей, и далеко-далеко внизу фермы и поля, реки и холмы.

Тихонько: "Том?" Том спал. Была уже глубокая ночь; его одежда аккуратно висела на стульях, на спинке кровати. А возле его головы на белой подушке ладонью кверху удобно покоилась рука, и на ладони лежал клочок бумаги с буквами. Медленно-медленно пальцы согнулись и крепко его сжали. И Том даже не шелохнулся, даже не заметил, когда черный Дрозд на миг тихо и мягко прильнул к переливающемуся лунными бликами окну, бесшумно вспорхнул, замер - и полетел прочь, на восток, над спящей землей.