1

             В городской больнице номер три, в палате семь лежало четыре человека. Да они бы там и лежали бы себе, если бы не пикантный случай, произошедший в маленьком, но уже сформировавшемся коллективе больных.

            Познакомьтесь! Вон тот, что в койке у окна – Павел Степаныч Кащенко. Нет, вы не правильно, наверное, подумали. Просто фамилии созвучны. Соседом у Кащенко был Михаил Юрьевич Мерник. Фамилия которого погрузить в непроизвольную думу каждого. Мерник лежал головой к ногам Павла Степановича и по этому, постоянно, ночами бормотал что-то себе под нос, укрывшись теплым пледом. Павел Степаныч называл это «Еврейской привычкой» и всячески подшучивал над Михаилом Юрьевичем. Вот повернется как-нибудь ночью, услышав бормотание соседа, да скажет, мол: «Что вы Михаил?! Еврей что ли? Вы бы поменялись стороной на кровати и дали бы нам жить спокойно.». А тот ему в ответ: «Нет уж, Павел Степаныч. Там мои ноги лежали, знаете, как-то не приятно. Вот почему бы вам…». Разговор переходил в брань и в это мгновение к нему подключались остальные больные палаты. Сергей Ижевский и Дмитрий Соловей.

            Димочка Соловушка – так его ласково звали в палате, любил петь. Не то, что бы он пел хорошо. Просто любил. Знаете, этот человек был раздражителем для окружающих, как мартовский кот. По этому, «Соловушка» за эту неделю стало именем нарицательным в больнице номер три.

            Сергей Ижевский был по истине одним из самых адекватных представителей бомонда седьмой палаты. Не то, что бы он был умным и рассудительным. Он попросту старался не участвовать в общественно-политической жизни палаты и сохранял паритет при спорах. Такая вот Швейцария…

            2

            Новый день. Девятый день соседства нашей четверки начинался, как и все восемь предыдущих. Павел Степаныч грозно осмотрел еще дремлющий лагерь. Михаил Юрьевич проснувшись, стал заправлять кровать, вымеряя каждый «гиктар» поверхности одеяла, что бы лежало хорошо. Соловушка распивался и полоскал горло настойкой из воды и пыли, которая к утру успела осесть в воду в стакане, который в свою очередь стоял около кровати на тумбочке. Ижевский как здешний нигилист, ухмыляясь, смотрел на утреннюю суматоху «страны больных».

            Солнце начинало проступать в палату номер семь и слепить глаза Мернику. Тот как всегда:

-Ох уж этот свет. Вот знаете дорогие мои, сюда бы шторы. Вот у моей тещи, на даче, красивые шторы! Знаете, таки бордовые с желтыми цветочками…

Михаил Юрьевич улыбнулся и провел лукой по взъерошенным седым волосам. Затем почесал длинный нос и насупился, разглядывая жилки на своих руках.

-Отвратительный цвет.

Подхватил Соловушка.

-Знаете, Мишенька. Вот вы эти свои Еврейские штучки, про шторы оставьте на территории своей кровати. А, общаясь с нами, попросил бы вас, более не заводить разговоров такого рода вещах… Бог ты мой.

-Ну, уж вы это махом Павел Степаныч. Какой я вам бог.

Михаил Юрьевич перебил собеседника.

-Вот видите, вы опять за свое! Вот вчера вам не понравились мои тапочки, видите ли, они коричневые и вязаные шерстью – ноги чешутся!  А вам то, что с этого?! А вот недавно, как сейчас помню. Кровать я не правильно заправил. Скажите, ну почему у вас логика…

-Еврейская?

Мерник перебил Кащенко и расплылся в блаженной улыбке, будто бы теща отошла в тот мир, в котором он видел ее в своих, как он их называл, райских снах.

-Да, вот именно…

-Товарищи!

Сергей решил урегулировать своими миротворческими силами назревающий конфликт локального характера, но его героическая попытка была пресечена мандатом Соловушки, который в свою очередь был увлечен назревающим словесным поединком двух человеческих мыслей.

-Если хотите знать. Я Еврей.

С улыбкой признался Михаил Юрьевич. Он продолжал разглядывать жилки на своей сморщенной руке. Улыбался.

Павел Степаныч же побагровел от злости и возмущения.

-Вы Еврей?!

С большим утверждением ежели вопросом проорал тот. Сергей поежился, и было хотел что-то сказать, но Соловушка наложил «вето» на его слова. Еще чуть-чуть и будет торговая блокада.

Михаил Юрьевич же после своего признания остался непоколебимым и продолжал разглядывать поднадоевшие за эти восемь дней всем руки. Эти руки постоянно подправляли кровать. Правильно причесывали седую голову Михаила Юрьевича и повседневно заправляли рубашку в коричневые брюки. Эти жесты постоянно попадались в глаза Павлу Степановичу, так же как и распевка Соловушки отзывалась эхом в ушах больных.

3

            Время близилось к восьми часам, через час наших товарищей должны были пригласить к столу и чествовать как самых старых больных этого корпуса.

            Дверь палаты чуть слышно скрипнула. В палате появилась молоденькая медсетричка лет этак двадцати, видимо стажировалась от института. Она прошла в середину комнаты и, оглядев по сторонам на стариков – провозгласила.

-Сегодня сдаем анализы. Мочу. Через три минуты мы ждем вас, а сейчас, извольте в туалет. Там уже все подготовлено.

Она любезно улыбалась и стреляла глазками. Старики сидели неподвижно, будто бы немая судорога свела их мышцы. Медсестра удалилась.

-Эко твориться. Сейчас и писать заставят, да еще и смотреть будут. Как в рот.

-опять эти ваши еврейские штучки? Ей Богу, Михаил Юрьевич – кончай те же!

-Сейчас, Павел Степаныч. Сейчас кончу.

Прохрипел Мерник и улыбнулся багровому лицу Кащенко. Сергей и Дмитрий, они были помладше на десяток лет, рассмеялись.

-Извольте товарищи пройти. Нас ждут.

Произнес Ижевский и удалился из комнаты, легонечко скрипнув дверью. Его примеру последовал и Соловушка.

-Только после вас.

Михаил Юрьевич улыбнулся.

-Опять вы за свое…

Вконец красный и рассерженный Павел Степаныч демонстративно плюнул в сторону и пошел в след молодых. Мерник вышел из палаты последним.

4

            -Вы подглядываете! Будь те так добры, отвернитесь, я не могу когда смотрят.

Михаил Юрьевич продолжал улыбаться. Его «тупая» улыбка вконец вывела из себя Павла Степаныча.

-Знаете, что?

Кащенко демонстративно «увеличил напор» и наполнив тару до краев удалился восвояси. Сергей и Дмитрий последовали его примеру, наполнив тару до половины. Михаил Юрьевич остался и точно вымеряя, наполнил данную ему утку ровно на одну треть. Как и просили.

            Выйдя из туалета, Мерник прислушался к разговору медсестры с Кащенко.

-Ну, хороший вы мой, ну куда ж вы столько?

-Это все вам, мне для хорошего человека ничего не жалко.

Павел Степаныч попытался изобразить любезную улыбку.

-Спасибо дорогой мой.

Закатив глаза, медсестра приняла утку из рук больного и осторожно понесла ее на тумбочку к другим. «Хоть бы не расплескать, ну и старик» - думала та.

            Подошла очередь Михаила Юрьевича и тот аккуратно поставил свою произведение искусства и точности его мыслей на стол. Медсестра улыбнулась.

-Ну вот. Так бы всегда, спасибо вам Михаил Юрьевич. Теперь отдыхайте, через час кушать будете.

-Еврей…

Обиженно пробурчал Павел Степаныч.