девочка, которую я никогда не видела, страдает синдромом аспергера, или другой формой аутизма, я в этом уверена и уверенности все больше с каждым ее текстом или рисунком, выложенным в сеть.
женщина, которую я вижу примерно раз в неделю, страдает, потому что ей так нравится, а впрочем, я не всегда верю, что это на самом деле. 
девушка, с которой я говорю почти каждый день, страдает не то от любви, не то от неумения разобраться в себе, я знаю, что второе - 

я не страдаю, кажется, ни от чего, не считая приступов аутоагрессии, но они все реже, и не страдаю от того, что помню, хотя есть то, что, наверное, лучше забыть, как забывал сербский язык герой милорада павича.

обращение к .

вы действительно очень умный и интересный. собственно, я не знаю, почему на "вы", ведь мы же на "ты", кажется, по крайней мере, ты меня целуешь в губы при встрече, раньше - в щеку. так вот, ты мне интересен и я тебя очень уважаю, наверное, ты один из немногих людей, кого я действительно очень уважаю в этом городе. 
не могу на "ты", никак.

в общем, вы хороший. но не снитесь мне больше, пожалуйста.

привет, меня зовут даша и я борюсь за свободу.

страшно потерять кошелек, когда там прядь волос уже не любимого, никогда не любимого, кем-то любимого сверхчеловека. прядь волос завернута в квитанцию о публикации тезисов на конференции. хочешь, расскажу тебе про биоэтику? это моя любимая тема из ста с лишним экзаменационных вопросов. разница между нами не только в том, что у меня глаза злые, а у тебя добрые, но в том, что я не жарю на вертеле твоих священных коров. знаешь, просто я сегодня говорила с одним рыжим юношей, который, в отличие от тебя, внимательно слушает, когда я рассказываю ему про свою медицину.

первый говорит второму - "просто ты теоретик, а я практик, то есть мы никогда не поймем друг друга"

пауза.

первый говорит второму - "а сегодня я проткнула палец использованной инъекционной иглой, а у того пациента, которому я сделала укол той иглой, еще не взяли анализ на гепатит, то есть я не знаю, заразилась или нет".

примечание: после первой фразы никто никому ничего уже не сказал.

не могу, не могу, устала,
не так, чтобы от чего-то именно, просто - устала и все. сил никаких нет, а книга с названием "силы" так и лежит в ящике стола.
у меня здесь, знаете, белые халаты, отглаженные воротнички, резиновые перчатки, от которых ладони потом в тальке и не отмываются, все чистенько-стерильно, и даже запах вполне сносный, не то, что в травматологии - ниже на этаж, шла через их коридор - кровь относила в лабораторию, встретила знакомых девочек - а они в масках все, говорят, мол, дышать совсем нечем. а у меня в хирургии еще ничего, потерпеть можно, только в тридцать первую палату - это в отдельном коридоре, с надписью "гнойная хирургия", так вот, в тридцать первую палату нужно заходить набрав побольше воздуха в легкие, и выдыхать только когда выходишь - там старушка с кишечной непроходимостью, я ей сегодня ставила капельницу, а вен у нее уже нет совсем, так и пришлось звать старшую медсестру. а вчера я ходила в мужскую палату, тоже в гнойное отделение, и там мужчине ставила инсулин, а он меня увидел и вспомнил, почему-то, есенина, мол, "шаганэ ты моя шаганэ", я засмеялась, а сегодня этому мужчине ампутировали ногу. мы с одной девочкой попросились на операцию, инструменты подавать, нас не пустили. и девочка сказала, что к лучшему, наверное, вдруг обморок или еще что. а я ей говорю - я как-то помогала стернальную пункцию делать, давно еще, когда в гематологическом практика была, тоже не из приятных, прокол грудной клетки и так далее, но ничего же - не упала, мы же, говорю, медики, у нас на работе никаких эмоций быть не должно, то есть ты просто приходишь и делаешь свое дело, а после смены - пожалуйста, рефлексируй сколько угодно, плачь, напивайся, в обмороки падай, а здесь - нельзя. девочка сказала - "да, наверное", но на самом деле вряд ли меня слышала и слушала. она моложе меня на три года, что с нее взять.

коротко стриженная женщина в полночь пьет дешевый портвейн на ступенях у подъезда.
эта женщина - я.

япония теперь только снится, сбежать бы в голландию или израиль.

какое мне дело что поезд в бресте (с)

какое мне дело до твоих бывших женщин, я заранее знаю, что когда перейду в разряд прошлого, ты будешь говорить обо мне и называть по имени и отчеству. ты показываешь мне их фотографии, они красивые, но меня почему-то тошнит. вижу плохо. потом - совсем ничего не вижу.

вышить на лацкане инициалы ...
(с)

мой стокгольмский синдром, боль моя, счастье мое, почему же так мне невыносимо, почему снится женщина с рыжими волосами и пристально на меня смотрит, так что я просыпаюсь с болью под левой лопаткой? почему я каждый раз планирую, как от тебя уйду, как соберу вещи, скажу "мне с тобой было очень хорошо и очень плохо. я от тебя ухожу", а потом не хватает сил и я остаюсь-остаюсь-остаюсь? почему мне так страшно, когда ты говоришь "ты должна доверять только себе и мне", но я ничего не чувствую, когда ты говоришь своей далекой женщине в телефонную трубку про меня "я ее не люблю"?

смотри, как нам хорошо.
смотри, как нам.

милый мой рутгер хауэр ёкарный бабай
голубоглазое моё золотко, приятная моя полынь
скажи же ты
коль эта тварь молчит я её ударю
all those moments will be lost in time, like tears in rain.
time to die.

мой почерк и моя внешность либо категорически нравятся, либо категорически не.

 это когда стоишь в каком-то абстрактном центре и знаешь - сейчас задохнешься, оттого что личное пространство разделили на части, отобрали все до последнего сантиметра. это когда прошлое сжимается до одной фразы, крутится, как пластинка, не дает заснуть и стучится в окна, курит себе на балконе. это когда невысказанность держит горло тонкими пальцами, не отпускает, перекрывает воздух.
 это когда идешь домой через улицы имени собственного максимализма, через лестницы, где каждый раз считаешь - кого не вернешь,не встретишь, - и каждый раз сбиваешься со счета.

если нам и до красного-пурпурного-киноварного - бьюсь над оттенками - мая, то до следующего лета - точно не. у меня здесь люди-лица и люди-идеи, я пишу треугольные письма на фронт, называемый личным. в зеркале две половины лица - живая и мертвая, и глаза цвета крушинового меда.
запереться наконец в своем сослагательном, не дожить минус полвека до девятнадцати.
помнишь? помнишь?
помнишь...

все заживает - оттого, что москва-питер, а не вена в вены, ведь по венам - как в каспийское море, в сердце, там спокойно и никакого ветра, в легких астма вместо двух танцоров - нет во мне кислорода, нет. мелким шрифтом, маленькими глотками, в результате не стихи и не проза - графики биографий и агиографий, написать бы "автоагиографий", но так не бывает и не в моем случае - слова меня находят, несмотря на смягчающие обстоятельства.
дышу, складываю в конверты письма своим незнакомым.

ночью один художник спрашивал, почему я не сплю и испытывала ли я отчаянье. а зачем спрашивал - не объяснил, но рассказал, как не умереть в сумбурности москвы. лос-анджелес - это нигде, и греггом араки я переболела еще зимой, а москва - тем более нигде, и она разве что слезам не верит, и эрос ее мне недоступен, но скоро я преодолею ничего не значащие километры - с географией у меня не сложилось, а потому нет у меня родины, ведь она там, где сердце, и голоса тоже нет - просто проснуться утром и ничего больше не говорить, просто оттого, что перед каждым отъездом болит гортань, и я не знаю, тоска это или ангина.
тексты складываются только такие, которые не собрать по частям, зато я поняла, что фраза "на чужом несчастье счастья не построишь" действует в обе стороны. не спрашивайте как. просто я поняла.

 со стен смотрят черно-белые джон леннон и йоко оно, дэвид линч касается шеи изабеллы росселини, мне снятся чужие запястья, а лиц я не видела уже несколько дней, и перестала смотреть в глаза - в бирюзовых, оливковых и черных радужных оболочках всегда определенный процент лицемерия - если не чувствуешь, значит температура упала ниже абсолютного нуля и вечной мерзлоты, если чувствуешь - тошнит бессмысленными фразами, но они остаются в гортани или глубже, и я разучилась плести кружева слов, как когда-то разучилась играть на пианино. нерастраченная нежность не обретает на белых листах черные силуэты.
 будь у меня длинные пальцы, я напишу эссе "если бы я не боялась высоты".