КОЛЕСО ВРЕМЕНИ - 1

Роберт ДЖОРДАН
ОКО МИРА

 

Харриет,
Навеки
Любимой всем сердцем,
Свету моей жизни.

ПРОЛОГ
ДРАКОНОВА ГОРА

Время от времени дворец подрагивал, словно сама земля содрогалась от воспоминаний и тяжко вздыхала, не желая поверить в случившееся. Солнечные лучи, прорываясь сквозь трещины в стенах, выхватывали клубившуюся еще в воздухе пыль. Выжженные отметины пятнали стены, полы, потолки. На вспучившихся красках и позолоте когда-то ярких фресок виднелись широкие черные мазки, хлопья сажи покрывали тела людей и животных, так и не сумевших убежать от настигающего их безумия. Мертвые лежали повсюду: мужчины, женщины, дети, - искавшие спасения, когда в них из каждого коридора ударили молнии, когда их объяло подкравшееся сзади пламя, когда под их ногами потекли каменные плиты дворца, в которых они тонули еще живыми, - потом воцарилось безмолвие. Но, в странном контрасте с окружающим, неповрежденными остались многоцветные гобелены, сохранились фрески. Лишь там, где стены покосились, творения художников были попорчены. Мебель с превосходными резными узорами, отделанная золотом и драгоценной костью, стояла на прежних местах, только кое-где застывший волнами пол опрокинул стулья. Удар, поразивший разум и скрутивший рассудок, был нанесен точно в цель, не задев роскошную обстановку.
Льюс Тэрин Теламон бродил по дворцу, ловко удерживая равновесие, когда пол под ногами вздрагивал.
- Илиена! Любовь моя, где ты?
Светло-серый плащ его потянул за собой кровавый след, когда Льюс Тэрин Теламон перешагнул через тело золотоволосой женщины; черты ее красивого лица были искажены ужасом последнего мгновения жизни, а открытые глаза застыли в неверии.
- Где ты, жена моя? Куда все попрятались? В покосившемся зеркале на обожженном мраморе стены взор человека уловил его собственное отражение. Королевские одежды серого, алого и золотого цветов, - одеяние, некогда великолепное, из редкой ткани, привезенной купцами из-за Мирового Моря, а теперь рваное и запачканное, - было запорошено пылью, покрывавшей и лицо, и волосы. На мгновение рука мужчины коснулась эмблемы на плаще - черно-белый круг, цвета которого разделялись волной. Что-то он значил, этот символ. Но вышитый круг задержал внимание не надолго. В удивлении Льюс Тэрин Теламон уставился на свое отражение. Высокий, средних лет, когда-то красивый, но теперь седины в его темных волосах было гораздо больше, морщины усталости и забот иссекли лицо, на котором выделялись темные глаза, видевшие слишком многое. Льюс Тэрин засмеялся и запрокинул голову; эхо покатило его смех по безжизненным залам.
- Илиена, любовь моя! Иди ко мне, жена! Ты должна увидеть это.
Воздух за его спиной зарябил, задрожал и уплотнился в человеческую фигуру. Возникший словно бы ниоткуда мужчина стал осматриваться по сторонам, неприязненно кривя губы. Не такой высокий, как Льюс Тэрин, он был облачен во все черное, за исключением ослепительно белого кружевного воротника и отворотов высоких, до бедра, сапог, отделанных серебром. Он осторожно шагнул вперед, брезгливо подхватив полы плаща, чтобы не коснуться им распростертого тела. Пол дрогнул в слабом толчке, но все внимание человека в черном было приковано к смотрящему в зеркало и хохочущему мужчине.
- Повелитель Утра, - произнес незнакомец, - я пришел за тобой.
Смех стих, как будто его и не было, и Льюс Тэрин, ничуть не удивленный, повернулся.
- А-а, гость! У тебя есть Голос, незнакомец? Скоро настанет время для Песни, все приглашены принять в ней участие. Илиена, любовь моя, у нас гость. Илиена, где же ты?
Глаза человека в черном расширились, взгляд метнулся к золотоволосой женщине, затем обратно на Льюса Тэрина.
- Шайи'тан тебя побери, неужели порча уже так вцепилась в тебя?
- Это имя... Шай... - Льюс Тэрин вздрогнул и предостерегающе поднял руку. - Не нужно было произносить это имя. Это опасно!
- Хоть это-то ты помнишь! Опасно для тебя, глупец, не для меня. Что еще ты помнишь? Вспоминай, идиот, ослепленный Светом! Я не допущу, чтобы все кончилось, пока ты без памяти! Вспоминай!
Минуту Льюс Тэрин, подняв руку, любовался узорами копоти на ней. Затем вытер руку о еще более грязное одеяние и повернулся к незнакомцу:
- Кто ты такой? Чего тебе надо?
Человек в черном развернул плечи и надменно произнес:
- Когда-то меня называли - Элан Морин Тедронай, но теперь...
- Предавший Надежду, - прошептал Льюс Тэрин. Воспоминания начали пробуждаться, но он мотнул головой, испугавшись их.
- Значит, кое-что ты помнишь. Да, Предавший Надежду! Так люди называли меня, а тебя они прозвали Драконом, но я - не ты, я не принял нового имени. Они дали его мне, стремясь меня оскорбить, но я заставил их склониться пред этим именем и служить ему. А как ты поступишь со своим именем? После этого дня люди будут звать тебя - Убийца Родичей. Тебе нравится новое имя?
Льюс Тэрин обводил взглядом разоренный зал.
- Илиена должна быть здесь и встречать гостя, - отсутствующим тоном пробормотал он, затем сказал во весь голос: - Илиена, где же ты?
Пол вздрогнул, тело золотоволосой женщины шевельнулось, словно откликаясь на призыв. Льюс Тэрин не замечал ее. Элан Морин скривился.
- Посмотри на себя, - сказал он с презрением. - Было время, и ты первым стоял среди Слуг. Было время, и ты владел Кольцом Тамерлина и восседал на Высоком Троне. Было время, и ты призывал к себе Девять Жезлов Владычества. Взгляни на себя теперь! Жалкое растерзанное создание. Но и этого тебе мало. Ибо ты унизил меня в Зале Слуг. Ты одолел меня пред Вратами Пааран Дизен. Но теперь я более велик. Я не дам тебе умереть в неведении. Когда ты умрешь, последней твоей мыслью будет мысль о твоем полном поражении, ты осознаешь, сколь оно глубоко. Если я вообще позволю тебе умереть!
- Не могу понять, куда делась Илиена. У нее найдутся для меня неласковые слова, если она подумает, что я прячу от нее гостя. Надеюсь, беседа с ней понравится тебе, а ее-то она точно обрадует. Но предупреждаю: ты рискуешь провести остаток дней своих, рассказывая ей обо всем, что знаешь.
Отбросив черный плащ за спину, Элан Морин воздел руки.
- Как жаль, - посетовал он, - что здесь нет кого-нибудь из твоих Сестер. Я никогда не был искушен в Исцелении, а сейчас я - последователь иной силы. Но ни одна из них не смогла бы дать тебе больше нескольких минут ясного ума, даже если ты и не успел бы сокрушить ее первой. То, что я сделаю, сослужит неплохую службу и для моих целей. - Его улыбка была неожиданна и жестока. - Но, боюсь, Шайи'таново исцеление отличается от всего того, что тебе известно. Исцелись, Льюс Тэрин!
Он простер руки, и свет потускнел, словно бы тень легла на солнце.
Боль вспыхнула в Льюсе Тэрине, и он закричал; крик исторгся из самой глубины его души, крик, который он не мог остановить. Огонь опалил его до мозга костей, по жилам хлынула кислота. Он выгнулся дугой и рухнул спиной на мраморный пол, ударившись головой. Сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди, каждый удар пульса вновь вгонял в него пламя. Он беспомощно содрогался и извивался в конвульсиях, его череп, грозя взорваться от боли, превратился в источник неимоверных страданий. Хриплые вопли разносились по всему дворцу.
Медленно, очень медленно боль отступила. Она отпускала Льюса Тэрина долго, чуть ли не тысячу лет; он лежал на полу, дрожа и судорожно хватая воздух горящим ртом. Казалось, прошла еще тысяча лет, прежде чем Льюс Тэрин сумел приподняться, напрягая непослушные мышцы-медузы; его качало из стороны в сторону, когда он, опираясь на ладони и колени, встал на четвереньки. Взор Льюса Тэрина упал на золотоволосую женщину, и вопль, сорвавшийся с его уст, не мог сравниться ни с одним криком, что прежде вырвала из него боль. Шатаясь, едва не падая, он подполз к жене. Чуть ли не все оставшиеся силы ушли на то, чтобы подтянуть Илиену к себе и обнять. Дрожащими руками Льюис Тэрин убрал волосы с лица женщины, вглядываясь в ее широко раскрытые глаза.
- Илиена! Да поможет мне Свет, Илиена! - Он склонился над ней, стараясь прикрыть собой, еле сдерживая в горле рыдания и стоны человека, которому незачем больше жить. - Нет, Илиена! Нет!
- Ты можешь вернуть ее, Убийца Родичей. Великий Повелитель Тьмы может оживить ее, если ты будешь служить ему. Если будешь служить мне.
Льюс Тэрин поднял голову, и облаченный в черное человек невольно шагнул назад, увидев его горящие ненавистью глаза.
- Десять лет, Предатель, - тихо произнес Льюс Тэрин - тихо, как звучит обнажаемый клинок. - Десять лет, как твой гнусный хозяин разрушил мир. А теперь это. Я...
- Десять лет! Ты, жалкий глупец! Эта война длится не десять лет, а идет с начала времен. Ты и я сражались в тысячах битв на каждом обороте Колеса, тысячи тысяч раз, и мы будем сражаться до тех пор, пока не остановится время и не восторжествует Тень!
Последние слова он выкрикнул, взметнув вверх сжатый кулак, и теперь уже Льюс Тэрин отшатнулся, с трудом переводя дыхание, заметив, как сверкают глаза Предателя.
Осторожно Льюс Тэрин опустил Илиену, нежно провел пальцами по ее волосам. Когда он встал, слезы застилали взор, но голос его отдавал холодом и металлом.
- Что бы ты ни сделал, этому не будет прощения, Предатель, но за смерть Илиены я уничтожу тебя, и твой хозяин не поможет тебе. Готовься к...
- Вспомни, ты, глупец! Вспомни тщету своего нападения на Великого Повелителя Тьмы! Вспомни ответный удар! Вспомни! Даже теперь Сто Спутников раздирают мир на части, и каждый день еще сто человек присоединяются к ним. Чья рука погубила Илиену Солнечноволосую, Убийца Родичей? Не моя. Нет, не моя! Чья рука поразила всякую жизнь, которая несла в себе хоть каплю твоей крови, всех, кто любил тебя, всех, кого любил ты? Не моя, Убийца Родичей. Нет, не моя. Вспомни все, и ты узнаешь цену за сопротивление Шайи'тану!
Внезапно по лицу Льюса Тэрина, покрытому копотью и грязью, покатились капли пота. Он вспомнил: туманное воспоминание, похожее на сон во сне, но он понял, оно - правда.
Стены отразили дикий рев человека, вдруг открывшего, что душа его проклята навеки, проклята за деяния его собственных рук. Он стал царапать лицо, словно желая вырвать глаза и не видеть того, что содеял. Везде, куда бы Льюс Тэрин ни устремлял взгляд, он видел мертвых. Были они растерзаны, изломаны, опалены огнем, наполовину поглощены камнем. Везде были безжизненные лица тех, кого он знал, тех, кого он любил. Старые слуги и друзья детства, верные соратники, прошедшие с ним через многие годы битв. И его дети. Его сыновья и дочери, замершие навсегда, лежащие словно сломанные куклы. Все пали от его руки. Лица детей обвиняли, невидящие глаза вопрошали, - и слезы его не стали для них ответом. Смех Предателя стегал, как кнут, заглушая стоны. Льюс Тэрин больше не мог видеть эти лица, терпеть эту боль. Не мог вынести всего этого. В отчаянии он потянулся к Истинному Источнику, к попорченному Саидин, и Переместился.
Местность оказалась ровной и пустынной. Поблизости несла свои воды река, широкая и прямая, но Льюс Тэрин ощущал, что на сотню лиг вокруг не было ни души. Он был один, в таком одиночестве, в каком может пребывать человек, пока жив, но от воспоминаний тем не менее убежать не удалось. Глаза преследовали его, преследовали по бесконечным пещерам разума. Он не мог спрятаться от них. Глаза его детей. Глаза Илиены. Слезы блеснули на щеках Льюса Тэрина, когда он поднял лицо к небу.
- Свет, прости меня!
Он не верил, что прощение придет. За то, что он сделал, - нет. Но Льюс Тэрин Теламон все равно кричал, обращаясь к небу, моля о том, чего не мог получить, моля о прощении, не веря в то, что может быть прощен.
Он по-прежнему касался Саидин, мужской половины силы, которая правит Вселенной и вращает Колесо Времени, и ощущал маслянистое пятно, пачкающее его поверхность, - пятно ответного удара Тени, пятно, которое обрекло мир на гибель. Из-за него. Так как в гордыне своей он возомнил, что люди могут сравниться с Создателем, что они могут восстановить созданное Творцом, но людьми же испорченное. В гордыне своей он верил в это.
Льюс Тэрин потянулся к Истинному Источнику, жадно припав к нему, как умирающий от жажды - к сосуду с водой. Он стал быстро черпать Единую Силу, больше, чем мог направить без посторонней помощи, и кожу его словно охватило пламенем. Напрягаясь изо всех сил, он заставил себя вобрать еще больше, стараясь вычерпать все.
- Свет, прости меня! Илиена!
Воздух обратился в пламя, огонь стал жидким сиянием. С неба ударила молния, и всякий, кто хоть на миг бы узрел ее, выжег бы себе глаза и ослеп. Сорвавшись с небес, огненная стрела пронзила Льюса Тэрина Теламона и прожгла себе путь в недра земли. Едва она коснулась скалы, как та обратилась в пар. Земля заметалась и затряслась, словно живое существо в предсмертной агонии. Исчез сияющий стержень, на одно биение сердца связавший землю и небо, и земля пошла волнами, словно море в бешеный шторм. Плавящиеся скалы взлетели вверх на сотни футов, вздыбилась стонущая земля, взметнув еще выше пылающий фонтан, С воем примчались ветры - с севера и с юга, с востока и с запада. Они с хрустом переламывали деревья, словно те были тонкими прутиками, яростные порывы своими ударами и пронзительным свистом как бы помогали горе расти все выше к небу. Все выше к небу, все выше.
Наконец ветры стихли, земля успокоилась, подрагивая в такт отдаленному грохоту. От Льюса Тэрина Теламона не осталось и следа. Там, где он стоял, теперь, устремившись на мили в небо, возвышалась гора; пышущая жаром земных глубин лава еще выплескивалась из обломанной верхушки. Катаклизм сдвинул русло прежде прямой реки в сторону; теперь она большой дугой огибала гору, и в самой середине реки, разделяя ее на два рукава, возник длинный остров. Тень от горы почти достигала острова, ее мрачная полоса легла на равнину печатью зловещего пророчества. Какое-то время единственным звуком был глухой протестующий гул.
Воздух над островом замерцал и сгустился. Появилась фигура человека. Мужчина в черном стоял и разглядывал огненную гору, поднявшуюся над равниной. Черты его лица исказились от ярости и презрения.
- Ты не уйдешь так просто, Дракон. Меж нами еще не все кончено. И не кончится - до скончания времен!
Затем он исчез, а гора и остров остались одни. Остались ждать. И пала Тень на землю, и раскололся Мир, как камень. И отступили океаны, и сгинули горы, и народы рассеялись по восьми сторонам Мира. Луна была как кровь, а солнце как пепел. И кипели моря, и живые позавидовали мертвым. Разрушено было все, и все потеряно, все, кроме памяти, и одно воспоминание превыше всех прочих - о том, кто принес Тень и Разлом Мира. И имя ему было - Дракон.
(из Алет нин Таэрин алта Камора, Разлом Мира. Неизвестный автор, Четвертая Эпоха)
И явилось это в те дни, как являлось раньше и как будет являться не раз, - Тьма тяжко легла на землю и омрачила сердца людей, и увяли листья, и пожухли травы, и умерла надежда. И возопили люди к Создателю, говоря: О Свет Небес, Свет Мира, пусть гора родит Обещанного, о котором говорят пророчества, как то было в эпохах прошедших и как то будет в эпохах грядущих. Пусть Принц Утра споет земле о зеленеющей траве и о долинах, полнящихся агнцами. Пусть длань Повелителя Рассвета укроет нас от Тьмы и великий меч справедливости защитит нас. Пусть вновь несется Дракон на ветрах времени.
(из Харал Дрианаан тэ Каламон, Цикл Дракона. Неизвестный автор, Четвертая Эпоха)

Глава 1
ПУСТАЯ ДОРОГА

Вращается Колесо Времени, приходят и уходят Эпохи, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда Эпоха, что породила его, приходит вновь. В Эпоху, называемую Третьей Эпохой, Эпоху, которая еще будет, Эпоху, давно минувшую, поднялся ветер в Горах Тумана. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно само - начало всех начал.
Ветер, что родился под пиками, вечно одетыми в облака, давшие горам их название, дул на восток, через Песчаные Холмы, что до Разлома Мира были берегом великого океана. Он устремился в Двуречье, в буреломный лес, прозванный Западным Лесом, и врезался в двух человек, идущих рядом с лошадью, запряженной в двуколку. Они спускались по усеянному камнями проселку, который назывался Карьерная Дорога. Ветер дышал ледяным холодом снежных зарядов, хотя весна должна была наступить уже добрый месяц назад.
Порывы ветра налетели на Ранда ал'Тора, прижали плащ к его спине, обернули вокруг ног шерстяную ткань серо-бурого цвета, а затем принялись трепать край плаща. Ранд подумал, что стоило бы одеться потеплее, взять еще одну рубаху или накинуть плащ потяжелее. Попытка справиться с плащом одной рукой - в другой он сжимал лук с наложенной на тетиву стрелой - ни к чему хорошему не привела: пока он возился с плащом, тот ухитрился зацепиться за колчан, висящий у Ранда возле бедрам Когда сильный порыв ветра выдернул плащ у него из рук, Ранд через спину косматой гнедой кобылы взглянул на отца. Он чувствовал себя немного неловко из-за своего желания убедиться, что Тэм все еще рядом, но такой уж выдался день. Завывал ветер, но, когда вой утихал, стояла тишина. Тихий скрип оси двуколки звучал неестественно громко. В лесу не пели птицы, не пересвистывались на ветках белки. Ранд этого и не ждал. -  в такую-то весну.
Зелеными были только те деревья, что не сбросили на зиму листья и хвою. Камни и корни деревьев оплетала коричневая спутанная паутина прошлогодних побегов куманики. Среди трав больше всего было крапивы, попадались растения с колючками и репьями, некоторые, когда их подминал под себя неосторожный сапог, отвратительно воняли. В глубокой тени плотно стоящих деревьев еще сохранились белые снеговые тропки. Туда не могли пробиться солнечные лучи, не имевшие ни нужной силы, ни тепла. Бледное солнце зацепилось за верхушки деревьев на востоке, но свет его был подернут темной рябью, будто смешанный с тенью. Утро было тревожным, наводящим на малоприятные размышления.
Без всякой задней мысли Ранд потрогал на хвостовике стрелы прорезь для тетивы, готовый одним плавным движением подтянуть ее к щеке - как учил его Тэм. На фермах зима выдалась тяжелой, худшей из всех, что помнили старики, но в горах она должна была оказаться еще более жестокой, если судить по количеству волков, устремившихся с гор в Двуречье. Волки совершали набеги на овчарни и нацеливались на хлева, чтобы добраться до скотины и лошадей. За овцами повадились и медведи - и это там, где медведей годами не видели. Выходить со двора с наступлением темноты стало небезопасно. Столь же часто, как и овцы, добычей зверей становились люди, и не только после захода солнца.
По другую сторону от Белы равномерно шагал Тэм, используя копье как дорожный посох и не обращая внимания на ветер, который играл его коричневым плащом, развевая его, точно знамя. Время от времени он легонько похлопывал кобылу по боку, чтобы та не останавливалась. Плотного телосложения, с могучей грудью и с широким лицом, в это утро он был единственной опорой реального мира, словно камень в самой середине медленно проплывающего видения. Пусть морщинисты его загорелые щеки, пусть седина выбелила когда-то темные волосы, но в нем была прочность - поток мог бурлить вокруг него, но сбить его с ног был не в силах. Тэм спокойно шагал по дороге. Волки и медведи были, как он говаривал, “зверье что надо”, и любой, кто держит овец, должен их опасаться, но им лучше не пытаться остановить Тэма ал'Тора, направляющегося в Эмондов Луг. Виновато вздрогнув, Ранд вернулся к наблюдению за своей стороной дороги: деловитость Тэма напомнила ему о собственных обязанностях. Ранд был на голову выше отца, выше любого в округе, но телосложением мало походил на Тэма, за исключением, пожалуй, широких плеч. Серые глаза и рыжеватые волосы достались Ранду, как утверждал Тэм, от матери. Она была нездешней, и Ранд плохо ее помнил, разве что улыбающееся лицо, хотя каждый год - весной, в Бэл Тайн, и летом, в День Солнца,. -  приносил цветы на ее могилу.
В повозке лежали два маленьких бочонка яблочного бренди Тэма, там же находились восемь больших бочек яблочного сидра - небольшая, доля спиртного из зимних запасов. Каждый год Тэм доставлял такой груз в гостиницу “Винный Ручей”, чтобы было что выпить в Бэл Тайн. Он заявил, что этой весной его может остановить только нечто большее, чем просто волки и холодный ветер. Из-за волков-то они и не были в деревне несколько недель. В эти дни даже Тэм не уходил с фермы надолго. Но относительно бренди и сидра Тэм дал слово, а для Тэма было важно исполнить обещанное, - даже если ему придется отложить доставку груза до кануна Праздника. А Ранд только рад был выбраться с фермы, почти так же рад, как и самому Бэл Тайну.
Ранд следил за своей стороной дороги и вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Какое-то время он старался не обращать на это внимания - среди деревьев ничто не шелохнулось, не раздалось ни звука, только ветер шумел. Но ощущение не только не исчезло, оно стало сильнее. Волоски на руках шевельнулись, по коже пробежал зуд, ее защипало, словно бы ее кололи тысячи иголок.
Ранд раздраженно перехватил лук, чтобы почесать руки, и приказал себе не поддаваться фантазиям. С его стороны леса ничего не было, а Там сказал бы, если что-то произошло с его стороны. Ранд бросил взгляд через плечо... и прищурился. Не более чем в двадцати спанах за ними по дороге следовала верхом на лошади фигура в плаще, лошадь и всадник одинаково черные, унылые и без единого светлого пятна.
Скорее машинально, Ранд отступил на шаг, к борту повозки.
Плащ скрывал всадника до голенищ сапог, капюшон был надвинут так, что не позволял ничего разглядеть. Ранд смутно подумал, что во всаднике есть что-то странное, взгляд притягивало остающееся в тени лицо под капюшоном. Видны были лишь неясные очертания лица, но у Ранда возникло ощущение, что смотрит он прямо в глаза верховому. И взгляда он отвести не мог. В животе появилась вызывающая тошноту слабость. Под капюшоном Ранд видел только тень, но ощущал ненависть, ощущал так же остро, как будто смотрел в перекошенное от злобы лицо, - ненависть ко всему живому. И сильнее всего - ненависть к нему.
Вдруг Ранд споткнулся о подвернувшийся под ногу камень, и взгляд его оторвался от темного всадника. Он пошатнулся и, выронив лук на дорогу, уцепился рукой за упряжь Белы, - если бы не это, он наверняка бы грохнулся спиной наземь. Испуганно фыркнув, кобыла остановилась и повернула голову, чтобы увидеть, что ее там схватило.
Тэм хмуро глянул на Ранда поверх спины Белы:
- Что там с тобой, парень?
- Всадник, - выдохнул Ранд, выпрямляясь. - Кто-то чужой едет за нами по пятам.
- Где? - Старший поднял копье с широким наконечником и пристально посмотрел назад.
- Там, на... - Слова застряли у Ранда в горле, когда он повернулся, чтобы показать преследователя. Дорога была пуста. Не веря своим глазам, он всмотрелся в лес по обе стороны дороги. Среди деревьев с голыми ветвями спрятаться было никак нельзя, но там не было ни намека на лошадь или на всадника. Его глаза встретились с сомневающимся взглядом отца. - Он был там. Человек в черном плаще и на черной лошади.
- Не сомневаюсь в твоих словах, парень, но куда он делся?
- Не знаю, но он там был.
Ранд поднял лук и стрелу, торопливо проверил оперение, приложил стрелу и наполовину натянул лук, но сразу же ослабил тетиву. Целиться было не в кого.
- Он был!
Тэм покачал седеющей головой:
- Ну, если ты так говоришь, парень... Пойдем посмотрим. От лошади останутся отпечатки копыт, даже на такой почве.
Он развернулся и сделал несколько шагов, его плащ хлопал на ветру.
- Если мы обнаружим следы, то будем уверены в том, что он был здесь. Если же нет... Что ж, значит, эти дни заставляют человека думать, что он что-то видит.
Вдруг Ранда осенило, что такого странного было во всаднике, не считая того, был ли он вообще. Ветер, который стегал Тэма и его, оказался не в силах приподнять полы того черного плаща. У Ранда разом пересохло во рту. Он должен был сообразить это. Отец прав; это утро играет нехорошие шутки с воображением. Но Ранду в это как-то не верилось. Вот только как высказать отцу, что незнакомец, - похоже, просто растворившийся в воздухе, - одет в плащ, которому нет дела до ветра?
Обеспокоенно нахмурившись, Ранд всматривался в окружающий лес, который теперь выглядел иначе, чем раньше. Юноша свободно бегал по лесу, чуть ли не с того возраста, как начал ходить. Учился плавать в озерцах и речушках Приречного Леса, что за последними фермами к востоку от Эмондова Луга. Бродил по Песчаным Холмам - о которых многие в Двуречье говорят, будто те приносят несчастье. Однажды он, вместе со своими лучшими друзьями Мэтом Коутоном и Перрином Айбара, добрался до самых подножий Гор Тумана, намного дальше того, куда решалось зайти большинство жителей Эмондова Луга, для тех событием было и путешествие в соседнюю деревню, к Сторожевому Холму или к Дивен Райд. Но нигде Ранду не встретилось мест, к которым следовало относиться с опаской. Однако сегодня Западный Лес не походил на тот лес, что он помнил. Человек, который исчезает так неожиданно, столь же внезапно может и появиться, возможно, даже прямо перед ними.
- Нет, отец, не надо! - Когда Тэм, удивленный, остановился, Ранд спрятал свой румянец, натянув поглубже капюшон плаща. - Наверное, ты прав. Незачем искать то, чего здесь нет. Нет смысла впустую тратить время, мы как раз успеем добраться до деревни и укрыться от этого ветра.
- Чтобы согреться, мне хватит трубки и кружки эля, - медленно сказал Тэм. Он ухмыльнулся: - А ты, по-моему, очень хочешь увидеть Эгвейн.
Ранд вымученно улыбнулся. Сейчас ему меньше всего хотелось думать о дочке мэра. Мысли его и так были в крайнем беспорядке. За последний год она, когда бы они ни встретились, постоянно сбивала его с толку. И, что хуже всего, она, похоже, не сознавала этого. Нет, Ранду определенно не хотелось забивать себе сейчас голову еще и мыслями об Эгвейн.
Ранд надеялся, что отец не заметил, как он испуган, когда Тэм вдруг сказал:
- Помни пламя, парень, и пустоту.
Этому необычному упражнению Ранда научил Тэм. Сконцентрироваться на язычке пламени и отправить в него все свои сильные чувства - страх, ненависть, гнев, - пока разум не станет пуст. Стань един с пустотой, говорил Тэм, и ты будешь способен на все. Никто больше в Эмондовом Лугу не говорил так. Но на ежегодных состязаниях лучников, в день Бэл Тайна, победы все время одерживал Тэм - со своими пламенем и пустотой. Ранд спросил себя, удастся ли ему самому стать одним из первых, если совладает с пустотой и она ему поможет. Упоминание Тэма означало, что отец все заметил, но больше ничего об этом тот не сказал.
Тэм причмокнул, погоняя лошадь, и они пошли по дороге дальше, причем старший зашагал с таким видом, будто ничего не произошло и ничего произойти и не могло. Ранд попробовал, подражая ему, достичь пустоты в своем сознании, но постоянно мысли соскальзывали на образ всадника в черном плаще.
Ему хотелось верить, что Тэм прав и всадник - лишь игра его воображения, но он очень хорошо помнил то ощущение ненависти. Кто-то был. И этот кто-то затаил на него зло. Ранд не оглядывался, пока не оказался среди высоких, островерхих, крытых соломой домов Эмондова Луга.
Деревня находилась вблизи Западного Леса, который к околице мало-помалу редел, но несколько деревьев стояли возле крепких каркасных домов. Местность полого опускалась к востоку. Фермы, огороженные плетнями поля и пастбища, перемежаемые иногда заплатами рощиц, стеганым одеялом покрывали Двуречье за деревней вплоть до Приречного Леса с его путаной сетью речушек и прудов. К западу земля была весьма плодородной, и трава на тучных пастбищах росла в изобилии почти все годы, но фермы в Западном Лесу можно было пересчитать по пальцам. Но даже их не было на мили вокруг от Песчаных Холмов, не говоря уже о Горах Тумана, что возвышались за лесом и, хотя и вдалеке, ясно виднелись из Эмондова Луга. Некоторые заявляли, что в тех местах слишком много скал, - будто где-то в Двуречье их не было, - другие утверждали, что те места не приносят счастья. Кое-кто ворчал вполголоса о том, что нет никакого проку жить к горам ближе, чем нужно. Что бы ни было тому причиной, но только самые смелые обзаводились фермами в Западном Лесу.
Как только двуколка въехала в деревню, сразу вокруг нее стайками стали кружиться ребятишки и собаки. Бела терпеливо брела вперед, не обращая внимания на галдящих мальчишек, что вертелись у нее под носом, играя в пятнашки и гоняя обручи. В прошлые месяцы детям было не до веселья и игр на улице: страх перед волками удерживал их по домам, даже когда погода смягчилась. Казалось, наступающий Бэл Тайн заново научил их играть.
Близкий Праздник сказывался и на взрослых. Широкие ставни распахнуты настежь, и почти в каждом окне хозяйки в передниках и с длинными косами, заправленными под головные платки, проветривали простыни и взбивали перекинутые через подоконники и свешивающиеся из окон перины. Пробивается листва на деревьях или нет, но ни одна женщина не позволит Бэл Тайну наступить раньше, чем будет закончена весенняя приборка. В каждом дворе на заборах висели коврики, и ребятишки, которые не оказались достаточно проворными, чтобы сбежать на улицу, вымещали обиду за крушение своих планов на половиках, поднимая клубы пыли плетеными выбивалками. Там и тут рачительные хозяева ползали по крышам, проверяя, какой урон нанесла зима и не нужно ли позвать кровельщика, старого Кенна Буйе.
Не раз Тэма останавливали для короткого разговора. Его и Ранда несколько недель не было в деревне, и каждый хотел узнать, как обстоят дела на ферме. Из Западного Леса уже прибыло несколько человек. Тэм рассказал об ущербе, причиненном зимними вьюгами, одна хуже другой, о ягнятах, родившихся мертвыми, о бурых пашнях, где должно было уже прорасти зерно, о выгонах, где давно должна бы зеленеть трава, о воронах, сбивающихся стаями там, где раньше годами вили гнезда певчие птицы, Хмурые разговоры на фоне приготовлений к Бэл Тайну, и еще больше озабоченных покачиваний головами. И так со всех сторон.
Большинство мужчин пожимали плечами и говорили: “Что ж, переживем, будь на то воля Света”. Кое-кто ухмылялся и добавлял: “И если не будет на то воли Света, все равно переживем”.
Такова была жизнь людей Двуречья. Народа, которому приходится смотреть на то, как град побил его зерно, как волки уносят его ягнят, и которому нужно начинать все заново - неважно, сколько лет это продолжается, - такой народ так просто не уступит. Почти все те, кто быстро сдался, уже давным-давно умерли.
Тэм не остановился бы из-за Вита Конгара, если бы тот не протянул свои ноги поперек улицы - ни проехать, ни пройти. Конгары, как и Коплины, (эти две семьи так перемешались, что никто точно не знал, где кончается одна и начинается другая) - от Дивен Райд и до Сторожевого Холма, а может, и до Таренского Перевоза были известны как вечно чем-то недовольный, постоянно на что-то жалующийся да еще и причиняющий всякие беспокойства народец.
- Мне нужно передать это Брану ал'Виру, Вит, - сказал Тэм, кивая на бочонки в повозке, но тощий Вит оказался упрям. Он с кислой миной разлегся на своем крыльце, а не на крыше, хотя та явно нуждалась во внимании мастера Буйе. Готовностью взяться за какое-либо дело второй раз или закончить раз начатое Вит не славился. Многие из Коплинов и Конгаров походили этим на него, а кто не был похож, оказывался еще хуже.
- Ну, ал'Тор, что будем делать с Найнив? - вопросил Конгар. - Нам в Эмондовом Лугу такая Мудрая без надобности.
Тэм тяжело вздохнул:
- Это не наша забота, Вит. Мудрая - дело женщин.
- Да ладно, надо же что-то делать, ал'Тор. Она говорила, что будет мягкая зима. И добрый урожай. А теперь спроси-ка у нее, что она слышит в ветре, так она лишь нахмурит брови, посмотрит сердито да ногой топнет.
- Если ты спросишь ее так, как спрашиваешь обычно, Вит, - сказал Тэм, не теряя выдержки, - считай, что тебе повезло, если она не поколотит тебя своим посохом. А сейчас, если ты не против, это бренди...
- Найнив ал'Мира чересчур молода для Мудрой, ал'Тор. Если ничего не делает Круг Женщин, значит, должен вмешаться Совет Деревни.
- Какое тебе дело до Мудрой, Вит Конгар? - взвился женский голос. Вит дернулся и поджал ноги, когда из дома показалась его жена. Дейз Конгар была вдвое больше мужа в обхвате, без единой унции жира и с грубыми чертами лица. Она свирепо глядела на мужа, уперев руки в бедра. - Ты лезешь в дела Круга Женщин, а вот посмотрим, как тебе понравится есть собственную стряпню. Которую ты будешь готовить не на моей кухне. И как ты будешь сам стирать свою одежонку, и как тебе будет спаться одному на кровати. Которая будет не под моей крышей!
- Но, Дейз, - заскулил Вит, - я только...
- С вашего позволения, Дейз, - сказал Там. - Вит! Да осияет вас Свет!
Он пустил Белу шагом в обход тощего малого. Покамест внимание Дейз было поглощено мужем, но в любой момент до нее могло дойти, с кем беседовал Вит. И тогда...
Именно поэтому Тэм и Ранд и не принимали приглашений остановиться ненадолго и перекусить или выпить чего-нибудь горячего. Едва завидев Тэма, добрые хозяйки Эмондова Луга делали стойку, словно гончие, почуявшие кролика. Любая из них в точности знала, кто в самый раз подойдет в жены вдовцу с хорошей фермой в придачу, пускай даже и в Западном Лесу.
Ранд шел в этом отношении почти вровень с Тэмом, а иногда, может, и опережал отца. Не раз, когда Тэма не оказывалось рядом, его почти загоняли в угол, не оставляя иного способа к бегству, кроме проявления невоспитанности. Усадив на стул подле кухонного очага, его потчевали печеньем, медовыми пряниками и пирожками с мясом. И всегда глаза хозяйки взвешивали и обмеряли Ранда с такой же точностью, как весы и мерные ленты торговца, пока сама она толковала: мол, угощенье по вкусу ни в какое сравнение не идет с тем, что готовит ее вдовая сестрица, или кузина, которая всего-то на год ее старше. Тэму, конечно, не стоит брать молоденькую, убеждала его хозяйка. Хорошо, что он так любил свою жену, - это сулит только хорошее той, кто станет его женой, - но уж больно долго Тэм в трауре. Ему нужна хорошая женщина. Это же очевидно, утверждала добровольная сваха, что мужчине не обойтись без женщины, которая заботилась бы о нем и оберегала от волнений. Хуже всего бывало с теми, которые, многозначительно помолчав после такого вступления, с нарочитой небрежностью спрашивали потом, сколько сейчас лет ему.
Как у большинства двуреченцев, в натуре Ранда ярко проявлялось упрямство. Чужеземцы иногда говорили, что по этой, чуть ли не главной черте характера всегда можно узнать людей из Двуречья: те вполне могут давать уроки упрямства мулам и учить этому камни. Хозяйки большей частью были добрыми и славными женщинами, но Ранд терпеть не мог, когда его к чему-то принуждают, и из-за их обращения чувствовал себя так, будто его погоняют палками. Поэтому теперь он шагал быстро и всем сердцем хотел, чтобы Тэм поторопил Белу.
Вскоре улица вышла на Лужайку - широкую площадь посреди деревни, обычно поросшую толстым травяным ковром. Этой весной на Лужайке, среди желтовато-бурой жухлой травы и черноты голой земли, проглядывали всего несколько островков новой зелени. Неподалеку вышагивали вперевалку пара дюжин гусей, оглядывая землю маленькими блестящими глазками, но не находя ничего, что заслуживало бы их внимания. Кто-то привязал корову попастись на скудной растительности.
На западной стороне Лужайки из-под Камня брал начало Винный Ручей, который никогда не иссякал. Его течение было настолько сильным, что могло сбить человека с ног, а вода оправдывала название ручья своей свежестью. От этого истока, быстро расширяясь, торопливо текла на восток Винная Река, ее берега заросли ивой до мельницы мастера Тэйна и даже дальше, пока она не разделялась на дюжины протоков в болотистых дебрях Приречного Леса. Возле Лужайки через прозрачный поток были переброшены два низких огражденных мостика и еще один, пошире и покрепче, чтобы мог выдержать повозки. Фургонный Мост отмечал место, где Северная Дорога, идущая от Таренского Перевоза и Сторожевого Холма, становилась Старым Трактом, ведущим к Дивен Райд. Чужестранцы иногда находили забавным, что одна и та же дорога имеет разные названия: одно - к северу, а другое - к югу. Но таков был обычай, который, сколько помнили в Эмондовом Лугу, был всегда, и значит, так тому и быть. Для народа Двуречья вполне резонная причина.
На дальней стороне мостков виднелись подготовленная к Бэл Тайну земляная насыпь для костров и три аккуратные поленницы дров, почти такой же высоты, что и дома. Какой бы ни был Праздник, костры должны гореть на Лужайке, но не на самой траве, даже такой, как сейчас, а на очищенной земле. Возле Винного Ручья десятой два пожилых женщин устанавливали Весенний Шест и негромко напевали. Очищенный от сучков, прямой, гладкий ствол ели возвышался на десять футов, даже когда его опустили в вырытую для него яму. Чуть поодаль сидели скрестив ноги несколько девушек, слишком еще молодых, чтобы им заплетали косы. Они завистливо наблюдали за происходящим и время от времени подпевали работающим женщинам.
Тэм прицокнул на Белу, словно желая поторопить ее, на что она никак не отреагировала, и Ранд намеренно отвел глаза, чтобы не видеть того, чем заняты женщины. Утром мужчинам надо будет делать вид, что они удивлены появлением Шеста. Потом, днем, незамужние девушки будут танцевать вокруг Шеста, обвивая его длинными цветными лентами под песни холостых мужчин. Никто не знал, откуда взялся этот обычай - еще один всегда существовавший обычай, - но он был предлогом для песен и танцев, и никому в Двуречье для этого не нужен был иной предлог. Целый день Бэл Тайна занимали песни, танцы, угощения, не считая состязаний по ходьбе, да и не только по ней. Призами награждались победители в стрельбе из лука, лучшие в метании камней из пращи, во владении дорожным посохом. Соревновались в разгадывании головоломок и загадок, в перетягивании каната, в поднятии тяжестей и бросках их на дальность. Полагались призы и лучшему танцору, лучшему певцу, лучшему скрипачу, самому быстрому в стрижке овец, даже лучшим игрокам в шары и в дротики.
Бэл Тайн всегда проводится тогда, когда бесповоротно наступила весна, когда появляются на свет первые ягнята и когда зеленеют первые всходы. Но ни у кого и в мыслях не было теперь отложить его, пусть даже холод не хочет отступать. Каждому хотелось немного попеть и потанцевать. Вдобавок ко всему на Лужайке, по слухам, намечался грандиозный фейерверк, - разумеется, если первый в этом году торговец появится вовремя. Толки об этом стали предметом досужих пересудов - с последнего фейерверка прошло уже десять лет, но об этом событии все еще вспоминали.
Гостиница “Винный Ручей” стояла на восточном краю Лужайки, сразу возле Фургонного Моста. Первый этаж ее был сложен из речного камня, хотя на фундамент пошли более древние камни, привезенные, поговаривали, чуть ли не с гор. На втором этаже, чьи побеленные стены выступали, нависая над нижним этажом, вокруг всего здания, в задних комнатах жил с женой и дочерьми Бранделвин ал'Вир, содержатель гостиницы и вот уже двадцать лет бессменный мэр Эмондова Луга. Красная черепичная крыша - одна такая во всей деревне - чуть поблескивала в слабых лучах солнца, а над тремя из дюжины высоких труб на крыше поднимались дымки.
К южному концу здания, в стороне от речки, примыкали остатки еще более обширного каменного фундамента, бывшего когда-то частью гостиницы - так, по крайней мере, говорили. Теперь в самой его середине возвышался огромный дуб со стволом, имевшим в обхвате шагов тридцать, и с сучьями толщиной с человека. Летом под его раскидистую крону Бран ал'Вир выносил столы, и посетители могли в свое удовольствие посидеть в тенечке, наслаждаясь вином и прохладным ветерком, проводя время за беседой или разложив доску для игры в камни.
- Вот мы и на месте, парень. - Тэм протянул было руку к поводьям Белы, но та уже остановилась прямо у входа в гостиницу. - Знаешь, дорога оказалась легче, чем я думал, - довольно усмехнулся он.
Не успела ось повозки скрипнуть в последний раз, как из дверей гостиницы появился Бран ал'Вир, направляясь к двуколке легкой походкой, необычной для человека, который был вдвое толще любого другого мужчины в деревне. Широкая улыбка сияла на его лице, редкие седые волосы были аккуратно расчесаны. Невзирая на холод, содержатель гостиницы был только в жилетке, живот его обтягивал белоснежный, без единого пятнышка, фартук. На шее висел серебряный медальон в виде чашечных весов. Медальон, а вместе с ним набор чашечных весов нормальных размеров, предназначенных для взвешивания монет купцов, приезжающих из Байрлона за шерстью и табаком, являлся символом должности мэра. Бран носил медальон только при заключении сделок с купцами и на празднествах, званых обедах н на свадьбах. Для праздника он надел его рановато, но ведь сегодняшняя ночь будет Ночью Зимы, ночью перед Бэл Таймом, когда всяк мог ходить по гостям почти до утра, обмениваясь маленькими подарочками, слегка закусывая и выпивая в любом доме. “После такой зимы, -  подумал Ранд, -  он, наверное, считает Ночь Зимы удобным предлогом не ждать до завтра”.
- Там! - воскликнул мэр, спеша к Тэму и Ранду. - Да сияет надо мной Свет, я так рад наконец увидеть тебя! И тебя, Ранд. Как поживаешь, мальчик мой?
- Отлично, мастер ал'Вир, - ответил Ранд. - А как вы, сэр?
Но внимание Брана уже переключилось на Тэма:
- Я уже начал думать, что в этом году тебе не удастся привезти бренди. Раньше ты с этим делом никогда так не тянул.
- Не хотелось в эти дни оставлять ферму без присмотра, Бран, - отозвался Там. - Волки эти кругом. Да еще и погода. Бран крякнул:
- Как мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь заговорил не о погоде. Все на нее жалуются, а кое-кто, кому следует соображать получше, ждет, что я наведу порядок и в погоде. Вот сейчас я битых полчаса объяснял миссис ал'Донел, что ничего не могу поделать с аистами. Н-да, знать бы, что она хотела от меня... - Он покачал головой.
- Дурной знак, -  раздался скрипучий голос, - в Бэл Тайн нет на крышах аистиных гнезд.
К Тэму и Брану прошествовал угловатый и потемневший, как старое корневище, Кенн Буйе, опиравшийся на такой же высокий и узловатый, как он сам, посох. Кенн пытался смотреть глазками-бусинками сразу на обоих мужчин.
- Грядет нечто худшее, попомните еще мои слова.
- Ты стал предсказателем, толкуешь знаки, а? сухо осведомился Тэм. - Или, как Мудрая, слушаешь ветер? Несомненно, его тут хватает. Недалеко отсюда что-то происходит.
- Смейтесь, смейтесь, коли хочется, - пробормотал Кенн, - но если тепла недостанет, чтобы зерно поскорее дало всходы, то до жатвы опустеет не один погреб с овощами. Следующей зимой в Двуречье не останется никого, кроме волков и воронов. И хорошо, если следующей зимой. То же может случиться и в эту.
- Ну и что означают сии предположения? - язвительно поинтересовался Бран.
Кенн одарил его сердитым взглядом:
- Много хорошего о Найнив ал'Мира я не скажу. Ты это знаешь. Одно скажу: она слишком молода, чтобы... Ладно, неважно. Круг Женщин возражает, когда Совет Деревни всего лишь обсуждает их дела, хотя сами лезут в наши, когда вздумается, что бывает почти всегда, или так кажется...
- Кенн, - перебил его Тэм, - какой во всем этом смысл?
- Еще какой, ал'Тор! Спроси Мудрую, когда кончится зима, и она уйдет от ответа. Может, она не хочет нам рассказывать, что ей говорит ветер. Может, она слышит, что зима не кончится. Может, всего лишь то, что зима будет длиться до тех пор, пока не повернется Колесо и не кончится Эпоха. Вот тебе и смысл.
- А еще, может, овцы научатся летать, - парировал Тэм. Бран воздел руки:
- Да сохранит меня Свет от дураков. Кенн, ты - в Совете Деревни, а повторяешь болтовню Коплина. Ладно, выслушай меня. У нас хватает забот и без...
Резкий рывок за рукав и приглушенный голос отвлекли Ранда от разговора старших:
- Пойдем, Ранд, пока они тут спорят. Пока тебя на работу не запрягли.
Ранд глянул вниз и усмехнулся. Рядом с двуколкой, изогнувшись жилистым телом, словно старающийся сложиться вдвое аист, притаился Мэт Коутон. Ни Тэм, ни Бран, ни Кенн его не заметили.
Карие глаза Мэта, как обычно, блестели озорством.
- Мы с Дэвом заловили большого старого барсука, он ворчит вовсю - его ж прямо из норы выдернули. Вот мы его сейчас на Лужайку выпустим и поглядим, как девушки забегают.
Улыбка Ранда стала шире; хоть это и не казалось ему таким забавным, как год-другой назад, но Мэт, похоже, так никогда и не повзрослеет. Ранд бросил взгляд на отца. Трое мужчин, по-прежнему занятые разговором, говорили уже чуть ли не все разом.
Ранд сказал, понизив голос:
- Я обещал разгрузить сидр. Так что можно встретиться попозже.
Мат закатил Глаза:
- Таскать бочки! Пусть я сгорю, да лучше мне в камни играть со своей младшей сестренкой. Что ж, я знаю кое-что получше барсука. В Двуречье - чужаки. Прошлым вечером...
Ранд едва не задохнулся от волнения.
- Человек верхом на лошади? - спросил он, решившись. - Человек на черной лошади, в черном плаще? И плащ на ветру не шевелится?
Мэт проглотил ухмылку, и голос его упал до хриплого шепота:
- Ты тоже его видел? Я думал, что только я. Не смейся, Ранд, но он до смерти меня напугал.
- И не собираюсь. Он и меня испугал. Готов поклясться, он так меня ненавидел, что хотел убить. - При этом воспоминании Ранд содрогнулся. До того дня он и не предполагал, что кто-то может захотеть его убить, убить по-настоящему. Такого в Двуречье еще не было. Кулачный бой может быть или борцовская схватка, но не убийство.
- Не знаю насчет ненависти. Ранд, но все равно он и так достаточно жуткий. Он просто сидел на своей лошади и смотрел на меня, у самой деревни, на околице, и все, но я испугался как никогда в жизни. Всего на мгновение я отвел взгляд - что, сам понимаешь, оказалось нелегко, - потом смотрю, а его и нет. Кровь и пепел! Вот уже три дня, как это произошло, а он все из головы не идет. Все время через плечо оглядываюсь. - Мэт попытался засмеяться, но смех походил скорее на кваканье или карканье. - Занятно, как в тебя может вцепиться испуг. Начинаешь думать о всяком таком, странном. Мне даже пришло в голову, буквально на минутку, что это мог быть Темный. - Он попытался рассмеяться еще раз, но теперь смех совсем застрял у него в горле.
Ранд глубоко вздохнул и, то ли желая напомнить самому себе, то ли по какой другой причине, стал читать наизусть:
- Темный и все Отрекшиеся заключены в Шайол Гул, что за Великим Запустением, заключены Создателем в миг Творения, заключены до скончания времен. Рука Создателя оберегает мир, и Свет сияет для всех нас. - Он перевел дыхание и сказал: - Кроме того, если он и освободился, что Пастырю Ночи делать в Двуречье - подстерегать фермерских сынков?
- Не знаю. Но, по-моему, этот всадник... зло. Не смейся. Я готов поклясться. Может, то был Дракон.
- Да-а, ты просто переполнен жизнерадостными мыслями, а? - проворчал Ранд. - Твои речи похуже Кенновых.
- Моя мама всегда твердила, что за мной придет Отрекшийся, если я не перестану себя плохо вести. Если когда-нибудь я увижу кого-то, похожего на Ишамаэля или Агинора, то это наверняка будет кто-нибудь из них.
- Всех матери стращают Отрекшимися, - сдержанно сказал Ранд, - но большинство вырастают из таких сказок. Раз уж речь зашла об этом, то, может быть, он Человек Тени?
Мэт пристально посмотрел на Ранда:
- Я не был так напуган с тех... Нет, я вообще не был так испуган, не помню за собой такого.
- Я тоже. Отец думает, что меня смутили тени под деревьями.
Мэт мрачно кивнул и облокотился о колесо повозки.
- Вот-вот, и мой па то же самое. Я рассказал Дэву и Эламу Даутри. С тех пор они озираются по сторонам, как ястребы, но ничего не заметили. Теперь Элам считает, что я хотел надуть его. Дэв думает, что этот черный заявился с Таренского Перевоза - какой-нибудь ворюга, охочий до овец или цыплят. Куриный вор, надо же!
Мэт оскорбленно замолчал.
- Может, все это сплошная глупость, - подвел итог Ранд. - Может быть, он всего-навсего тот, кто крадет овец.
Он попытался вообразить себе эту картину, но это было все равно что представить здоровенного волчину, притаившегося вместо кошки у мышиной норки.
- Знаешь, мне совсем не понравилось, как он на меня посмотрел. Да, видно, и тебе тоже, раз ты так ухватился за мои слова. Нам надо кому-то все рассказать.
- Уже рассказали, Мэт, друг другу - и не поверили. Представь себе, как ты сумеешь убедить мастера ал'Вира в существовании этого малого, когда он такого в глаза не видел? Да он пошлет нас к Найнив, чтобы удостовериться, не больны ли мы.
- Нас же двое. Никто не поверит, что мы оба это выдумали.
Ранд почесал макушку, задумавшись, что ответить. В деревне Мэт был притчей во языцах. Немногим повезло избежать его шуточек. Если где-то белье шлепнулось с бельевой веревки в грязь или расстегнувшаяся подпруга сбросила фермера на дорогу, тут же всплывало имя Мэта, которого рядом могло и не быть. Лучше уж совсем ничего, чем Мэт-свидетель.
Чуть погодя Ранд сказал:
- Твой отец поверил бы мне, заяви я такое, но вот мой... - Он взглянул в сторону Тэма, Брана и Кенна и понял, что смотрит прямо в глаза отцу. Мэр все еще отчитывал угрюмо молчащего теперь Кенна.
- Доброе утро, Мэтрим, - весело сказал Там, подтягивая один из бочонков с бренди поближе к борту повозки. - Вижу, ты пришел помочь Ранду разгрузить сидр. Хороший мальчик.
При первых же словах Тэма Мэт вскочил на ноги и начал пятиться в сторонку.
- Доброго вам утра, мастер ал'Тор! И вам, мастер ал'Вир, мастер Буйе. Да сияет над вами Свет. Мой па послал меня...
- Несомненно, послал, - сказал Тэм. - И нет сомнений, что поскольку ты - парень, который делает работу по дому сразу, не откладывая, то ты свою уже выполнил. Что ж, чем раньше, ребятки, сидр окажется в подвале у мастера ал'Вира, тем раньше вы сможете увидеть менестреля.
- Менестреля! - воскликнул Мэт, замерев на полдороге. В то же мгновение Ранд спросил:
- Когда он здесь будет?
За всю жизнь Ранд мог припомнить только двух менестрелей, появлявшихся в Двуречье. Одного из них он видел, когда был совсем малышом и сидел на плечах у Тэма. То, что здесь на Бэл Тайн будет менестрель, с арфой, с флейтой, со всеми историями и прочим... В Эмондовом Лугу станут лет десять обсуждать этот Праздник, даже если никакого фейерверка и не будет.
- Глупость, - буркнул Кенн, но умолк, придавленный взглядом, в который Бран вложил весь авторитет мэра.
Тэм прислонился к борту повозки, опершись рукой о бочонок с бренди:
- Да, менестрель, и уже здесь. Если верить мастеру ал'Виру, то сейчас он в гостинице, в своей комнате.
- Да, да, явился в глухую полночь. - Содержатель гостиницы неодобрительно покачал головой. - Дубасил в парадную дверь, пока не поднял на ноги весь дом. Если б не Праздник, велел бы ему поставить лошадь в конюшню и спать в стойле вместе с ней, менестрель ты там или нет. Представьте себе этакое пришествие посередь ночного мрака.
Ранд изумленно вытаращил глаза. Никому и на ум не придет выйти за околицу ночью, да еще в эти дни, тем более в одиночку. Кровельщик что-то пробурчал себе под нос, но в этот раз так тихо, что Ранд расслышал всего одно-два слова. “Безумец” и “странный”.
- На нем не было черного плаща? - вдруг спросил Мэт. Живот мастера Брана заколыхался от смеха:
- Черного! Да у него плащ как и у всякого менестреля, что я видел. Больше заплат, чем самого плаща, да и такой расцветки, что вы и представить себе не можете.
Ранд был поражен своим громким смехом, смехом, полным неподдельного облегчения. Нелепо вообразить внушающего ужас всадника в черном одеянии в роли менестреля, но... Он смущенно прикрыл рот ладонью.
- Видишь, Тэм, - сказал Бран. - С тех пор как наступила зима, в этой деревне было очень мало смеха. Теперь всего лишь плащ менестреля принес веселье. Уже за одно это стоит раскошелиться, раз он приехал из самого Байрлона.
- Говорите что хотите, - неожиданно произнес Кенн. - Я все равно утверждаю, что это глупая трата денег. И эти фейерверки, на которых вы настояли и за которыми послали.
- Значит, фейерверки есть, - сказал Мэт, но Кенн гнул свое:
- Они должны были прибыть еще месяц назад, с первым в этом году торговцем, но торговец не явился, разве не так? А если он не прибудет до завтра, что мы будем делать с этими самыми фейерверками? Что, устроим другой Праздник, лишь бы запустить их? И то если он их привезет, конечно.
- Кенн, - вздохнул Тэм, - у тебя к людям столько же доверия, как у кого-нибудь из Таренского Перевоза.
- Так где же он тогда? Ответь мне, ал'Тор.
- Почему вы нам ничего не сказали? - обиженно спросил Мэт. - Вся деревня радовалась бы этому известию не меньше, чем самому менестрелю. Ну, или почти так же. Вы же видите, как все приободрились только от слухов о фейерверке.
- Вижу, вижу, - отозвался Бран, искоса посмотрев на кровельщика. - И знай я наверняка, кто пустил эти слухи... Вспомни я, например, того, кто прилюдно жаловался, как дорого обходятся кое-какие вещи. Хотя ведь подразумевалось, что о них никому не будет сказано ни слова и они останутся в тайне.
Кенн прочистил горло:
- Для такого ветра мои кости слишком стары. Если не возражаете, то я пойду гляну, не согласится ли миссис ал'Вир приготовить горячего вина с пряностями, чтобы мне согреться. Мэр. Ал'Тор.
Последние слова Кенн произносил уже на ходу, направляясь к гостинице. Когда дверь за ним захлопнулась, Бран вздохнул.
- Иногда мне кажется, - сказал он, - что Найнив права насчет... Ладно, сейчас это неважно. Эй, молодежь, задумайтесь-ка на минутку. Верно, каждый радуется предстоящему фейерверку, но фейерверк-то пока - не больше, чем слух. Пораскиньте мозгами, что станется с людьми, если торговец не появится здесь вовремя - после такого ожидания и предвкушения веселья. А с этой погодой так вполне может обернуться: кто знает, когда он приедет. Менестрелю они радовались бы в пятьдесят раз больше.
- И чувствовали бы себя в пятьдесят раз хуже, если бы тот не пришел, - медленно сказал Ранд. - После чего и Бэл Тайн был бы людям не в радость.
- У тебя, оказывается, есть голова на плечах, когда захочешь ее к делу применить, - сказал Бран. - Придет день, Тэм, и этот парнишка будет в Совете Деревни. Попомни мои слова. Даже сейчас он наглупил бы меньше, чем некоторые.
- А повозку так никто и не разгружает, - сказал Тэм, вспомнив о деле. Он вручил первый бочонок с бренди мэру. - Мне бы сейчас сесть к жаркому огоньку, закурить трубочку и попросить у тебя кружку твоего доброго эля. - Тэм пристроил второй бочонок с бренди себе на плечо. - Мэтрим, я уверен, Ранд обязательно скажет тебе за помощь спасибо. Вспомните-ка: чем скорее сидр окажется в подвале...
Когда Тэм и Бран вошли в гостиницу, Ранд повернулся к другу:
- Не нужно мне помогать. Того барсука Дэв долго удерживать не станет.
- М-да, а почему? - без особой надежды в голосе сказал Мэт. - Как там сказал твой па: чем скорее сидр будет в подвале... - Обхватив бочку сидра двумя руками, он потрусил к гостинице. - Может быть, Эгвейн где-то рядом. Одно удовольствие смотреть на тебя, как ты стоишь, уставясь на нее, словно бычок на мясника с ножом. Развлеченьице не хуже барсука!
Ранд, который укладывал в двуколку лук и колчан, так и замер. Ему действительно удалось выкинуть Эгвейн из головы. Само по себе это было необычно. Но Эгвейн наверняка где-то рядом с гостиницей. Не много шансов, что удастся избежать встречи с нею. Конечно же, ведь в последний раз он видел ее несколько недель назад.
- Ну, идешь? - окликнул его Мэт от дверей. - Я не говорил, что все буду делать один. Ты еще не в Совете Деревни.
Ранд рывком поднял бочку и направился вслед за Мэтом. Может, Эгвейн тут вообще и близко нет. Странно, но такая мысль вовсе не улучшила ему настроения.

Глава 2
ЧУЖАКИ

К тому времени, когда Ранд и Мэт понесли первые бочки через общий зал, мастер ал'Вир уже наполнил пару кружек лучшим темным элем своего собственного приготовления, из одного из бочонков, уложенных подле стены. На верху бочонка, прикрыв глаза и обернув хвост вокруг себя, примостился Царапч - рыжий гостиничный кот. Тэм стоял перед огромным очагом, сложенным из речного камня, и набивал трубку с длинным чубуком табаком из полированной табакерки, что хозяин гостиницы всегда держал на каминной полке. Камин занимал добрую половину стены большой квадратной комнаты, его верхняя перемычка находилась на высоте человеческого плеча, и тепло от яркого, потрескивающего в очаге пламени вытеснило холод за дверь.
Ранд предполагал, что в этот час полного забот дня накануне Праздника в общей зале не окажется никого, за исключением Брана, отца и кота, но перед огнем, в креслах с высокими спинками, расположились еще четыре члена Совета Деревни, считая и Кенна. Они держали в руках кружки, а головы сидящих окутывал голубовато-серый дым. На сей раз перед ними не лежали доски для игры в камни, и все книги Брана стояли на своих местах, на полочке напротив камина. Мужчины даже не разговаривали, молча уставившись в эль или постукивая в нетерпении чубуками трубок по зубам, словно ждали, когда к ним присоединятся Бран и Тэм.
Заботы не были редкостью в эти дни для Совета Деревни, ни в Эмондовом Лугу, ни в Сторожевом Холме, ни в Дивен Райд. И даже для Совета в Таренском Перевозе, хотя кто знает, думают ли о чем-либо люди из Таренского Перевоза. Лишь двое мужчин у камина, кузнец Харал Лухан и мельник Джон Тэйн, мельком глянули на вошедших парней. Мастер Лухан, однако, не просто глянул. Могучие, в буграх мускулов, руки кузнеца были с ляжку обычного человека. Он до сих пор не снял длинный кожаный фартук, словно его срочно позвали на собрание прямо от кузнечного горна. Кузнец смерил ребят хмурым взглядом, неторопливо выпрямился в кресле, полностью сосредоточившись на тщательном уминании табака в трубке.
Ранд, заинтригованный, приостановился, но затем едва сдержал взвизг, когда Мэт лягнул его, угодив по лодыжке. Он требовательным кивком указал Ранду на дверь в дальней части общей залы и заторопился туда, не ожидая ответа. Чуть прихрамывая, Ранд, не так быстро, поспешил следом.
- В чем дело-то? - спросил Ранд, едва оказавшись в коридоре, ведущем в кухню. - Ты мне чуть ногу не...
- В старом Лухане, - сказал Мэт, вглядываясь через плечо Ранда в общий зал. - По-моему, он подозревает, что именно я... - Он вдруг оборвал фразу, когда из кухни торопливым шагом вышла миссис ал'Вир, распространяя вокруг себя запах свежеиспеченного хлеба.
На подносе, который она несла в руках, стояли тарелки с соленьями и сыром и лежало несколько караваев с хрустящей корочкой, которыми она славилась в Эмондовом Лугу. Вид и запах еды напомнил вдруг Ранду, что этим утром, перед выходом с фермы, он съел лишь краюху хлеба. В животе у Ранда, к его смущению, заурчало.
Миссис ал'Вир, стройная женщина с толстой седеющей косой, перекинутой через плечо, по-матерински улыбнулась:
- На кухне всего этого с избытком, если вы оба проголодались; впрочем, я никогда не встречала мальчиков вашего возраста, которые бы не были голодны. Или любого другого возраста, если уж об этом речь. Правда, если вам захочется, - этим утром я пеку медовые пряники.
Она была одной из немногих замужних женщин в округе, которые не набивались Тэму в свахи. Ее по-матерински доброе отношение к Ранду проявлялось в теплых улыбках и небольшом угощении всякий раз, когда бы он ни зашел в гостиницу, но таким же образом она поступала и по отношению ко всем молодым парням в округе. Если же она порой поглядывала на него с более далеко идущими намерениями, то дальше взглядов она, по крайней мере, не заходила, за что Ранд был глубоко ей признателен.
Не дожидаясь ответа, миссис ал'Вир умчалась в общий зал. Немедленно раздался скрежет отодвигаемых кресел, когда мужчины повставали с мест, и похвалы хозяйке. Бесспорно, она стряпала лучше всех в Эмондовом Лугу, и на мили вокруг не было человека, который бы с радостью не ухватился за подвернувшуюся возможность оказаться у нее в гостях за обеденным столом.
- Медовые пряники, - облизываясь, сказал Мэт.
- После, - твердо ответил ему Ранд, - или мы никогда не закончим.
Над лестницей в погреб, как раз рядом с дверью на кухню, висела лампа, другая ярко освещала сам погреб с каменными стенами. Лишь в самых дальних его углах притаилась полумгла. На деревянных полках, протянувшихся вдоль стен и поперек комнаты, стояли бочонки с бренди и сидром, а также бочки с элем и вином, в некоторые из них вместо затычек были вбиты краны. На многих бочках имелись собственноручные пометки Брана ал'Вира, который мелом надписывал год, когда они были куплены, у какого торговца и в каком городе изготовлено содержимое. Но весь эль и все бренди были от фермеров Двуречья или же сделаны самим Браном. Торговцы и даже купцы продавали иногда бренди или эль из других краев, но они никогда не были так же хороши, как местные, стоили кучу денег, и их никто не просил больше одного раза.
- Ну, - сказал Ранд, когда они поставили свои бочонки на полки, - что ты такого натворил, раз тебе приходится прятаться от мастера Лухана?
Мэт пожал плечами:
- Да так, вообще-то ничего. Сказал Адану ал'Каару и паре его дружков-сопляков - Ивину Финнгару и Дагу Коплину, - что фермеры видели гончих-призраков, изрыгающих пламя, которые бежали через лес. Они скушали это за милую душу, как топленые сливки.
- И за это мастер Лухан на тебя осерчал? - с сомнением в голосе спросил Ранд.
- Не совсем. - Мэт помолчал, затем тряхнул головой. - Видишь ли, я обсыпал двух его собак мукой, так что они стали совсем белые. Потом выпустил их возле дома Дата. Откуда мне было знать, что они рванут прямо домой? Это уж точно не моя вина. Не оставь миссис Лухан двери открытыми, собаки не забежали бы внутрь. Я вовсе не думал вывалять в муке весь ее дом. - Мэт хохотнул. - Смешно, она выгнала из дома старого Лухана и собак, всех троих, - веником.
Ранд одновременно смеялся и морщился.
- На твоем месте я бы больше беспокоился из-за Элсбет Лухан, чем из-за кузнеца. Она почти так же сильна, а характер у нее намного хуже. Хотя это все равно. Может, если ты, пройдешь быстро, он тебя и не заметит.
По лицу Мэта можно было понять, что шутки Ранда он воспринимает более чем серьезно.
Тем не менее, когда они направились через общий зал обратно, торопиться нужды не было. Шестеро мужчин сдвинули свои кресла перед камином тесным кружком. Тэм, сидя спиной к огню, говорил тихим голосом, а другие наклонились к нему, слушая его так внимательно, что навряд ли заметили бы даже стадо овец, прогони его мимо них. Ранду захотелось подойти поближе, чтобы услышать, о чем идет разговор, но Мэт дернул его за рукав и посмотрел умоляющим взглядом. Со вздохом Ранд пошел за Мэтом к двуколке.
Вернувшись, на верху лестницы ребята обнаружили поднос с горячими медовыми пряниками, заполнившими коридор своим ароматом. Там же оказались две кружки и кувшин горячего сидра с пряностями. Вопреки собственному решению подождать со сладким. Ранд, как до него вдруг дошло, две последние ходки от повозки в подвал пытался жонглировать бочонком и горячим, с пылу с жару, пряником.
Пока Мэт отводил душу пряниками, Ранд установил последнюю бочку на полку, смахнул крошки с губ и сказал:
- Ну, что там о мене...
По лестнице простучали шаги, и в погреб торопливо скатился Ивин Финнгар, его толстощекое лицо просто-таки светилось от желания поделиться новостями.
- В деревне чужаки! - Он с трудом перевел дыхание и искоса глянул на Мэта. - Никаких гончих-призраков я не видал, но слышал, что кто-то обсыпал мукой собак мастера Лухана. И слышал еще, что у миссис Лухан есть кое-кто на примете, кого надо искать.
Тех лет, что разделяли Ранда и Мэта с Ивином, которому исполнилось всего четырнадцать, обычно хватало, чтобы быстренько разобраться со всем, что тот скажет. На этот раз парни переглянулись и затем почти одновременно заговорили.
- В деревне? - спросил Ранд. - Не в лесу?
- Его плащ был черным? Ты разглядел его лицо? - перебивая друга, сказал Мэт.
Ивин непонимающе переводил взгляд с одного на другого, потом, когда Мэт угрожающе шагнул к нему, быстро заговорил:
- Конечно же, я разглядел его лицо. И плащ у него - зеленый. Или, может, серый. Все время меняется. Кажется, он будто исчезает там, где встанет. Иногда, если он не шевелится, его даже не заметишь, хоть и глядишь прямо на него. А ее плащ - голубой как небо, и в десять раз наряднее, чем любые праздничные одежды, что я видел. И к тому же она в десять раз красивее всех, кого я в жизни встречал. Она высокородная леди, как в сказках. Наверное, так.
- Ее? - сказал Ранд. - О ком ты говоришь? Он уставился на Мэта, который заложил руки за голову и зажмурился.
- О них-то я и хотел рассказать тебе, - проворчал Мэт, - до того как ты втянул меня... - Он оборвал фразу и открыл глаза, чтобы пронзить взглядом Ивина. - Они прибыли прошлым вечером, - продолжил Мэт через мгновение, - и сняли комнаты в гостинице. Я видел, как они прискак