– Дай мне знать, если тебе еще что-нибудь понадобится.
Голос Нарциссы Малфой холоден и официален, когда она обращается к похожей на призрак темноволосой женщине, стоящей в тени. Не из-за того, что Нарцисса сердита, а просто потому, что она не знает, как вести себя с гостьей
Внезапное появление давно потерянной сестры, вернувшейся после четырнадцати лет Азкабана – к такому трудно приспособиться. Все эти годы в высшем обществе так и не подготовили Нарциссу к подобной ситуации: вот найти место за столом для приехавшего в последний момент экс-судьи Визенгамота или свести пятно от красного вина на платье – все это она может проделать с легкостью.
Однако, ей никогда не приходилось решать, как поступать в подобном случае, и поэтому Нарцисса, – истинная ведьма высшего магического общества – попав в непредвиденную ситуацию, чувствует себя прОклятой и ненавидит подобное положение вещей. Ее сердце колотится как ненормальное, но Нарцисса пытается держать себя в руках, ведь за последние две недели она слишком часто теряла над собой контроль. Женщине ужасно хочется устроить званый обед только лишь ради того, чтобы доказать себе, что она все еще хоть на что-то способна. Ведь если Нарцисса что и умеет, так это устраивать вечеринки; это вернет ей утраченное чувство уверенности в себе.
Беллатрикс появилась у ее дверей – в грязной одежде, с глазами, горящими сумасшествием и восторгом, Нарцисса не представляет, как приспособиться к этому. Для нее было бы предпочтительней, если бы Беллатрикс появилась во время званого вечера, поскольку Нарцисса знает, что делать с подобными неожиданными сюрпризами на светском рауте. А вот так, наедине – с несчастным Драко наверху, в отсутствие Люциуса… она чувствовала себя неуютно и обвиняла в этом стоящее перед ней привидение.
Нарцисса пыталась быть гостеприимной, натянуто улыбнувшись и прижавшись холодной щекой к щеке сестры, когда та только вошла. Лицо Беллатрикс стало таким угловатым и острым, что Нарциссе показалось, будто она может порезаться.
А ведь до того, как Азкабан забрал красоту сестры, Беллатрикс выглядела роскошным произведением искусства. Она была сексапильной и чувственной, а воздух вокруг словно наполнялся желанием, когда она входила в комнату. Густые роскошные темные волосы – предмет особой гордости Беллатрикс – выгодно оттеняли ее кожу – идеальную, матово-бледную, как у всех богатых и чистокровных. И никакого плебейского загара у утонченной и изящной Беллатрикс Блэк. Вплоть до того самого дня, когда ее засадили в Азкабан, она была бриллиантом чистой воды и никому не позволяла забывать об этом.
Единственное, что нынче осталось в Беллатрикс от бриллианта – это твердость; душа, до сих пор живущая в ее опустошенном теле разрушена бесконечными ночами тьмы и смерти, жестокими, изощренными пытками дементоров. Если сравнить ее с бриллиантом сейчас – изъяны испортили драгоценный камень ее красоты, оставив лишь редкие отблески былого великолепия.
Она стоит в тени в элегантной гостевой комнате Нарциссы, излучая столько же жизни, сколько исходит от серых могильных плит на семейном кладбище Малфоев. Нарцисса помнит свою сестру полной жизни, постоянно в движении, словно хаотичная сила чистой энергии. А сейчас тьма окутала ее подобно савану, а хаос забрал разум - и теперь Беллатрикс не покоряет красотой, а внушает страх. Живость и жизнелюбие мутировали в молчаливую враждебность; это враждебность подобна чудовищу из детских кошмаров, живущему в шкафу, а уверенность в его существовании не может развеять ни свет, ни уговоры родителей.
Тогда почему ты не можешь прекратить пялиться на нее с того самого момента, как Темный Лорд привел ее сюда и приказал позаботиться о ней?
Потому что я думаю о том, будет ли Люциус выглядеть так же, если когда-нибудь освободится.
От одной только этой мысли Нарциссу пронзает острая боль.
Я не должна думать об этом, нет, не должна думать о Люциусе.
Сейчас Нарцисса исполняет приказ Темного Лорда и, хотя его Метки никогда не было на ее коже, она все равно остается его марионеткой. Пришла пора сделать то, что он приказал, и дать убежище его верной последовательнице. Нарцисса убеждает себя, что Беллатрикс вовсе не ее сестра, а лишь незнакомка с костлявым телом и горящими черными глазами. О Люциусе она подумает потом, оказавшись одна в своей постели, когда слезы, наконец, хлынут из ее глаз и закапают на шелковую наволочку.
Беллатрикс не издает ни звука и не двигается со своего места в тени. Нарцисса собирается выходить, желая поскорее прекратить все это, мечтая забыть о сестре, которую она когда-то знала и так сильно любила; сестре, которую использовал и разрушил человек, чьи приказы та выполняет. На самом деле, у нее нет другого выбора. Больше нет.
– Ты хорошо выглядишь, Нарцисса, – после долгого молчания голос ее сестры звучит грубо и напоминает скрежет гравия под ботинками.
От голоса Беллатрикс, настигшего ее возле самой двери, Нарцисса вздрагивает и, медленно повернувшись, видит, что ее сестра бесшумно вышла из полумрака и облита светом свечей. Ничто в лице Беллатрикс не напоминает о связывающем их родстве.
И в ее пронзительном голосе нет и намека на близкие сестринские отношения между ними. Ни грусти о времени, которое они потеряли, ни даже ненависти из-за того, что Нарцисса и Люциус избежали наказания, которое она и Рудольфус вынесли за их преданность. Нет и того пламенного фанатизма, который так долго ассоциировался у нее с Беллатрикс, и это пугает Нарциссу больше всего – что же стало с Беллатрикс, если ее огонь погас?
И чем же буду я, если растает мой лед.
Нарцисса не может ответить. Она пристально смотрит на сестру, и их глаза встречаются – столкновение взглядов, черного с голубым, а затем она отворачивается, оставляя Беллатрикс во тьме, которой та принадлежит.
Войдя в свою комнату, Нарцисса снимает элегантный наряд и распускает волосы, туго скрученные во французский пучок. Ее глаза выглядят пустыми на фоне бледного лица, и лежа в постели, она плачет не из-за Люциуса, а из-за Беллатрикс.
***
Ей снится день свадьбы.
– Цисса, не глупи. Конечно, он любит тебя. А теперь помолчи и стой спокойно, чтобы я могла вплести это тебе в прическу. Черт возьми, Нарцисса, неужели в твоих волосах цветы? Этой свадьбой ты сделала маму такой счастливой, что я думаю, возможно, она простит мне мою собственную.
Как же ярко она помнит Беллатрикс, вплетающую в ее волосы гардении – цветы, которые она ненавидит, от их приторно-сладкого запаха она задыхается и дрожит от отвращения. Нарцисса просто выполнила свадебные пожелания матери, чтобы сделать ту счастливой. Она ненавидит гардении. Она хотела что-нибудь другое, более подходящее ей и Люциусу.
Что-нибудь экзотическое, что пламенело бы в ее волосах бы так же, как она пылает под его жестокими пальцами и изящным ртом.
Она должна сделать это ради мамы. Андромеда сбежала с магглом, а Беллатрикс… Нарцисса вовсе не была уверена в том, как именно сестра отпраздновала свадьбу, потому что однажды утром она просто явилась домой под руку с Рудольфусом и кольцом на пальце. А на ее руке под рукавом мантии горела совсем свежая Метка.
Главный кошмар матери – три дочери, на их пышные свадьбы предполагалось потратить кучу денег.
И все, кроме Нарциссы, лишили ее этой возможности.
– Такая хорошая дочь, – сказала Беллатрикс нежно и с легким безумием, которое уже тогда было присуще ей, но хорошо было скрытым.
Во сне к Нарциссе приходит то, что она всегда забывает наяву, в те редкие моменты, когда думает о своей свадьбе. В прическе Беллатрикс тоже был цветок.
– Из солидарности, – сказала она, закрепляя его в темных волосах. Это не были гардении, как у Нарциссы.
У Беллатрикс была орхидея.
***
Беллатрикс просыпается в гневе.
Для нее привычно пребывать в гневе. Для нее непривычно спать.
В Азкабане она спала очень редко. Когда Нарцисса ушла, Беллатрикс улеглась в кровать, но шелковые простыни были настолько непривычными и мягкими, что это причиняло боль спустя столько лет, когда она спала на каменном полу камеры. И не слышно никаких причитаний, что убаюкивали бы ее, как в Азкабане, где ей было удивительно комфортно от рыданий ее сокамерников. Ужасная колыбельная, что тут скажешь, но, похоже, Беллатрикс скучает по ней.
Возможно, если я хорошенько прислушаюсь, Нарцисса споет мне перед сном, так же, как пели мои сокамерники.
Беллатрикс встала с кровати и свернулась клубочком на полу под окном. Это напомнило ей Азкабан: окно – единственный источник света; там она и заснула на какое-то время.
А теперь она проснулась, и ей нечем заняться, кроме как перетерпеть ночь и гнев, который она всегда приносит.
На мгновение Беллатрикс вспоминает о Рудольфусе, о потрясающем моменте близости в Отделе Тайн, когда они трахались в кабинете какого-то министерского служащего, прежде чем отправиться за Поттером. Рудольфус прижал ее к двери, и это мгновенье было настолько наполнено ненавистью, желанием и давно запретным вожделением, что она кончила от одного прикосновения его рук к своей шее; а ощущение от тела, придавившего ее собственное, почти довело до завершения то, что не смогли сделать годы тюрьмы – почти полностью свело ее с ума.
Она касается себя в темноте – здесь, на отполированном полу в доме Нарциссы, вспоминая тот момент, когда Рудольфус гневно зарычал на нее, тот момент, когда он наотмашь ударил ее и трахал, и как после этого обнимал, как будто никогда не хотел отпускать.
«Так давно, Белла, моя красивая, красивая ведьма… ненавижу тебя, хочу тебя, тебя, всегда…»
Его руки на ее лице, в волосах. Она лихорадочно целует его в губы, сцеловывая восхитительно-соленые слезы, нектар их боли. Прижавшись к нему своим исхудавшим телом, на какое-то мгновение она вновь ощутила себя красавицей.
А теперь, в одиночестве, Беллатрикс кончает, задыхаясь, с его именем на губах, и если бы в холодной и элегантной Нарциссиной комнате для гостей оказались дементоры, они устроили бы настоящий пир – настолько счастлива она в это мгновение.
Беллатрикс больше не засыпает, вместо этого она словно призрак скользит по дому своей сестры. Ее пальцы касаются полированных столов из красного дерева и элегантных бархатных штор; она ступает голыми ногами по холодному, натертому до блеска паркету, который сменяется изысканными, мягкими коврами.
Пару секунд женщина смотрит на свои ноги, пытаясь вспомнить, когда в последний раз занималась собой. Она помнит, что в тот день, когда ее забрали в Азкабан, ногти на ногах были покрыты лаком. Лак давно стерся. Беллатрикс пытается вспомнить, какого он был цвета, но не может. «Наверное, красного».
Она улыбается.
Ее руки все так же изящны, с длинными пальцами, не хватает лишь обручального кольца. Его забрали в Азкабане, но она хочет получить его назад. Как странно – Беллатрикс не думала об этом почти пятнадцать лет, впрочем, все это время она вообще не задумывалась о себе и своем теле. В Азкабане она ушла в себя, именно поэтому она выжила. Ее тело стало помехой, поэтому она могла игнорировать его потребности и не обращать внимания на голод, грязь и насилие. Все это не имело значения.
А теперь она хочет вернуть свое кольцо. У Беллатрикс внутри все пылает от желания – ради Рудольфуса, ради мести, ради боли, ради пыток.
Из-под двойных дверей в конце коридора проникает полоска света, и ее тянет туда, подойти, толкнуть дверь и ощутить под ладонями гладкость древесины. Сестра полулежит на диване, одетая в простую белую хлопковую ночную рубашку, смотрит на яркое пламя в камине, лениво накручивая прядь светлых волос на палец левой руки.
Беллатрикс видит блеск бриллианта на ее обручальном кольце и прищуривается.
– Знаешь, они заберут его у Люциуса.
Нарцисса знает, что она здесь, слышала, как открывается дверь, и знает, что это не Драко. Она не оборачивается, продолжая смотреть в огонь, хотя по спине бегут мурашки от осознания того, кто – или что – стоит позади нее.
– Заберут что, Белла? – детское прозвище легко слетает с ее губ – слишком легко.
– Его кольцо. Они забрали мое. И Рудольфуса, – Беллатрикс входит в кабинет, по-прежнему держась в тени, не желая, чтобы Нарцисса увидела, во что она превратилась.
Боль пронзает Беллатрикс при мысли, что давно позабытые вещи вновь начинают всплывать в памяти. Она издает звук, похожий на рыдание, и прижимается спиной к двери. Ощущение прижатого к спине дерева ей знакомо – она помнит, как ее привязывали к чему-то деревянному и пытали, и неосознанно трется о дверь, надеясь, что в спину вонзятся занозы. Но дерево слишком хорошо отполировано для этого, и Беллатрикс лишена той боли, в которой отчаянно нуждается.
Нарцисса слышит ее полувсхлип и оборачивается – ведь это первый звук, изданный сестрой, в котором прозвучали хоть какие-то эмоции. Нарцисса видит ее – темная фигура прижалась к двери, прямые длинные черные волосы закрыли лицо.
– Я знаю. Они отправили их мне, потому что я была… я – твоя сестра. Они хранятся в сейфе в Гринготтсе. И если захочешь, я найду способ забрать их оттуда.
Просто послать за ними Нарцисса не может, это вызвало бы подозрение. За ней постоянно наблюдает Министерство, которое не доверяет ей, хотя у них нет повода бросить ее в Азкабан следом за Люциусом.
Люциус. Бодрствует ли он сейчас, пялясь на стену и медленно сходя с ума? Нарцисса прижимает дрожащую ладонь ко рту, не заботясь о том, что сестра может это увидеть. Беллатрикс не помнит ее, Беллатрикс больше не сестра Нарциссы, а всего лишь безумный призрак женщины, переполненной темной магией и фанатичной ненавистью; женщины, поглощенной Азкабаном... Нарцисса с силой закрывает глаза, пытаясь изгнать тот образ Беллатрикс, который она пронесла сквозь все эти годы, и заменить его на банши, находящуюся сейчас в кабинете Люциуса.
Беллатрикс медленно поднимает голову и видит свадебный портрет над камином.
– У тебя в волосах были гардении.
Нарцисса резко открывает глаза, теперь ее очередь всхлипывать.
– А у тебя – орхидея, – ее глаза заполняются горячими едкими слезами. – Я так хотела орхидею.
– Я знаю. Ты ведь ненавидишь гардении. – Беллатрикс дрожит у двери, когда тысячи воспоминаний, забытых и запертых глубоко в сознании, выплескиваются приливной волной, заливающей ее гневом и болью, нежностью и радостью сестринской любви. – О, Цисса…
Нарцисса быстро пересекает комнату и обнимает сестру. И теперь ее совершенно не беспокоит ощущение, что она обнимает скелет – настолько костлявой стала Беллатрикс – или то, что сестра уже не та красавица, какими были все сестры Блэк .
– Я скучала по тебе, – рыдает Нарцисса, вцепившись в сестру, уткнувшись лицом в ключицу. – Так скучала, Белла…
Руки Беллатрикс тонкие и жилистые, но они сжимают Нарциссу словно тисками. Беллатрикс ошеломлена запахом и прикосновением Нарциссы, ощущением груди, прижатой к ее собственной, мягкими руками, цепляющимися за шею, горячими слезами, обжигающими горло.
– Я бы тоже скучала по тебе, если бы не заставила себя все забыть, – говорит она, дрожа. Мантия царапает ее пылающую кожу, и от этого боль, которую она так искала, вновь поднимается изнутри, угрожая затопить ее.
Нарцисса отступает, глядя в лицо Беллатрикс голубыми, мокрыми от слез глазами. Изящными тонкими пальцами она убирает с лица Беллы прядь волос, а потом пододвигается ближе и прижимается мягкими губами к сухим и потрескавшимся губам сестры.
– Ты забыла меня, Белла? – ее голос чуть напряжен и печален.
Беллатрикс целует ее с отчаянием, грубо гладя спину Нарциссы. Она уже не помнит, каково это – быть нежной, если она вообще когда-либо знала это.
– Мне пришлось, – шепчет Беллатрикс, прокладывая дорожку поцелуев вниз по гладкой атласно-безупречной коже сестры. – Дементоры…
Нарцисса думает о Люциусе, представляет его свернувшимся калачиком в камере, отгородившимся светлыми волосами, так же, как это, несомненно, делала Беллатрикс. Нарцисса представляет, как он смотрит на решетку, заставляя себя презрительно улыбаться дементорам, ей хочется знать, забудет ли и он ее тоже.
Сейчас Нарцисса прикасается к волосам сестры, пробегая пальцами по прядям, лишенным прежнего блеска и густоты. Будет ли Люциус выглядеть так же, когда вернется к ней? Будут ли его светлые волосы обрамлять грязными, спутанными патлами его аристократическое лицо? Неужели он уставится на нее пустыми глазами и позабудет всю ту любовь, что была между ними?
– …они были как призраки и двигались совсем бесшумно, они хотели овладеть мной, но знаешь что? – голос Беллатрикс наполняется фанатичным безумием, так хорошо знакомым Нарциссе, и самое ужасное – этот звук делает ее радостной и счастливой. Беллатрикс становится собой, и Нарцисса очень хочет этого, даже если Беллатрикс сумасшедшая.
– Что, Белла?
Беллатрикс зарывается руками в ее волосы, а потом, резко дернув, заставляет сестру откинуть голову назад, но та не издает ни звука. Нарцисса слишком долго была женой Люциуса Малфоя, чтобы не суметь оценить всю многогранность изысканной боли, но это нечто большее, не просто искусственно развитый в ней мазохизм, позволяющий примириться с грубой нежностью Беллатрикс.
Беллатрикс всегда была жестокой и грубой. Все проявления ее любви и обожания были темными и мрачными, с садистским уклоном, такой она была, есть и будет.
– Я думаю, наверное, я дала им так много, что они полюбили меня, эти дементоры, – в ее голосе звенит безумная гордость. – И, может быть, в конце концов, я стала одной из них. – Она смотрит на Нарциссу, опускает голову, и та наклоняется к сестре, чтобы встретиться глазами.
Все, про что Нарцисса могла думать этой ночью – это Люциус и Поцелуй, который его ожидает. Но если Беллатрикс заставит ее забыть об этом, тогда она будет любить ее так же сильно, как любила когда-то раньше, когда они танцевали на свадьбе. Нарцисса помнит, как Беллатрикс вынула гардению из ее волос и заменила цветы на орхидею, прежде чем уехать с Рудольфусом на какую-ту страшную тайную миссию, на которой вполне могла погибнуть.
Беллатрикс целует ее, и Нарцисса обо всем забывает – и что это ее сестра, и что это неправильно, и что муж ее чахнет в камере, заложив свою душу безумцу. Она цепляется за сестру, пахнущую чем-то экзотическим и пикантным – темной магией, опасностью, фанатизмом – она страстно прижимается к Беллатрикс, вдыхает ее, упивается ей, позволяет ей заполнить ту пустоту внутри, которая ныла и мучила ее с тех самых пор, как арестовали Люциуса.
Каким-то образом они оказываются на диване, и Беллатрикс снимает с нее строгую хлопковую ночную сорочку. Нарцисса всегда терпеть не могла эту сорочку, ведь это у матери была такая, поэтому она и стала частью приданного, но Люциус при одном только взгляде на нее начинал смеяться, и с тех пор сорочка была засунута в дальний угол шкафа. А теперь Нарцисса не спит в чувственном шелке и греховном атласе, которые всегда одевала прежде. Ей это кажется кощунственным, потому что она спит в кровати одна.
Беллатрикс стягивает с себя мантию, ее тело ужасающе худое – кожа да кости. Она смотрит на себя, словно только сейчас осознавая, что у нее есть тело, думая, что ничего не осталось от ее прежде пышных форм. Беллатрикс вызывающе смотрит в глаза Нарциссе, зная, что ее тело больше не мягкий сочный плод, а скорее косточка, гнилая и мертвая внутри, у которой нет будущего, одни только похороны в мягкой влажной земле.
Нарцисса прижимается к губам сестры.
– Для меня ты по-прежнему красивая, Белла.
Комната заполняется вздохами и вскриками удовольствия. Нарцисса громко стонет, когда Беллатрикс проводит острыми ногтями по ее животу, оставляя длинные красные царапины. Они лежат на диване, их тела переплетены, кожа у обеих бледная, а темные волосы смешались со светлыми.
Беллатрикс жестока с ней, как и ожидала Нарцисса. Ее голос нежен, когда она доставляет ей удовольствие пальцами, но ее прикосновения лишены ласки. Пальцы Беллатрикс вонзаются в нее словно ножи, но Нарцисса не хочет, чтобы та останавливалась.
Она забывает Люциуса. Забывает все.
Беллатрикс доставляет ей удовольствие, поклоняясь сестре, о которой ей пришлось забыть, чтобы выжить, избавляется от сожалений и чувства вины, от того, во что превратилась ее жизнь, когда она благоговейно целует, поглаживает и ласкает разгоряченную плоть Нарциссы.
Когда губы Беллатрикс оказываются между бедрами Нарциссы, пальцы их рук переплетаются, стискиваясь в знак близости между ними. Они – сестры Блэк, они вместе, и, кончая, они вновь так же сильны, как всегда были.
Потом Нарцисса сама аккуратно купает свою сестру, доставляя ей удовольствие так ласково и нежно – и настолько непривычно, что Беллатрикс рыдает, когда все заканчивается. Она подтягивает свои костлявые коленки к груди, утыкается в них лицом и плачет, как не плакала с самого детства.
Пытаясь ее успокоить, Нарцисса прижимает Беллу к себе прямо в ванной, укачивая, словно ребенка. Когда та прекращает плакать, они падают в постель, тесно прижавшись друг к другу.
Всегда Безупречны.
***
Когда Нарцисса просыпается, Беллатрикс уже одета и стоит у окна, глядя в унылое пасмурное небо.
Она одета в блестящую алую мантию, ее волосы выглядят гораздо лучше, чем до ванной и заботливого ухода Нарциссы. Беллатрикс выглядит почти бестелесной и невозмутимой, словно призрак, на исхудавшем лице застыло непроницаемое выражение.
– Скоро прибудет Рудольфус, чтобы забрать меня.
Нарцисса не спрашивает, откуда она узнала это, а только смотрит, как Беллатрикс подходит к кровати. По тому, как сжаты губы, видно, что она приняла какое-то решение, блеск ее глаз беспокоит Нарциссу. А потом Беллатрикс улыбается, и эта улыбка похожа на орхидею, распускающуюся навстречу солнцу.
– Он приведет Люциуса.
Нарцисса чувствует всплеск радости, но потом сдерживает ее, вспоминая Беллатрикс в детстве, когда та отрывала крылья бабочкам и смеялась, когда те пытались взлететь.
– Зачем ты делаешь это?
– Потому мне нравится наблюдать, как они борются за жизнь, надеются, а потом умирают у моих ног.
Беллатрикс было двенадцать.
Беллатрикс тихо смеется, и от этого звука по телу Нарциссы бегут мурашки, потому что ее смех – смесь сумасшествия с садистским удовольствием. Но так же в нем есть что-то… похотливое и привлекательное, что очень пугает Нарциссу.
– Я не играю с тобой, сестренка. Темный Лорд отправил Рудольфуса освободить Люциуса из Азкабана. И не волнуйся, – добавляет Беллатрикс, дотронувшись холодными шершавыми кончиками пальцев до гладкой щеки Нарциссы, – он не столь безумен, как я.
Прошлой ночью прикосновение Беллатрикс заставляло Нарциссу плакать от счастья, но сегодня ее тошнит от этого, желудок скручивает спазм, и она вздрагивает от этой ласки. Беллатрикс наклоняется и целует сестру в лоб.
– Твой муж возвращается к тебе. Ты должна быть счастлива.
Нарцисса разрывается между желанием обнять Беллатрикс и настолько же сильным желанием оттолкнуть ее от себя, убежать, скрыться где-нибудь в саду среди роз, окружить себя красотой вместо темноты и смерти.
Но она не делает ничего подобного, просто позволяя гладить себя. Беллатрикс отступает, пристально глядя на Нарциссу прозрачными темными глазами. Напряжение спадает, и Нарцисса чувствует, что тонет в отступающем потоке ее безумия .
– А моя сестра тоже вернулась?
Ее слова тихие и полные скрытого смысла, они словно зависают между ними на миг, подобно медленно падающему на землю перышку.
Беллатрикс дарит ей еще одну сумасшедшую улыбку и уносится прочь. Прежде чем исчезнуть за дверью, она изящно оборачивается, в водовороте красного и темного, и произносит:
– Я оставила тебе подарок на подушке. Носи его для Люциуса.
Беллатрикс уходит, дверь закрывается за ней с тихим щелчком, эхо от которого звучит в комнате гораздо дольше, чем должно бы. Нарцисса оборачивается, не зная, чего ждать от оставленного сестрой подарка.
У Драко была кошка, которая любила приносить ему убитых ею крольчат, чтобы показать, насколько она его любит. Что же моя сестра, беспощадная и изящная, словно пантера, преподнесла мне?
На мягкой бледно-голубой наволочке лежит одна-единственная кроваво-красная орхидея.
Нарцисса протягивает руку, чтобы коснуться ее, одновременно поражаясь символизму и чувствуя отвращение к пышной, откровенной красоте цветка. И несмотря на то, что она втайне так страстно хотела орхидею, это было не ее. В конце концов, похоже на то, что гардении подходят ей больше.
И выходя навстречу мужу, которого действительно привел домой Рудольфус – грязному и взбешенному испытанным унижением, Нарцисса не стала вплетать орхидею в волосы.
Вместо этого Нарцисса заколдовала орхидею так, чтобы та оставалась свежей. Она ставит ее на свой туалетный столик и накрывает стеклянным колпаком, под которым цветок никогда не завянет. Каждый день она видит орхидею и вспоминает, думает о Беллатрикс, и грустная улыбка блуждает по ее губам, пока Нарцисса причесывается.
Цветок проживет гораздо дольше Беллатрикс и, возможно, однажды Нарцисса положит эту орхидею на могилу сестры.
