Идеалы
Убежали,
Смысл исчезнул бытия,
И подружка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.
Я за свечку,
(в смысле приобщения к ортодоксальной церковности)Свечка — в печку!
Я за книжку,
(в смысле возлагания надежд на светскую гуманитарную культуру)
Та — бежать
И вприпрыжку
Под кровать!
(то есть — современная культура оказалась подчинена не высокой духовности, коей взыскует лирический герой, а низменным страстям,символизируемым кроватью как ложем страсти (Эрос), смертным одром (Танатос) и местом апатического или наркотического забвения (Гипнос)Мертвых воскресенья чаю,
К Честертону подбегаю,
Но пузатый от меня
Убежал, как от огня.
Боже, боже,
Что случилось?
Отчего же
Всё кругом
Завертелось,
Закружилось
И помчалось колесом?
(в смысле ницшеанского вечного возвращения или буддийского кармического ужаса, дурной бесконечности —
вообще всякой безысходности)
Гностицизм
За солипсизмом,
Солипсизм
За атеизмом,
Атеизм
За гностицизмом,
Деррида
за М. Фуко.
(Деррида здесь помещен более для шутки, М. Фуко — более для рифмы)
Всё вертится,
И кружится,
И несется кувырком!..
Вдруг из сей всемирной склоки,
Позабытый, чуть живой,
Возникает древний Логос
И качает головой:
“Ах ты, гадкий, ах ты, грязный,
Безобразный греховодник!
Ты чернее фарисея,
(вариант —
ты наглее саддукея)
Полюбуйся на себя:
У тебя на сердце злоба,
На уме одна стыдоба,
Пред тобой такие виды,
Что сбежали аониды,
Аониды, пиэриды
Убежали от тебя.
Рано утром на рассвете
Умиляются мышата,
И котята, и утята,
И жучки, и паучки.
Ты один не умилялся,
А кичился и кривлялся,
И сбежали от кривляки
И утехи, и стихи.
Я — Великий древний Логос,
Коим созидался мир,
Форм предвечных Устроитель,
Слов и смыслов Командир!
Если я тебя покину,
Отзову моих солдат,
В эту комнату иные
Посетители влетят
И залают, и завоют,
И зубами застучат,
И тебя, дружок любезный,
Не пройдет пяти минут, —
Прямо в бездну,
Прямо в бездну
С головою окунут!”
Он ударил в медный таз
(коим, по мысли лирического героя, все накрылось)
И вскричал: “Кара-барас!”
(В каком смысле? Непонятно.)
И сейчас же угрызенья,
Сожаленья и прозренья
Принялись меня терзать,
Приговаривать:
“Судим, судим дезертира
За побег от Командира,
За отказ ему служить —
Жить, жить, жить, жить!
Дорожить и не тужить!”
Тут либидо подскочило
И вцепилось промеж ног,
И юлило, и скулило,
И кусало, как бульдог.
Словно от бейсбольной биты,
Я помчался от либидо,
А оно за мной, за мной
По юдоли по земной.
Я к Эдемскому детсаду,
Перепрыгнул чрез ограду,
А оно за мною мчится,
Застит вещие зеницы.
Вдруг навстречу мой хороший
Шестикрылый Серафим.
И презрительные рожи
Корчит Пушкин рядом с ним.
“Ну-ка живо — виждь и внемли!” —
Возглашает Серафим.
А потом как зарычит
На меня,
Как крылами застучит
На меня:
“Ну-ка, братец, не дури,
Говорит,
И спасибо говори,
Говорит,
А не то как улечу,
Говорит,
И назад не ворочусь!” —
Говорит.
Как пустился я по улице
Бежать,
Прибежал к Порогу Отчему
Опять.
Смысла, смысла,
Смысла, смысла
Домогался и молил,
Копоть смыл
И суть отчистил,
Воск застывший отскоблил.
И сейчас же краски, звуки,
Зазвучали в тишине:
“Восприми нас, глупый злюка,
Осторожней и нежней!”
А за ними и стишок:
“Сочини меня, дружок!”
А за ними и Эрот.
(Оставляем рифму “в рот”!)
Вот и книжка воротилась,
Воротилася тетрадь,
И поэтика пустилась
С метафизикой плясать.
Тут уж Логос изначальный,
Коим созидался мир,
Хора древнего Начальник,
Слов и смыслов Командир,
Подбежал ко мне танцуя
И, целуя, говорил:
“Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я!
Наконец-то ты, сынуля,
Логопеду угодил!”
Надо, надо Бога славить
По утрам и вечерам,
А нечистым
Нигилистам
(вариант —а засранцам-вольтерьянцам) —
Стыд и срам!
Стыд и срам!
Да здравствует Истина чистая
И Красотища лучистая,
Истое наше Добро,
Вечное наше перо!
Давайте же, братцы, стараться,
Не злобиться, не поддаваться
В тоске, в бардаке и во мраке,
В чумном бесконечном бараке —
И паки, и паки,
И ныне и присно —
Вечная слава —
Вечная память —
Вечная слава
Жизни!
Подымайте
Медный таз!!
С нами Бог! Кара-барас!!
ГЫ!!!
