В колонках играет - Tanz der Vampire - Wenn Liebe In Dir Ist

Настроение сейчас - Прекрасное

Автор: dovelet.
 

    Мы совсем не знакомы, а я уже успела тебя переврать. Надеюсь, ты не будешь очень против. Дело в том, что этот фик – для одного хорошего человека, которому хотелось прочесть нечто о твоих героях.
Правда, не знаю, насколько ему понравится то, что вышло из-под моего пера. Фик получился много более личным, чем когда-либо мог помыслить мой вдохновитель. И я переживаю, как он отнесётся к тексту.
В свое оправдание могу лишь сказать, что, кроме меня, этих строк не видел никто. А поскольку я дарю ему произведение вместе со всеми правами на него, то, будь на это его воля – больше никто и не увидит. Он может делать с текстом всё, что захочет.
Я не уверена, Канон, что атмосфера места действия «вхарактерна», а образы героев – хоть немного такие, какими они должны быть, но так я вижу тот мир после первого взгляда. Творить в нём был здорово!

Рейтинг: R
Жанр: ангстовый ангст с элементами гомоэротики.

Трансильвания,
за сто лет до рождения Сары Шагал.

    Осенняя ночь была безлунна. Оттого силуэт замка, расположившегося на вершине пологого холма, почти сливался с окружающим его мраком. Глухие каменные стены, вековые деревья с голыми корявыми ветвями и холодная тишина: всё, казалось, говорило о необитаемости этого места. Сторонний наблюдатель посчитал бы замок заброшенным.
Однако понял бы, что поспешил с суждениями, если бы смог заглянуть в его внутренний двор, который был ярко освещён многочисленными факелами. В их тёплом свете на фоне чёрного провала распахнутых настежь главных дверей замка были чётко различимы две неподвижные мужские фигуры. Стройные и длинноногие, с пепельными волосами, собранными в низкие хвосты, мужчины были похожи, словно чеканные профили на двух медных монетах. Но вряд ли даже самый наблюдательный и умудрённый жизненным опытом человек смог бы судить об их возрасте, глядя на эти гладкие бледные лица. Пожалуй, он указал бы, что один - старше другого, но дабы узнать больше, пришлось бы обратиться с вопросом к самим хозяевам замка. О, да, это были, несомненно, хозяева, сама их стать и богатая одежда: сплошь бархат и вышивка, выдавала благородство и право повелевать; а то, какими уверенно-равнодушными взглядами они обозревали всё вокруг, не позволило бы никому считать их случайными гостями.
    Мужчины стояли без движения, и любой, кто увидел бы их в этот момент, наверно, гадал бы, почему в столь поздний час, на ветру, они застыли, словно изваяния, не чувствуя обжигающе-холодного дыхания ноября. Действительно, ни тот ни другой не подавали даже намёка на дискомфорт, если не считать того, что руки старшего были спрятаны в карманы камзола, а младший по локоть кутался в заячью муфту.
    Странное поведение столь необычных персон, возможно, подвигло бы стороннего наблюдателя приблизиться. И тогда он услышал бы, как они тихонько переговариваются, почти не двигая тонкими губами.
    - Ты думаешь, горбун не ошибся? – не поворачивая головы, спросил младший. В его приятном теноре проскальзывало нетерпение.
    - Куколь служит нашей семье уже целую вечность, - голос старшего звучал на полтона ниже, - и если он говорит, что видел в трактире подобного нам, значит – так оно и было. И потом...
    - Да-да, - перебил его младший, - после всего, что ему, без сомнения, успели порассказать жители деревни, принять наше приглашение смог бы далеко не каждый. Ах, мне не терпится увидеть этого храбреца!
    Старший скосил глаза на своего собеседника и чуть приподнял тонкую бровь:
    - Ты так взволнован. Твоё поведение все последние часы подобно выходкам двухнедельного волчонка, впервые увидевшего собственный хвост.
    - Тебя это удивляет? - Младший не казался хоть сколько-нибудь уязвлённым столь насмешливым сравнением.
    - После того, как Куколь поведал, что на постоялом дворе деревенского трактира ему на глаза попался «молодой господин, не из местных, вся наружность которого говорит о неутолённом голоде?» Едва ли. – Уголок рта старшего мужчины дёрнулся в едва заметной усмешке.
    - Но когда нашу обитель последний раз посещали гости?! – В голосе младшего проступили капризные нотки. - И не напоминай мне про последний бал! Отец, я мог с точностью перечислить имена всех собравшихся ещё до того, как вступил в парадный зал. Не то, чтобы я горел желанием увидеть их, в любом случае. Тем более, что наружность некоторых... Патина на доспехах кузена Тилла в прошлом году добралась до наплечников, а эта плесень на щеках тётушки Наркисы? Я думал, мои бедные глаза...
    - Тише, - перебил излияния сына старший, - наш гость уже здесь.
    И верно, отвлекшись от подслушивания странного разговора, наблюдатель различил бы приближающийся дробный стук копыт по мягкой земле, который сменился звонким цокотом, как только невидимый пока конь ступил на каменную кладку подъездной дороги. Через мгновение показался и сам всадник, он стремительно пересёк двор и остановился в нескольких шагах от ожидавших его мужчин.
    Спешиваясь с коня, незнакомец предоставлял прекрасную возможность разглядеть себя. Что сразу поразило бы наблюдателя, так это то, насколько похож и одновременно непохож был вновь прибывший на хозяев замка. И если похожесть эта, то ли в тонких чертах лица, то ли в манере держаться, была неуловима, и не поддавалась объяснению, то отличия можно было бы легко облечь в слова. Незнакомец был моложе, и одеяние его не было столь изысканно, сколь практично: чёрный короткий камзол, бриджи для верховой езды и высокие сапоги со скромной пряжкой. Дополнял костюм чёрный же дорожный плащ с меховым подбоем. Волосы незнакомца, цвета воронового крыла, были заплетены в походную косу и перекинуты через плечо на грудь.
    Когда молодой человек ступил на землю, любому стало бы заметно, что он почти на голову ниже двух других присутствующих, хотя также изящно сложен. Незнакомец не спешил отходить от коня. Он смотрел на него с непонятным вниманием и даже некоторой тоской. Хозяева замка, всё также неподвижные, следили за действиями вновь прибывшего с бесстрастием. 
Незнакомец стянул с одной руки потёртую перчатку и положил ладонь на исходящую паром горячую шею коня, под спутанной гривой, где билась жилка. В этот момент сторонний наблюдатель с ужасом увидел бы, что рука у незнакомца нечеловеческая: неестественно длинные бледные пальцы с узловатыми суставами заканчивались жуткими когтями. От прикосновения конь повёл влажным глазом и еле слышно всхрапнул, однако, покорно остался стоять на месте, словно противоестественная природа недавнего всадника и подобных ему была животному отвратительна, но странным образом привычна. Ладонь незнакомца конвульсивно сжалась и разжалась, а сам он ещё несколько мгновений простоял, застыв на месте, пока откуда-то сбоку не появился мрачного вида слуга-конюший.
    Незнакомец бросил ему поводья, и, наконец, повернувшись к хозяевам замка, задумчиво произнёс:
    - Мне редко доводится ездить верхом.
    - Нрав лошади поддаётся укрощению, - откликнулся старший из встречающих. – Со временем она становится покорной нашей воле.
    - Мне также нечасто попадаются столь послушные слуги. – Незнакомец проводил взглядом конюшего, с поклоном уведшего за собой лошадь.
    - Людей тоже можно обуздать, - на этот раз голос подал младший.
    Незнакомец посмотрел на говорившего, а тот вдруг оскалился, обнажив два жутких сахарно-белых клыка, и добавил:
           – Но их укрощение, подчас, может быть до разочарования лёгким, если не более приятным.
    Никто не смог бы винить наблюдателя в малодушии, если бы он в этот момент бросился наутёк, стремясь спасти свои тело и душу. Ибо существа, так обыденно ведущие беседу во дворе замка, являлись ни кем иным, как вампирами.
    Старший из них протянул ладонь вперёд, словно подзывая гостя ближе. Рука его была копией руки незнакомца, разве что чёрные когти были ещё больше и острее.
    - Как зовут тебя, странник?
    - Олберик Витмаер, ваше сиятельство, - ответил гость, делая шаг вперёд, но оставаясь на почтительном расстоянии.
    - «Власть эльфов»?! – Глаза старшего вампира сверкнули весельем. – Разве эльфы правят чем-то, кроме Острова юных? Всем известно, что мир принадлежит не им.
    Молодой вампир еле заметно пожал плечами:
- Мои родители, очевидно, считали иначе.
    Отец с сыном переглянулись, и наблюдателю почудилось бы, что между ними пробежала тень... неуверенности, немого вопроса?
    Но уже в следующее мгновение старший вновь обратился к гостю:
    - Мы рады, что ты принял моё приглашение, Олберик Витмаер! Подобные нам редко посещают сию скромную обитель. Меня зовут граф фон Кролок, а это - мой сын, Герберт.
    - Это – честь для меня, - молодой вампир учтиво склонил голову.
    - Так отдохни в нашем замке, странник! – как один нараспев протянули граф и его сын. – Отбрось тяготы дороги на время,  раздели с нами трапезу, поведай об иных краях.
    Они отступили за порог, и чёрная громада замка бесшумно поглотила их. Уже оттуда, из темноты, куда не мог проникнуть свет факелов, чей-то бесплотный голос прошелестел:
    - Ты можешь войти.
 

    Любой, кто заглянул бы в трапезный зал замка в ту ночь, понял бы, что пир находился в самом разгаре. Пламя огромных каминов освещало богато сервированный стол и троих вампиров, в вольных позах расположившихся в резных креслах вокруг него. В зале было тепло, и гость уже давно скинул свой плащ. Хозяева и вовсе избавились от камзолов, и остались лишь в полупрозрачных кружевных батистовых блузах.
    Все трое пили вино. И они не делали это так, как люди. Начать с того, что они пили его как воду. Под неторопливые разговоры кубки наполнялись снова и снова, и делалось это куда чаще, чем опустошались тарелки. Вообще, наблюдатель мог бы с удивлением заметить, что еда на столе, хотя и была обильной, но пресной и однообразной, будто готовили её, зная, что ни острота рагу, ни сочность мяса не будут важны для едоков. Вино же, красное вино, различных сортов было любовно подано к столу в пузатых кувшинах, тонкогорлых бутылках и золотых чашах. Но, смакуя хмельной напиток, вампиры не пьянели: не менялся блеск их тёмных глаз, не становились громче голоса, не терялась нить беседы.
    Речь между графом и гостем зашла о политике, и возможно, кое-кому из присутствующих стало казаться, что трапеза становится слишком скучной. Герберт, который сидел в кресле боком, перекинув через подлокотник одну длинную рельефную ногу в кожаных панталонах, бросил на гостя игривый взгляд из-под ресниц и проказливо улыбнулся.
    Олберик, рассказывавший в тот момент что-то графу, осёкся на полуслове и посмотрел на виконта с удивлением. Довольный, что завладел вниманием гостя, тот запрокинул голову и нарочито медленным жестом поднёс к губам кубок. Но вместо того, чтобы сделать глоток, Герберт позволил вину политься по приоткрытым губам, точёному подбородку, побежать по белому горлу...
    Зритель, для которого предназначалось сие маленькое представление, был захвачен. Олберик следил за Гербертом не отрываясь, и в огненных отблесках его широко распахнутые глаза казались такими же черными, как и вино, стекавшее по мраморной коже виконта. Тонкая струйка уже исчезла за низким вырезом его блузы, но молодой вампир всё смотрел на последние тяжёлые капли, застывшие в ямочке между ключицами.
    - Прошу простить моего сына, - граф прервал повисшее молчание и метнул в сторону Герберта полный порицания взгляд, - его манеры иногда просто ужасны.
    Герберт в ответ лишь рассмеялся мелодичным беззаботным смехом, каким мог смеяться только любимый избалованный ребёнок, никогда не ведавший родительского гнева:
    - Но разве это не стоит того, отец? Видеть, с какой страстью он смотрит на меня, представляя вместо вина тёплую кровь, чувствовать обжигающее вожделение в его глазах, на миг ощутить тот трепет, что пронзает жертву, попавшую под чары его голодного взгляда... – Герберт отсалютовал кубком в сторону гостя: - Так ведь, Олберик?
    От звука своего имени тот будто очнулся. Он вздрогнул и подался в кресле назад, при этом неловко уронив на пол одну из атласных подушек. Герберт снова рассмеялся, и Олберик поспешно опустил голову в смущении. Да, любой, увидевший его в тот момент понял бы, что молодой вампир смущен, пусть ни тени румянца не проступило на его высоких скулах. Но лишь самые проницательные уловили бы в языке его тела нечто большее, чем просто неловкость.
    Хозяин замка, сощурившись, окинул фигуру гостя пристальным взглядом и проговорил:
- Я не могу утверждать со всей уверенностью, но мнится мне, Олберик успел забыть вкус человеческой крови. – Граф повернул голову к сыну, с лица которого вдруг сползла самодовольная улыбка. - Он голодает, Герберт, и уже очень давно. Твоя шутка была жестокой.
- Что?! – Герберт сел прямо, со стуком поставил на стол кубок и перевел ошарашенный взгляд с графа на гостя. – Он не охотится?! Отец, как такое возможно?!
- Почему бы нам не спросить об этом самого Олберика? – предложил граф. В тоне его сквозила печаль. – Расскажи нам свою историю, Олберик Витмаер! Обещаю, твои слова не покинут стены этого замка.
    На мгновение могло показаться, что Олберик откажется. Но затем он расправил плечи и поднял голову. Он снова был абсолютно спокоен и собран. Но наверное, что-то во взгляде старшего вампира заставило его обратить свой взор и речи к младшему:
    - Его светлость прав: уже три долгих года я не пил человеческой крови.
    - Три года, - эхом отозвался Герберт, затем нахмурился: - Но тебе ведь приходилось чем-то питать свои силы...
     - В родных краях я известен как знатный охотник на кабанов, от смертоносного кинжала которого уходил редкий секач.
- Фи! – Герберт с отвращением сморщил породистый нос. - Свиная кровь – удел простолюдинов! К тому же, пить её не доставляет никакого удовольствия!
Олберик пожал плечами и провёл когтем по столу, оставив на его деревянной поверхности едва заметную бороздку:
- Я обнаружил, что она – ближе всего к человечьей, и способна насытить меня в большей степени, чем кровь оленей или волков.
- Но почему? – Герберт вскинул над головой руки, до локтя обнажив тонкие, почти по-женски изящные руки. – Почему тебе вообще приходится пить кровь животных, когда этот мир буквально кишит людьми?!
- Я был влюблён, - ответил Олберик, - до сих пор люблю.
Под удивлённое восклицание Герберта и терпеливое молчание со стороны графа молодой вампир опустил взгляд в свой полупустой кубок, словно пытаясь разглядеть там своё прошлое. Дальнейший рассказ он продолжал всё более отстранённым тоном:
- Не думайте, что охота на людей мне незнакома. Когда-то я наслаждался тем, что отмерила мне судьба. Может, был даже пресыщеннее и разнузданнее многих. Но три лета тому назад я повстречал девушку, которой суждено было изменить меня навеки. Да, она - всего лишь человек, только власть её надо мною была и остаётся безграничной.
Я полюбил её с первого взгляда. Захотел сделать своей, но не смог, просто не смог вонзить клыки в её нежную шею. Укусить её – означало либо убить, либо обратить в вампира, а она молила меня о смерти, ибо умереть, по её словам, было лучше, чем существовать в веках, как чудовище. В ту ночь я мог сделать с ней что угодно, но выпить её до дна мне не позволила любовь, а превратить в себе подобного – страх, что простить меня за это она не сможет.
И я пошёл против природы. Я поклялся, что не причиню ей вреда, и что сделаю всё, что она пожелает. Как ясно вижу я теперь, тогда она впервые почувствовала свою власть надо мною и стала искать её границы. Изгнать из дьявольского отродья тьму, обратить его к свету – разве может быть в жизни более благородная цель?! – Олберик невесело усмехнулся. - И я с радостью отдался мукам.
Она потребовала, чтобы я отказался от человеческой крови. Я перестал охотиться. Заставляла встречать с ней рассветы. Я слеп и терпел ожоги. Она кропила меня святой водой и пыталась привести в храм. Я корчился в агонии под её руками и кричал от ужаса и боли, едва завидев церковные шпили. Мы нечасто виделись, мы так мало минут провели вместе. Но когда становилось совсем невмоготу, а голод сводил с ума, мне стоило только поймать её взгляд, услышать тихое «люблю», как все преграды на пути нашего счастья казались мне призрачными. И да, через год она начала говорить, что любит меня. В такие моменты мне не хотелось ничего, кроме как обвиться вокруг её хрупкого тела, впиться в горло, в грудь, в живот. Располосовать  когтями эту золотистую кожу, добраться до сердца, и ещё тёплое, рвать его клыками, испить её до последней капли, навсегда сделать частью себя!
Но я не смел, ибо любовь во мне была сильнее страсти. И от этого был глуп. Я добивался её три года, но однажды она просто исчезла, как, сверкнув, пропадает с неба звезда. Мне осталось лишь письмо, написанное её рукой, в котором она отрекалась от меня и всего, что нас связывало. Писала, что не любит, и не будет любить, чтобы я не искал её, и что волен делать отныне всё, что хочу.
Я метался по комнатам её замка, я искал если не её, то хотя бы её домочадцев и слуг. Я готов был вынуть душу из любого, кто встретился бы на моём пути, лишь бы узнать, где моя любимая. Но замок был пуст, как и моя душа.
Сколько времени провёл я в её спальне, как в склепе, я не знаю. Может быть, прошли недели. Перебрал в уме сотни причин, почему она решилась оставить меня, искал возможных соперников, и каждый раз приходил к одному заключению. Она поняла, что ничто в этом мире не в силах изменить меня, а может, ей просто надоело. И старался ли я в должной степени? Кто знает? И однажды, покинув замок, я начал странствовать, в надежде отыскать ту, что отняла мой покой.
Молодой вампир замолк, и в зале повисла тишина, нарушаемая лишь треском догорающих поленьев в каминах.
- Ты ведь осознаёшь, что надежда твоя пуста? – Вопрос задал граф, и, несмотря на жестокие слова, голос его был полон странной, почти осязаемой теплоты.
Олберик качнул головой:
- Да, мне прекрасно известно, что не пожелай она снова со мной увидеться, я буду не в силах ничего изменить. Я беспомощен за границей ночи, а свет и тьма разделяют нас надёжней, чем любые стены. Иногда, в моих странствиях я бываю в красивых местах и всегда спрашиваю себя: а не выходила ли любимая к берегу этого озера ещё сегодня утром, не восхищалась ли этой крутизной гор на закате? Знает ли она, как прекрасен в полнолуние вид с холмов на эту долину? Или будет смотреть, как встаёт солнце над ней уже пару часов спустя?
- Отказывать себе в охоте не есть лучшее решение. - И снова мягкий тон графа расходился с холодными словами. - Нет смысла думать о пустом.
- Это - всё что я могу. И ни о чём не жалею. - Олберик поднял взгляд и вскинул подбородок. – Пусть осуждение и презрение других вампиров и стали моими спутниками.
- Влюбиться в женщину, пытаться идти наперекор собственной сущности, - пробормотал Герберт, тряся головой. – Истязать себя ради несбыточного счастья... Отец, ты только послушай его! Нам же ничего не остаётся как...
Черноволосый вампир напрягся, и хотя лицо его осталось бесстрастным, в слабом свете умирающего пламени каминов было видно, как в глазах его мелькнули разочарование и печаль. Он поспешно отодвинулся от стола, как делают гости, внезапно понявшие, что исчерпали запас радушия хозяев, в тот момент, как Герберт уверенным тоном закончил:
- ... ничего не остаётся, как оставить его у себя.
Он посмотрел на Олберика, а затем вновь обратился к отцу:
- И если ты, со свойственным тебе тактом, будешь делать вид, что ничего не произошло, то я сидеть, сложа руки, не намерен! И буду действовать!
Граф задумчиво кивнул и встал с кресла. Два младших вампира тоже поднялись на ноги.
- Как только что, в свойственной ему весьма изящной манере, озвучил своё приглашение мой сын, мы будем рады, если ты, Олберик Витмаер, останешься у нас на некоторое время. Мир за пределами этого замка не был очень благосклонен к тебе, но здесь, в его стенах, ты сможешь найти понимание, и смею ли я надеяться, утешение. Будь нашим гостем не только на эту ночь!
Казалось, черноволосый вампир колебался. Он посмотрел на Герберта, и тот, галантным жестом протянув над столом руку, промурлыкал:
- Я велю приготовить для тебя ванну и прослежу, чтобы рассвет застал тебя в тепле и безопасности.
- Мои вещи... – начал Олберик неуверенно.
Граф, который неожиданно оказался совсем рядом с ним, склонил голову и доверительным тоном проговорил, едва не касаясь волос гостя губами:
- Куколь позаботился о том, чтобы их доставили прямиком в замок.
    Закусив одним тонким клыком губу в жесте сомнения, который вдруг заставил его выглядеть ещё моложе, Олберик посмотрел сначала на графа, затем – на виконта.
    - Ну же, - Герберт повторил приглашающий жест. – Ванна даже будет с горячей водой.
    Олберик еле слышно фыркнул, а затем всё же взял протянутую ладонь.  Улыбку Герберта нельзя было назвать иначе как триумфальной.
    - Вот и хорошо. – Граф зашагал к выходу из зала. Уже на пороге, не поворачиваясь, он небрежно взмахнул рукой, отчего широкий рукав его блузы описал в воздухе изящную дугу. – Поручаю тебя заботам Герберта. Мы встретимся вновь завтра ночью.
Тень той же мимолётной победной улыбки сына, как в зеркале отразившейся на невозмутимом челе графа, увидеть не мог никто.
 

Полукруглая комната без окон в основании башни замка, похоже, служила спальней Герберта. И если бы случайный наблюдатель не знал наверняка, что она являлась обителью вампира, он бы нашёл обстановку уютной и роскошной, заявляющей о своём хозяине, как о сибарите с тонким вкусом.
Сейчас всё свободное пространство комнаты занимали зажженные свечи. Они стояли в специальных подставках под потолком, на стенах, в полукруглых решётчатых нишах и просто на полу. Наблюдателю, возможно, атмосфера показалась бы чересчур душной, запах тающего свечного воска  - тяжёлым, а воздух – неподвижным, но в комнате было тепло, а оба существа, которые в ней сейчас находились, привычки дышать не имели уже очень давно. Хоть и были заняты сейчас весьма мирским делом.
В центре комнаты, сбоку от высокой кровати, на полу, устланном волчьими шкурами, стояла огромная медная ванна о четырёх позолоченных ножках, наполненная, судя по легкому пару, поднимающемуся над ней, горячей водой. В ванне лежал Олберик. Над бортиком были видны лишь его голова, откинутая на мягкий валик изголовья, да белое колено одной из согнутых ног. Глаза молодого вампира были полуприкрыты, он казался абсолютно расслабленным.
Второго вампира наблюдателю тоже было бы видно лишь частично: Герберт сидел на полу по другую сторону ванны. Подперев одной рукой подбородок, пальцами другой он, не обращая внимания на вымокший рукав, легонько бултыхал в воде и, похоже, был полностью поглощён данным зрелищем.
- Говоря о ванне, ты не упомянул, что она будет находиться в твоих покоях, – лениво протянул Олберик, не поднимая век. – Или что мои вещи также будут доставлены сюда.
- Моя спальня – самое тёплое место в замке, – откликнулся Герберт, не отрывая взгляд от воды.
Олберик на миг приоткрыл один глаз:
- Пусть так, но, поручая меня твоим заботам, граф, я уверен, не предвидел, что в порыве бездонного гостеприимства ты предложишь мне своё ложе. – Слова были произнесены серьёзным тоном, но в них таилась улыбка.
- Отец! - Герберт фыркнул. – Ему легко говорить, ведь он не испытывает недостатка в тёплых телах, желающих согреть его холодную  постель. – Заметив недоверчиво приподнятую бровь Олберика, он с пылом продолжил: - Да-да! Ты даже не можешь себе представить, сколько юных дев в округе жаждут ощутить на себе его чары! Пусть даже и ценой собственной жизни.
Олберик пробормотал что-то невнятное.
    - Мне же, с другой стороны, найти согласного партнёра очень сложно. – Герберт испустил тяжкий вздох отчаяния, который позвучал, впрочем, весьма фальшиво. – Но несчастные, подобные мне, должны довольствоваться малым. – Он хищно оскалился. - К примеру, то, что я вижу в своей ванне сейчас, мне по нраву.
    Не открывая глаз, Олберик вслепую шутливо ткнул Герберта мокрой ладонью в висок:
    - Умерь свою страсть, кровожадное чудовище!
Герберт состроил разочарованную гримасу и прижался щекой к ладони Олберика, через прикосновения гарантированно донеся до него свою смертельную обиду:
- Но ведь ты всё ещё здесь?
Олберик мягко похлопал Герберта по лицу:
- Я здесь. Но в тебе нет власти надо мною, вампир!
    - Даже если я предложу позаботиться о твоих волосах? - Герберт намотал на кулак тяжёлую чёрную косу Олберика, которая свешивалась через край ванны, и слегка потянул.
    Олберик со всплеском уронил руку обратно в воду и издал ещё один невнятный мурлыкающий звук.
    Герберт на коленях двинулся в обход ванной, дабы занять более удобную позицию. Теперь наблюдателю стало бы видно, что на Герберте была одета только просторная белая сорочка до пят. Вампир уселся в изголовье ванны и, начав расплетать косу гостя, заметил:
    - Отпрыски графов не каждую ночь делают подобные предложения.
    После чего достал из своих волос костяной гребень и начал неторопливо вычёсывать из копны Олберика дорожную пыль, бережно разбирая запутавшиеся пряди.
    В спальне воцарилось молчание, нарушаемое время от времени лишь странными тихими звуками, которые  издавал Олберик, и которые, судя по блаженному выражению его лица, наблюдатель отнёс бы к проявлению удовольствия. Затем молодой вампир потянулся всем телом, насколько ему позволяла ванна и, открыв глаза, задумчиво произнёс:
    - А из тебя, и вправду, получился бы хороший лакей для еженощных умываний.
    Проведя растопыренными когтями по волосам в последний раз, проверяя их на наличие колтунов, Герберт отбросил гребень и, молниеносный, как жалящая гадюка, надавил обеими руками на макушку Олберика, заставив того уйти под воду. Тут же поднялся на ноги и сделал вид, что занят приготовлением постели.
    Олберик вынырнул, отплёвываясь, и с негодованием ткнул в сторону Герберта пальцем:
    - Мне вода попала в рот!
    Герберт склонил голову набок в притворном удивлении:
    - Вот как? Я слышал, такое может случиться, если не выказывать должного уважения к благородным особам.
    - О, прошу великодушно простить меня, виконт! – Олберик вылез из ванны и приложил обе руки к груди. Вся его поза выражала смирение и раскаяние, но глаза смеялись. – Где только были мои манеры?! Конечно, из тебя бы вышел не просто хороший, а отличный...
Герберт кинул в него скомканную простыню, которую Олберик поймал и начал вытираться. Затем он шагнул к небольшому кованому сундуку, рядом с которым на полу валялся его походный плащ и другие предметы недавнего туалета. Опустившись на колени и подобрав грязную одежду, Олберик потянулся было к крышке сундука, когда из складок плаща выпал блестящий медальон на цепочке. Герберт проследил, как медальон ударился об угол сундука и раскрылся. Внутри обнаружилась миниатюра и локон волнистых волос, который в свете свечей казался отлитым из золота. Олберик застыл, глядя на медальон, но не делая попытки его поднять.
Герберт шагнул ближе и, присев на корточки, с интересом стал разглядывать миниатюру:
- Это - она?
- Да. – Олберик накрыл медальон ладонью и с щелчком захлопнул крышку.
- Если хочешь знать, мне не совсем ясны твои душевные метания, - Герберт залез на кровать, тут же утонув в мягкой перине, и стал взбивать многочисленные подушки. – Испытывать страсть к человеку – это я могу понять. Хотеть её укусить  - тоже. Но как столь жалкое существо как человек могло издеваться над тобой?..
Олберик надел медальон на шею, достал из сундука полотняные панталоны и рубашку и начал облачаться ко сну. Он слушал разглагольствования Герберта, и лицо его становилось всё мрачнее.
Не подозревая, какие чувства его слова вызывают у гостя, Герберт продолжал в том же духе:
- Ужас и чувство благоговения – вот что должна была она испытывать к тебе, к любому из нам подобных. Не существует под этим небом женщины, которая была бы достойна...
    С гневным рычанием Олберик бросился к кровати, на осекшегося Герберта, подминая его под себя. Герберт вывернулся и отпрянул в сторону, но Олберик обвил его ногой за талию и прижал к подушкам, навалившись сверху. В ярости скалясь, виконт попытался укусить противника, но Олберик одной рукой поймал его за волосы, а указательный палец другой резким движением завёл за оба клыка и дёрнул вперёд и вверх, заставляя Герберта запрокинуть голову.
    Тот замер, и в застланных пеленой бешенства тёмных глазах его мелькнуло нечто, очень близкое к страху. И даже стороннему наблюдателю была бы понятна вся сложность и рискованность его позиции. Если мёртвое, по сути, тело вампира являлось почти неуязвимым для оружия, и лишь ранить его, не говоря о том, чтобы убить, представлялось практически невозможным, то клыки являлись хрупкими, как и любые зубы. А без оных вампир становился почти калекой.
    Но не беспомощным, далеко не беспомощным. Герберт вперил обжигающий взгляд в нависшее над ним лицо, полускрытое мокрыми прядями чёрных волос. Руки виконта поднялись над спиной Олберика, ужасные когти готовые впиться в уязвимую плоть. Герберт исторг из груди угрожающее ворчание. Олберик встретился с ним взглядом и зашипел  в ответ. Они застыли так, прижатые живот к животу, тёмные и светлые волосы, рассыпавшиеся по подушкам. Больше половины свечей уже догорело, но переплетённые белые тела вампиров на постели оставались чётко различимыми, пусть вся остальная комната и погрузилась во мрак.
    А потом Герберт внезапно расслабился и обмяк. Он опустил обе руки, прикрыл глаза, закинул голову дальше назад, ещё шире открывая рот и подставляя противнику белое горло. И то, что ещё миг назад могло стать первой сценой жестокой схватки, вдруг стало актом абсолютного доверия. Олберик остолбенело моргнул, и из взгляда его ушла злоба. Словно очнувшись от кошмарного сна, он с отвращением взглянул на собственные руки и аккуратно выпустил Герберта из опасного захвата. Затем, словно извиняясь, нежно провёл пальцами по полусомкнутым устам и, едва касаясь, обвёл родинку над верхней губой.
    Эта ласка заставила другого вампира вновь открыть глаза. Олберик в последний раз погладил острый подбородок Герберта, после чего откатился в сторону и тихо сказал, глядя в потолок:
    - Потому что я люблю её, всегда буду любить.
    Герберт сел в кровати, задумчиво потрогал языком оба клыка, словно проверяя их целость, искоса посмотрел на гостя сверху вниз и стал деловито сооружать из подушек некое подобие гнезда для них двоих.
Удовлетворённый плодами своих трудов, он начал устраиваться рядом с Олбериком, бесцеремонно взяв того за руки и обернув их вокруг себя. Потворствуя Герберту, пока тот переплетал их конечности, как ему вздумается, Олберик со снисходительной усмешкой напомнил:
    -  В моих жилах не течёт кровь. Я не смогу тебя согреть. – Однако он придвинулся к Герберту ещё ближе, зарываясь лицом в копну светлых волос.
    - Может и так, - Герберт натягивал на них обоих одеяло из овечьей шерсти. – Но ты будешь прекрасно защищать меня от сквозняка.
    Он уткнулся носом Олберику в ключицу, и без всякого перехода ворчливо проговорил:
    - Никогда не находил ничего хорошего в дочерях Евы...
    Олберик обнял Герберта крепче, очевидно, пытаясь заставить того замолчать, но добился лишь того, что его голос стал звучать глуше:
    - Вот мужчины – совсем другое дело. К примеру, сын лесника, на хуторе здесь неподалёку. Я за ним уже давно... гм... наблюдаю. – Бормотание Герберта становилось всё менее разборчивым, а паузы между словами увеличивались. – У него такая упругая попка, м-м-м... Просто трудно поверить. Я возьму тебя с собой в следующий раз, и возможно, даже дам укусить её разок... После того, как сам натешусь...
    Герберт затих, и Олберик тоже закрыл глаза. В последних отблесках умирающих свечей его лицо было безмятежно. Где-то далеко за стенами замка, в деревне пропели первые петухи.