Впервые я почувствовал, что за мной следят, еще несколько месяцев назад, когда на нашу небольшую деревеньку напала Орда. Убивали всех и вся, совершенно не задумываясь над тем, ребенок перед ними али женщина молодая с косой до пояса. Для узкоглазых чертей все были равны, и я это понимал очень четко, как и моя мать...

Она защищала малышей до последнего, будь они свои, чужие или беспризорники, которые когда-то воровали сдобные булочки на базаре, а сейчас дрожали, вжавшись в теплое овечье покрывало, которым их укрыла добрая женщина, дабы защитить. Я же стоял наперевес с кочергой, самый старший среди маленькой своры. Уже двенадцать! Почти взрослый... Пройдет пару лет, и можно искать жену. Думаю, что она будет похожа на мать — такая же самоотверженная, такая же смелая и добрая, не признающая власти сильных. Хочу именно такую жену, но очень боюсь, что не доживу до собственной веселой свадьбы, как не дожили до нее другие жители деревни.

Одним лишь чудом я стою на ногах, пытаясь придать своему лицу максимально серьезный вид... только бы не заплакать, поддавшись эффекту толпы, поддавшись страху, сковывающему по рукам и ногам. Я должен оставаться сильным ради тебя, мама. Ведь именно твой крик я слышал всего пару секунд назад, сопровождаемый глухим стуком и громким гогочущим смехом, что заставляет кровь стыть в жилах. Да, я сильный, смогу защитить своих маленьких сестренок и братишек.

- Бежим! - крикнул я в последний момент, вышибая хлипкую дверь кочергой.

Больше слов не понадобилось, перепуганная стайка ребятишек посеменила за мной, приседая от каждого шороха, оглядываясь по сторонам в поисках опасности. Я их понимал, сам очень хотел сейчас сжаться в маленький комочек, закрыть глаза и стать ведомым, а не ведущим.

Вдруг воздух прорезал очередной визг, тоненький голосок затих практически моментально, зато на его месте стал слышен грубый, мужской говор. Мне совершенно непонятный, но его обладатель точно не настроен на дружеский разговор. Вся его одежда алела от крови, казалась какой-то неестественно морковной в свете нескольких свечей, в руке же этого изверга мерно качалась голова, взятая за волосы.

С ужасом я узнал в ней самую дорогую для меня женщину. Тут-то слезы и покатились по щекам, а в душе остался лишь гнев. Я забыл о своей миссии, нацелившись лишь на одно - отомстить убийце, выбить кочергой все из этого... нет, не человека. Такие звери не имеют права носить гордое звание — человек.

В глазах загорелся праведный огонь, а сам я, крепче сжав в руках свое оружие, ринулся в атаку. Ни один удар даже вскользь не ранил врага, что злобно смеялся, защищаясь моей памятью о матери словно щитом. Ненавижу, ненавижу! Ведь этому чудовищу было весело, он наслаждался моей беспомощностью, моим гневом и слезами.

Всхлипнув последний раз в своей жизни, я успокоился, выравнивая дыхание, как учили меня старшие. Нельзя позволять эмоциям брать верх. Только чистый разум, четкие действия, подкрепленные холодным расчетом. 

У меня маленький рост, так пусть он будет преимуществом — я со всей дури ударил по ногам вражины, тот не успел увернуться, думал, что я так и буду прыгать, стараясь достать до головы или сердца. Нет, я умнее, я же взрослый. Значит смогу защитить память... Память? Дети?

Обернувшись, краем глаза отметил, что они до сих пор живы, следовательно нужно только обезвредить «преграду». Тогда останется лишь бежать. Еще один удар прошел по ногам, но на этот раз мне не посчастливилось сбить гада на пол - в ответ прилетела чувствительная оплеуха, практически вдавившая мое хрупкое маленькое тельце в противоположную стену. В голове загудело, а затылок обожгло чем-то горячим, оно тихонько, словно расплавленный метал в кузнице, тонкой струйкой потекло по шее.

Довольный результатом, «зверь» даже наклонился проверить, жив ли я еще. Так что я ему доказал, что вполне неплохо себя чувствую, зарядив кочергой в глаз. Мужик взвыл, отскакивая назад, а я ринулся к детям, чтобы проводить их к выходу.

С того дня прошло уже много времени, на затылке образовалась противная толстая корка запекшейся крови, в голове же царит пустота, даже громкий плач моих маленьких спутников нисколько не трогает. Я жду ее — смерть с косой, но она почему-то забыла обо мне. Только мучает, приходя к голодным малышам. Они не выдерживают ограничений в пище. Полевая трава, клевер, одуванчики — губят, не несут ничего питательного, только я живу. 

Брожу по полю зеленоватым упырем с ввалившимися от голода и усталости глазами, темные круги залегли, руки дрожат, а ноги двигаются с огромным трудом, унося меня все дальше от деревни, от воспоминаний, от мамы.

Смерть с лицом зверя пришла к ней... Хочу отомстить, но знаю, что не смогу, я мал. Раньше говорил, что взрослый, так нет, я ошибся. Я такой ребенок... не смог даже родную кровь защитить, не смог довести детей живыми до помощи, не знаю, куда идти.

Вот уже в глазах темнота. Нет, просто настала ночь, черная дымка теплым одеялом обволакивает все: редкие деревья, травы, меня и деревню на горизонте, что алыми всполохами до сих пор светит где-то вдалеке. Сожгли, звери!

- И твой час настанет, но не сегодня, - шепчет мне на ухо туман, пушистым воротником оседая на шее, - ты только дождись, донеси весть о беде!

И я нес, пока не превратился в живого мертвеца. Совершенно один, потухший... ребенок, что принес в страну страшное. Вестник смерти.

- Молодец.

Сжимается туманное кольцо на моей шее, выпивая последние соки.

- Я могу уйти?

- Да, мое солнышко, - шепот тумана так похож на мамин.