Холодными пальцами, обтянутыми тонкой черной кожей, по лужам - шлеп-шлеп.
Сквозь темные улицы - страшно, жутко. Кровь выворачивает лейкоцитами, потом бац - и вот уже нет гемоглобина, не предусмотрен в наших чертежах, а оттого - смертельно-бледные щеки матово освещают безлюдные переулки, в которых живут только таджики и пиво.
Страшно, страшно, и мокрые, хлесткие пальцы тянутся к беззащитной груди, стараясь разметать нахлынувшим жаром полы осенней курточки, унести в ночь не такой уж и теплый бабушкин платок. Пальцы, пальцы, ну что вы, ну зачем вы, пальцы? Вот же я вся, нате! бегу, закрыв беззащитные ушки руками, озябшими, покрасневшими, сдерживая подступившие к горлу слезы страха. Бегу, стараясь сохранить в продрогшей памяти мысли о теплом и живом Робине Гуде, масличных деревьях, пахнущих океаном, и терпких ночных разговорах.
Уф. Добралась, выдержала, не сгинула в длинных внутренностях метрополитена, выбралась на дышащую озоном землю. И снова - вперед, скукоженными пальчиками по лужам, эклеры в охапку - и вперед, вперед, в уютное оранжевое тепло девятиметровой комнаты. Тепло пустое, окруженное витающими в воздухе запахами свежепожаренного мяса и глянцевой шоколадной глазури, запахами телевизора, округлыми, мягкими.
И напоследок уж -с головой в вечер, в привычные заговоры всех телефонов, бесконечному телеграфному стуку клавиш.
Добрый вечер.