Без заголовка

Четверг, 13 Февраля 2014 г. 17:14 + в цитатник

Цитата сообщения Bo4kaMeda

Прочитать целиком В свой цитатник или сообщество!

Владимир Гиляровский: Обыкновенный москвич

ГИЛЯРОВСКИЙ

Сквозь кремовые шторы пробивалось солнце, по брусчатке цокали лошадиные копыта, грохотали колеса пролеток, во дворе заливался старьевщик: «Ста-арье би-ром!». Спящий сунул голову под подушку, сердито засопел, моргнул — и проснулся. На столике возле кровати лежали его часы, золотой брегет с крышкой.Часовая стрелка приближалась к семи: пора вставать, впереди длинный трудовой, полный суеты день.

В. А. Гиляровский.
Москва. 1880-е гг.

Он осторожно встал, стараясь не разбудить жену, прошел в ванную, побрился и нажал на ножную педаль огромного, отделанного красным деревом рукомойника — из медного крана тут же побежала вода. В столовой уже ждал завтрак. Все, что может понадобиться, было собрано с вечера. Он быстро проглотил яичницу из четырех яиц, выпил стакан крепкого черного чаю. Надел кожаный пиджак, натянул охотничьи сапоги, накинул легкое пальто, хлопнул дверью — и сбежал вниз по широкой парадной лестнице.

Молодые репортеры смотрели на Гиляровского как на бога. Он писал репортажи, они складывались в книги, их читали взахлеб...

Репортер газеты «Русские ведомости» Владимир Гиляровский поселился здесь недавно. Дом номер девять по Столешникову переулку был выстроен в четыре этажа и ничем не отличался от сотен других доходных московских домов: высокие окна в лепнине, печное отопление, бледно-голубой фасад — издалека дом походил на бисквитный торт с кремом. Раньше Гиляровский жил в номерах «Англии», у Шаблыкина на Тверской, в доме де Ледвез на 2-й Мещанской, потом у Вельтищева, что напротив консерватории, еще позже — в Хлыновском тупике. А недавно семья перебралась в Столешников, в дом Титова, где им понравилось решительно все, и в очередной раз менять квартиру ни он, ни супруга пока не хотели.

Жена В. Гиляровского Мария Ивановна. 1896

Переулок просыпался. С телеги сгружали бочки и катили их к дверям двухэтажного, с темной подворотней дома. Здесь размещался любимый московскими извозчиками трактирчик, известный острыми куриными потрохами и жирной сомовиной; грузчиков облаивал Цезарь, живущая при трактире рыжая дворняга. Винный магазин Леве еще был закрыт, но булочник-немец уже хлопотал за прилавком, готовясь начать торговлю...

Гиляровский знал в Столешниковом каждую собаку, знал родословную всех домов — дом, где он жил, раньше стоял на земле купца Егора Ледеве, потом тот продал половину своей земли. Дом номер девять перешел к купцу Никифорову, а затем к
купцу Титову. Школа владельца «Московского листка» Николая Пастухова не пропала даром: Владимир Гиляровский обошел всю Москву на своих двоих, знал ее и на вкус, и на ощупь, и по запаху — нынче ему платили пятьдесят копеек за строчку. Сегодня ему надо забежать в три редакции, пообедать со старым знакомым, спуститься под землю — Неглинку заключали в новый, каменный футляр, и он хотел сделать об этом небольшой материал. «Русские ведомости» снова просили написать о Хитровке —- не худо бы заглянуть и туда. А вечером в Артистическом кружке благотворительный вечер в пользу погорельцев из Тамбовской губернии, и на нем прочтут его стихи. Публика станет вызывать автора — в Артистическом кружке надо быть непременно.

На Хитровом рынке все как обычно: безносые бабы в тряпье, невероятного вида оборванцы с лицами, напоминающими свиной студень. В «Каторге» тихо, там еще не началась большая игра...

Начать день лучше с самого неприятного — он поймал извозчика и сторговался на Самотеку за семь гривен.

Подземное путешествие вышло совершенно отвратительным. Вниз, через узкую дыру водостока, цепляясь локтями за склизкие камни, — и вперед в кромешной темноте и вопи, хлюпая сапогами по доходящему до щиколоток ручью из воды и нечистот. Время от времени он наступал на мягкое — бог весть что это могло быть: может, сгнивший старый тулуп, а может, и человек, зарезанный на воровской малине и сброшенный в водосток... Сорок минут путешествия сквозь темень и вонь — зато теперь у него есть материал для двух страниц, которые он напишет, когда работы закончатся. А теперь наверх — и домой на воротящем нос от пропахшего клоакой барина извозчике.

В. А. Гиляровский. Москва. 1900-е гг.

Уже десять утра; надо вымыться, переодеться, выпить чаю — и снова в путь, а к восьми вечера непременно успеть в Артистический кружок. И он это сделает, если только на Москву не обрушится ураган, не случится большой пожар, с рельсов не сойдет пассажирский поезд, из банка не вынесут несгораемую кассу или не произойдет особо изуверского убийства. Тогда его планы полетят ко всем чертям — на то он и репортер.

Дома его уже ждали. Вода для ванной нагрета, рядом висит его любимый китайский халат. Дети давно проснулись, нянька хлопочет в столовой около пыхтящего самовара. Увидев его, она потянула носом и заворчала:

— Ты, часом, не в выгребной ли яме выкупался, батюшка? Мало тебе того, что было? Опять заразу в дом принесешь!..

В. А. Гиляровский. Москва. 1900-е гг.

Он только развел руками — ну что тут скажешь? Возразить нечего — Аннушка права. К нему то и дело приходят корреспонденты с Хитровки — страшные, заросшие диким волосом, годами не мывшиеся оборванцы. Ему известно все, что происходит в московских притонах, но год назад они принесли в его семью сыпной тиф. Заболели дети и няня, жена чуть не сошла с ума, он чувствовал себя убийцей. А потом все пошло по-старому: репортер — не работа, а судьба...

Нянька все ворчала, а он, чисто вымытый и надушенный о-де-лаваном, уже блаженствовал за самоваром. В его распоряжении сорок минут — надо успеть передохнуть, напитаться домашним уютом, наглядеться на жену. Жена разливала чай, он на лету поймал ее руку, поцеловал и в который раз подумал, что ни в Москве, ни в Петербурге нет таких женщин, как Маша. За такими красавицами надо ехать в провинцию, в степь или, на худой конец, в далекий город Пензу. Как же ему повезло, что актерская судьба забросила его именно туда, а у дочки возглавлявшего казенный ботанический сад садовода Баумана была подруга-гимназистка Маша Мурзина! Все могло бы сложиться совсем иначе — и не пил бы он, успешный московский репортер, чай в Столешниковом переулке, а брел бы с другом-актером но шпалам: из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь. Или крутил сальто в цирке. Или пас лошадей где-нибудь в степи. А то и замерз бы лютой зимой под кустом у большой дороги...

В. А. Гиляровский. Кабарда. 1890-е гг

Вспоминать прошлое времени не было — жаль тратить на пустяки единственные за день сорок минут покоя. Он еще раз поцеловал руку жены, отпустил ее и улыбнулся: как же ему всетаки везет! Как хорошо, что он, молодой здоровяк, тянувший лямку с бурлаками, водившийся с разбойниками, воевавший, до знакомства с Машей почти ничего не знал о женщинах: красивые и желанные остались в другой жизни, в детстве, дома. Встречавшиеся в кабаках и шалманах испитые бабищи были так сильно перемолоты жизнью, что ничего, кроме отвращения, не вызывали. Он, прошедший огонь, воду и медные трубы, впервые в жизни влюбился. Влюбился в свою будущую жену — и был к этому времени невинен как агнец. Все вышло по старинным русским нравоучениям: если жених и невеста чисты, их ждет счастливый брак...

В. А. Гиляровский с дочерью на Волге. 1904 г.

Он допил третью чашку и попросил принести одеяло и подушки в кабинет, чтобы немного соснуть на диване.

Через тридцать минут, одетый в отутюженную пиджачную пару, он уже стоял в передней. Жена встала на цыпочки, чмокнула его в щеку и сунула в карман тяжелый, с острыми стальными шипами кастет — он забыл его в кабинете. Уже на улице Владимир Гиляровский глянул на свое отражение в зеркальной витрине и хмыкнул: «Хорош. Элегантен. Приличен. Сразу видно — из «Русских ведомостей».

В. А. Гиляровский и В. Г. Григорьев (актер). Москва. 1880-е гг.

Он ехал на Мясницкую, в Юшков переулок, в дом Мецгера: там размещалась редакция самой респектабельной московской газеты, где ему посчастливилось работать. Да, посчастливилось — жалованье в «Русских ведомостях» отменное, гонорары большие, да к этому еще и устойчивость, и положение в журналистском мире... Ну, да он этого стоил: кто другой пустил бы в свой дом хитрованцев? Кто, краем уха на вечеринке услышав о железнодорожной катастрофе на Кукуевке, сорвался бы с места и помчался за двести девяносто шесть верст от Москвы зайцем на служебном поезде, поданном для железнодорожных генералов, прячась от проводников в сортире и распугивая желающих облегчиться страшным начальственным рыком:

— Занято!
— Виноват, ваше высокопревосходительство...

В. А. Гиляровский и его корреспонденты - обитатели московских трущоб.
Начало 1900-х

Кто еще провел бы неделю на месте аварии, два раза в день отбивая телеграммы в редакцию, с рассвета до заката пропадая в морге и у братских могил — его одежда насквозь пропиталась трупными миазмами? Разве он делал это за хорошее жалованье? Ну нет, дудки! В репортерской работе ему милее всего опасность — эта малина слаще завидного жалованья, жирного гонорара и привилегий, которые дает корреспондентский билет.

...Коляска лихача тем временем знай катила себе по Москве. Заодно он заехал на Мясницкую, в Консисторию. С виду дом как дом — а на самом деле под ним прячутся подвалы Тайной канцелярии с каменными мешками. Один из консисторских чиновников, тихий семейный человек, живет в бывшей пыточной — из стен его квартиры торчат крючья с цепями, а к потолку до сих пор приделан блок для дыбы.

Редакционный день "Будильника".
Рисунок Н. Н. Чемоданова. Стоит второй слева - А. П. Чехов, в дверях - В. А. Гиляровский

К дому, где размещались «Русские ведомости», подкатили с форсом. Он спрыгнул с пролетки, расплатился, распахнул тяжелую дверь — и вот уже шикарная лестница, потом огромная комната со столами под зеленым сукном, керосиновые лампы с такими же зелеными абажурами, шелест бумаг, тихие разговоры. Он раскланялся с театральным критиком и фельетонистом и нырнул в кабинет издателя Соболевского. Надо обсудить тему следующей заметки — чудовищная грязь в мясных лавках в Охотном ряду. Поговаривают, там среди приказчиков пошла холера.

Потом он забежал в когда-то процветавшие, а нынче переживающие не лучшие времена «Современные известия» и получил гонорар за несколько заметок, заехал и в только что начавший выходить ультралиберальный «Московский телеграф».

День шел хорошо и споро: в три часа дня он уже сидел в трактире у Тестона и ел стерляжью уху. Напротив примостился низенький лысоватый суетливый человечек с бородой клинышком, большой лысиной и выпученными, как у пойманного карася, глазами. Это издатель и главный редактор скандального и бешено популярного «Московского листка», кошмар редакторов-конкурентов, умнейший Николай Иванович Пастухов, газетчик-самородок.

В. А. Гиляровский за работой

Ложка ухи — глоток водки — ложка ухи. Пастухов облизывается и вытирает сомовий рот ладонью:

— Заелся, заелся, Гиляй. Забыл про нас. Большие гонорары тебе подавай. Поди уж, и не помнишь, как ты попал в газетчики?

— Все помню, Николай Иванович. Я тогда играл атамана Хлопко в театре Бренко в Петровском парке, а вы и мой друг ужинали в саду. Нас познакомили, вы сказали: «Здорово ты их на сцене тряханул! А в газеты не пишешь?» И напечатали мои
театральные анекдоты за подписью «Записки театральной крысы».

— Не о том говоришь, Гиляй. Я тягу в тебе заметил. Тягу к репортажу. Понял: если о самоубийстве будешь писать, обязательно проверишь, мертвого ли в фоб положили. Подойдешь и пощупаешь покойничка — впрямь ли остыл? Ухо приложишь — не дышит ли? И не ошибся, вон ты в какого орла вырос. А о «Московском листке» забыл...

— Грех вам жаловаться. Кроме «Ведомостей» только у вас и печатаюсь.

Портрет В. А. Гиляровского работы А. М. Герасимова

— Да на что тебе эти чистоплюи? Москва мою газету читает, а у твоих профессоров ухватки барские, но кишка-то тонка... Слыхал, как я миллионщика Прохорова раздраконил?

Пастухов надел очки, шустро развернул газету и начал читать из любимой москвичами рубрики «Раешник»:

«Изволите видеть, ходит мимо красавец почтенный, мужчина степенный, усы завиты, бачки подбриты, глядит молодцом, барином, не купцом. Ходит по Кузнецкому мосту, ищет денег приросту с первого числа, грит — удружу, на всех по полтыщи наложу, мы им наживать даем, значит, повысим за наем.

Ходит посвистывает, книжечку перелистывает, адреса ищет, барыни, раскрасавицы, сударыни, денег, грит, пообещаю, любовью настращаю, что, мол, погубите, коли не любите, а там и нaсчет денег яман, держи шире карман, надуем первый сорт...»

Николай Иванович Пастухов был издателем и главным редактором скандального
и бешено популярного «Московского листка»

Гиляровский громко захохотал, визгливо засмеялся Пастухов. Подхрюкнул и стоявший у их стола половой, притащивший блюдо с толстым расстегаем:

— Эк вы, Николай Иванович, Григория Гавриловича-то разделали! Они у нас с утра были, чай-водку пили, друзья их все спрашивали, о ком это «Листок» написал. Когда шестой с «Листком» подошел, они и слушать не стали: тарелку с антрекотом об пол грохнули, выбранились и ушли. Оченно на вас обижаются.

Пастухов поднял палец:

— Слыхал? Значит, розница у «Листка» будет. А ты чем порадуешь меня старика?..

— Убийством, Николай Иванович. Хорошим двойным убийством в Мытищах. Полиция ничего не знает, но я вам вот что скажу...

И они заговорили о работе.

Н. И. Струнников. Портрет В. А. Гиляровского. 1924.

...Полпятого. Живот набит, хочется спать, но день продлится еще долго — настоящая работа еще не начиналась. Завтра он должен сдать в номер фельетон, нужна тема. Свежая, незаезженная — значит, нищие не годятся, он писал о них месяц назад. О провинциальных актерах писано-переписано, собачьи воры тоже отработанный материал, подкидыши сейчас никому не интересны — они хороши для рождественского рассказа. Но темы никогда не кончаются, чем не тема — «писаки», переписчики ролей для театральной библиотеки на Тверской? Филиал театральной библиотеки — на Хитровке, около разбойничьего трактира «Каторга», в надворном флигеле, на втором этаже, в квартире номер шесть. Квартира разделена дощатой перегородкой: справа — нищие, слева — переписчики. Переписчики живут так, что нищие по сравнению с ними баре.

Нижняя губа была отличительной приметой знаменитого актера Василия Андреева-Бурлака. Она говорила о нем все: он мог хохотать на сцене, но зрители понимали, что сердце его героя рвется в клочки[/size][/b]

На все про все час, и еще два часа на встречу со старым другом — от этого отказаться невозможно, Андреев-Бурлак для него важнее, чем все фельетоны на свете. Еще вечер в Артистическом кружке, который нельзя пропустить, — пусть его и называют репортером, но на самом деле он поэт. Настоящий поэт, и через много лет, когда вся эта газетная поденщина уйдет в песок и зарастет травой, Владимира Гиляровского будут вспоминать из-за стихов... Черт, как же все успеть? Ну да ладно, как-нибудь с божьей помощью — пусть день идет как идет, и в конце концов все сложится.

Владимир Гиляровский обошел всю Москву на своих двоих, знал ее и на
и на ощупь, и по запаху. (На фото: угол Петровки и Столешникова)

От Хитрова рынка он ничего нового не ждал. Все как обычно: безносые бабы в тряпье, сидящие на закутанных в грязную ветошь деревянных жбанах с товаром, говяжьей и свиной рваниной. Невероятного вида, до последней степени испитые оборванцы с лицами, цветом и консистенцией напоминающими свиной студень. Еще не стемнело, и тузы Хитровки сидят с марухами по малинам. В «Каторге» тихо, там еще не шла большая игра, не опаивали и не раздевали сдуру оказавшихся на Хитровке «статских стрюков». Он поднялся на второй этаж, вошел в квартиру номер шесть — и в нос ударил застоявшийся запах грязного тряпья, сивухи, пыли и старой бумаги. Под ногами хлюпала жидкая грязь, за дощатой перегородкой пели нищие:

— Пьем и водку, пьем и ром.
Завтра по миру пойдем...

В огромной комнате за заваленным рукописями столом сидели несколько человек и переписывали пьесы — по тридцать копеек за сто—сто сорок страниц. Некоторые работали полуголыми, в грязном белье: одежду они давно пропили и не выходили из этой комнаты годами. С нар поднялся высокий, вглухую пьяный молодец в коротенькой нижней рубашке и грязных кальсонах:

— Вы пришли из библиотеки? У кого деньги? Давайте порционные!

Сделал шаг, поскользнулся и упал прямо в грязь. Охнул, заизвинялся по-французски и уполз обратно на нары. «Писаки» захохотали:

— Барин отдыхают!

В. А. Гиляровский.

Он вздрогнул и протер глаза: неужто перед ним Изорин? Это был сценический псевдоним Николая Петровича Вышеславцева, знатного барина, спустившего все состояние во Франции, бунтовавшего с Парижской коммуной, каким-то чудом не расстрелянного и высланного в Россию. Он жил под надзором полиции, без права пребывания в обеих столицах и губернских городах. В Тамбове и Моршанске он, холеный, изящный, великолепно воспитанный, был звездой их труппы, лучшего героя-любовника не сыскать. Изорин уже тогда страдал запоями, выданные в счет жалованья пару платья и пальто он тут же спустил на ящик коньяка «финьшампань» и шамбертен. У него осталась единственная чесучовая пара; когда она была у прачки, он ходил на манер античного грека, скрывая наготу под длинным заграничным плащом...

Изорин — «писака» на Хитровке? Какая беда! Но теперь у него есть тема для завтрашнего фельетона.

В. И. Гиляровский. Рисунок Н. А. Клодта

Семь часов, номера Молчанова на Арбате. На полу валяется огромный кожаный чемодан, по диванам и креслам разбросаны отлично сшитые костюмы. На столе — бутылка смирновской водки, волжская вобла, паюсная икра, смешанная с мелко
нарезанным зеленым луком. За столом расположился голубоглазый господин с красивым лицом. Если бы не престранная нижняя губа, собеседник Владимира Гиляровского был бы Аполлоном, губа — отличительная примета знаменитейшего
актера Василия Андреева-Бурлака. Хочет он или не хочет, но она говорит о нем все: Андреев-Бурлак может хохотать на сцене, но зрители понимают, что сердце его героя рвется в клочки. Сейчас она свидетельствует о другом. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: обладатель невероятной губы от души рад своему гостю. Бутылка уже наполовину пуста. Андреев-Бурлак размахивает вилкой с наколотой на нее сардинкой:

— ...Ты знаешь, что я с Волги. Мой отец — небогатый симбирский дворянин, а я капитанствовал на волжском пароходе. Назывался мой пароход «Бурлак». Как-то вез я с ярмарки купцов. И все бы ничего, но вдруг прибегают ко мне на мостик: самарский миллионщик начал буянить и посуду бьет. Надо бы его унять, но купцы боятся.

— И что же ты?..

— Спускаюсь в каюту, а там здоровеннейший купчина лупит бутылкой по тарелкам и орет. Я отворил дверь да как крикну: «Пожар! Спасайся кто может!» Он рванулся на палубу, споткнулся, упал, да и лишился чувств. На следующее утро поднялся тот купец на мостик: «Бросай свое капитанство, иди в актеры, большие деньги получать будешь. Как увидал я твою испуганную рожу, так бросился спасаться, а потом уже ничего не помню»...

Это была моя первая роль. Вскоре дворянин Андреев стал актером Андреевым-Бурлаком — в честь парохода «Бурлак».

И. Д. Шадр.
Портрет В. А. Гиляровского.

Дружный смех, звон сдвинутых стаканов. Вобле приходит конец — Гиляровский разрывает ее на две части. Андреев-Бурлак хлопает друга по плечу:

— Ну а ты как попал на сцену? Ты ведь из цирковых?

— Да в Тамбове я отстал от цирка и попал в антрепризу Григорьева... А до этого, Вася, кем только не был. И бурлаком, и бродягой, и солдатом, и лошадей казакам в степи объезжал, и с лихими людьми знался... Всякое бывало, вот только говорить об этом пока нельзя.

— Но ведь ты из хорошей семьи...

— Да, отец мой личный дворянин, чиновник. А дед из простых. Дядька, беглый матрос, побывал и в Японии, и в Китае, научил меня японской борьбе, развил силу... Тут Гиляровский сложил пирожком медный пятак.

— Видишь, Вася? А на самом деле тут ничего хитрого нет, работай над своим телом — и ты станешь его хозяином. Если бы не сила да ловкость, я бы в трущобах не выжил.

— Да как же ты в них попал?

— Начитался Чернышевского, решил уйти в народ. А возвращаться домой, словно побитая собака, не хотел, решил чего-то добиться. На белильном заводе задыхался, из-под ареста бежал, выломав решетку, с разбойничками водился, и они держали меня за своего. Из-под ножа увернулся, от голода умирал, да не умер, замерзал, да не замерз. Был в юнкерах и стал бы офицером, да в увольнении нашел под кустом брошенного ребеночка. Принес его в училище, и тут поднялся такой скандал! Meня, от греха, отчислили обратно в полк. Я загрустил, подал в отставку и подался в бродяги...

В. А. Гиляровский - юнкер. 1871 г.

— Да у тебя, брат, не жизнь, а роман Дюма, Эжен Сю какой-то! Что ж ты об этом молчал?

— Боюсь, Вася, боюсь. Я по Руси беспаспортным ходил, бог знает с кем знался. В Казани меня, пожалуй, до сих пор ищут: там ведь я за революционного агитатора сошел, полицмейстер с жандармским полковником водкой с коньяком поили, о жизни говорили, на следующий день собирались допросить.

— Что ж не допросили?

— Да я решетку из окна выдернул и давай бог ноги.

На часах уже восемь тридцать, но Гиляровский и не вспоминает о вечере в Артистическом кружке. Бутылка опустела, и они послали за другой, икра с воблой съедены — да и черт с ними! Бурлак трясет друга за плечо:

— Ты артист, Володя, талантливый артист! Тебе надо вернуться на сцену!

В. А. Гиляровский в Ярославле

Гиляровский отмахивается:

— Да какой я артист! Так, твой довесок. Тебя брали в труппу на шестьсот рублей, ну и за компанию меня на семьдесят пять. Дорос бы я до сторублевого артиста и ходил бы из города в город по шпалам. Я, Вася, и не артист, и не газетчик. Я поэт! Сегодня...

Он хлопает себя по лбу и глядит на часы. На них девять, торопиться в Артистический кружок, к Большому театру, больше нет смысла. Гиляровский вздыхает, опускается в кресло и заканчивает фразу:

— ...И сегодня у меня мог быть большой день. Ладно, ну его к лешему. Давай, Васенька, выпьем. Помнишь Изорина? Знаешь, где я его встретил?..

Так подошел к концу этот день Владимира Гиляровского, а назавтра он снова проснулся в семь утра от грохота колес и крика: «Халат-халат! Ста-арье би-ром!»
Наспех умылся, засел за фельетон о «писаках» с Хитровки, потом помчался в редакцию «Русских ведомостей», а прямо оттуда — на большой пожар. Вернулся домой с обожженными руками, с ног до головы покрытый сажей. Тогда его карьера газетчика только начиналась. Слава была впереди — правда, большим поэтом он так и не стал...

В. А. Гиляровский в Картино. 1929-1930-е гг.

Гиляровский писал репортажи, они складывались в книги, их читали взахлеб. Молодые репортеры смотрели на него как на бога. А потом многое переменилось. В двадцатые годы новая власть уплотнила квартиру в Столешниковом. К житью в коммуналке Гиляровский так и не привык и, едва теплело, уезжал на дачу. Там было просторнее...
Давно умер Андреев-Бурлак, внезапно занемогший после очередных гастролей. А с Николаем Ивановичем Пастуховым случилось и вовсе страшное. Был он страстным рыболовом; однажды на рыбалке его принялись дразнить крестьянские ребятишки. И чтобы их отпугнуть, он, не целясь, выстрелил из револьвера. Мальчик был убит наповал, мать прокляла убийцу. Вскоре издатель «Московского листка» потерял двух своих детей, а затем умер сам. Так уходили современники, а легендарный Гиляровский все жил — ему довелось увидеть другую Москву, асфальтовую, автомобильную.

Гиляровскому довелось увидеть другую Москву, асфальтовую, автомобильную. Теперь он просыпался не от цокота копыт по булыжникам, а от соседского радио, играющего «Интернационал» в его бывшей столовой

Теперь не от цокота копыт по булыжникам, а от соседского радио, играющего «Интернационал» в его бывшей столовой, и автомобильных гудков он открывал глаза в доме номер девять по Столешникову переулку, сквозь сон смотрел на старый брегет, думал, что надо бежать в город, затем в редакцию... И только потом вспоминал, что он уже не двадцатипятилетний репортер, а старый, переживший свой век, своих друзей и свою Москву писатель.

текст: Алексей Александрой
Караван Историй, май 2006

«Король репортёров»,
портрет работы С. Малютина (1915)

картинки
.

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/2133421/post312922345/">Р‘РµР· Р·Р°РіРѕР»РѕРІРєР°</a><br/>Р’Р»Р°РґРёРјРёСЂ Р“РёР»СЏСЂРѕРІСЃРєРёР№: РћР±С‹РєРЅРѕРІРµРЅРЅС‹Р№ РјРѕСЃРєРІРёС‡

Р“РР›РЇР РћР’РЎРљРР™

РЎРєРІРѕР·СЊ РєСЂРµРјРѕРІС‹Рµ С€С‚РѕСЂС‹ РїСЂРѕР±РёРІР°Р»РѕСЃСЊ СЃРѕР»РЅС†Рµ, РїРѕ Р±СЂСѓСЃС‡Р°С‚РєРµ С†РѕРєР°Р»Рё Р»РѕС€Р°РґРёРЅС‹Рµ РєРѕРїС‹С‚Р°, РіСЂРѕС…РѕС‚Р°Р»Рё РєРѕР»РµСЃР° РїСЂРѕР»РµС‚РѕРє, РІРѕ РґРІРѕСЂРµ Р·Р°Р»РёРІР°Р»СЃСЏ СЃС‚Р°СЂСЊРµРІС‰РёРє: В«РЎС‚Р°-Р°СЂСЊРµ Р±Рё-СЂРѕРј!В». РЎРїСЏС‰РёР№ СЃСѓРЅСѓР» РіРѕР»РѕРІСѓ РїРѕРґ РїРѕРґСѓС€РєСѓ, СЃРµСЂРґРёС‚Рѕ Р·Р°СЃРѕРїРµР», РјРѕСЂРіРЅСѓР» вЂ” Рё РїСЂРѕСЃРЅСѓР»СЃСЏ. РќР° СЃС‚РѕР»РёРєРµ РІРѕР·Р»Рµ РєСЂРѕРІР°С‚Рё Р»РµР¶Р°Р»Рё РµРіРѕ С‡Р°СЃС‹, Р·РѕР»РѕС‚РѕР№ Р±СЂРµРіРµС‚ СЃ РєСЂС‹С€РєРѕР№.Р§Р°СЃРѕРІР°СЏ СЃС‚СЂРµР»РєР° РїСЂРёР±Р»РёР¶Р°Р»Р°СЃСЊ Рє СЃРµРјРё: РїРѕСЂР° РІСЃС‚Р°РІР°С‚СЊ, РІРїРµСЂРµРґРё РґР»РёРЅРЅС‹Р№ С‚СЂСѓРґРѕРІРѕР№, РїРѕР»РЅС‹Р№ СЃСѓРµС‚С‹ РґРµРЅСЊ.

Р’. Рђ. Р“РёР»СЏСЂРѕРІСЃРєРёР№. 
РњРѕСЃРєРІР°. 1880-Рµ РіРі.

РћРЅ РѕСЃС‚РѕСЂРѕР¶РЅРѕ РІСЃС‚Р°Р», СЃС‚Р°СЂР°СЏСЃСЊ РЅРµ СЂР°Р·Р±СѓРґРёС‚СЊ Р¶РµРЅСѓ, РїСЂРѕС€РµР» РІ РІР°РЅРЅСѓСЋ, РїРѕР±СЂРёР»СЃСЏ Рё РЅР°Р¶Р°Р» РЅР° РЅРѕР¶РЅСѓСЋ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/2133421/post312922345/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Метки

-Музыка

-Подписка по e-mail

-Поиск по дневнику

-Статистика

Без заголовка