Как последнюю милость найти себе Храм
и очиститься в нем для великой любви.

 

Поехали наши мужики за корюшкой. Им, видите ли, перед Новым годом, если не в баню, так за корюшкой.

Гинеколог только две недели назад отправил меня в предродовой декрет – так что срок еще нескоро. Сидим мы с Егоркой перед зеркалом, крутим разные финтифлюшки из волос, мажем лицо во все цвета побежалости, чтоб на вечеринке не пугать никого своими раздувшимися губами и пигментными пятнами.

Думаю, что еще успею на работу к девчонкам проводить старый год и поздравить с наступающим новым. Они, когда в декрет провожали, взяли с меня слово, что непременно к ним зайду тридцать первого - шампанского пригубить.

Егорка толкнул изнутри в бок, потянулся, да так и остался, вытянув мой живот справа налево… нет, слева направо… да, живот стал похож на ушастую голову медведя. Интересно, это обе пятки торчат или пятка и локоток?

Будешь шалить, я тебя из Егорки переименую в Мишаню.

Егорка съёжился и замер.

Да, ладно, не бойся, я тебя не больно рожу.

Платье мягкое и легкое, бледно фисташковое, под цвет глаз.

Из украшений только тонкое обручальное кольцо.

Какие сапоги надеть? Хочется нарядные, на каблучке, а не растоптанные замшевые с мутоном внутри. Праздник, а я женщина все же, хоть и с Егоркой. Все будут в самом красивом, а я – растопчой беременной. Ох, и жалко себя, слезы так и льются, так и льются. Всю краску размазала, дура непутевая. И чего реветь? Надену на каблучке, и горе пройдет. Конечно, не стоит бояться. Чего там, разок пройдусь аккуратненько, тут недалеко, совсем рядом, минут десять медленным шагом и – вот она, наша контора. Ничего страшного со мной не случится, зато буду не хуже всех, пока там мой Пашка с мужиками водку пьет и на корюшку глядит. Кто у них сейчас под прозвищем «корюшка» ходит? Интересно. Какую-нибудь новенькую прислали, наверное, практикантку.

Узнаю, что не на рыбалке был… ну вот опять слёзы. Ага, и что я могу? С пузом? Ничего. Разве что поплакать немного, чтобы себя бедную пожалеть, да и всё.

Надеюсь, никто из девчонок не принесет индейки –  на дух её не переношу, тошнит.

Вот только сон сегодняшний озадачил.

Стою на берегу моря с Пашей, вроде и я с ним за корюшкой отправилась, и сети забрасываю. Странно, чего это корюшку сетями вздумала ловить?

Муж вдруг повернулся и ушел, но внимания на это не обратила, знай - тяну сети, но в них не рыба, а лайка. Нет, это не вполне пес. Только передняя часть существа - собачья, зато задняя – рыбья.

 Внезапно сети разрываются, у пса отрастают лапы и хвост бубликом, и он по мокрому песку – шлёп-шлёп - уходит от меня, исчезая за размытой линией ветра.

Сон. Глупый сон. Куда ночка, туда сон.

 

Успокоившись, поправила размазанный макияж, оделась, обулась и вышла на улицу. Морозец предновогодний, правильный такой, хороший морозец, ветреный.

С первых шагов стало ясно, что с каблуками дала маху. Дорожка, хоть и щедро посыпана песком, скользила, и каблуки весело разбегались в разные стороны без руля и без ветрил.  

Мне конец.

Встала раскорякой, опираясь руками на высокий сугроб, и ни вперед, ни назад. Двинуться боюсь. Тут вижу, подъезжает к дому наш юрист на внедорожнике. Выходит Игорь Михайлович из машины, не глядя по сторонам, ныряет в темноту подъезда. А для меня подъезд – недостижимая цель! Вот он – рядом, а не дойти. 

Кричать не стану, не дождетесь. Унижаться? Ни-за-что! Уже хотела снять сапоги и ползти до вожделенного подъезда в колготках, и тут подлетает Игорь Михайлович – видно, выбегая из подъезда, легкомысленную дамочку на каблуках приметил. Ага! - и предлагает довезти, куда мне надо. Нет, говорю, мне уже никуда не надо, я домой хочу.

-Игорь Михайлович, позвольте взять вас под руку. Пожалуйста, доведите меня до квартиры.

Только делаю первый шаг, судорожно ухватившись за рукав юриста, как каблук подламывается, мои ноги подбивают ноги мужчины, и он, подкошенным колоском, падает на спину, смешно дрыгнув в воздухе ногами, а сверху на него бухается мой живот вместе со мной.

Смотрю я на эту картину будто со стороны, вижу, как мы скользим, размахивая руками и елозя ногами, пытаясь подняться, и начинаю хохотать в голос. Бесшумно трясясь от смеха, вторит Егорка. Игорь Михайлович обиженно сопит, но, не удержавшись, хихикает, вперемежку всхлипывая и подвывая.

Отсмеявшись, с горем пополам поднялись, и юрист бережно довел меня до третьего этажа, где и простился, спеша вернуться к машине.

Как всё же хорошо дома, и чего мне не сиделось? Ждала бы спокойно мужа, накрыв стол. Так нет, всё еще хочется погулять, покрасоваться. Было бы, чем красоваться, особенно такими губами, которые в зеркало не вмещаются, приходится их по частям рассматривать.

Жаль только, что каблук на новых сапогах сломала, и с девчонками не увиделась.

Коснулась теплого тела батареи под окном, приоткрыла занавеску. В густых сумерках было видно, что машину Игоря Михайловича, пока он меня провожал, кто-то запер своим «Нисаном».

 

 

Игорь Михайлович ткнул чужой автомобиль пальцем, надеясь на ответ, но не тут-то было. Звезды ледяными иглами лучей играли морозную мелодию, однако сигнализация молчала. Он по мобильнику позвонил в диспетчерскую милиции. Приехал наряд. Блюстители порядка посмотрел на юриста, на машины, и одновременно развели руками – в такую ситуацию никто из них не имел права вмешиваться. Игорь Михайлович снова набрал диспетчера с упреком, мол, я просил ГИБДД, а мне прислали обычный наряд. Милиционеры уехали.

Мужчина одиноко стоял между двух машин, постукивая нога об ногу, посматривая то на часы, то на окна дома. Оставалось только ждать.

 

Оделась потеплей, спустилась на улицу. Все же хороша я в этом белом воздушном пухе платка и беличьей шубке. Румяная, статная, несмотря на живот; волна волос выбивается из-под платка, поблескивая рыжиной. Разношенных сапог в темноте не видно, зато удобно и надежно. Да, Егорушке повезло с мамочкой: красавица, рукодельница, вкусно готовит, на пианино играет, а стихов и песен знает столько, что никогда не будет скучно.

-Игорь Михайлович, как же вы теперь? Опаздываете?

-Да вот, заскочил домой, чтобы подарки захватить, и в ресторан –  мы там сегодня всем отделом празднуем. И нежданно-негаданно такая незадача. Вы не помните, чье это место, на которое я встал? Моё было занято незнакомой машиной, думал припарковаться на минутку, а получилось, что могу опоздать на Новый год.

-Нет, не знаю, не помню. Все машины такие одинаковые, все праворульные внедорожники, так что различить можно только по номерам.

Еще постояли, помолчали.

-Может, к нам? Паша должен скоро приехать.

-Да меня жена уже в ресторане ждет. А Паша где?

-За корюшкой поехал.

-Один?

-Почему один? Их там собралось человек пять. Да вы всех знаете, – начала перечислять тех, с кем муж отправился на подледный лов. Потом увлеклась и давай о Егорушке, что он любит, а от чего нос воротит; перешла на недавнее событие, заметив, что каблук все же сломала, что с удовольствием сняла макияж с лица и еще о всяких пустяках болтала и болтала, чтобы быстрее бежало время.

- Хотите, я расскажу вам об одном дне моей мамы? Ну, слушайте. Мама была беременна мной, и однажды ей захотелось вина. Беременность она переносила легко, никаких чрезмерных желаний у неё не было и вдруг - это. Ей хотелось не просто вина, а только одного, того, которое когда-то они в институтском сквере пили, отмечая день сдачи сессии. Вино маминой юности называлось «Белое крепкое». Его гнали из гнилых яблок, разливая в огромные, толстого стекла, бутылки. Ей хотелось именного этого хмельного, с гнильцой, аромата. Но ни в гарнизонном магазине, ни в ларьке искомого вина не оказалось. На автобусе муж повез беременную в соседний поселок, но и там ни в одном магазине такого добра не нашлось. Один из завсегдатаев пивной поведал, что видел «Белое крепкое» в поселке за шесть километров отсюда, но туда нет ни автобуса, ни какого-либо другого транспорта. Получалось, что добраться можно только пешком.

  И они пошли. Мороз, метель, по заснеженной дороге рядом с молоденьким офицером еле бредет молодка на сносях. Вина вышли попить.

  Родители дошли, купили вина и чуть передохнув, отправились обратно. Мама не утерпела и стала просить мужа открыть бутылку немедленно. Бутылка оказалась запечатанной сургучом, и отцу пришлось отбить ей горлышко. И жена, подставляя ладошку под льющееся вино, пачкая им рукав шубки, отпила большой глоток. Её тут же вырвало.

Махнула рукой: «Можешь выливать».

 -Как? И это всё? - муж с досады швырнул бутылку в дерево, и она с жалобным звоном рассыпалась, роняя оранжевые капли на снег.

  Они посмотрели друг другу в глаза и начали смеяться. Сначала тихонько, а потом все сильнее и громче.

Мама говорила, что пройдут века, но всегда где-то в снежной степи будут брести рядом мужчина и женщина, потому что любят друг друга.

 

Наконец, прибыли долгожданные. Приезд патруля ГИБДД так обрадовал, что впору было хлопнуть пробкой шампанского. Мы с Игорем Михайловичем изрядно продрогли. 

Инспектор вылез из машины:

-Вы чужое место заняли, вот вас и заперли. Я бы тоже вас запер.

Тут вступают беременные валторны:

-Господин инспектор, этот человек спас меня из ледяного плена, когда я, неосмотрительно надев сапоги на высоком каблуке, поскользнулась и чуть не упала. Он подхватил меня и донес буквально на руках до третьего этажа, а когда вышел из подъезда, то было уже поздно, его заперли и теперь он опаздывает на встречу Нового года с любимой девушкой…

Ну, и зачем я соврала?

-С девушкой? – удивился инспектор. - А вы ему кто?

-Я?

-Ну, да – вы. Я думал, что вы его жена.

-Нет, что вы. Игорь Михайлович мой сосед и сотрудник моего мужа. А мой муж поехал с друзьями за корюшкой…

-За корюшкой? По такой погоде? Вы что же не слышали штормового предупреждения?

Егорка пнул пяткой в печень, я охнула.

Игорь Михайлович мягко отодвинул меня в сторону, предъявил документы и начал говорить что-то о законодательстве. Я их уже не слушала.

Поплелась к дому, развешивая застывающие сосульками слезы на оренбургских пушинках.

Паша, ты где, засранец? Там же шторм, льдину оторвет и унесет тебя в море.

Ой, горюшко, горе! Я уже ревела, не стесняясь.

Нет, не ропщу, а надеюсь и молю о милости Твоей.

 

«Отче наш, Иже еси на Небесех! …

… да будет воля Твоя…»

 

Что для русского – умереть?
О, не более, чем заснуть.
Ибо жизнь ему – то тесна,
то неслыханно широка,
и ему потребны века
для его короткого сна.

 

После того, как инспектор нехотя пнул машину ногой, взвыла сигнализация.

Из дома мне навстречу выбежала в модельных туфельках и распахнутой норковой шубке соседка, живущая двумя этажами выше. Неон заиграл на бриллиантах серег, на каких-то украшениях в волосах, на губах и лаке туфель. Она пронеслась мимо меня, даже не взглянув.

Заворожено возвращаюсь к инспектору и юристу. На них уже налетела моя соседка. Любопытство высушило слезы.

-В чем дело, молодые люди? Почему мешаете нам встречать Новый год? У меня гости, а вы тут хулиганите, ставите свой драндулет на моё место, а теперь еще и ногами мою машину пинаете. Нехорошо. Заставляете меня на морозе в легкой обуви здесь с вами стоять.  Хотите, чтобы я простудилась?

-Гражданка, отгоните, пожалуйста, машину, пусть товарищ выедет!

-А если не отгоню?

Инспектор демонстративно оглядел дамочку с головы до ног тяжелым взглядом, и смачно сплюнул густую слюну прямо подле лаковых треугольничков. Женщина, переменившись в лице, тут же села в машину и отогнала её не более чем метра на три. Игорю Михайловичу хватило и этого, чтобы выехать.

И тут инспектор подходит к женщине за рулем и просит предъявить документы.

-Какие документы?

Инспектор слегка поворачивает голову и косящим глазом чуть подмигивает мне.

Прячу лицо в руках – я всё поняла, это представление разыгрывается для меня! Разобрался, что со штормом он прокололся и решил меня развеселить.

-Такие документы: права, доверенность на машину…

-Да вы что! Я выскочила из-за стола, чтобы отогнать для вас свою машину, а вы…

-Ах, так вы еще и пьяны!

-Я не пьяна! - взвизгнула жертва.

-Но вы же сами сказали, что вышли из-за стола, где уже начали празднование Нового года, значит, можно полагать, что вы уже выпили.

-Нет, я еще ничего не пила! – уже кричала дама, наконец, поняв, что вляпалась.

-Хорошо, что вы не пьяны. Ну, мы это проверим. А теперь, что с документами?

Льстиво улыбаясь, дама разохалась, что спешила, что забыла, что остыла на морозе и боится простудиться.

-Т-а-а-а-а-к! – в голосе инспектора нескрываемое торжество, он обличает, он бичует, – Вы управляли машиной без документов! Вот – у меня два свидетеля, что вы сели за руль без документов, - кивает на нас с Игорем Михайловичем, а мы с готовностью киваем в ответ.

Злые слезы, брызнувшие из глаз, погасили недавнее негодование.

-Я сейчас крикну, мне в окошко выбросят документы…

-Никаких окошек и криков. Отдавайте ключи от машины и идите за документами.

Она уступила, отдала ключи и побрела к дому.

Игорь Михайлович тронул мой локоть и тихонько шепнул, что пора сматываться.

-Инспектор, мы вам еще нужны?

Бесстрастное лицо, только чертики в глазах бегают.

-Никак нет, - спокойно ответил инспектор. – Если у Вас к нам претензий нет, можете уезжать.

 

Сделала два шага. Пора. Да, пора. Я всего лишь занавесочка, за которой прячется тайна. Нет, эта поэтесса как-то иначе писала. Господи, господи, что со мной?! Почему забыла и стихи, и автора стихов, лишь крутится возле виска это сравнение с тонкой занавесочкой.

 

И путник, проснувшись, покинет жилище
И утренний ветер навстречу подует.
И путника спросят: чего же ты ищешь?
И путник ответит: траву молодую.

 

-Игорь Михайлович, вам, наверное, придется погодить в ресторан. Сначала меня в больницу. Кажется, началось.

Юрист только хотел по газам, как я вспомнила о документах.

-Товарищ инспектор, пожалуйста, вот ключи, на третьем этаже лежат в письменном столе моя медицинская карта и паспорт, в квартире… а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… на столе стоят две бутылки шампанского. Одна – ваша. Выпейте его вместе с тем, кто вам дорог, чтоб всё у всех нас благополучно разрешилось. И у моей соседки тоже.

 

Все закончилось так, как и должно было закончиться - хорошо.

Игорь Михайлович вовремя довез меня до кричалки – палата такая специальная, где мы можем вволю покричать.

Инспектор нашел мои документы и привез их в больницу, а шторм прошел стороной.

Первого января Паша, заснеженный и обветренный, заглядывал в мою палату на первом этаже, тряся пойманной рыбой.

 Открыла форточку и крикнула ему:

-Паша, я каблук на новых сапогах сломала, - и в рев.

-Не плачь, я для тебя и Егорки корюшки поймал!

-А для Леночки?

-Для какой Леночки?

-У нас теперь еще и Леночка есть. Паша, двойня у нас: Егорка и Леночка!

 

Так неразгаданны все, кто нем,
все, кто огня сторонится,
кто постоит и уйдет ни с чем,
и, зарыдав, схоронится.
Где, по какой жестокой цене
Нами, людьми, покупается
право прожить с травой наравне
и ни в чем не раскаяться?

 

 

Стихи Светланы Сырневой