Один из уважаемых мной людей высказал спорную мысль, что постмодернизм ничего не создает, а только разрушает. Что-то в этом правильное есть. Сформулировать не могу, но ощущаю, что да, есть разрушение то ли традиционных взглядов, то ли затертых мыслей, то ли цельного образа культурного слоя прошлого.
Но мне ничего иного в последнее время не пишется, кроме каких-то абСЮРдистских-постмодернизмов грёбаных. Так их растак. Может это потому, что всё расползается, рушится? Как заметил незабвенный прынц - истончается, рвется, тлея, вся ткань бытия. Да еще нога болит, теперь уже вся, сволочь.
Решила в очередной раз сыграть роль конкурсного пушечного мяса, столь важного для всех конкурсантов, поместив очередной абСЮРд на СИ. Сегодня без сылки, но с катом.

Капля пота на носу

Она долго не хотела прыгать в борщ, понимая, что это будет её последнее деяние, как отдельного индивидуального субъекта. С обладателем носа она не слилась, оставшись независимой, выделенной субстанцией, выбрав из сущности носа самое драгоценное – соль и влагу. Без электролита тот, кто думает, что он альфа и омега, не сможет проводить электрические нервные импульсы и сдохнет в муках.

Она усмехнулась, катясь по наклонной и пытаясь замедлить приближение к концу пути.

Раздатчик зачерпнул полный половник и вылил борщ в тарелку, напоминающую глубиной и крутыми стенками супницу.

Капля сорвалась и… в полете зажмурилась, уносясь мыслями в бездонные космические глубины, где клубятся звездные миры и фиолетово-равнодушно носятся астероиды. В грядущем после очистительно-кипящего ада борща она снова будет готова к новой жизни и тогда на одном из астероидов появится… 

-Матвеич, - визгливо закричала хлеборезка, - Ты что, совсем охренел, своими выделениями людей кормить!

Капля не знала, потеют ли астероиды и если да, то каков состав пота. Хотелось разнообразия, и потому будущий пот малого астрономического тела представлялся насыщенным не солью, а кислотой. Там в первозданной материи никто никогда не посмеет брезгливо кривиться при её попадании в борщ! Да еще в полете!

Шофер-дальнобойщик бережно принял из рук раздатчика дымящуюся тарелку. Он и ухом не повел на вопли хлеборезки, но хлеба набрал много, и не менее бережно отнес крупные ломти к облюбованному месту. Щедро посыпал солью ломкую корочку и потер зубком чеснока, распространившим резкую аппетитную волну, вызвавшую обильное слюнотечение во всех прилегающих к столовке областях.

-Ну-ка, Валька, позови завпроизводством. Ой, глянь, щас бухгалтершу стошнит при виде пота, капающего в борщ, и она обрыгает всю очередь. Это просто безобразие! Пусть начальство разберется с этим жирным раздатчиком! – не унималась хлеборезка.

Очередь дружно зажала руками рты. Перерыв скоро заканчивался и если уйти из столовки сейчас, то до конца работы останешься голодным – корпоративная этика не позволяла принимать пищу, чай и кофе во время офисного процесса.

Белые воротнички завистливо посматривали на толстокожего шофера, драгой вгрызавшегося в пищу.

 

Судомойка Валентина направилась в кабинет шефа. Увидев за приоткрытой дверью линию Маннергейма-Мажино, она быстро сорвала болтавшуюся на гвозде каску и нахлобучила её на косу поперек головы. Каска сползла от толчка, как только Валентина бросилась на землю и поползла, сжимая в кулаке гранату с сорванной чекой. Девушка раздраженно поправила головной убор и задравшийся халат, обнаживший блестящие ягодицы, неприкрытые трусиками-стрингами.

Первую линию колючей проволоки, окопов и дотов Валя преодолела легко. Но потом её белые одеяния и сверкающую задницу заметили дозорные и начали пристреливаться. После очередной дырки в груди девушка поняла, что сначала надо посетить районы Сумманкюля и Ляхде, чтобы выяснить, есть ли в Каменке на полигоне стрельбы.

Оказалось, что линия Мажино была построена с роковой ошибкой - не был прикрыт северный участок границы. Валентина, оснащенная знаниями фортификации, направила свои поползновения в опороченную часть, чтобы порок исправить.

Но в её фарватере четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового  года, незаметные и коварные, пробрались первая и седьмая пехотные армии группы армий ''Ц'' генерал-полковника Вильгельма фон Лееба. Они атаковали считавшуюся неприступной линию Мажино и прорвали ее.

Коварный дефлоратор прошел между соблазнительными ягодицами, углубившись в тыл.  Насвистывая и похлопывая себя по голенищам тросточкой Вильгельм фон Лееб заключил, что есть еще порох в пороховницах, а ягоды в ягодицах.

-Эй, шеф, там капают в борщ!

-Чем?

-Носом.

-Соплями?

-Потом.

-Пустяки.

Валя подождала некоторое время, не зная, пойдет шеф в зал или останется в бункере. Очень важно выяснить это до темноты – иначе ни самолеты, ни вертолеты не смогут вылететь на поиски. Девушка вернулась к двери кабинета встрепанной и озадаченной.

-Валька! Ты шефа позвала? Тебя только за смертью посылать, лать, лать! Уже перерыв через пару минут заканчивается!

-Шеф спросил, какая капля капала, потная или сопливая. Если потная, то это пустяки.

-Никому ни до чего дела нет. Даже завпроизводством скурвился.

Но Валентина уже не слушала ворчания своей товарки. Она открыла холодильник, положила в него гранату и быстро захлопнула дверцу.

-Эй, Мат-веич, шеф просил рюмку холодной водки – поражение отметить. И закусон – селедочку с полукольцами лука. Всё готово – в холодильнике возьми.

-Разбежался. Перерыв у этой оравы закончится - тогда к шефу и пойду.

Дальнобойщик отправил последнюю ложку борща в рот и крякнул. От горячей пищи на лбу и носу выступили капли и покатились, оставляя зигзаги влаги. Шофер достал огромный платок и стал вытирать лицо.

Но одна капля успела сорваться с кончика носа и устремила свой полет в пустую тарелку. Капля зажмурилась, представляя себе тьму космической бездны, косматой черными дырами и взрывами сверхновых, и себя, парящей в безвоздушном пространстве полной свободы.

В момент соприкосновения капли пота с поверхностью пустой тарелки раздался грохот взрыва и в пропахший чесноком зал столовки влетел холодильник. Его дверца распахнулась и из холодильной камеры вывалился выпотрошенный труп Вильгельма фон Лееба, сжимающий в руках две лысоватые головы с вытатуированными на лбах буквами «Ш» и «Б».

Шел две тысячи четвертый год сорочинско-марсианских хроник.