Я всегда любила театральные постановки. Свет прожекторов, актеры в красивых костюмах, обитые бархатистой тканью сиденья кресел. Громогласные овации, толчея в буфете, шелест и шуршание оберток от шоколадок и пакетиков из-под чипсов откуда-то сзади. Долгий путь в метро, где все упоенно обсуждают спектакль, актеров и цены на бутерброды с сыром и газировку. Неуклюжее топтанье на месте, руки в карманах – наивные попытки сохранить тепло во время ожидания автобуса или маршрутки. Отец Насти Рыбаковой, приехавший за дочерью на машине и готовый довезти до пункта назначения еще двое-трое человек.

Поскольку я всегда была одна, я всегда и оказывалась в числе этих людей. Огни вечерней Москвы, пролетающие мимо тонированных стекол автомобиля, словно стайки колибри.

Остывший ужин дома и натертые чуть ли не до крови ноги.

Маленький диванчик со старой подушкой, мой возбужденный шепот, предназначенный маме, лежащей рядом, и полуночная дрема, заполненная масками и красивыми нарядами.

Это все – мой театр. Театр, который я помню. Место, где все чувства – умелая игра актеров. И все же я люблю его. Любовью странной, мистической, но от этого не менее пламенной и крепкой.