Спасибо тебе, сестрица!
- Только не забудь сказать бабушке, что это ты заставила меня косу обрезать!
Юлькин восторг сразу утих, и она возмущенно уставилась на Аннушку.
- Что, вот так прямо сразу и сказать? С этого начать знакомство с родной
бабушкой?!
- Юля! Ты мне это обещала, когда уговаривала меня волосы резать.
- Да, обещала, было дело... А вдруг бабушка не захочет со мной после этого
разговаривать?
- Бабушка все поймет и все простит.
- Ладно, посмотрим, - вздохнула Юлька. Жанна фыркнула, отставила недопитый чай и
вышла из-за стола.
Аннушка и Юлька встали, повернулись лицом к иконе Спасителя, и Аннушка громко
прочла благодарственную молитву. Папа тоже встал - он быстро привыкал к
православному порядку, и, похоже, порядок этот ему даже нравился.
Телефон у Юльки был со всяческими, как она говорила, "прибамбасами", и Аннушка
все эти хитрости еще не успела освоить, поэтому дозваниваться до Пскова
принялась Юлька. Она нажала какую-то кнопку, и гудки стали раздаваться громко,
на всю комнату.
Аннушка слушала их, склонив набок голову.
- Что-то долго никто не отвечает, - сказала Юлька. - А вдруг бабушки дома нет?
- Может, она во дворе. Подождем еще.
И вот раздалось громкое, на все комнату: "Я слушаю!". Мгновенно струсив, Юлька
сунула трубку Аннушке.
- Бабушка, это я, Аня. Здравствуй, бабушка!
- Здравствуй, Аннушка. Как хорошо тебя слышно, милая, будто ты рядом.
- Как ты себя чувствуешь, бабушка? Ты здорова?
- Все слава Богу, дорогая, все слава Богу. Ну, рассказывай, как ты там живешь?
- Хорошо живу.
- Папу слушаешься?
- Слушаюсь. Это совсем не трудно, бабушка, он такой добрый!
- Балует он там тебя, наверно, сверх всякой меры?
- Еще как балует, бабушка!
- Вот я ему задам при встрече!
Девочки засмеялись.
- Это там Юленька рядом с тобой смеется? - спросила бабушка. - Дай-ка мне с ней
поговорить. Сколько уж лет я ее голосок не слышала!
Юлька ахнула и запрыгала на месте, протягивая обе руки к телефону. Сестра,
улыбаясь, передала ей трубку.
- Бабушка, здравствуйте!
- Здравствуй, Юленька!
- Ой, бабушка, я ужасно рада, что у меня теперь есть и Аня, и вы! Это так
здоровско!
- Мне это очень приятно слышать, детка.
- Бабушка, а вы меня помните?
- Конечно, помню. Только ты не кричи, дорогая, я ведь совсем не глухая и даже
еще не очень дряхлая. И говори мне, пожалуйста, "ты".
- И на "ты" можно?!
- Нужно, Юленька! Ведь это ты меня не помнишь, ты совсем маленькая была, когда
папа увез тебя в Ленинград, а я-то тебя, проказницу, очень даже хорошо помню.
- А какая я была маленькая?
- Ты была такая юла, что все смеялись: "Ну и имечко подобрали!".
- Ой! А еще что-нибудь про мое счастливое детство?
- У нас тогда был пес Дозор, и ты очень любила спать у него в конуре.
- Класс! Бабушка, а может быть, это была Аня, а не я?
- Ты, ты! Я-то вас никогда не путала. У тебя, между прочим, есть отличительный
знак.
- Какой, бабушка?
- На левой лопатке маленькое родимое пятнышко.
- Ань, срочно подними мне сзади майку - есть там что-нибудь?
- Есть, есть! Маленькое пятнышко как раз посредине лопатки.
- Левой?
- Левой!
- Ура! Бабушка меня помнит!
- Конечно, Юленька, я тебя помню и люблю. Я за тебя молюсь каждый день, а
молитвенная память у людей самая крепкая.
- Ясное дело: если каждый день твердить Богу про какого-нибудь человека, так и
не захочешь, а запомнишь его... Бабушка! А вот если вы... если ты взаправду меня
любишь, то обещай не сердиться за один мой страшный-страшный грех.
- Какой еще такой "страшный-страшный грех"? Что ты там выдумываешь?
- Бабушка, я Аньке косу отрезала!
Аннушка сделала страшные глаза и отчаянно замотала головой.
- Юленька, нехорошо сестру Анькой звать... Погоди, как это косу отрезала? Это еще
зачем? Кто разрешил?
- Так уж получилось. Понимаешь, бабушка, у меня-то волосы короткие, а тут
приезжает моя сестра с длиннющей косой! Представляешь, какой ужас?
- Не понимаю, какой ужас! Такая прекрасная была коса...
- Ну как же ты не понимаешь, бабушка? Мы ведь оказались неодинаковые: лицо одно,
а прически разные. А тут еще папа пообещал меня выдрать как егорову козу.
- Сидорову, наверно?
- Точно, Сидорову!
- А почему это папа собирался тебя выдрать? За дело поди?
- За дело, бабушка, за дело, - успокоила ее Юлька. - Вот тогда мы и решили стать
совсем одинаковыми, чтобы папа не мог угадать, кого драть надо. Он запутался и
на всякий случай простил обеих. Прости и ты, бабушка, а то ведь я завтра в
первый раз на исповедь иду, так пусть у меня хоть на один грех будет меньше,
ладно?
- Ладно, проказница, придется тебя простить. Но епитимью наложу на обеих: теперь
вы обе забываете, где там у вас ножницы лежат, и обе отращиваете косы.
Договорились?
- Договорились, бабушка! - дуэтом закричали девочки.
- Юленька, так ты завтра причащаешься?
- Да, только не завтра, а послезавтра. Так отец Георгий решил.
- Правильно решил, ведь у тебя послезавтра именины.
- Ой, бабушка, ты даже мои именины помнишь!
- Конечно, помню. Ну все, девочки, хватит нам тратить свое время и папины
деньги.
- Бабушка, я тебя очень, очень люблю!
- Я тоже очень люблю тебя, Юленька. Нет, ты все-таки ни капельки не изменилась!
А теперь дай-ка мне на минутку Аннушку.
- Подожди, подожди, бабушка! Я тебе еще покаяться хочу.
- Ну, покайся.
- Знаешь, бабушка, Аннушка меня все время воспитывает, воспитывает - прямо
святую из меня хочет сделать!
- Ну, это у нее определенно не получится, не беспокойся. Это и есть твое
покаяние?
- Да! А теперь даю тебе Аннушку! Аннушка взяла трубку.
- Бабушка, это я.
- Аннушка, ты там не переусердствуй, воспитывая Юлю в христианском духе. Не жми
на нее очень-то: душа человеческая - дело тонкое.
- Ой, класс! - пискнула Юлька в полном упоении.
- Да нет, бабушка, Юля у нас умная и очень хорошая. Она сама все понимает, когда
успевает подумать, - сказала Аннушка, улыбаясь сестре.
- Как же мне на нее хоть одним глазком глянуть хочется... Может быть, когда папа
повезет тебя обратно в Псков, он захватит с собой и Юленьку?
Юлька завизжала от восторга.
- Хорошо, бабушка, мы попросим папу взять Юлю в Псков. Слышишь, как она
радуется?
- Слышу, слышу. Ну, храни вас Бог, внученьки мои дорогие. Папе поклон от меня
передайте.
- Передадим. Храни тебя Господь, бабушка! - сказала Аннушка.
- И твой Ангел Хранитель! - крикнула Юлька в трубку сбоку.
Когда зазвучали короткие сигналы и трубка была положена на место, сестры, не
сговариваясь, взлетели на кровать и, взявшись за руки, принялись прыгать,
распевая:
- Мы поедем вместе в Псков! Мы поедем вместе в Псков!
Ангелы радовались, глядя на них.
И никто из них не подозревал, что подлый Прыгун, сидя на своем обычном месте на
карнизе, весь их разговор с бабушкой подслушал, запомнил и помчался докладывать
Михрютке. Ну, а тот, выслушав Прыгуна, тут же побежал с доносом к Жанне и Жану.
- Юльку в Псков пускать нельзя, ее там окончательно испортят, в церковницу
превратят, - решила Жанна. - После Пскова она еще и в Келпи не захочет ехать.
- Не пустим Юльку в Псков, - согласился Жан. - А вот от Анны надо бы поскорей
избавиться - слишком уж от нее светло в Доме. У тебя на этот счет нет никаких
идей, хозяюшка?
- Нет. Нам остается только терпение и смирение...
- Жанна, что ты несешь!
- Успокойся - ПОКАЗНЫЕ терпение и смирение. Скоро отец повезет ее в Псков, а
Юльку я отвезу в Ирландию пораньше. И тогда...
- И тогда Мишин окажется целиком в твоих нежных и цепких коготках.
- Ясное дело! А домового надо бы наградить. Эй, Михрютка, ты где там прячешься?
Хочешь со мной на дискотеку поехать?
Счастливый Михрютка свалился с потолка и заплясал перед хозяйкой.
- Еще бы не хотеть! В дискотеке музыка грохочет, люди скачут, и все на бесов
похожи! Повертишься там - ну будто на исторической родине, в аду побывал!
- Вот и поедешь, оттянешься. Служи только хорошенько, все мне доноси, что
услышишь, а награда тебе всегда будет.
- Рад служить, хозяюшка!
Назавтра отец Георгий встретил Акопа Спартаковича с сестрами в воротах Лавры.
- Вы с Аннушкой идите в храм, - сказал он Акопу Спартаковичу, - а мы с
отроковицей Юлией покамест в тенечке побеседуем.
Отец Георгий повел Юльку по дорожке между высоких деревьев, мимо старинных
надгробий, подвел к скамейке под большим кленом, там усадил ее и сам сел рядом.
- Ну, расскажи мне, отроковица Юлия, как ты к исповеди готовилась? - спросил он.
- Сначала мы с Аннушкой долго-долго молились, а потом она дала мне список
грехов. Вот я и стала вспоминать все-все-все грехи моей жизни и отмечать в
книжечке.
- И много отметила?
Юлька молчала, опустив голову.
Молчал и священник, неспешно перебирая четки.
- Почти все отметила, батюшка, какие в списке были, - прошептала наконец
Юлька. - У меня только одного греха нет из этого списка.
- В самом деле? - удивился отец Георгий.
- В одном-единственном грехе я оказалась не грешна! - сокрушенно сказала
девочка, подняв на него налитые слезами глаза.
- Не может этого быть!
- Правда, батюшка, - вздохнула Юлька и пустила слезу.
- Ушам своим не верю!
Мимо них по аллейке проходил молодой монашек.
- Брат Евстафии, а поди-ка ты сюда!
Монашек подошел к ним.
- Благословите, батюшка.
Отец Георгий благословил его и спросил:
- Не знаешь ли ты, брат Евстафий, митрополит Петербургский и Ладожский у себя?
- Владыка раннюю служил, а сейчас, надо полагать, у себя в покоях отдыхает.
- Придется потревожить владыку. Поди-ка ты к нему, брат Евстафий, и отрапортуй,
что в нашей епархии новая святая объявилась.
- Какая святая, батюшка? - непонимающе заморгал глазами монашек.
- А вот эта самая - отроковица Юлия. И удачно-то как объявилась - завтра Юлию
Карфагенскую величаем, а нынче Юлию Крестовскую прославим: в колокола ударим,
крестным ходом с нею во главе пройдем!
У Юльки от удивления слезы моментально высохли.
- Ой, вы меня не так поняли, батюшка! - воскликнула она. - Вы подумали, что я
только в одном грехе виновата, да? А я виновата во всех, кроме одного!
- Да нет, я все правильно понял. Ты слышишь, брат Евстафий? Сия преподобная
отроковица до одиннадцати лет дожила и каким-то одним грехом за всю свою жизнь
ни разу не согрешила.
- Не может такого быть, - сказал, брат Евстафий, качая головой, - нет такого
человека, чтобы даже в одном каком-то грехе за всю жизнь ни разу виноват не был.
Не делом - так словом, не словом - так помыслом, а грешны мы все и во всех
грехах. Кроме святых, конечно.
- Экий ты непонятливый, брат Евстафий, а я-то тебе про что толкую? Это ты да я
во всех до единого грехах виновны, а вот Юлия сумела в каком-то грехе ни разу не
провиниться. Святая отроковица, говорю ж тебе! Так что беги-ка ты, братец,
поскорей к митрополиту, обрадуй его.
- А можно полюбопытствовать, батюшка, в каком именно грехе сия отроковица ни
разу не согрешила? - поинтересовался брат Евстафий.
- Какого греха за тобой нет, праведница ты наша?
- Лжесвидетельства!
- Лжесвидетельства?! Фу... - отец Георгий отер лоб. - Брат Евстафий, ступай себе
по своим делам: отменяются колокола и крестный ход, и митрополита тревожить
незачем.
Брат Евстафий кивнул и отправился по своим делам.
- В лжесвидетельстве, дорогая моя Юлия, мы все как один виновны. Клевета на
ближнего, передача вздорных слухов, сплетни - все это, милая ты моя девочка, и
есть грех лжесвидетельства. Не верю я, что ты ни разу в жизни про своих подружек
не сплетничала!
- Сплетничала, конечно, батюшка, сколько раз сплетничала... - упала духом Юлька. -
Так это что же получается - я во всех грехах грешна?
- Как и я, грешный иерей, как и послушник брат Евстафий. Он ведь тебе ясно
разъяснил, что все мы во всех грехах виновны. Вот будешь читать жития святых и
узнаешь, как умели каяться святые, как они замечали в себе самомалейший грех и
тут же старались его искоренить.
- Разве у них тоже были грехи? Они же святые!
- Вот ты пришла в церковь в синих, джинсах и в черной майке, а твоя сестрица
надела белое платьице. Кстати, ты тоже в следующий раз юбочку вместо брюк
надень, как положено православной девочке. А теперь скажи мне, если мимо вас
проедет по луже какой-нибудь шофер-грубиян и обдаст вас грязью из-под колес, на
чьей одежде будет заметнее грязь, на твоей или на Аннушкиной?
- На Аннушкиной, конечно.
- Вот так и грехи. На отбеленном покаянием и молитвой душевном одеянии святых
самомалейший грех был заметен, как пятно мазута на белом платье. И они его тут
же замечали и очищали покаянием. Понятно?
- Понятно.
- Вот так, отроковица Юлия. А теперь пойдем в храм, я вас с сестричкой
поисповедаю.